Окружение и разгром немецких войск. Напоминает 1941-й год.
---
"Осторожно преодолев склоны холмов, мы неожиданно вышли на большую группу наших солдат из различных частей, с орудиями, автотранспортом и лошадьми. Однако мы решили, что не станем к ним присоединяться.
Пройдя сквозь позиции этого отряда и снова углубившись в лес, мы набрели на другую группу наших товарищей, меньшую и более мобильную, чем предыдущая.
Ею командовал генерал Дрешер, а в ее составе было несколько штабных офицеров и солдат, которых мы знали, в том числе бывший командир моего взвода. Я доложил офицеру о прибытии, и нам разрешили влиться в этот "партизанский отряд".
Пока мы совершали утомительные ночные переходы, готовясь отразить нападение с любой стороны, к нам постепенно присоединялись все новые и новые такие же, как мы, беглецы, и постепенно численность нашего отряда достигла почти тысячи человек.
Ниже снимки 267-й пехотной дивизии вермахта, командиром которой был генерал Дрешер, до ее разгрома в Белоруссии.
Если бы количество делало наше существование более безопасным, мы бы приветствовали каждое новое пополнение. Но на самом деле мы брали их в наш отряд лишь из жалости. Эти люди были для нас большей частью лишними ртами. К тому же чем больше был наш отряд, тем больше было шансов привлечь к себе внимание противника.
И вот, наконец, неизбежное произошло, и за нами стало вестись постоянное наблюдение с воздуха. Для этой цели русские использовали маленькие самолетики, которые мы между собой прозвали "дорожные вороны" за то, что они, выслеживая нас в лесу, то медленно взмывали вверх, то снова падали вниз.
Однажды утром, после того как мы всю ночь провели на марше, мы повстречали в лесу сразу трех русских летчиков. Мы увидели друг друга одновременно, и пилоты сразу же пустились наутек, преследуемые несколькими нашими солдатами, назначенными в тот день в охранение.
Мчась зигзагами через лес, летчики сумели оторваться от погони и благополучно добежать до своих самолетов, которые спокойно стояли на лесной поляне, прежде чем наши солдаты сумели их поймать. Двое сразу же улетели в одной из машин, но мотор третьего самолета все не мог завестись. Тогда летчик выпрыгнул из кабины и залег по другую сторону от своей машины.
Я был за то, чтобы вывести машину из строя и тем самым избавить себя от назойливого внимания по крайней мере одной "дорожной вороны", однако генерал твердым голосом отдал приказ не отвлекаться и продолжать движение.
Нам было очень важно преодолеть как можно большее расстояние от того места, где мы встретили летчиков. Долгий марш продолжался до самого полудня, после чего генерал отдал приказ остановиться и отдыхать перед следующим ночным переходом.
На следующее утро наша колонна подходила к месту привала, когда вокруг нас повсюду начали стрелять. Мы попали в засаду, в которой, кроме наземных войск, участвовала и авиация. Можно сказать, что только земля под нашими ногами не стреляла! Русские обрушили на нас град бомб, снарядов и пуль. Потери были чудовищными, но мы продолжали сопротивляться весь день, несмотря на то что вооружены были только стрелковым оружием. Все надеялись сдержать врага до наступления темноты. На девять тридцать планировался прорыв через брешь, нащупанную в русских позициях.
В последний момент генерал перенес время прорыва на девять часов ровно, и это подтвердило его дар к предвидению. В половине десятого противник перешел в решительное наступление против наших позиций, и, если бы нам не удалось только что ускользнуть из капкана, все мы были бы уничтожены.
Весь день мы продолжали движение, по пути собирая разрозненные группы наших солдат, неприкаянно бродивших по лесам и дорогам близ мелких населенных пунктов. Все они были истощены и деморализованы и с удовольствием вливались в наши ряды, особенно после того, как видели, что нами командует генерал.
Наш командир был очень хорошо подготовлен физически. Он шагал наравне со всеми, как будто вышел пройтись на природе в своем родном поместье. Его любимой присказкой, которую с удовольствием повторял каждый солдат нашей группы, было: "Раз уж меня называют молотильщиком (буквальный перевод его фамилии Дрешер), то я и буду молотить нашего врага".
При этом он смотрел так яростно, что мы, забыв на время про усталость и отчаянное положение, в котором оказались, испытывали даже некоторое сочувствие к противнику, который попадет под генеральский "цеп".
Но несмотря на полное доверие к нашему командиру, все мы понимали, что оказались в прескверном положении. Еще одна засада, в которую мы попали на следующий день, стала для нас похоронным набатом. Танки, минометы, пехота, среди которых было много автоматчиков, - все они косили нас, спеша собрать кровавый урожай.
Зная, что у нас нет тяжелого вооружения, противник, не заботясь о безопасности, мог быстро перемещать танки с одной позиции на другую. Спастись сумела примерно половина группы. Ползком и на карачках мы поспешно бежали с поля, где шла бойня. Остальные были убиты, и я до сих пор вспоминаю неровные звуки выстрелов и крики, доносившиеся с места, которое мне удалось покинуть.
Те, кому удалось спастись, собирались в укрытии неподалеку, чтобы провести реорганизацию группы. В любую минуту могла последовать еще одна атака, и тогда с нами со всеми было бы покончено.
Но каким-то чудом нам удалось отбросить преследовавших нас русских, и следующие двое суток мы придерживались уже отработанной тактики движения: ночной марш и отдых днем. Во время отдыха при свете солнечных лучей наше настроение и вера в спасение крепли, в дождливую же погоду все были во власти безнадежности и упадка духа.
Мы приняли решение до наступления дня переправиться на другую сторону, где и остановиться привалом, поэтому не стали дожидаться, пока небо затянут облака. Но как только началась переправа, нас сразу же заметили с другой стороны. Вспышки выстрелов осветили переправу еще ярче, чем лунный свет.
У нас не осталось другого выхода, кроме как рассыпаться на группы и отступать в спасительную тень леса, вправо, влево и назад. На этот раз я оказался в отряде численностью примерно от восьмидесяти до ста человек.
Наш трудный путь продолжался, но теперь все было по-другому: нам пришлось двигаться на восток! Нам отрезали пути к спасению, и теперь мы могли рассчитывать только на то, что сумеем, двигаясь на север или юг, запутать следы и где-нибудь вновь повернуть на запад.
Сознание того, что теперь мы повернулись спинами к родине и лицом в сторону Сибири, было просто удручающим. - Следующая остановка на Камчатке! - заметил какой-то балагур, но никто даже не улыбнулся этой шутке.
На несколько дней мы сумели избежать неприятностей. Противник прекратил преследовать нас, к тому же нам удалось поймать несколько пасущихся без присмотра лошадей. Это была собственность немецкой армии, и мы были рады неожиданному пополнению нашего скудного питания.
Мы съели всех лошадей, которых нам удалось поймать. Потом нам попалась на глаза разбитая немецкая автоколонна. В некоторых машинах все еще лежали трупы, которые, как видно, никто и не подумал убирать в течение нескольких недель.
Но в других грузовиках остались нетронутые грузы. Мы съели все, что смогли найти, и были счастливы оттого, что на несколько дней избавлены от ужасных мук голода. Так мы шли и шли, пародия на некогда великую армию, мучаясь от неизвестности, что нас ждет.
Продолжая молить судьбу избавить нас от монотонного изнурительного пути, каждый в душе уже знал, что любое изменение, что ждет его впереди, могло быть только к худшему.
И все же несчастье, как это обычно бывает, пришло неожиданно. Как-то ранним утром мы вышли к нескольким полуразрушенным строениям на опушке леса. Внутри мы нашли солому, что показалось нам необычной роскошью, которой мы так долго не могли себе позволить.
В домах было решено поселить генерала и трех офицеров его штаба, которым удалось пережить последние чудовищные бои. Остальные расположились под деревьями вокруг. Меня вызвали к командиру и приказали взять двадцать человек и занять позицию на близлежащей возвышенности. Мы немедленно выдвинулись туда.
Незадолго до рассвета со стороны домов раздались звуки стрельбы. Я быстро пополз в ту сторону и с ужасом убедился в том, что там уже идет настоящий бой, на отдельных участках переходящий в рукопашную схватку.
Как оказалось, в лесу остановилась русская часть, в состав которой входили конные казаки, очевидно специально дожидаясь нас, а может быть, по досадной случайности. Должно быть, русские слышали, как мы подошли к лесу ночью, и затаились в ожидании подходящего момента для нападения.
Наших товарищей застали врасплох, сонными, и, прежде чем они успели проснуться, многие были уже убиты или захвачены в плен. Спастись удалось только одному. Этот человек до войны был моряком и поэтому имел странную для всех нас привычку не ночевать на земле. Вот и в то несчастное утро он устроил себе "гнездо" на нижних ветках одного из деревьев и поэтому сумел остаться незамеченным.
Когда русские ушли, он слез с дерева и вместе с еще двумя счастливо спасшимися товарищами сумел добраться до второго отряда из шести солдат охранения, которым приказали наблюдать за подступами к месту дневки на другом фланге. Потом все они поспешили присоединиться к моей небольшой группе.
Выживший очевидец рассказал мне, что сам видел, как генерал выскочил из домика, потом направил пистолет на себя и выстрелом в упор вышиб себе мозги.
Мы молча стояли, подавленные новостью о том, что человека, задачей которого было "молотить" врага, больше не было среди нас. Он предпочел позору плена смерть, было невозможно представить, что такой непреклонный человек, как генерал Дрешер, окажется в руках противника.
Теперь мне поневоле пришлось взвалить себе на плечи его обязанности. До того момента я всегда считал, что мои плечи иногда были слишком слабыми, чтобы позаботиться даже только об одной-единственной голове - моей собственной.
Со своего наблюдательного пункта я видел, как противник гонит наших товарищей в плен. Я принял решение вести свой отряд в противоположном направлении. И двадцать семь убитых горем человек молча отправились в путь.
Стараясь не шуметь, мы пробирались через поле, а потом вышли на дорогу, которую следовало пересечь, чтобы попасть на относительно безопасную сторону леса. Осторожно разведав подступы к дороге, мы убедились, что вдоль нее были выставлены часовые, на расстоянии примерно по сто пятьдесят метров один от другого. Мы расположились так, чтобы находиться на полпути между двумя русскими, охранявшими подступы к дороге, и стали дожидаться наступления темноты.
Потом я повел группу за собой. Мы двигались на четвереньках; каждый молил о том, чтобы не попасть, подобно зайцу, в свет фар приближающегося автомобиля. Мне и еще шестерым моих товарищам удалось благополучно пересечь шоссе, но, когда на дорогу вышел восьмой из нашего "отряда", в темноте мы увидели вспышку и услышали выстрел.
Наш товарищ как подкошенный свалился на землю, и я прокричал своим шестерым спутникам, чтобы те немедленно убегали и искали укрытие. Нам удалось проскочить еще около ста метров по полю, которые мы преодолели, наверное, с рекордным результатом.
Тут, наконец, показался склон холма и лес, куда мы тут же нырнули. И только здесь мы позволили себе обернуться назад и посмотреть, не преследуют ли нас. Мы увидели, как наши товарищи по другую сторону дороги бегут назад через поле; при лунном свете их силуэты казались черными на светлом фоне поля.
Мы видели их в последний раз и хорошо представляли себе, что могло с ними произойти потом, так как вокруг уже слышались крики часовых и лай собак. Шансов спастись в таких условиях практически не было.
Из отряда численностью тысяча солдат теперь осталось только семеро, измотанных и умирающих от голода скитальцев. Несмотря ни на что, мы сохраняли в себе последнюю искру надежды на то, что нам повезет. "Вперед", - командовал я себе мысленно, и в моей голове продолжала настойчиво стучать эта безмолвная команда.
С нами больше не было генерала, который строго-настрого запрещал нам двигаться в светлое время суток, за исключением чрезвычайных случаев. Теперь мне самому приходилось принимать решения, и я отдал распоряжение идти днем и ночью, останавливаясь для отдыха и сна, если позволят обстоятельства.
Голод терзал нас не переставая, мысль о нем постоянно вспыхивала в моем мозгу, и я стал даже опасаться за свой рассудок. Найдут ли меня в лесу, выкрикивающего "вперед", еще до того, как я окончательно лишусь сил?
Вскоре после того, как мы вынужденно свернули с пути, чтобы обойти аэродром, нам снова пришлось столкнуться с необходимостью переправы через реку. Уже почти стемнело. Я осторожно ступил в мутную воду, как вдруг услышал, как кто-то сзади закричал: "Спасайтесь! Нас преследуют партизаны!"
Я опомнился только тогда, когда выбрался из воды на клеверное поле. Было так тихо, что я слышал колыхание каждого листа. Изо всех сил я бежал прочь от того места. В сумерках мне удалось убежать, и я в изнеможении упал в заросли клевера, где пролежал три часа.
Я подумал, что все остальные попали в плен. Нападение было настолько неожиданным, что я сам удивлялся своей удаче и очередному спасению. Впереди, словно приглашая меня, темнела новая полоса лесистых холмов, но я посчитал, что немедленно начинать движение было бы слишком опасно.
Потом я услышал, как кто-то из моих товарищей звал меня по имени. Я уже собирался броситься навстречу, как вдруг подумал, что с его стороны было бы очень странным звать меня в полный голос, когда вокруг партизаны. Поэтому я сразу заподозрил ловушку.
То, что я лежал тихо и не обращал внимания на крики, как оказалось, продлило мои дни на свободе. Позже, когда я встретил некоторых из своих товарищей по тем событиям в лагере для военнопленных под Минском, они рассказали мне ту историю во всех подробностях.
После того как я убежал, все остальные действительно попали в плен к партизанам. Как обычно, немецкие солдаты сразу же лишились обуви и всех тех личных вещей, что представляли хоть какую-то ценность, а потом их заперли в доме, стоявшем неподалеку от поля. Потом одного из них вывели наружу и угрозами заставили выкрикивать мое имя.
На рассвете очередного серого дня я снова отправился в путь, единственный выживший, как я тогда думал, из всех тех дивизий, которые откатились к реке Березине. Что только не довелось мне испытать! Сколько раз я был так близко к тому, чтобы попасть в руки врага!
Наверное, сама судьба заботилась о том, чтобы я выжил, сумел добраться до родной Германии и рассказать свою грустную историю. Я отказывался верить в то, что мне просто в очередной раз повезло. Во время тех скитаний по бесконечным равнинам России в моем затуманенном сознании прочно укоренилась мысль, что я избранный.
Следующим препятствием на пути домой стала железная дорога. Она хорошо охранялась, и мне пришлось просидеть в укрытии целый день, чтобы дождаться темноты, когда выпадет возможность перейти ее...
Подумав, я пришел к выводу, что мог бы воспользоваться и этим «попутным транспортом». Конечно, не стоило рисковать и вскакивать в идущий мимо эшелон при свете дня. Но ночью я смог осторожно прыгнуть в последний вагон медленно идущего товарного поезда. Никто меня не заметил, ведь я спрятался под брезент, которым обычно накрывают танки и другую технику.
- Это будет роскошная поездка, к тому же в полной безопасности, - убеждал я самого себя, лежа на спине и мысленно воздав хвалу своей сообразительности. - Все, что тебе останется сделать, это благополучно покинуть вагон, прежде чем он остановится под разгрузку. И благодаря Красной армии ты вскоре окажешься там, где нужно.
Это чувство ложной безопасности убаюкало меня и заставило совершить ошибку, о которой я сожалел еще много лет. Я заснул, причем так глубоко, что не услышал, как эшелон замедлил ход. Меня разбудил громкий стук железнодорожных молотков. Мгновенно проснувшись, я с ужасом увидел, что разгрузка уже идет полным ходом. Поезд стоял на большой станции, хорошо освещенной и многолюдной.
Я попал в ловушку...Звуки разгрузочных работ были все ближе, а мне оставалось только выглядывать из своего убежища и размышлять о том, не пристрелят ли меня на месте.
Иногда фермер, собирая урожай и перекладывая к себе в тележку последний сноп, вдруг видит под ним кролика или мышь, замершую от ужаса своей внезапной беззащитности. Но вряд ли застигнутый таким образом кролик или мышь находились в худшем положении, чем то, в котором вдруг пришлось оказаться мне.
На несколько секунд повисла гнетущая тишина, а потом кто-то вдруг пронзительно, во весь голос, закричал: "Фриц! Фриц!" Казалось, не прошло и мгновения, как вокруг меня собрались все, кто в тот момент был на станции, будто я был диковинным экспонатом зоопарка.
В мерцании фонарей я медленно поднялся и попытался придать своему лицу мужественное выражение, как и подобает мужчине в минуту опасности." - из воспоминаний фельдфебеля 260-й пехотной дивизии в Х.Беккера.
Примечание: 260-я пехотная дивизия. С июля 1941 г. на советско-германском фронте. Уничтожена в июле 1944 г. в Белоруссии в составе группы армий "Центр". Остатки дивизии в виде дивизионной группы 260-й пехотной дивизии включены в состав корпусной группы "Г" до расформирования последней в июле 1944 г.
Генерал-лейтенант Отто Дрешер - командир 267-й пехотной дивизии, так-же разгромленной в это время, погиб тогда-же в окружении.
Пройдя сквозь позиции этого отряда и снова углубившись в лес, мы набрели на другую группу наших товарищей, меньшую и более мобильную, чем предыдущая.
Ею командовал генерал Дрешер, а в ее составе было несколько штабных офицеров и солдат, которых мы знали, в том числе бывший командир моего взвода. Я доложил офицеру о прибытии, и нам разрешили влиться в этот "партизанский отряд".
Пока мы совершали утомительные ночные переходы, готовясь отразить нападение с любой стороны, к нам постепенно присоединялись все новые и новые такие же, как мы, беглецы, и постепенно численность нашего отряда достигла почти тысячи человек.
Ниже снимки 267-й пехотной дивизии вермахта, командиром которой был генерал Дрешер, до ее разгрома в Белоруссии.
Если бы количество делало наше существование более безопасным, мы бы приветствовали каждое новое пополнение. Но на самом деле мы брали их в наш отряд лишь из жалости. Эти люди были для нас большей частью лишними ртами. К тому же чем больше был наш отряд, тем больше было шансов привлечь к себе внимание противника.
И вот, наконец, неизбежное произошло, и за нами стало вестись постоянное наблюдение с воздуха. Для этой цели русские использовали маленькие самолетики, которые мы между собой прозвали "дорожные вороны" за то, что они, выслеживая нас в лесу, то медленно взмывали вверх, то снова падали вниз.
Однажды утром, после того как мы всю ночь провели на марше, мы повстречали в лесу сразу трех русских летчиков. Мы увидели друг друга одновременно, и пилоты сразу же пустились наутек, преследуемые несколькими нашими солдатами, назначенными в тот день в охранение.
Мчась зигзагами через лес, летчики сумели оторваться от погони и благополучно добежать до своих самолетов, которые спокойно стояли на лесной поляне, прежде чем наши солдаты сумели их поймать. Двое сразу же улетели в одной из машин, но мотор третьего самолета все не мог завестись. Тогда летчик выпрыгнул из кабины и залег по другую сторону от своей машины.
Я был за то, чтобы вывести машину из строя и тем самым избавить себя от назойливого внимания по крайней мере одной "дорожной вороны", однако генерал твердым голосом отдал приказ не отвлекаться и продолжать движение.
Нам было очень важно преодолеть как можно большее расстояние от того места, где мы встретили летчиков. Долгий марш продолжался до самого полудня, после чего генерал отдал приказ остановиться и отдыхать перед следующим ночным переходом.
На следующее утро наша колонна подходила к месту привала, когда вокруг нас повсюду начали стрелять. Мы попали в засаду, в которой, кроме наземных войск, участвовала и авиация. Можно сказать, что только земля под нашими ногами не стреляла! Русские обрушили на нас град бомб, снарядов и пуль. Потери были чудовищными, но мы продолжали сопротивляться весь день, несмотря на то что вооружены были только стрелковым оружием. Все надеялись сдержать врага до наступления темноты. На девять тридцать планировался прорыв через брешь, нащупанную в русских позициях.
В последний момент генерал перенес время прорыва на девять часов ровно, и это подтвердило его дар к предвидению. В половине десятого противник перешел в решительное наступление против наших позиций, и, если бы нам не удалось только что ускользнуть из капкана, все мы были бы уничтожены.
Весь день мы продолжали движение, по пути собирая разрозненные группы наших солдат, неприкаянно бродивших по лесам и дорогам близ мелких населенных пунктов. Все они были истощены и деморализованы и с удовольствием вливались в наши ряды, особенно после того, как видели, что нами командует генерал.
Наш командир был очень хорошо подготовлен физически. Он шагал наравне со всеми, как будто вышел пройтись на природе в своем родном поместье. Его любимой присказкой, которую с удовольствием повторял каждый солдат нашей группы, было: "Раз уж меня называют молотильщиком (буквальный перевод его фамилии Дрешер), то я и буду молотить нашего врага".
При этом он смотрел так яростно, что мы, забыв на время про усталость и отчаянное положение, в котором оказались, испытывали даже некоторое сочувствие к противнику, который попадет под генеральский "цеп".
Но несмотря на полное доверие к нашему командиру, все мы понимали, что оказались в прескверном положении. Еще одна засада, в которую мы попали на следующий день, стала для нас похоронным набатом. Танки, минометы, пехота, среди которых было много автоматчиков, - все они косили нас, спеша собрать кровавый урожай.
Зная, что у нас нет тяжелого вооружения, противник, не заботясь о безопасности, мог быстро перемещать танки с одной позиции на другую. Спастись сумела примерно половина группы. Ползком и на карачках мы поспешно бежали с поля, где шла бойня. Остальные были убиты, и я до сих пор вспоминаю неровные звуки выстрелов и крики, доносившиеся с места, которое мне удалось покинуть.
Те, кому удалось спастись, собирались в укрытии неподалеку, чтобы провести реорганизацию группы. В любую минуту могла последовать еще одна атака, и тогда с нами со всеми было бы покончено.
Но каким-то чудом нам удалось отбросить преследовавших нас русских, и следующие двое суток мы придерживались уже отработанной тактики движения: ночной марш и отдых днем. Во время отдыха при свете солнечных лучей наше настроение и вера в спасение крепли, в дождливую же погоду все были во власти безнадежности и упадка духа.
Мы приняли решение до наступления дня переправиться на другую сторону, где и остановиться привалом, поэтому не стали дожидаться, пока небо затянут облака. Но как только началась переправа, нас сразу же заметили с другой стороны. Вспышки выстрелов осветили переправу еще ярче, чем лунный свет.
У нас не осталось другого выхода, кроме как рассыпаться на группы и отступать в спасительную тень леса, вправо, влево и назад. На этот раз я оказался в отряде численностью примерно от восьмидесяти до ста человек.
Наш трудный путь продолжался, но теперь все было по-другому: нам пришлось двигаться на восток! Нам отрезали пути к спасению, и теперь мы могли рассчитывать только на то, что сумеем, двигаясь на север или юг, запутать следы и где-нибудь вновь повернуть на запад.
Сознание того, что теперь мы повернулись спинами к родине и лицом в сторону Сибири, было просто удручающим. - Следующая остановка на Камчатке! - заметил какой-то балагур, но никто даже не улыбнулся этой шутке.
На несколько дней мы сумели избежать неприятностей. Противник прекратил преследовать нас, к тому же нам удалось поймать несколько пасущихся без присмотра лошадей. Это была собственность немецкой армии, и мы были рады неожиданному пополнению нашего скудного питания.
Мы съели всех лошадей, которых нам удалось поймать. Потом нам попалась на глаза разбитая немецкая автоколонна. В некоторых машинах все еще лежали трупы, которые, как видно, никто и не подумал убирать в течение нескольких недель.
Но в других грузовиках остались нетронутые грузы. Мы съели все, что смогли найти, и были счастливы оттого, что на несколько дней избавлены от ужасных мук голода. Так мы шли и шли, пародия на некогда великую армию, мучаясь от неизвестности, что нас ждет.
Продолжая молить судьбу избавить нас от монотонного изнурительного пути, каждый в душе уже знал, что любое изменение, что ждет его впереди, могло быть только к худшему.
И все же несчастье, как это обычно бывает, пришло неожиданно. Как-то ранним утром мы вышли к нескольким полуразрушенным строениям на опушке леса. Внутри мы нашли солому, что показалось нам необычной роскошью, которой мы так долго не могли себе позволить.
В домах было решено поселить генерала и трех офицеров его штаба, которым удалось пережить последние чудовищные бои. Остальные расположились под деревьями вокруг. Меня вызвали к командиру и приказали взять двадцать человек и занять позицию на близлежащей возвышенности. Мы немедленно выдвинулись туда.
Незадолго до рассвета со стороны домов раздались звуки стрельбы. Я быстро пополз в ту сторону и с ужасом убедился в том, что там уже идет настоящий бой, на отдельных участках переходящий в рукопашную схватку.
Как оказалось, в лесу остановилась русская часть, в состав которой входили конные казаки, очевидно специально дожидаясь нас, а может быть, по досадной случайности. Должно быть, русские слышали, как мы подошли к лесу ночью, и затаились в ожидании подходящего момента для нападения.
Наших товарищей застали врасплох, сонными, и, прежде чем они успели проснуться, многие были уже убиты или захвачены в плен. Спастись удалось только одному. Этот человек до войны был моряком и поэтому имел странную для всех нас привычку не ночевать на земле. Вот и в то несчастное утро он устроил себе "гнездо" на нижних ветках одного из деревьев и поэтому сумел остаться незамеченным.
Когда русские ушли, он слез с дерева и вместе с еще двумя счастливо спасшимися товарищами сумел добраться до второго отряда из шести солдат охранения, которым приказали наблюдать за подступами к месту дневки на другом фланге. Потом все они поспешили присоединиться к моей небольшой группе.
Выживший очевидец рассказал мне, что сам видел, как генерал выскочил из домика, потом направил пистолет на себя и выстрелом в упор вышиб себе мозги.
Мы молча стояли, подавленные новостью о том, что человека, задачей которого было "молотить" врага, больше не было среди нас. Он предпочел позору плена смерть, было невозможно представить, что такой непреклонный человек, как генерал Дрешер, окажется в руках противника.
Теперь мне поневоле пришлось взвалить себе на плечи его обязанности. До того момента я всегда считал, что мои плечи иногда были слишком слабыми, чтобы позаботиться даже только об одной-единственной голове - моей собственной.
Со своего наблюдательного пункта я видел, как противник гонит наших товарищей в плен. Я принял решение вести свой отряд в противоположном направлении. И двадцать семь убитых горем человек молча отправились в путь.
Стараясь не шуметь, мы пробирались через поле, а потом вышли на дорогу, которую следовало пересечь, чтобы попасть на относительно безопасную сторону леса. Осторожно разведав подступы к дороге, мы убедились, что вдоль нее были выставлены часовые, на расстоянии примерно по сто пятьдесят метров один от другого. Мы расположились так, чтобы находиться на полпути между двумя русскими, охранявшими подступы к дороге, и стали дожидаться наступления темноты.
Потом я повел группу за собой. Мы двигались на четвереньках; каждый молил о том, чтобы не попасть, подобно зайцу, в свет фар приближающегося автомобиля. Мне и еще шестерым моих товарищам удалось благополучно пересечь шоссе, но, когда на дорогу вышел восьмой из нашего "отряда", в темноте мы увидели вспышку и услышали выстрел.
Наш товарищ как подкошенный свалился на землю, и я прокричал своим шестерым спутникам, чтобы те немедленно убегали и искали укрытие. Нам удалось проскочить еще около ста метров по полю, которые мы преодолели, наверное, с рекордным результатом.
Тут, наконец, показался склон холма и лес, куда мы тут же нырнули. И только здесь мы позволили себе обернуться назад и посмотреть, не преследуют ли нас. Мы увидели, как наши товарищи по другую сторону дороги бегут назад через поле; при лунном свете их силуэты казались черными на светлом фоне поля.
Мы видели их в последний раз и хорошо представляли себе, что могло с ними произойти потом, так как вокруг уже слышались крики часовых и лай собак. Шансов спастись в таких условиях практически не было.
Из отряда численностью тысяча солдат теперь осталось только семеро, измотанных и умирающих от голода скитальцев. Несмотря ни на что, мы сохраняли в себе последнюю искру надежды на то, что нам повезет. "Вперед", - командовал я себе мысленно, и в моей голове продолжала настойчиво стучать эта безмолвная команда.
С нами больше не было генерала, который строго-настрого запрещал нам двигаться в светлое время суток, за исключением чрезвычайных случаев. Теперь мне самому приходилось принимать решения, и я отдал распоряжение идти днем и ночью, останавливаясь для отдыха и сна, если позволят обстоятельства.
Голод терзал нас не переставая, мысль о нем постоянно вспыхивала в моем мозгу, и я стал даже опасаться за свой рассудок. Найдут ли меня в лесу, выкрикивающего "вперед", еще до того, как я окончательно лишусь сил?
Вскоре после того, как мы вынужденно свернули с пути, чтобы обойти аэродром, нам снова пришлось столкнуться с необходимостью переправы через реку. Уже почти стемнело. Я осторожно ступил в мутную воду, как вдруг услышал, как кто-то сзади закричал: "Спасайтесь! Нас преследуют партизаны!"
Я опомнился только тогда, когда выбрался из воды на клеверное поле. Было так тихо, что я слышал колыхание каждого листа. Изо всех сил я бежал прочь от того места. В сумерках мне удалось убежать, и я в изнеможении упал в заросли клевера, где пролежал три часа.
Я подумал, что все остальные попали в плен. Нападение было настолько неожиданным, что я сам удивлялся своей удаче и очередному спасению. Впереди, словно приглашая меня, темнела новая полоса лесистых холмов, но я посчитал, что немедленно начинать движение было бы слишком опасно.
Потом я услышал, как кто-то из моих товарищей звал меня по имени. Я уже собирался броситься навстречу, как вдруг подумал, что с его стороны было бы очень странным звать меня в полный голос, когда вокруг партизаны. Поэтому я сразу заподозрил ловушку.
То, что я лежал тихо и не обращал внимания на крики, как оказалось, продлило мои дни на свободе. Позже, когда я встретил некоторых из своих товарищей по тем событиям в лагере для военнопленных под Минском, они рассказали мне ту историю во всех подробностях.
После того как я убежал, все остальные действительно попали в плен к партизанам. Как обычно, немецкие солдаты сразу же лишились обуви и всех тех личных вещей, что представляли хоть какую-то ценность, а потом их заперли в доме, стоявшем неподалеку от поля. Потом одного из них вывели наружу и угрозами заставили выкрикивать мое имя.
На рассвете очередного серого дня я снова отправился в путь, единственный выживший, как я тогда думал, из всех тех дивизий, которые откатились к реке Березине. Что только не довелось мне испытать! Сколько раз я был так близко к тому, чтобы попасть в руки врага!
Наверное, сама судьба заботилась о том, чтобы я выжил, сумел добраться до родной Германии и рассказать свою грустную историю. Я отказывался верить в то, что мне просто в очередной раз повезло. Во время тех скитаний по бесконечным равнинам России в моем затуманенном сознании прочно укоренилась мысль, что я избранный.
Следующим препятствием на пути домой стала железная дорога. Она хорошо охранялась, и мне пришлось просидеть в укрытии целый день, чтобы дождаться темноты, когда выпадет возможность перейти ее...
Подумав, я пришел к выводу, что мог бы воспользоваться и этим «попутным транспортом». Конечно, не стоило рисковать и вскакивать в идущий мимо эшелон при свете дня. Но ночью я смог осторожно прыгнуть в последний вагон медленно идущего товарного поезда. Никто меня не заметил, ведь я спрятался под брезент, которым обычно накрывают танки и другую технику.
- Это будет роскошная поездка, к тому же в полной безопасности, - убеждал я самого себя, лежа на спине и мысленно воздав хвалу своей сообразительности. - Все, что тебе останется сделать, это благополучно покинуть вагон, прежде чем он остановится под разгрузку. И благодаря Красной армии ты вскоре окажешься там, где нужно.
Это чувство ложной безопасности убаюкало меня и заставило совершить ошибку, о которой я сожалел еще много лет. Я заснул, причем так глубоко, что не услышал, как эшелон замедлил ход. Меня разбудил громкий стук железнодорожных молотков. Мгновенно проснувшись, я с ужасом увидел, что разгрузка уже идет полным ходом. Поезд стоял на большой станции, хорошо освещенной и многолюдной.
Я попал в ловушку...Звуки разгрузочных работ были все ближе, а мне оставалось только выглядывать из своего убежища и размышлять о том, не пристрелят ли меня на месте.
Иногда фермер, собирая урожай и перекладывая к себе в тележку последний сноп, вдруг видит под ним кролика или мышь, замершую от ужаса своей внезапной беззащитности. Но вряд ли застигнутый таким образом кролик или мышь находились в худшем положении, чем то, в котором вдруг пришлось оказаться мне.
На несколько секунд повисла гнетущая тишина, а потом кто-то вдруг пронзительно, во весь голос, закричал: "Фриц! Фриц!" Казалось, не прошло и мгновения, как вокруг меня собрались все, кто в тот момент был на станции, будто я был диковинным экспонатом зоопарка.
В мерцании фонарей я медленно поднялся и попытался придать своему лицу мужественное выражение, как и подобает мужчине в минуту опасности." - из воспоминаний фельдфебеля 260-й пехотной дивизии в Х.Беккера.
Примечание: 260-я пехотная дивизия. С июля 1941 г. на советско-германском фронте. Уничтожена в июле 1944 г. в Белоруссии в составе группы армий "Центр". Остатки дивизии в виде дивизионной группы 260-й пехотной дивизии включены в состав корпусной группы "Г" до расформирования последней в июле 1944 г.
Генерал-лейтенант Отто Дрешер - командир 267-й пехотной дивизии, так-же разгромленной в это время, погиб тогда-же в окружении.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]