Немец от страха наложил в штаны...и заставил русского крестьянина отчищать.
---
"Вместе с пехотными частями дивизия продвигалась на запад, очищая деревню за деревней. Части дивизии учавствовали в освобождении Рогачева и Клина, и наш 70-й кавполк первым вступил в Клин. Это было 15-го декабря.
Город горел, на шоссе и на обочинах валялись трупы немецких солдат и разбитая техника. Стояли лютые морозы. Хлеб так замерзал, что его с трудом рубили клинками.
В темноте слышим - на окраине деревни стучит топор. Кто рубит, зачем так поздно? Подошли и видим: старушка тяпает топором по ногам убитого и замороженного немецкого офицера.
Спрашиваем "Зачем это делаешь?" - "А как же, он разграбил весь мой дом, так я к весне хоть с сапогами буду. С немецких солдат сапоги снимаются легко - голенища широкие, а вот офицерам приходится ноги отрубать.
Кладем в печь, оттают кости, и их выкинем - а сапоги хорошие". Мы ничего не сказали ей: не имеющие теплого обмундирования немцы под Москвой отбирали у населения все, что можно одеть на себя...
Дивизия вела бой за освобождение деревни, расположенной вблизи старого елового леса. Выбив немцев из деревни 18-й кавполк углубился в лес, преследуя отступивших немцев, и пехотинец из Западной Украины, приняв наши передовые подразделения за немцев, решил сдаться в плен.
Он шел и кричал: "Пан офицер, я не хочу служить москалям, я иду к вам служить!" Его задержали, допросили, он признался в своем дезертирстве с поля боя. К нему применили высшую меру наказания - по решению тройки из представителей командования, прокуратуры и особого отдела его увели в глубь леса и расстреляли.
Но часа через три командир 18-го кавполка пригласил меня в свою санчасть и показал раненого пехотинца, пришедшего в санчасть. Выяснилось, что это был тот самый дезертир, расстрелянный в лесу! Особистам пришлось вторично приводить приговор в исполнение...
При освобождении следующей деревни захватили немецкого пулеметчика. Этот пленный отказался отвечать на вопросы. Чудесов приказал запереть его в чулан и поставить часового.
Потанцевав на морозе, немец закричал :"Гитлер капут!" и через переводчика сказал, что будет отвечать, только пустите в теплый дом! Так и стало:он расскрыл данные, нужные для ориентировки в наступлении, и его отправили в армию.
В другом бою в плен взяли трех немцев-офицеров. Их допросили и, учитывая важность данных сведений, решили отправить в штаб армии, о чем и доложили по радио. Доставить пленных комиссар дивизии поручил лично комиссару бронедивизиона (в нем еще оставалось три или четыре бронемашины).
Два броневика повезли пленных, но поднялась страшная метель, броневики двигаться дальше не могли, а конвоировать в пешем строю комиссар не решился - и пленных расстрелял.
Вернувшись он доложил, и Левин страшно рассердился, стал угражать расстрелом за невыполнение приказа. Левин часто принимал быстрые и рискованные решения, не обдумав последствий, но был храбр и часто находился среди наступающих. Когда ему об этом говорили, он отвечал так: "Вы что думаете, я доживу до конца войны? Нет, меня покалечат или убьют".
Однажды он привел с собой целую роту пехотинцев в нашу кавдивизию и настаивал, что получил пополнение. На мой вопрос командиру роты о том, что это за рота, он сказал, что они направлялись на пополнение стрелковой дивизии, но ее в этом районе не оказалось и они сутки не ели. "А воевать нам все одно где. Нас накормили и вот мы будем воевать!"
Так сотня бывалых пехотинцев пополнила нашу кавдивизию. Командующий ротой лейтенант был очень дерзок. Через несколько дней с наганом в руке он смело повел свою роту в атаку и был сражен автоматной очередью...В те дни мы узнали и о гибели генерала Доватора, командира 11-го гвардейского кавкорпуса.
В конце декабря в наполовину сожженной деревне были захвачены два немецких солдата и офицер,поджигавшие дома. Пленных посадили у костра, где сидели бойцы, они сидели и дрожали в своих шинелишках.
Раскрыли чемодан офицера, а в нем парадный мундир с Железным крестом за Францию. Мы не обратили внимание на крестьянина, который подошел, заложив руки за спину, - в них он держал круглое березовое полено.
Мы услышали только цвук сильного удара и истошный крик немца - крестьянин ударил офицера по голове так, что тот завалился на бок. Второй удар крестьянину не дали сделать наши бойцы. Крестьянин выругался и сказал, что "эти сволочи сожгли наши дома, смерть им,проклятым!".
Теперь как только немцы замечали подходивших к костру с поленьями бойцов, так сразу поднимали крик "Капут!Капут!". Этих пленных не отправили в тыл: мы были далеко от штаба армии. За зверства над советскими людьми, за сожженные дома им вынесли приговор и расстреляли на виду жителей деревни.
Из деревень куда мы нагрядывали немцы бежали зигзагами сначало в соломенных ботах на сапогах а потом, выдернув сапоги без бот. Бежали спасаясь от пуль, но их всех настигали наши пули и укладывали на снег...
Всякое бывало на войне. Продолжая рейд, мы раз ночью заглянули в дом колхозника, а он стоит посреди дома и причитает: "Срам то какой, срам ай-яй!"- и плюется. Мы спрашиваем, в чем дело, что случилось, а он в ответ: "И сказать-то совестно,один срам. Осрамился я, старик, надо было лучше смерть принять, чем такое делать."
Немного успокоившись, старик рассказал, что у него на постое были два немца - офицер и его деньщик. Вбегает деньщик и кричит благим матом: "Партизанен!"- и убегает, а офицер со страху наложил круто в штаны, бежать не может.
"Вынул пистолет, спустил штаны и заставил меня быбирать свое г....но из штанов. Мне бы ударить чем-нибудь немца, да под рукой ничего не было, вот и пришлось срамиться на старости лет..."
На подходе к этой деревне бойцы захватили не успевший взлететь немецкий самолет. Двое немцев бежали к нему по глубокому снегу и отстреливались но их пристрелили. Скоро выяснилось что один из них и был офицер осрамивший деда. Узнав об этом дед выругался, сплюнул, и трижды перекрестился, прося прощения у Богородицы за свой грех..." - из воспоминаний начподива 24-й кавдивизии 11-го гв.кавкорпуса старшего политрука Анатолия Премилова.
Город горел, на шоссе и на обочинах валялись трупы немецких солдат и разбитая техника. Стояли лютые морозы. Хлеб так замерзал, что его с трудом рубили клинками.
В темноте слышим - на окраине деревни стучит топор. Кто рубит, зачем так поздно? Подошли и видим: старушка тяпает топором по ногам убитого и замороженного немецкого офицера.
Спрашиваем "Зачем это делаешь?" - "А как же, он разграбил весь мой дом, так я к весне хоть с сапогами буду. С немецких солдат сапоги снимаются легко - голенища широкие, а вот офицерам приходится ноги отрубать.
Кладем в печь, оттают кости, и их выкинем - а сапоги хорошие". Мы ничего не сказали ей: не имеющие теплого обмундирования немцы под Москвой отбирали у населения все, что можно одеть на себя...
Дивизия вела бой за освобождение деревни, расположенной вблизи старого елового леса. Выбив немцев из деревни 18-й кавполк углубился в лес, преследуя отступивших немцев, и пехотинец из Западной Украины, приняв наши передовые подразделения за немцев, решил сдаться в плен.
Он шел и кричал: "Пан офицер, я не хочу служить москалям, я иду к вам служить!" Его задержали, допросили, он признался в своем дезертирстве с поля боя. К нему применили высшую меру наказания - по решению тройки из представителей командования, прокуратуры и особого отдела его увели в глубь леса и расстреляли.
Но часа через три командир 18-го кавполка пригласил меня в свою санчасть и показал раненого пехотинца, пришедшего в санчасть. Выяснилось, что это был тот самый дезертир, расстрелянный в лесу! Особистам пришлось вторично приводить приговор в исполнение...
При освобождении следующей деревни захватили немецкого пулеметчика. Этот пленный отказался отвечать на вопросы. Чудесов приказал запереть его в чулан и поставить часового.
Потанцевав на морозе, немец закричал :"Гитлер капут!" и через переводчика сказал, что будет отвечать, только пустите в теплый дом! Так и стало:он расскрыл данные, нужные для ориентировки в наступлении, и его отправили в армию.
В другом бою в плен взяли трех немцев-офицеров. Их допросили и, учитывая важность данных сведений, решили отправить в штаб армии, о чем и доложили по радио. Доставить пленных комиссар дивизии поручил лично комиссару бронедивизиона (в нем еще оставалось три или четыре бронемашины).
Два броневика повезли пленных, но поднялась страшная метель, броневики двигаться дальше не могли, а конвоировать в пешем строю комиссар не решился - и пленных расстрелял.
Вернувшись он доложил, и Левин страшно рассердился, стал угражать расстрелом за невыполнение приказа. Левин часто принимал быстрые и рискованные решения, не обдумав последствий, но был храбр и часто находился среди наступающих. Когда ему об этом говорили, он отвечал так: "Вы что думаете, я доживу до конца войны? Нет, меня покалечат или убьют".
Однажды он привел с собой целую роту пехотинцев в нашу кавдивизию и настаивал, что получил пополнение. На мой вопрос командиру роты о том, что это за рота, он сказал, что они направлялись на пополнение стрелковой дивизии, но ее в этом районе не оказалось и они сутки не ели. "А воевать нам все одно где. Нас накормили и вот мы будем воевать!"
Так сотня бывалых пехотинцев пополнила нашу кавдивизию. Командующий ротой лейтенант был очень дерзок. Через несколько дней с наганом в руке он смело повел свою роту в атаку и был сражен автоматной очередью...В те дни мы узнали и о гибели генерала Доватора, командира 11-го гвардейского кавкорпуса.
В конце декабря в наполовину сожженной деревне были захвачены два немецких солдата и офицер,поджигавшие дома. Пленных посадили у костра, где сидели бойцы, они сидели и дрожали в своих шинелишках.
Раскрыли чемодан офицера, а в нем парадный мундир с Железным крестом за Францию. Мы не обратили внимание на крестьянина, который подошел, заложив руки за спину, - в них он держал круглое березовое полено.
Мы услышали только цвук сильного удара и истошный крик немца - крестьянин ударил офицера по голове так, что тот завалился на бок. Второй удар крестьянину не дали сделать наши бойцы. Крестьянин выругался и сказал, что "эти сволочи сожгли наши дома, смерть им,проклятым!".
Теперь как только немцы замечали подходивших к костру с поленьями бойцов, так сразу поднимали крик "Капут!Капут!". Этих пленных не отправили в тыл: мы были далеко от штаба армии. За зверства над советскими людьми, за сожженные дома им вынесли приговор и расстреляли на виду жителей деревни.
Из деревень куда мы нагрядывали немцы бежали зигзагами сначало в соломенных ботах на сапогах а потом, выдернув сапоги без бот. Бежали спасаясь от пуль, но их всех настигали наши пули и укладывали на снег...
Всякое бывало на войне. Продолжая рейд, мы раз ночью заглянули в дом колхозника, а он стоит посреди дома и причитает: "Срам то какой, срам ай-яй!"- и плюется. Мы спрашиваем, в чем дело, что случилось, а он в ответ: "И сказать-то совестно,один срам. Осрамился я, старик, надо было лучше смерть принять, чем такое делать."
Немного успокоившись, старик рассказал, что у него на постое были два немца - офицер и его деньщик. Вбегает деньщик и кричит благим матом: "Партизанен!"- и убегает, а офицер со страху наложил круто в штаны, бежать не может.
"Вынул пистолет, спустил штаны и заставил меня быбирать свое г....но из штанов. Мне бы ударить чем-нибудь немца, да под рукой ничего не было, вот и пришлось срамиться на старости лет..."
На подходе к этой деревне бойцы захватили не успевший взлететь немецкий самолет. Двое немцев бежали к нему по глубокому снегу и отстреливались но их пристрелили. Скоро выяснилось что один из них и был офицер осрамивший деда. Узнав об этом дед выругался, сплюнул, и трижды перекрестился, прося прощения у Богородицы за свой грех..." - из воспоминаний начподива 24-й кавдивизии 11-го гв.кавкорпуса старшего политрука Анатолия Премилова.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]