"Лесные братья" и ГБ. 1945 - 1955 г.
---
"Литовскую группу в Белоруссии существенно пополнили, довели ее личный состав до 120 человек, и тут нам поручили специальное задание по проникновению в Вильнюс. Вильнюс - всегда являлся предметом спора между Литвой и Польшой, поляки считали этот город своим, а литовцы всегда твердо знали, что Вильнюс - столица и сердце Литвы.
Спецгруппа ГБ Литвы получила приказ лично от Снечкуса - первыми, впереди наступающих частей , войти в Вильнюс и тем самым показать всем, что Вильнюс - столица Литвы , (где уже активно действовали противостоящие нам многочисленные отряды Армии Крайовой - АК ), освобождена именно литовскими солдатами и офицерами.
Поехали на нескольких "студбеккерах" на Вильнюс, многие офицеры были вооружены ручными пулеметами. Штурмовая офицерская группа, если точнее выразиться. Командовал группой Расланас, а я получил под командование отдельный взвод.
Только отъехали от Минска, как по дороге на Вильнюс, нас развернули на юг пограничники - заградотрядовцы из полка по охране тыла. Потом мы узнали причину этого разворота, оказывается, перед нами действовали группы подчиненные Павлу Судоплатову.
В Вильнюс мы добирались через Гродненский тракт, и первое литовское местечко в котором мы остановились, было - Бутримонас. У нас в группе, был один молодой парень, пулеметчик, уроженец этого местечка. Он погиб через сутки, после того как увидел своих родных.
И мы пошли дальше на Вильнюс. В городе была полная неразбериха. Большинство немцев уже покинуло Вильнюс, но было великое множество мелких немецких групп, оказывающих сопротивление, а главное - крупные формирования партизан АК, подчиненных польскому правительству Сикорского в Лондоне, ставивших своей целью захватить Вильнюс, и объявить его частью суверенной польской территории.
Советские войсковые части к моменту нашего появления в городе стояли на подступах, и только после того как мы захватили ключевые точки, вошли в Вильнюс и завязали уличные бои. В лесах рядом с городом находился большой партизанский отряд, который сразу пришел к нам на подмогу.
Первым делом мы захватили по периметру здание Президиума Верховного Совета Литвы, но внутрь поначалу не заходили, опасались, что здание полностью заминировано. Поляки , захватившие гору Гедиминаса и установившие на ней свой польский старый государственный флаг, били по нам сверху из пулеметов.
У нас появились потери. И засело на этой горе больше трех сотен "аковцев". А потом мы выбили поляков лихой атакой с горы Гедиминаса и водрузили на ней красный стяг. Пленных, простых польских офицеров, не убивали, а просто раздели и отпустили голышом по домам.
И стал Вильнюс снова - и советским, и литовским. Там со мной один интересный случай произошел. Когда пробились к зданию ВС, из костела стоящего напротив, появилась группа людей с белым флагом, человек тридцать. Обросшие, измученные.
Это были цыгане, (из нескольких тысяч цыган живших в Вильнюсе до войны уцелело 300 человек , скрывавшихся в вильнюсских катакомбах, ведущих до Тракая), они плакали и плясали от радости. Мы отдали им свои сухие пайки, сухари. Ко мне подошла старая цыганка, взяла в руку мою ладонь и по ней рассказала всю правду, что было со мной, и что будет.
Все ее слова сбылись в будущем, все в точку. И когда она сказала, тебя не убьют, мсти врагам, и доживешь до глубокой старости, я сначала скептически улыбался, а со временем полностью поверил в ее предсказания, и уже никогда перед боем не думал о возможной смерти, всегда шел первым вперед, знал, что обязательно выживу. Но я тогда и предположить не мог, что моя война закончится только через десять лет после Победы.
В Каунасе не было уличных боев, город не пострадал, немцы ушли из города без боя, и чтобы вам там не рассказывали, знайте, что части Красной Армии заходили в город, уже контролируемый специальным отрядом литовского НКГБ. Командовал этим отрядом полковник Воронцов.
Я, когда узнал, что для проведения специальной операции формируется группа, идущая на Каунас, то захотел попасть в нее, поближе к родному Шауляю, который еще был в немецких руках. Я, еще в Вильнюсе, подошел к Воронцову, представился, и попросил включить меня в состав этой группы, и был принят.
Зашли в город на рассвете. Мне было поручено захватить в Каунасе генерала СС Кароля Егера и начальника полиции генерала Люциана Высоцкого. Где располагается его особняк, мы знали точно. Ворвались в особняк, а в нем никого, только на полу разбросаны вещи и книги. Среди них я заметил книгу Фейхтвангера на русском языке "Иудейская война".
В доме, стоящем напротив, жил врач - литовец Абрайтис, который сказал, что генералы Егер и Высоцкий уехали с чемоданами на машине с охраной, за три часа до нашего появления, по направлению к Алексотскому мосту, ведущему на Кенигсберг.
Мы двинулись дальше, на захват здания гестапо и немецкой разведшколы на улице Жальгирис №9. Эту школу немцы успели эвакуировать в Кенигсберг, но многие важные документы, включая списки учащихся, они в спешке забыли сжечь или не успели увезти с собой.
Уже когда совсем рассвело, я поехал в Слободку - Вильямполь, где находилось каунасское гетто. Взял с собой пять человек. Проезжали мимо горящей текстильной фабрики, навстречу нам бежали местные жители с тюками награбленной на фабрике мануфактуры.
Доехали до моста, ведущего в гетто, но он был разрушен, и машина по нему пройти не могла. С двумя бойцами я побежал через остатки моста к гетто. А там местные литовцы копаются в развалинах, ищут хоть какую-то добычу. Они сказали, что остатки гетто, немцы еще неделю тому назад вывезли в Германию в концлагеря.
В Литве главным подразделением всего УНКВД было ОББ - отделение по борьбе с политическим бандитизмом и разведывательно-диверсионными группами, или, как бы сейчас сказали, - "антитеррористический отдел".
ОББ состоял из 32-х офицеров, задачей которых была борьба против контрреволюции: вооруженного антисоветского бандитизма, против засланных из-за "кордона" боевиков, а также - поимка бывших фашистских прислужников и карателей с "кровью на руках".
Все эти тридцать два человека были оперативными работниками, и почти все из них отличались хорошой боевой подготовкой и фронтовой закалкой. Первым начальником 5-го отдела при Каунасском управлении ГБ был Мартавичус, за ним Олейник, а ОББ руководил Беркович, и его на этой должности заменил я.
Для проведения боевых антипартизанских и прочих специальных операций конкретно нашему Каунасскому управлению НКВД был подчинен полк Внутренних Войск, которым после войны командовали полковники Попов и Павлов, а начальником штаба этого полка был подполковник Мархасин.
В этом полку сразу после освобождения Литвы от немецкой оккупации служило много бывших партизан и бывших кадровых пограничников, люди с большим боевым опытом и хорошей подготовкой, так что части этого полка представляли собой серьезную боевую силу.
В Каунасе существовала также отдельная школа Войск НКВД, готовившая солдатский и сержантский состав для погранчастей и маневренных групп по борьбе с бандитами. Здесь обучали многим деталям "антипартизанской войны", начиная от ориентирования в ночном лесу и заканчивая организацией засад.
Снечкус и его соратники были порядочными людьми, честными коммунистами и настоящими литовцами, и когда Москвою несколько раз поднимался вопрос о проведении масштабной войсковой операции на территории всей республики, то партийное руководство Литвы резко противилось подобным предложениям, доказывая, что политический резонанс от такой операции на Западе нанесет сильный ущерб репутации СССР.
Мол, как это можно, показать всему миру, что на территории Советской страны существуют сильные антиправительственные вооруженные формирования, и что из-за них со всего Союза нужно собирать войска , чтобы покончить с ними?
А ведь были предложения, исходившие напрямую от Берии, что надо собрать из других мест СССР одновременно тысяч 200-250 солдат и офицеров из войск НКВД и обычных армейских частей, задействовать технику, подключить местные ресурсы личного состава, и как "бреднем", плотными цепями прочесать всю Литву с четырех сторон и покончить одним ударом со всеми силами сопротивления за одну неделю.
Но Снечкус понимал, что во время такой крупной операции неизбежны немалые жертвы со стороны мирного населения и возможны проявления произвола, и он категорически возражал против подобного окончательного решения "партизанского вопроса".
Более того, по требованию Снечкуса, в 1945 году нарком внутренних дел республики Барташунас обратился в листовке с возванием к укрывающимся в лесах дезертирам и вооруженным бандитам с предложением сложить оружие, призвал к явке с повинной, гарантируя неприкосновенность и полную легализацию всем, кроме бывших карателей.
Из лесов вышло и сдалось добровольно пять тысяч человек, которым на месте, в райотделах выдавались советские паспорта и справки, что человек не имеет грехов перед новой властью и является полноправным гражданином. Все делалось для того, чтобы избежать лишних, никому не нужных жертв.
Но я лично не считаю послевоенную борьбу с литовским антисоветским движением гражданской войной, хотя примеров тому, как брат шел на брата, хватает. Полковник Мотека - командир стрелкового полка, воюет за Советскую власть в 16-й СД, а его брат - офицер-каратель на службе у немцев.
Один брат Тендегольскис - коммунист, а второй - полицай-каратель и впоследствии парашютист, заброшенный в наш тыл после обучения в диверсионной школе.
Большая часть литовского народа хотела спокойно жить и работать, в подпольной или в "лесной" войне не участвовала, и приняла новый советский режим, хоть и "со скрипом", как "неизбежное, но меньшее зло", но, не считая бывших офицеров ЛА, в леса ушли воевать только бывшие бандиты-каратели, кулаки и дезертиры, и, к сожалению, часть "зеленой" молодежи, одурманенной националистической пропагандой.
И даже националистически настроенная, ориентированная на Запад, литовская интеллегенция и духовенство со временем осознали, что братоубийственная война не приведет к независимости.
Мне приходилось с такими людьми много общаться, они понимали, что оказавшись между "молотом и наковальней", между битвой двух империй, после нового передела мира, Литва только выиграла от того, что являлась в составе СССР частью антигитлеровской коалиции.
В 1940 - 1941 годах многие из них уповали на приход немцев, хотя было ясно, что Гитлер никогда не признает литовцев арийцами, и никогда не признает Литву независимым государством, достаточно вспомнить его выступление в Мемеле. Даже литовские нацисты не смогли добиться от немцев для себя независимой политики и своего государства.
Максимальная численность войск НКВД, включая оперсостав и отдельные маневренные группы погранчастей, в Литве в послевоенный период не превышала 17.000 солдат и офицеров - всего 14 полков.
В местных истребительных батальонах, сформированных из комсомольцев и литовской молодежи, поддерживающей Советскую власть, в 1945 году было 11.000 бойцов, а в 1948 году только семь тысяч.
Я не думаю, чтобы всех этих частей было достаточно для полной ликвидации повстанческих формирований, хотя, уже после войны, летом, в июне 1945 года и в 1946 году были проведены крупные операции с блокадой лесных районов, отличавшихся высокой повстанческой активностью.
Очень помогло то-что что в Вильнюсе была захвачена телефонная и адресная книга, с точными адресами руководящих сотрудников СД и гестапо на территории Литвы. Во время обысков на их квартирах было найдено множество документов, которые в спешке, во время бегства из Каунаса и Вильнюса, они не успели уничтожить.
В Каунасе, немцы, вообще, сделали нам "настоящий подарок", - бросили основную часть архива разведшколы авбвера, личные дела курсантов с фотографиями, и часть архивов гестапо. Все эти захваченные документы очень помогли нам определиться в точном направлении поиска предателей и нацистских прислужников.
Со временем, мы имели поименный список на 8.800 человек, непосредственно участвовавших в расстрелах, служивших в карательных полицейских частях, в "шуцманшафтбатальонах", сформированных из литовцев, и всю документацию, позволявшую отследить по месяцам кровавый путь каждого полицейского карательного батальона, начиная со дня его формирования, и отдельно - полный список командного состава этих батальонов.
Первым в нашу следственную разработку попал 2-й полицейский батальон, которым командовал майор Антанас Импулявичус, который был сформирован из самых отъявленных головорезов, на совести которой жизни 70.000 убитых ими евреев и свыше 20.000 уничтоженных военопленных красноармейцев.
Эти головорезы отметились по всей Литве, потом проводили карательные операции в Белоруссии, служили охранниками в лагере уничтожения Майданек в Польше, участвовали в антипартизанских операциях во многих местах.
Сплошь убийцы, звери а не люди, пробы ставить негде, многих из этого батальона мы достали, но вот главного изувера, Импулявичуса, поймать не успели, он, с частью своих карателей под видом беженцев сумел перебраться в конце войны в оккупационную зону союзников, и обнаружили мы его уже в США, но американцы отказали нашим неоднократным требованиям его выдать на суд, как военного преступника...
В 1949 году я получил письмо из Москвы, которое послал мне бывший каунасский коммунист Фишер, немец по национальности, с которым мы вместе сидели до войны в тюрьме.
В начале войны, Фишера, находившегося на тот момент в России, арестовали и посадили в лагерь, как немецкого шпиона, но он смог как-то связаться оттуда с находившимся в СССР руководителем немецкой компартии Пиком, который вызволил его из заключения, и в 1949 году, сразу после образования ГДР, Фишер стал работать в отделе "Штази", занимавшимся поиском нацистских преступников.
Находясь на курсах в Москве, Фишер услышал от кого-то, что я жив, написал мне письмо, в котором просил срочно приехать к нему. В Москве Фишер мне рассказал, что в Германии обнаружены архивные документы гестапо и передал один список из этих архивов, в которых были отражены действия литовских карателей.
Там же стояли отметки, напротив каждой фамилии: такой-то за участие в акции получил денежное вознаграждение 100 марок, другой - 200 марок и так далее.
Получив эту информацию я оформил себе командировку в Берлин, где со всех документов "по Литве" были сняты фотокопии, и используя эти данные, мы продолжили поиск карателей, имея на руках полную доказательную базу, изобличающую карателей в массовых убийствах мирного населения и зверствах в годы войны. Но и до этого, используя работу с агентурой, мы постепенно всех вылавливали.
Мне, вообще, крупно повезло поймать "золотую рыбку". На четвертый день после освобождения Каунаса я вышел из нашей комендатуры и заметил стоящего неподалеку, переминающегося с ноги на ногу, человека в цивильной одежде.
В Каунасе, в те дни, гражданского населения осталось очень мало, поэтому странный человек, одетый в штатское, стоящий в напряжении возле управления НКВД, вызвал определенный интерес. Я был в форме пограничника, в фуражке с зеленым околышем.
Подошел к нему и спросил по-русски: "Кого вы ищете?". Он отозвался: "Вы советский офицер?" - "Да, я пограничник, а что вы собственно хотели?" - "Я хочу узнать судьбу своего брата, он коммунист, в 1941 году ушел на Восток с Советами".
Я перешел на литовский язык и поинтересовался: "Как зовут вашего брата, кем он был до войны?" - "Его зовут Витаутас Баршкетис, я его брат Йонас"... Витаутас Баршкетис был моим близким товарищем, работником НКВД и личным охранником Снечкуса. Я сказал, что его брат жив, и находится сейчас, скорее всего в Вилнюсе.
И тут Йонас произнес фразу: "Я ваш друг, я хочу вам помочь". В 1940 году Йонас после прихода Красной Армии и новой власти в Литву, бежал в Германию, где примкнул к группе литовских националистов. Вернувший осенью 1941 года на Родину, в Каунас, он получил "теплое место", стал директором буфета в здании каунасского гестапо.
После поражения немцев под Сталинградом Йонас Баршкетис понял, что поражение Германии в этой войне не за горами, и стал тайно вести дневник, в который записывал всех немецких агентов, пособников и карателей, включая имена, клички и приметы.
Он у себя в буфете слышал все пьяные хвастливые разговоры карателей и предателей, как и где они убивали и расстреливали, и все это подробно заносил в свой дневник.
Но особую ценность представляла учетная книга, где отмечалась выдача "продуктовых вознаграждений" агентам гестапо, с настоящими фамилиями получателей. Такому-то - 5 кг сахара, такому-то - 3 кг сала - плата за убийства, за предательство, Баршкетис выдавал им продукты лично со склада...
Все эти записи Баршкетис передал мне, и по ним моя группа выловила многих. Увидев записи "о вознаграждении" и свои подписи в учетной книжке, пойманные нами бывшие каратели сразу признавались, без угроз и без каких-то следственных "трюков".
Баршкетис стал моим агентом по кличке "Примас", он был внедрен в каунасское националистическое подполье, занял в подпольной иерархии важное положение, оставаясь вне подозрений, и, благодаря его агентурной информации многое, что планировалось и происходило в подпольной антисоветской организации Каунаса, мы знали досконально, многое было под нашим контролем, но, конечно, не все...
Немало карателей было опознано после войны свидетелями их преступлений, случайно выжившим во время расстрелов, и эти люди сразу сообщали в органы МГБ, что такой-то появился в городе или в определенном районе.
В качестве примера расскажу один случай. Калман Лурье, родом из Шауляя, вернувшись в родной город, узнал от своих бывших соседей-литовцев, кто из земляков лично убил всю его семью.
И с этим человеком, с убийцей, он случайно столкнулся ночью в Каунасе на улице, и Калман, не выдавая волнения, спросил: "Стасис, ты жив?" - "Да, все в порядке, работаю в горисполкоме. Тороплюсь, извини, увидимся и поговорим в другой раз", и скрылся в переулке.
Калман Лурье той же ночью прибежал сразу ко мне, все рассказал, и утром, взяв с собой своего товарища - чекиста Йонаса Матулайтиса, мы, одетые в штатские костюмы, отправились на "виллисе" к зданию горисполкома. В здание все входили медленно, через дверь-"вертушку", и тут Лурье подает знак, вот он, идет.
Мы за ним, этот человек заходит в свой кабинет, на двери табличка - "Начальник отдела строительства", в приемной его ожидают люди. Я вышел из здания и подошел к Калману: "Ты уверен, что это он? На табличке значится совершенно другая фамилия" - "Нет, я не ошибся, это именно Стасис".
Тогда мы с Матулайтисом, зашли в кабинет к этому начальнику стройотдела, предъявили свои удостоверения и сказали, что он арестован. Этот убийца от потрясения и испуга даже не смог совладать с собой и описался на месте. Он не стал "прикидываться дурачком" на допросе, и сам привел следственную группу к тому месту, где он убил и закопал семью Лурье.
Операции, проводимые "псевдопартизанскими группами", были связаны с большим риском, и не всегда были удачными. Приведу пример. В Лаздняйском уезде, это на польско-литовской границе, местным райотделом ГБ в довольно серьезную банду, состоявшую из десяти бывших офицеров ЛА, был внедрен наш агент.
В соседнем районе нами была создана "лжепартизанская группа", состоявшая, якобы, из молодых литовцев, дезертиров из Красной Армии, и офицеры захотели объединиться "с молодежью". Был составлен план операции по обезвреживанию "офицерской банды", и я стал настаивать на том, чтобы нашего агента вывели из банды еще до начала операции, но " московские кураторы" мое предложение отвергли, и я, просто, в резкой форме отказался участвовать в этой операции.
Наша "дезертирская" и "офицерская" группа назначили встречу на озере, но все пошло наперекосяк, офицеры почуяли неладное и открыли огонь по "дезертирам", и в итоге всех офицеров перебили во время огневого контакта, и среди них погиб и наш агент Йочус...
Майор Литовской Армии Жемайтис, уроженец Польши, в Литву перехал в 1919 году, закончил офицерскую школу во Франции. В 1940 году с приходом Красной Армии в республику, Жемайтис дезертировал из ЛА, перешел новую границу с Германией, и был принят на службу офицером в вермахт.
В 1944 году Жемайтис носил уже звание полковника немецкой армии, командовал охраной всех концлагерей в Люблинском округе. Весной того же года он прибыл в отпуск в родные края и на службу к немцам не вернулся, дезертировал и остался в Расеняй, где организовал подпольную сеть LLKS, далее стал руководить формированием партизанских округов и со временем стал главной фигурой в литовском антисоветском сопротивлении.
Брала Жемайтиса в лесном бункере в Расеняйском лесу именно моя группа, а выдал его местонахождение человек, которому Жемайтис доверял, как себе самому... Приказ был прямым - "Взять живым!"
Поскольку мы приняли во внимание вероятность того , что Жемайтис при задержании может застрелиться, решено было использовать спецсредства, в бункер закинули "огурчик" - химическую гранату, и задержание было проведено молниеносно. Вел дело Жемайтиса следователь Григорий Линев, и я присутствовал на допросах.
И когда на одном из допросов, припертый фактами и показаниями свидетелей, Жемайтис стал рассказывать, как он лично заталкивал в газовую камеру еврейских детей, прибывших транспортом в лагерь уничтожения из Шауляйского гетто, я спросил его: "Вы же были образованный и интеллигентный человек, почему вы так ненавидели евреев?!", и он ответил мне: "А почему вы воевали за Сталина?!".
И вдруг дело Жемайтиса от нас забрали, в республику приехал адъютанта Берии, полковник по фамилии Зацыкин и увез с собой все следственные материалы и самого Жемайтиса в Москву, где (как нам потом говорили хорошо информированные люди из нашего большого начальства) Жемайтис трижды встретился и беседовал с самим Берией.
Берия предложил Жемайтису должность заместителя председателя Совета Министров Литвы по национальным вопросам, обещал жизнь и прощение "всех прошлых грехов", в обмен на публичное покаяние и осуждение антисоветского партизанского движения в республике.
Зачем это нужно было Берии, какие политические дивиденты он хотел на этом нажить - трудно понять, но вскоре Лаврентий Палыч сам оказался на нарах в роли "врага народа", а Жемайтиса вернули в тюрьму, назад в Литву. После "возвращения из Москвы" Жемайтис замкнулся, прекратил сотрудничать со следствием. Суд приговорил его к высшей мере наказания.
Во время допроса спрашиваю у одного из взятых в плен бандитов из группы Лукши: "Ну, ладно, стреляли вы раньше в милиционеров, в коммунистов, в красноармейцев и "ястребков", но своих, простых литовцев, за что убивал? Лесника за что убил? Он же с нами не сотрудничал..."
Услышал от "повстанца" в ответ - "А этот лесник в войну 10 евреев спас, за это и поплатился"... Проверили, и оказалось что действительно, этот лесник у себя укрывал от немцев и полицаев 10 человек, сбежавших из каунасского гетто и среди них подпольщика Мишу Мусуласа, который этот факт подтвердил. Слово "евреи" в протоколах допроса не разрешалось употреблять, писали так - "...убили мирных советских граждан..."
Осенью сорок четвертого года я приехал в разрушенный войной родной город Шауляй, пришел к своему дому, а на его место только сгоревшие головешки. Я пошел к школе, в которой учился, и там одни развалины.
Узнал, как были убиты учителя нашей школы, включая директора Хоффенберга. В школе был литовец-сторож Йонас, так его сыновья расстреляли всех учителей, еще до прихода немцев.
Снова вернулся к своему пожарищу. Литовцы, бывшие соседи, мне рассказали, что отца убили на третий день после прихода немцев. Мать погибла в газовых камерах Майданека... Младший брат погиб в Паланге. А вот с теми, кто убил мою сестру и другого брата, я расквитался, но их судили по советским законам.
В райотделах были "двойные агенты", я сам видел одного такого, уже после разоблачения, его просто завербовали "на страхе за жизнь семьи", бандиты пообещали ему, что если он не выдаст информацию о планируемых операциях, то они вырежут всю его семью.
Я помню, как несколько раз пришлось попадать в очень грамотно организованные засады, особенно под Алитусом. Получаем информацию, перепроверить ее нет времени или возможности, наша опергруппа или ман.группа НКВД выезжает в указанный район, а там тебя уже ждет засада...
В таких ситуациях всегда выручал фронтовой опыт и железные нервы, главное - не паниковать, прорвемся... А "мелкие" засады даже в расчет не принимались, считались обыденной частью нашей службы, мы ловим зверя, и на нас тоже охотятся...
Был еще один вопиющий случай. В 1950 году из экономического отдела Клайпедского управления ГБ сбежал к англичанам сотрудник по фамилии Лялин, кажется, коренной москвич, но вряд ли им двигали идеологические причины, он до этого, как образно говорили, "погорел на бабах", и его ждало служебное расследование, вот он и "дернул на Запад".
Всю секретную информацию, все что знал, Лялин выложил до донышка новым хозяевам. Из Эстонии, как я помню, тоже двое работников НКВД сбежали морем на Запад...
И административный-хозяйственный республиканский аппарат был в определенной мере "засорен" подпольщиками. Каждый литовец в первые послевоенные годы сам выбирал для себя - на какую сторону встать, какую баррикаду выбрать, или просто соблюдать нейтралитет или демонстрировать лояльность к новой власти, но большинству литовцев не нужна была никакая война, народ просто хотел спокойно жить.
Амнистии 1950 и 1955 годов полностью развалили и без того деморализованные остатки партизанских бандформирований, многие вышли из леса. Насколько я знаю, последним антисоветским партизаном был признан Антанас Крауялис, обнаруженный в 1956 году в Северо-Восточной Литве.
Про организованные на меня покушения - я не был столь значимой фигурой, чтобы подполье специально за мной лично охотилось. Жил я на обычной городской квартире, а не в бункере или в ДОТе, моя жена без охраны ходила на занятия в институт.
Так..., стреляли пару раз из-за угла, но попались какие-то дилетанты, если бы меня хотели убить наверняка, то это было бы не так сложно сделать.
Если встреча назначена с агентом в лесу, то не всегда оперативник шел на нее с подстраховкой, приходилось и работать в одиночку. Опасно, конечно, но выбора не было.
Все офицеры отделения ОББ носили штатскую одежду - и на встречу с агентами, и на боевую операцию. И, конечно, соблюдались азы конспирации, опасность попасть в ловушку на встрече с агентом всегда принималась в расчет, но случалось всякое.
Как-то на встречу с агентом отправился капитан Петкявичус, оперуполномоченный Алитуского отдела ГБ, работавший "по церкви", и бесследно исчез. Через определенное время в районе Вильнюса был взят в плен ксендз по кличке "Граф" из банды "Таурас".
Зверь был еще тот, имел свое клеймо с надписью "оккупант" и ставил это клеймо на тела людей, убитых им лично. Он признался и все рассказал, как был убит капитан Петкявичус. Капитан пришел на явочную квартиру один, его оглушили, пытали, а потом зарезали. Тело расчленили, и вынесли из дома по частям в чемоданах.
Нередко в охоте за чекистами или за простыми армейскими офицерами бандиты использовали красивых женщин, "приманки-наживки". Знакомится такая дама с офицером ГБ или с каким-нибудь неискушенным лейтенантом из гарнизона, улыбки и так далее, потом приглашает куда-нибудь в "тихое место", а там офицера ждет засада, бандюки ему финку засунут под ребро, или удавку на шею, и поминай, как звали.
В районе Шакяй таким образом попал в руки бандитам оперуполномоченный Гликас, "любимая" девушка завела его в лес и выдала банде, ждущей в засаде, все было разыграно, как по нотам. Но, бандиты, вместо того чтобы сразу прикончить чекиста, привязали его к дереву и стали пытать.
Но если везет кому-то в жизни, то везет на все 100 процентов. Совершенно случайно именно через этот участок леса возвращалась с задания опергруппа НКВД, которая нарвалась на эту банду. Чекиста отбили живым, пятерых партизан убили на месте, но спасенного офицера после этого проишествия уволили из органов - "за утрату личного оружия" и "за потерю бдительности".
Польская госбезопасность, кстати, очень толково работала, несколько серьезных литовских бандитов взяла на своей территории, один из них был известный палач, командир карательного батальона Семашко, арестованный в Варшаве.
Мы потребовали его выдачи, но у поляков к нему был свой счет, они судили его сами и Семашко был приговорен к смертной казни через повешение.
Одного из известных палачей, Никштайтиса, я поймал на операции под Алитусом, за день до того, как эта сволочь собиралась уйти на прорыв "за кордон".
Никштайтис участвовал в массовом уничтожении, сам спрыгивал в яму, куда падали расстрелянные, шел по свежим трупам, и тех, кто еще дышал, недострелянные жертвы, добивал пистолетными выстрелами в глаз. Детей, женщин... Безжалостно добивал несчастных таким жестоким, варварским способом. Я даже потом жалел, что взял его живым...
Из 38.000 литовцев, служивших у немцев, включая карателей из полицейских батальонов, 20.000 задержано органами ГБ, 14.000 убито в лесах во время боев с антисоветскими вооруженными формированиями, 3.000 - не найдено, 900 человек приговорены к смертной казни за преступления совершенные в годы войны, 100 человек покончили жизнь самоубийством во время задержания.
На совести "литовских партизан" 23.000 жизней простых литовцев, убитых "лесными братьями" в период 1944-1953 годы.
Из воспоминаний офицера НКВД-МГБ Н.Н. Душанского.
http://persones.ru/biography-9712.html
Спецгруппа ГБ Литвы получила приказ лично от Снечкуса - первыми, впереди наступающих частей , войти в Вильнюс и тем самым показать всем, что Вильнюс - столица Литвы , (где уже активно действовали противостоящие нам многочисленные отряды Армии Крайовой - АК ), освобождена именно литовскими солдатами и офицерами.
Поехали на нескольких "студбеккерах" на Вильнюс, многие офицеры были вооружены ручными пулеметами. Штурмовая офицерская группа, если точнее выразиться. Командовал группой Расланас, а я получил под командование отдельный взвод.
Только отъехали от Минска, как по дороге на Вильнюс, нас развернули на юг пограничники - заградотрядовцы из полка по охране тыла. Потом мы узнали причину этого разворота, оказывается, перед нами действовали группы подчиненные Павлу Судоплатову.
В Вильнюс мы добирались через Гродненский тракт, и первое литовское местечко в котором мы остановились, было - Бутримонас. У нас в группе, был один молодой парень, пулеметчик, уроженец этого местечка. Он погиб через сутки, после того как увидел своих родных.
И мы пошли дальше на Вильнюс. В городе была полная неразбериха. Большинство немцев уже покинуло Вильнюс, но было великое множество мелких немецких групп, оказывающих сопротивление, а главное - крупные формирования партизан АК, подчиненных польскому правительству Сикорского в Лондоне, ставивших своей целью захватить Вильнюс, и объявить его частью суверенной польской территории.
Советские войсковые части к моменту нашего появления в городе стояли на подступах, и только после того как мы захватили ключевые точки, вошли в Вильнюс и завязали уличные бои. В лесах рядом с городом находился большой партизанский отряд, который сразу пришел к нам на подмогу.
Первым делом мы захватили по периметру здание Президиума Верховного Совета Литвы, но внутрь поначалу не заходили, опасались, что здание полностью заминировано. Поляки , захватившие гору Гедиминаса и установившие на ней свой польский старый государственный флаг, били по нам сверху из пулеметов.
У нас появились потери. И засело на этой горе больше трех сотен "аковцев". А потом мы выбили поляков лихой атакой с горы Гедиминаса и водрузили на ней красный стяг. Пленных, простых польских офицеров, не убивали, а просто раздели и отпустили голышом по домам.
И стал Вильнюс снова - и советским, и литовским. Там со мной один интересный случай произошел. Когда пробились к зданию ВС, из костела стоящего напротив, появилась группа людей с белым флагом, человек тридцать. Обросшие, измученные.
Это были цыгане, (из нескольких тысяч цыган живших в Вильнюсе до войны уцелело 300 человек , скрывавшихся в вильнюсских катакомбах, ведущих до Тракая), они плакали и плясали от радости. Мы отдали им свои сухие пайки, сухари. Ко мне подошла старая цыганка, взяла в руку мою ладонь и по ней рассказала всю правду, что было со мной, и что будет.
Все ее слова сбылись в будущем, все в точку. И когда она сказала, тебя не убьют, мсти врагам, и доживешь до глубокой старости, я сначала скептически улыбался, а со временем полностью поверил в ее предсказания, и уже никогда перед боем не думал о возможной смерти, всегда шел первым вперед, знал, что обязательно выживу. Но я тогда и предположить не мог, что моя война закончится только через десять лет после Победы.
В Каунасе не было уличных боев, город не пострадал, немцы ушли из города без боя, и чтобы вам там не рассказывали, знайте, что части Красной Армии заходили в город, уже контролируемый специальным отрядом литовского НКГБ. Командовал этим отрядом полковник Воронцов.
Я, когда узнал, что для проведения специальной операции формируется группа, идущая на Каунас, то захотел попасть в нее, поближе к родному Шауляю, который еще был в немецких руках. Я, еще в Вильнюсе, подошел к Воронцову, представился, и попросил включить меня в состав этой группы, и был принят.
Зашли в город на рассвете. Мне было поручено захватить в Каунасе генерала СС Кароля Егера и начальника полиции генерала Люциана Высоцкого. Где располагается его особняк, мы знали точно. Ворвались в особняк, а в нем никого, только на полу разбросаны вещи и книги. Среди них я заметил книгу Фейхтвангера на русском языке "Иудейская война".
В доме, стоящем напротив, жил врач - литовец Абрайтис, который сказал, что генералы Егер и Высоцкий уехали с чемоданами на машине с охраной, за три часа до нашего появления, по направлению к Алексотскому мосту, ведущему на Кенигсберг.
Мы двинулись дальше, на захват здания гестапо и немецкой разведшколы на улице Жальгирис №9. Эту школу немцы успели эвакуировать в Кенигсберг, но многие важные документы, включая списки учащихся, они в спешке забыли сжечь или не успели увезти с собой.
Уже когда совсем рассвело, я поехал в Слободку - Вильямполь, где находилось каунасское гетто. Взял с собой пять человек. Проезжали мимо горящей текстильной фабрики, навстречу нам бежали местные жители с тюками награбленной на фабрике мануфактуры.
Доехали до моста, ведущего в гетто, но он был разрушен, и машина по нему пройти не могла. С двумя бойцами я побежал через остатки моста к гетто. А там местные литовцы копаются в развалинах, ищут хоть какую-то добычу. Они сказали, что остатки гетто, немцы еще неделю тому назад вывезли в Германию в концлагеря.
В Литве главным подразделением всего УНКВД было ОББ - отделение по борьбе с политическим бандитизмом и разведывательно-диверсионными группами, или, как бы сейчас сказали, - "антитеррористический отдел".
ОББ состоял из 32-х офицеров, задачей которых была борьба против контрреволюции: вооруженного антисоветского бандитизма, против засланных из-за "кордона" боевиков, а также - поимка бывших фашистских прислужников и карателей с "кровью на руках".
Все эти тридцать два человека были оперативными работниками, и почти все из них отличались хорошой боевой подготовкой и фронтовой закалкой. Первым начальником 5-го отдела при Каунасском управлении ГБ был Мартавичус, за ним Олейник, а ОББ руководил Беркович, и его на этой должности заменил я.
Для проведения боевых антипартизанских и прочих специальных операций конкретно нашему Каунасскому управлению НКВД был подчинен полк Внутренних Войск, которым после войны командовали полковники Попов и Павлов, а начальником штаба этого полка был подполковник Мархасин.
В этом полку сразу после освобождения Литвы от немецкой оккупации служило много бывших партизан и бывших кадровых пограничников, люди с большим боевым опытом и хорошей подготовкой, так что части этого полка представляли собой серьезную боевую силу.
В Каунасе существовала также отдельная школа Войск НКВД, готовившая солдатский и сержантский состав для погранчастей и маневренных групп по борьбе с бандитами. Здесь обучали многим деталям "антипартизанской войны", начиная от ориентирования в ночном лесу и заканчивая организацией засад.
Снечкус и его соратники были порядочными людьми, честными коммунистами и настоящими литовцами, и когда Москвою несколько раз поднимался вопрос о проведении масштабной войсковой операции на территории всей республики, то партийное руководство Литвы резко противилось подобным предложениям, доказывая, что политический резонанс от такой операции на Западе нанесет сильный ущерб репутации СССР.
Мол, как это можно, показать всему миру, что на территории Советской страны существуют сильные антиправительственные вооруженные формирования, и что из-за них со всего Союза нужно собирать войска , чтобы покончить с ними?
А ведь были предложения, исходившие напрямую от Берии, что надо собрать из других мест СССР одновременно тысяч 200-250 солдат и офицеров из войск НКВД и обычных армейских частей, задействовать технику, подключить местные ресурсы личного состава, и как "бреднем", плотными цепями прочесать всю Литву с четырех сторон и покончить одним ударом со всеми силами сопротивления за одну неделю.
Но Снечкус понимал, что во время такой крупной операции неизбежны немалые жертвы со стороны мирного населения и возможны проявления произвола, и он категорически возражал против подобного окончательного решения "партизанского вопроса".
Более того, по требованию Снечкуса, в 1945 году нарком внутренних дел республики Барташунас обратился в листовке с возванием к укрывающимся в лесах дезертирам и вооруженным бандитам с предложением сложить оружие, призвал к явке с повинной, гарантируя неприкосновенность и полную легализацию всем, кроме бывших карателей.
Из лесов вышло и сдалось добровольно пять тысяч человек, которым на месте, в райотделах выдавались советские паспорта и справки, что человек не имеет грехов перед новой властью и является полноправным гражданином. Все делалось для того, чтобы избежать лишних, никому не нужных жертв.
Но я лично не считаю послевоенную борьбу с литовским антисоветским движением гражданской войной, хотя примеров тому, как брат шел на брата, хватает. Полковник Мотека - командир стрелкового полка, воюет за Советскую власть в 16-й СД, а его брат - офицер-каратель на службе у немцев.
Один брат Тендегольскис - коммунист, а второй - полицай-каратель и впоследствии парашютист, заброшенный в наш тыл после обучения в диверсионной школе.
Большая часть литовского народа хотела спокойно жить и работать, в подпольной или в "лесной" войне не участвовала, и приняла новый советский режим, хоть и "со скрипом", как "неизбежное, но меньшее зло", но, не считая бывших офицеров ЛА, в леса ушли воевать только бывшие бандиты-каратели, кулаки и дезертиры, и, к сожалению, часть "зеленой" молодежи, одурманенной националистической пропагандой.
И даже националистически настроенная, ориентированная на Запад, литовская интеллегенция и духовенство со временем осознали, что братоубийственная война не приведет к независимости.
Мне приходилось с такими людьми много общаться, они понимали, что оказавшись между "молотом и наковальней", между битвой двух империй, после нового передела мира, Литва только выиграла от того, что являлась в составе СССР частью антигитлеровской коалиции.
В 1940 - 1941 годах многие из них уповали на приход немцев, хотя было ясно, что Гитлер никогда не признает литовцев арийцами, и никогда не признает Литву независимым государством, достаточно вспомнить его выступление в Мемеле. Даже литовские нацисты не смогли добиться от немцев для себя независимой политики и своего государства.
Максимальная численность войск НКВД, включая оперсостав и отдельные маневренные группы погранчастей, в Литве в послевоенный период не превышала 17.000 солдат и офицеров - всего 14 полков.
В местных истребительных батальонах, сформированных из комсомольцев и литовской молодежи, поддерживающей Советскую власть, в 1945 году было 11.000 бойцов, а в 1948 году только семь тысяч.
Я не думаю, чтобы всех этих частей было достаточно для полной ликвидации повстанческих формирований, хотя, уже после войны, летом, в июне 1945 года и в 1946 году были проведены крупные операции с блокадой лесных районов, отличавшихся высокой повстанческой активностью.
Очень помогло то-что что в Вильнюсе была захвачена телефонная и адресная книга, с точными адресами руководящих сотрудников СД и гестапо на территории Литвы. Во время обысков на их квартирах было найдено множество документов, которые в спешке, во время бегства из Каунаса и Вильнюса, они не успели уничтожить.
В Каунасе, немцы, вообще, сделали нам "настоящий подарок", - бросили основную часть архива разведшколы авбвера, личные дела курсантов с фотографиями, и часть архивов гестапо. Все эти захваченные документы очень помогли нам определиться в точном направлении поиска предателей и нацистских прислужников.
Со временем, мы имели поименный список на 8.800 человек, непосредственно участвовавших в расстрелах, служивших в карательных полицейских частях, в "шуцманшафтбатальонах", сформированных из литовцев, и всю документацию, позволявшую отследить по месяцам кровавый путь каждого полицейского карательного батальона, начиная со дня его формирования, и отдельно - полный список командного состава этих батальонов.
Первым в нашу следственную разработку попал 2-й полицейский батальон, которым командовал майор Антанас Импулявичус, который был сформирован из самых отъявленных головорезов, на совести которой жизни 70.000 убитых ими евреев и свыше 20.000 уничтоженных военопленных красноармейцев.
Эти головорезы отметились по всей Литве, потом проводили карательные операции в Белоруссии, служили охранниками в лагере уничтожения Майданек в Польше, участвовали в антипартизанских операциях во многих местах.
Сплошь убийцы, звери а не люди, пробы ставить негде, многих из этого батальона мы достали, но вот главного изувера, Импулявичуса, поймать не успели, он, с частью своих карателей под видом беженцев сумел перебраться в конце войны в оккупационную зону союзников, и обнаружили мы его уже в США, но американцы отказали нашим неоднократным требованиям его выдать на суд, как военного преступника...
В 1949 году я получил письмо из Москвы, которое послал мне бывший каунасский коммунист Фишер, немец по национальности, с которым мы вместе сидели до войны в тюрьме.
В начале войны, Фишера, находившегося на тот момент в России, арестовали и посадили в лагерь, как немецкого шпиона, но он смог как-то связаться оттуда с находившимся в СССР руководителем немецкой компартии Пиком, который вызволил его из заключения, и в 1949 году, сразу после образования ГДР, Фишер стал работать в отделе "Штази", занимавшимся поиском нацистских преступников.
Находясь на курсах в Москве, Фишер услышал от кого-то, что я жив, написал мне письмо, в котором просил срочно приехать к нему. В Москве Фишер мне рассказал, что в Германии обнаружены архивные документы гестапо и передал один список из этих архивов, в которых были отражены действия литовских карателей.
Там же стояли отметки, напротив каждой фамилии: такой-то за участие в акции получил денежное вознаграждение 100 марок, другой - 200 марок и так далее.
Получив эту информацию я оформил себе командировку в Берлин, где со всех документов "по Литве" были сняты фотокопии, и используя эти данные, мы продолжили поиск карателей, имея на руках полную доказательную базу, изобличающую карателей в массовых убийствах мирного населения и зверствах в годы войны. Но и до этого, используя работу с агентурой, мы постепенно всех вылавливали.
Мне, вообще, крупно повезло поймать "золотую рыбку". На четвертый день после освобождения Каунаса я вышел из нашей комендатуры и заметил стоящего неподалеку, переминающегося с ноги на ногу, человека в цивильной одежде.
В Каунасе, в те дни, гражданского населения осталось очень мало, поэтому странный человек, одетый в штатское, стоящий в напряжении возле управления НКВД, вызвал определенный интерес. Я был в форме пограничника, в фуражке с зеленым околышем.
Подошел к нему и спросил по-русски: "Кого вы ищете?". Он отозвался: "Вы советский офицер?" - "Да, я пограничник, а что вы собственно хотели?" - "Я хочу узнать судьбу своего брата, он коммунист, в 1941 году ушел на Восток с Советами".
Я перешел на литовский язык и поинтересовался: "Как зовут вашего брата, кем он был до войны?" - "Его зовут Витаутас Баршкетис, я его брат Йонас"... Витаутас Баршкетис был моим близким товарищем, работником НКВД и личным охранником Снечкуса. Я сказал, что его брат жив, и находится сейчас, скорее всего в Вилнюсе.
И тут Йонас произнес фразу: "Я ваш друг, я хочу вам помочь". В 1940 году Йонас после прихода Красной Армии и новой власти в Литву, бежал в Германию, где примкнул к группе литовских националистов. Вернувший осенью 1941 года на Родину, в Каунас, он получил "теплое место", стал директором буфета в здании каунасского гестапо.
После поражения немцев под Сталинградом Йонас Баршкетис понял, что поражение Германии в этой войне не за горами, и стал тайно вести дневник, в который записывал всех немецких агентов, пособников и карателей, включая имена, клички и приметы.
Он у себя в буфете слышал все пьяные хвастливые разговоры карателей и предателей, как и где они убивали и расстреливали, и все это подробно заносил в свой дневник.
Но особую ценность представляла учетная книга, где отмечалась выдача "продуктовых вознаграждений" агентам гестапо, с настоящими фамилиями получателей. Такому-то - 5 кг сахара, такому-то - 3 кг сала - плата за убийства, за предательство, Баршкетис выдавал им продукты лично со склада...
Все эти записи Баршкетис передал мне, и по ним моя группа выловила многих. Увидев записи "о вознаграждении" и свои подписи в учетной книжке, пойманные нами бывшие каратели сразу признавались, без угроз и без каких-то следственных "трюков".
Баршкетис стал моим агентом по кличке "Примас", он был внедрен в каунасское националистическое подполье, занял в подпольной иерархии важное положение, оставаясь вне подозрений, и, благодаря его агентурной информации многое, что планировалось и происходило в подпольной антисоветской организации Каунаса, мы знали досконально, многое было под нашим контролем, но, конечно, не все...
Немало карателей было опознано после войны свидетелями их преступлений, случайно выжившим во время расстрелов, и эти люди сразу сообщали в органы МГБ, что такой-то появился в городе или в определенном районе.
В качестве примера расскажу один случай. Калман Лурье, родом из Шауляя, вернувшись в родной город, узнал от своих бывших соседей-литовцев, кто из земляков лично убил всю его семью.
И с этим человеком, с убийцей, он случайно столкнулся ночью в Каунасе на улице, и Калман, не выдавая волнения, спросил: "Стасис, ты жив?" - "Да, все в порядке, работаю в горисполкоме. Тороплюсь, извини, увидимся и поговорим в другой раз", и скрылся в переулке.
Калман Лурье той же ночью прибежал сразу ко мне, все рассказал, и утром, взяв с собой своего товарища - чекиста Йонаса Матулайтиса, мы, одетые в штатские костюмы, отправились на "виллисе" к зданию горисполкома. В здание все входили медленно, через дверь-"вертушку", и тут Лурье подает знак, вот он, идет.
Мы за ним, этот человек заходит в свой кабинет, на двери табличка - "Начальник отдела строительства", в приемной его ожидают люди. Я вышел из здания и подошел к Калману: "Ты уверен, что это он? На табличке значится совершенно другая фамилия" - "Нет, я не ошибся, это именно Стасис".
Тогда мы с Матулайтисом, зашли в кабинет к этому начальнику стройотдела, предъявили свои удостоверения и сказали, что он арестован. Этот убийца от потрясения и испуга даже не смог совладать с собой и описался на месте. Он не стал "прикидываться дурачком" на допросе, и сам привел следственную группу к тому месту, где он убил и закопал семью Лурье.
Операции, проводимые "псевдопартизанскими группами", были связаны с большим риском, и не всегда были удачными. Приведу пример. В Лаздняйском уезде, это на польско-литовской границе, местным райотделом ГБ в довольно серьезную банду, состоявшую из десяти бывших офицеров ЛА, был внедрен наш агент.
В соседнем районе нами была создана "лжепартизанская группа", состоявшая, якобы, из молодых литовцев, дезертиров из Красной Армии, и офицеры захотели объединиться "с молодежью". Был составлен план операции по обезвреживанию "офицерской банды", и я стал настаивать на том, чтобы нашего агента вывели из банды еще до начала операции, но " московские кураторы" мое предложение отвергли, и я, просто, в резкой форме отказался участвовать в этой операции.
Наша "дезертирская" и "офицерская" группа назначили встречу на озере, но все пошло наперекосяк, офицеры почуяли неладное и открыли огонь по "дезертирам", и в итоге всех офицеров перебили во время огневого контакта, и среди них погиб и наш агент Йочус...
Майор Литовской Армии Жемайтис, уроженец Польши, в Литву перехал в 1919 году, закончил офицерскую школу во Франции. В 1940 году с приходом Красной Армии в республику, Жемайтис дезертировал из ЛА, перешел новую границу с Германией, и был принят на службу офицером в вермахт.
В 1944 году Жемайтис носил уже звание полковника немецкой армии, командовал охраной всех концлагерей в Люблинском округе. Весной того же года он прибыл в отпуск в родные края и на службу к немцам не вернулся, дезертировал и остался в Расеняй, где организовал подпольную сеть LLKS, далее стал руководить формированием партизанских округов и со временем стал главной фигурой в литовском антисоветском сопротивлении.
Брала Жемайтиса в лесном бункере в Расеняйском лесу именно моя группа, а выдал его местонахождение человек, которому Жемайтис доверял, как себе самому... Приказ был прямым - "Взять живым!"
Поскольку мы приняли во внимание вероятность того , что Жемайтис при задержании может застрелиться, решено было использовать спецсредства, в бункер закинули "огурчик" - химическую гранату, и задержание было проведено молниеносно. Вел дело Жемайтиса следователь Григорий Линев, и я присутствовал на допросах.
И когда на одном из допросов, припертый фактами и показаниями свидетелей, Жемайтис стал рассказывать, как он лично заталкивал в газовую камеру еврейских детей, прибывших транспортом в лагерь уничтожения из Шауляйского гетто, я спросил его: "Вы же были образованный и интеллигентный человек, почему вы так ненавидели евреев?!", и он ответил мне: "А почему вы воевали за Сталина?!".
И вдруг дело Жемайтиса от нас забрали, в республику приехал адъютанта Берии, полковник по фамилии Зацыкин и увез с собой все следственные материалы и самого Жемайтиса в Москву, где (как нам потом говорили хорошо информированные люди из нашего большого начальства) Жемайтис трижды встретился и беседовал с самим Берией.
Берия предложил Жемайтису должность заместителя председателя Совета Министров Литвы по национальным вопросам, обещал жизнь и прощение "всех прошлых грехов", в обмен на публичное покаяние и осуждение антисоветского партизанского движения в республике.
Зачем это нужно было Берии, какие политические дивиденты он хотел на этом нажить - трудно понять, но вскоре Лаврентий Палыч сам оказался на нарах в роли "врага народа", а Жемайтиса вернули в тюрьму, назад в Литву. После "возвращения из Москвы" Жемайтис замкнулся, прекратил сотрудничать со следствием. Суд приговорил его к высшей мере наказания.
Во время допроса спрашиваю у одного из взятых в плен бандитов из группы Лукши: "Ну, ладно, стреляли вы раньше в милиционеров, в коммунистов, в красноармейцев и "ястребков", но своих, простых литовцев, за что убивал? Лесника за что убил? Он же с нами не сотрудничал..."
Услышал от "повстанца" в ответ - "А этот лесник в войну 10 евреев спас, за это и поплатился"... Проверили, и оказалось что действительно, этот лесник у себя укрывал от немцев и полицаев 10 человек, сбежавших из каунасского гетто и среди них подпольщика Мишу Мусуласа, который этот факт подтвердил. Слово "евреи" в протоколах допроса не разрешалось употреблять, писали так - "...убили мирных советских граждан..."
Осенью сорок четвертого года я приехал в разрушенный войной родной город Шауляй, пришел к своему дому, а на его место только сгоревшие головешки. Я пошел к школе, в которой учился, и там одни развалины.
Узнал, как были убиты учителя нашей школы, включая директора Хоффенберга. В школе был литовец-сторож Йонас, так его сыновья расстреляли всех учителей, еще до прихода немцев.
Снова вернулся к своему пожарищу. Литовцы, бывшие соседи, мне рассказали, что отца убили на третий день после прихода немцев. Мать погибла в газовых камерах Майданека... Младший брат погиб в Паланге. А вот с теми, кто убил мою сестру и другого брата, я расквитался, но их судили по советским законам.
В райотделах были "двойные агенты", я сам видел одного такого, уже после разоблачения, его просто завербовали "на страхе за жизнь семьи", бандиты пообещали ему, что если он не выдаст информацию о планируемых операциях, то они вырежут всю его семью.
Я помню, как несколько раз пришлось попадать в очень грамотно организованные засады, особенно под Алитусом. Получаем информацию, перепроверить ее нет времени или возможности, наша опергруппа или ман.группа НКВД выезжает в указанный район, а там тебя уже ждет засада...
В таких ситуациях всегда выручал фронтовой опыт и железные нервы, главное - не паниковать, прорвемся... А "мелкие" засады даже в расчет не принимались, считались обыденной частью нашей службы, мы ловим зверя, и на нас тоже охотятся...
Был еще один вопиющий случай. В 1950 году из экономического отдела Клайпедского управления ГБ сбежал к англичанам сотрудник по фамилии Лялин, кажется, коренной москвич, но вряд ли им двигали идеологические причины, он до этого, как образно говорили, "погорел на бабах", и его ждало служебное расследование, вот он и "дернул на Запад".
Всю секретную информацию, все что знал, Лялин выложил до донышка новым хозяевам. Из Эстонии, как я помню, тоже двое работников НКВД сбежали морем на Запад...
И административный-хозяйственный республиканский аппарат был в определенной мере "засорен" подпольщиками. Каждый литовец в первые послевоенные годы сам выбирал для себя - на какую сторону встать, какую баррикаду выбрать, или просто соблюдать нейтралитет или демонстрировать лояльность к новой власти, но большинству литовцев не нужна была никакая война, народ просто хотел спокойно жить.
Амнистии 1950 и 1955 годов полностью развалили и без того деморализованные остатки партизанских бандформирований, многие вышли из леса. Насколько я знаю, последним антисоветским партизаном был признан Антанас Крауялис, обнаруженный в 1956 году в Северо-Восточной Литве.
Про организованные на меня покушения - я не был столь значимой фигурой, чтобы подполье специально за мной лично охотилось. Жил я на обычной городской квартире, а не в бункере или в ДОТе, моя жена без охраны ходила на занятия в институт.
Так..., стреляли пару раз из-за угла, но попались какие-то дилетанты, если бы меня хотели убить наверняка, то это было бы не так сложно сделать.
Если встреча назначена с агентом в лесу, то не всегда оперативник шел на нее с подстраховкой, приходилось и работать в одиночку. Опасно, конечно, но выбора не было.
Все офицеры отделения ОББ носили штатскую одежду - и на встречу с агентами, и на боевую операцию. И, конечно, соблюдались азы конспирации, опасность попасть в ловушку на встрече с агентом всегда принималась в расчет, но случалось всякое.
Как-то на встречу с агентом отправился капитан Петкявичус, оперуполномоченный Алитуского отдела ГБ, работавший "по церкви", и бесследно исчез. Через определенное время в районе Вильнюса был взят в плен ксендз по кличке "Граф" из банды "Таурас".
Зверь был еще тот, имел свое клеймо с надписью "оккупант" и ставил это клеймо на тела людей, убитых им лично. Он признался и все рассказал, как был убит капитан Петкявичус. Капитан пришел на явочную квартиру один, его оглушили, пытали, а потом зарезали. Тело расчленили, и вынесли из дома по частям в чемоданах.
Нередко в охоте за чекистами или за простыми армейскими офицерами бандиты использовали красивых женщин, "приманки-наживки". Знакомится такая дама с офицером ГБ или с каким-нибудь неискушенным лейтенантом из гарнизона, улыбки и так далее, потом приглашает куда-нибудь в "тихое место", а там офицера ждет засада, бандюки ему финку засунут под ребро, или удавку на шею, и поминай, как звали.
В районе Шакяй таким образом попал в руки бандитам оперуполномоченный Гликас, "любимая" девушка завела его в лес и выдала банде, ждущей в засаде, все было разыграно, как по нотам. Но, бандиты, вместо того чтобы сразу прикончить чекиста, привязали его к дереву и стали пытать.
Но если везет кому-то в жизни, то везет на все 100 процентов. Совершенно случайно именно через этот участок леса возвращалась с задания опергруппа НКВД, которая нарвалась на эту банду. Чекиста отбили живым, пятерых партизан убили на месте, но спасенного офицера после этого проишествия уволили из органов - "за утрату личного оружия" и "за потерю бдительности".
Польская госбезопасность, кстати, очень толково работала, несколько серьезных литовских бандитов взяла на своей территории, один из них был известный палач, командир карательного батальона Семашко, арестованный в Варшаве.
Мы потребовали его выдачи, но у поляков к нему был свой счет, они судили его сами и Семашко был приговорен к смертной казни через повешение.
Одного из известных палачей, Никштайтиса, я поймал на операции под Алитусом, за день до того, как эта сволочь собиралась уйти на прорыв "за кордон".
Никштайтис участвовал в массовом уничтожении, сам спрыгивал в яму, куда падали расстрелянные, шел по свежим трупам, и тех, кто еще дышал, недострелянные жертвы, добивал пистолетными выстрелами в глаз. Детей, женщин... Безжалостно добивал несчастных таким жестоким, варварским способом. Я даже потом жалел, что взял его живым...
Из 38.000 литовцев, служивших у немцев, включая карателей из полицейских батальонов, 20.000 задержано органами ГБ, 14.000 убито в лесах во время боев с антисоветскими вооруженными формированиями, 3.000 - не найдено, 900 человек приговорены к смертной казни за преступления совершенные в годы войны, 100 человек покончили жизнь самоубийством во время задержания.
На совести "литовских партизан" 23.000 жизней простых литовцев, убитых "лесными братьями" в период 1944-1953 годы.
Из воспоминаний офицера НКВД-МГБ Н.Н. Душанского.
http://persones.ru/biography-9712.html
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]