Гусев (Гумбиннен): постсоветская Германия.
---
1) Однажды, когда я ещё учился в РУДН и жил в студенческом общежитии с другом из Вьетнама, довелось увидеть старый совместный советско-ГДРовский фильм "Александр Маленький" ( Alexander der Kleine, если там надо артикль, подскажите, исправлю) 1981 года производства об организации приюта потерявшим родителей во время войны немецким детям в мае 1945 года. Фильм сначала начал смотреть Туан, потом и меня подозвал, по его словам "интересный фильм". Тогда-то я и заинтересовался темой послевоенного совместного устройства быта граждан Германии и СССР.
При подготовке этого поста решил даже задействовать отрывки из прочитанной накануне 1 января работы историка Сергея Гальцова "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев" - стоящая работа, рекомендую найти и ознакомиться.
2) В этом репортаже мы осмотрим северную часть современного Гусева (исторического Гумбиннена) к северу от реки Писса, где рассредоточена основная историческая довоенная застройка.
3) При подготовке материала наткнулся на сведения о том, что актёр Владимир Вдовиченков, уроженец Гусева, намерен выкупить родительский дом в строении довоенного немецкого ресторана и воссоздать старый кафетерий.
На фото - пересечение проспекта Ленина, начала и конца (или конца и начала) Московской улицы и улицы Победы со зданием администрации района Гумбиннен - когда-то самого восточного региона всей Германии 1908-1912 гг. постройки.
4) «В правлении колхоза однажды мы нечаянно услышали разговор, что идёт вербовка в Восточную Пруссию. Мы – я и две мои подруги – решили отправиться туда. Попросили в правлении колхоза, чтоб отпустили и выдали справки на паспорта. Но нам заявили, что справок никаких не дадут – и так некому работать в колхозе. А потому нам ничего не оставалось, как попросту сбежать из нашего родного колхоза “Победа” без всяких документов»
(Из воспоминаний Татьяны Семеновны Ивановой, уроженки Витебской области)
К слову сказать, желающие переселиться легко обходили многие препятствия, создавая фиктивные семьи, идя на другие ухищрения. Вербовщики смотрели на подобные нарушения сквозь пальцы: у них ведь был план набора… Органы внутренних дел и безопасности старались тщательно контролировать всю кампанию по заселению Калининградской области. Они внимательно следили за настроениями среди переселенцев с целью недопущения распространения ложных слухов и паники.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
5) Говорят, что на фотках надо стараться избегать машин и людей, однако немецкий автомобиль с довоенной же немецкой постройкой гармонируют.
6) По мне, самое красивое увиденное здание современной Калининградской области. До войны - бывший "Народный банк", ныне - общежитие. Возможно, это самая красивая общага в России.
7) "Через несколько дней после переименования области в Калининградскую, 9 июля 1946 года, И.Сталин подписал Постановление №1522 Совета Министров СССР, которое открыло путь массовому заселению нового края советскими людьми. По постановлению в течение только трёх месяцев, с августа по октябрь 1946 года, в область на добровольных началах переселялось 12.000 семей колхозников из центральных районов России и Белоруссии. Но ещё задолго до прибытия первого эшелона с организованными переселенцами в области, сплошь занятой воинскими частями и гарнизонами, стали появляться первые гражданские лица.
Люди попадали в область разными путями. Одним после демобилизации некуда было возвращаться, и они оставались там, где служили. Другие ехали по распределению учебных заведений или путёвке ЦК. Кто-то приезжал по направлению министерства. Немало оказалось и таких, которые ехали по собственному почину, на свой страх и риск. Самыми первыми советскими гражданами на новой советской земле были военнослужащие. После войны многие из них оставались здесь, – на их долю выпало начало восстановительных работ, организация хозяйства, словом, решение множества проблем послевоенного времени.
Агитация среди красноармейцев началась гораздо раньше официальных постановлений по переселению, хотя иногда это трудно было назвать “агитацией”. Главный упор в своей “агитации” политорганы делали на армейских коммунистов"
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
8) "При восстановлении населенных пунктов бывшей Восточной Пруссии решались и идеологические задачи. Новому социалистическому облику городов и поселков должны были соответствовать и новые советские наименования.
— В 1946 году стали менять немецкие названия. И у нас собрали собрание, сказали: «Что же, мы с немецкими названиями будем жить? Давайте переименовывать», — вспоминает Екатерина Сергеевна Моргунова.
Дело это оказалось нелегким: нужно было одновременно придумать сотни и тысячи новых названий, зафиксировать их в документах и на картах, изготовить указатели. Как проходила такая работа на местах, рассказывает Николай Иванович Чудинов из Краснознаменска:
— При райисполкоме была создана комиссия, она переименовывала. При этом, как правило, спрашивали самих жителей. Они говорят: «У нас на родине район был такой-то, назовите поселок так же». Или ехал шофер, говорит, проезжал мимо какого-то поселка, там папоротник высокий. Ну, давайте назовем «Папоротное»... Добровольск так назвали, потому что сюда, в область, ехали добровольцы. Новые названия комиссия посылала в область, оттуда — в Верховный Совет. А там уже издавали указ о переименовании.
У жителя Полесского района Афанасия Степановича Ладыгина мы спросили, откуда пошло название поселка Мордовское? «Должны были в это село переселять жителей из Мордовии и заранее дали название поселку, — объяснил Афанасий Степанович. — Но мордву поселили в Саранске, а поселок так и остался — Мордовское».
Большое число новых названий связано с войной. Крупные города области получили имена Героев Советского Союза, принимавших участие в боевых операциях в Восточной Пруссии (например, города Гусев, Черняховск). Другой вариант, когда название основывалось на армейских регалиях: Краснознаменск, Гвардейск. Часто города и поселки назывались по каким-то свойствам местности или по созвучию с немецким названием".
Отрывок из книги "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев"
9) "О том, как приживались новые названия, нам рассказал Афанасий Степанович Ладыгин:
— Когда я приехал в Калининград в 1947 году, у кого ни спрошу — никто не знает, где такой город Полесск находится. К кому только ни обращался: к водителям транспорта, был даже в военной комендатуре. Там взяли немецкую карту: нигде такого города нет. А дело уже шло к ночи. Я остановился в гостинице на улице Пугачева, собираясь назавтра уехать обратно домой. В комнате со мной поселили мужчину, который оказался из Полесска. И он мне подсказал, что надо было спрашивать город Лабиау. Даже после переименования населенных пунктов жители продолжали пользоваться старыми немецкими названиями. Лишь постепенно стали привыкать к русским".
"Восточная Пруссия глазами советских переселенцев"
10) Внутри общежития намного всё печальнее. У подъезда висела табличка с информированием жильцов о расселении в 2018 году. Думаете, после того, как жильцам дадут квартиры в новостройках, это здание будет использоваться по назначению? Вероятность не на 100% (по опыту Брянской области, все расселяемое жильё сносят, здесь, возможно, оставят на саморазрушение).
11)
12) Новостройка.
13) Непарадные улочки современного Гусева.
14) Такая же застройка встречается и в среднерусских уездных городках... хотя что-то неуловимо иное видится.
15) Переулки.
16) Ненадолго выглянем на парадную Московскую улицу.
17) «По пути следования в Калининградскую область переселенцы были обеспечены свежими газетами, журналами и художественной литературой в Буе, Ярославле и Каунасе, а также были обеспечены настольными играми (шашки, шахматы, домино, детские игрушки и лото). Агитаторы-переселенцы Ведерников, Прокошев, Калинина, Тимкин, Козлова, Толмачев и Шестаков проводили беседы и читки газет по вагонам».
(Из отчета переселенческого отдела Кировской области за 1948 год.
Однако не только в переселенческих эшелонах прибывали люди в новую область. Ехали специалисты по направлениям министерств, выпускники вузов и техникумов по распределению; ехали в одиночку и семьями. Добирались они обычными пассажирскими поездами, билет от Москвы до Кенигсберга стоил всего семнадцать рублей — по тем временам дешево. Ехали в область и люди, не имевшие специальных предписаний, по собственной инициативе.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
18) Меня заинтересовала панельная советская застройка противоположной стороны Московской улицы. Как резко меняется инфраструктура и облик архитектуры.
19) "Как видим, даже при таком пропускном режиме можно было попасть на территорию Восточной Пруссии без документов. Вот, например, подробный рассказ Валерия Михайловича Виноградова, бывшего беспризорника военного времени из Калининской области:
— Спустя двадцать дней после окончания войны я и несколько соседских пацанов пробрались на границу с Восточной Пруссией. Мы знали, что пограничники с собаками проверяют эшелоны и потому прятались в металлоизделия, которые везли широким потоком для восстановления железных дорог в бывшей Восточной Пруссии: костыли, гайки, рельсы, шпалы. Под покровом ночи мы закапывали друг друга в эти гайки. А в первый раз я добирался до Кенигсберга в воздушном ящике под вагоном. Мы были маленькие ростом, щуплые. Залазили в эти ящики, последний нас закрывал, а сам забирался на платформу и закапывался в эти гайки. В Кенигсберге высадились на территории нынешней станции Калининград-Сортировочная. Прошлись по теперешнему Балтийскому району — все вокруг было разрушено. Зрелище ужасное. Прошлись мимо Кафедрального собора, походили по его подвалам, потому что нам кто-то сказал, что там сохранились буфеты. Мы искали себе пропитание и пристанище. Ночевали в разбитом трамвае, заброшенных железнодорожных вагонах. Было начало июня и довольно тепло. У нас была цель: достать себе какую-нибудь одежду и продукты. Мы были фактически босые, наша одежда была изодрана. Нередко мы становились в очередь у солдатских кухонь, раздававших пищу немецким детям, они нам уступали дорогу. Но были и кухни, где кормили таких же, как и мы, русских детей. В районе нынешних улиц Комсомольской и Красной и парка имени Калинина бродили пятнистые черно-белые коровы, лошади. Везде, стояли солдатские повозки, машины. Все было пропитано атмосферой отдыха, эйфории, раскрепощенности, радости. По городу везде велосипеды валялись; у нас в деревне такой «техники» не было, и мы ее осваивали, катаясь по асфальту. В брошенных квартирах мы подобрали себе кое-какую одежду. Прихватили узелки с вещами, которые прятали в разбитых трамваях, — у нас был уже «свой» трамвай. Он и стал нашим первым жильем на Калининградской земле. Через несколько дней на таких же железнодорожных платформах мы отправились обратно. На границе с Литвой нас поймали и отвезли под конвоем в Смоленск, а там мы уже разбежались кто куда".
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
20) Из главы "Изгнанные но не забытые".
Несколько портретов.
Расспрашивая переселенцев о немецком населении, мы просили рассказать, как местные жители выглядели, одевались, чем отличались от русских. Эти рассказы удивительно похожи друг на друга.
— У женщин были простые вязаные чулки или гольфы и башмаки-колодки на ногах. В них и зимой ходили. Пальто зимние были на вате, только рукава — без ваты. Помню, и мне немка сшила такое пальто, я все у нее спрашивала, почему рукава пустые? Некоторые носили полупальто. На голове платок завязывали как чалму, — делится своими впечатлениями Валентина Ивановна Текутьева из Багратионовска.
— Здесь такой район у них был — Понарт, где жили небогато. Все были чистоплотные. Женщины ходили в фартучках. На работу шли в деревянных башмачках. И рано утром было очень слышно, как они цокают по каменной мостовой. Они сумели и подвальчики свои обустроить, — свидетельствует Юлия Васильевна Гомонова.
Аккуратность немецких жителей запомнилась калининградке Ирине Васильевне Поборцевой:
— Как они следили за чистотой, как ценили аккуратность и красоту. У каждого дома стояли урны для мусора. Особенно поражалась моя дочка, что немки каждое утро выходили убирать улицу, все они были в чепчиках, белых передниках. Все отмечали, как особенно немки заботятся о своем внешнем виде: постоянно вечером накру-чивали волосы на бумажные рожки, стирали белые фартуки. Очень аккуратный народ. Хоть все кругом было разрушено, прошла война, а чистота поддерживалась.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
21) Гусевский канализационный люк.
22) Официально-парадная застройка почти в первозданном виде.
23) Воспоминания продолжаются. Как бы из небытия возникают имена соседей, случайных знакомых и даже друзей-немцев.
— У нас на 820-м заводе был немец Лефебер, столяр. Исключительно хороший человек. Он меня просто околдовал. Часто ко мне приходил. Мы с ним разговаривали, обычно на бытовые темы. Он не напрашивался, но я его всегда угощал, — рассказывает Исаак Менделеевич Фишбейн.
Тамара Яковлевна Загородняя подружилась со своей ровесницей Вандой Фогт, с которой вместе работала на базе. Алексей Васильевич Трамбовицкий с теплотой вспоминает о своих коллегах по работе в калининградском кожно-венерологическом диспансере: докторе Атце, медсестре Дорис, санитарке Грунау — «как ее ни увидишь, она вечно за работой». В поселке Шпандинен большим уважением, по свидетельству Сергея Владимировича Даниель-Бека, пользовалась семья профессора Отто Зирке: «Он жил вдвоем с женой, был филологом, говорил по-русски, правда, плохо. Мы были знакомы семьями. Его использовали на заводе, где работала мама, переводчиком». Юрий Николаевич Трегуб помнит простую немецкую женщи-ну, которая почти год жила у них в доме: «Фрау Рейнгардт — так мы ее всегда звали. Отец встретил ее случайно в сорок седьмом году где-то под Славском. Она там чуть не умирала с голоду. Отец привез ее с собой, и она у нас жила во второй комнате. Помога-ла по дому, готовила обед, так как мать с отцом работали, а мы, мальчишки, что мы могли приготовить? Она и суп сварит, и уберет в комнате, и хлеба принесет. Сама жила и нам помогала».
Было немало таких девушек и женщин, которые жили в домах офицеров или ответственных работников на положении то ли служанок, то ли членов семьи. Об этом рассказывает Галина Родионовна Косенко-Головина:
— У меня была служанка Лисбет, у соседки — Анна-Мари. Лисбет очень хотела уехать. Анна-Мари — напротив, хотя у ее мужа была здесь кондитерская фабрика. Анна была очень величественной и симпатичной. Мы звали ее «Великая Германия». Хорошие манеры. Она рассказывала, что у нее был абонемент в театр, что муж каждую неделю приносил ей подарки. Бывало я начну играть на рояле, Анна приходит, танцует и поет. Называла меня «фрау-директор». У нее был сын — эсэсовец, но тем не менее был против войны, погиб. А второй сын остался жив, но был за войну. Власти не разрешали прислуге жить вместе с хозяевами. Лисбет в семь утра приезжала, растапливала плиту. Она считала, что надо унижаться перед нами. Однажды я поздно вернулась — приходилось возвращаться пешком через весь город. Утром Лисбет заходит с подно-сом, на подносе чай. Несет завтрак в кровать. Приседает, реверансы делает… Работала она очень хорошо, на все руки мастер. Мы кормили ее. Голубцы делали, обвязывали нитками, так она так торопилась есть, что ела голубцы с нитками.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
24) До войны здесь были въездные ворота.
25) Домработницу Елены Кузьминичны Зориной тоже звали Лисбет:
— У нее муж работал главным инженером в самолетостроении. У Лисбет когда-то был свой дом из 8-10 комнат и восемь человек прислуги. Она жила вместе с нами, мы ей предоставили небольшую 9-метровую комнату. В общей сложности она прожила у меня полтора года. Кроме уборки квартиры, стирки белья и приготовления еды, она занималась с детьми физикой, математикой — была образованной женщиной. За то, что она у нас работала, мы ее кормили. Причем, обедали все вместе. Она для нас была как член семьи. Иногда, когда я оставалась дома, сама готовила на кухне. Немцам приходилось тяжело, и они старались помогать друг другу. Я замечала, что когда Лисбет чистила картошку, очистки никогда не выбрасывала — тщательно их отмывала, высушивала, а потом, видимо, отдавала голодающим. Я ее никогда ни в чем не ущем-ляла, не подвергала жесткому контролю. 0на могла свободно общаться со своей сест-рой. Ее родная сестра Анна-Мария была домработницей в доме напротив. Я была ею довольна, хотя готовить она особо не умела. Когда пришло время расставаться — мне жалко было ее терять. Я дала ей часть продуктов с собой — крупу, бекон, сахар, хлеб. Мы уже распрощались. А на следующий день я шла утром около райкома партии к трамвайной остановке — вижу, стоит Лисбет с еще одной женщиной. Увидела меня, бросилась ко мне, стала целовать. После отъезда я от нее никаких сведений больше не получала.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
26) Благодарная людская память особенно выделяет врачей, когда-то их вылечивших или даже спасших жизнь.
— В декабре сорок шестого года я серьезно заболел, — рассказывает калининградец Валерий Михайлович Виноградов. — С больной правой ногой попал в больницу. В то время в больницах почти все врачи были немцы. Начальником хирургического отделения была доктор Шумская, ее заместителем — доктор Раух. Профессор Раух был замечательным врачом. У меня было воспаление кости — остеомиелит. Он сделал мне оригинальную операцию, просверлив в кости шесть отверстий: у наших врачей еще не было такого способа лечения. Четыре месяца я пролежал в гипсе, потом какое-то время ходил с палочкой. А в военное училище поступил без всяких препятствий.
Александра Ивановна Митрофанова из Приморска вспоминает хирурга Рихтера Ригеля, сделавшего операцию ее мужу. У Валентины Ивановны Текутьевой в 1948 году в Багратионовске принимал роды врач Вольф. Несколько человек рассказали о хороших врачах и безотказных людях — муже и жене Бюргер из поселка Некрасово.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
27) В заключение еще один портрет, еще одна судьба с неизвестным концом. Рассказывает калининградка Мария Павловна Тетеревлева:
— Немецкая семья, жившая в подвале нашего дома, состояла из старика, женщины лет сорока — Марты и трех девочек школьного возраста. Старик выходил на улицу крайне редко, я видела его буквально пару раз и не могу сейчас вспомнить его лица. Девочки куда-то уходили на весь день, а Марта работала на квартире у соседки. Марта — достаточно высокая женщина, была всегда одинаково и очень чисто одетая. Она носила светлую блузку, темный жакет и юбку, довольно длинную. Я ни разу не видела на ней фартука или платка, что удивительно, поскольку она работала на дому. У нее были темные, гладко зачесанные назад волосы, собранные в узел на затылке. Она напоминала мне мою бывшую учительницу, которая занималась со мной еще до революции. Наверное, поэтому я так хорошо ее и запомнила. Она держалась прямо и этим существенно отличалась от всех встреченных мною немцев, в которых чувствовалась какая-то затравленность и даже страх. По-русски она не говорила, но знала несколько фраз и хорошо понимала то, что ей говорили. Не знаю, чем она кормила свою семью, но с кухни регулярно исчезали картофельные очистки. Буфет я не закрывала, точнее, он не закрывался (в дверцах разбиты стекла), но ни разу не пропали продукты. Я давала ей картошку и кое-что из того, что ели сами: она не отказывалась и предлагала отработать. В ее услугах я не нуждалась, но кое-что она для меня делала. Например, штопала белье и учила меня этому. У нее это получалось замечательно. Удивлялась тому, что я не крахмалю постельное белье и не укладываю волосы. Уверяла, что муж должен всегда видеть чистоту в доме и красивую жену. Я соглашалась с ней, кивала в ответ, но находила это излишним. Сейчас понимаю, что это действительно очень важно и стоило у нее поучиться. Она пробовала дарить мне некоторые вещи, чем ставила меня в неловкое положение: брать даром я считала бессовестным, а платить как следует тогда не могла. Марта уверяла, что ей не нужны эти платья, потому как она все равно уезжает, и даже одно из них очень ловко перешила Люсе, моей дочке. Расплачивалась я как могла, продуктами. Но продолжалось все это недолго. Однажды все они исчезли. Наверное, уходили рано утром, потому что Марта не зашла проститься. В подвале на стенах остались какие-то надписи, муж пытался разбирать, но понял только несколько слов. Под текстом были имена и напротив них даты смерти. Все такое разное у разных народов, но форма этой страшной фразы одна на всех языках: имя, черточка, дата…
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
28) "Изнанка" за покрашенными немецкими домиками. Современный Берлин я видел, скажу, в общих чертах похоже, только больше зарослей.
29) Голод гражданского населения
Еще более острой проблемой для оставшегося немецкого населения было пропитание. Легче было тем, кто сохранил свое жилье, а значит, имел и какие-то запасы. Об этом вспоминала Мария Алексеевна Скворцова из поселка Саранское: вместе с другими переселенцами она не раз находила спрятанные немецкие фляги с зерном. Но большинство немцев запасов не имело. Уже осенью 1945 года комендатуры выдавали продовольственные карточки только работающим немцам. Об этом рассказали Николай Васильевич Енин из Калининграда, Владимир Петрович Филатов из Маршальского и другие. Однако работали не все. И не хотели, как считают некоторые наши собеседники.
— Инициативы у них не было, — говорит Петр Яковлевич Немцов, живущий в Калининграде с 1945 года, — другой там ремонтирует что-то, или, допустим, шьет, или обувь чистит, или велосипеды налаживает, или торгует. Но те, кто этим не занимался, жили плохо. По каким мотивам эта часть немцев не работала, я не знаю. Может, это были те, кто воспитан в нацистском духе и не хотел работать на советское государство?
Нам видится более простое объяснение: не все могли работать, да и число рабочих мест было ограничено. За работу (а значит, и паек) держались изо всех сил. «У работающей на вагонзаводе фрау Цимлер было двое детей. Очень они голодали. Мать их в холод, больных, за собой на работу таскала, чтобы только карточки не лишиться», — свидетельствует Нина Моисеевна Вавилова. Те, кому не удавалось устроиться на работу, крутились как могли: шли в няньки, домработницы, шили одежду на заказ, ловили и торговали рыбой, продавали оставшиеся вещи.
30) — Когда мы жили в поселке Дружба Правдинского района, к нам ходила одна старушка-немка. Жила она с двумя внучками. У нас от коровы по три ведра молока надаивали. Так мама ей молока давала. Старушка все хотела что-то для нас сделать. То носочки поштопает, то еще что-то. Пыталась в обмен на молоко вещи приносить, а мама не брала. Что же брать-то, если у нее самой две маленькие девочки остались. Брат наловит рыбы и тоже ей давал, — вспоминает Антонина Егоровна Шадрина.
Часто немцы ходили по домам, просили работу. «Так брать что-нибудь стеснялись, — рассказывает Елена Тимофеевна Каравашкина. — Очень совестливый народ. Были как котята беспомощные. Домой приходили, просили что-нибудь из еды и обязательно расплачивались: кто хрустальную вазу даст, кто еще что-нибудь. Если не берешь — обижались: «Берите, это гут, гут будет для вас». Другой раз им из одежды что-нибудь отдашь…»
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
31) Дача.
32) Довоенное гражданское казино.
33) Многие переселенцы заметили эту черту в характере немцев: насколько возможно, они старались не принимать бесплатных услуг. Владимир Дмитриевич Фомин зашел как-то на один из кенигсбергских рынков: «Зашел просто так — покупать было нечего. Стоит девчушка-немка лет тринадцати, держит щетку. Дал я ей десять рублей, но немцы подачек не брали, пришлось мне эту щетку взять. Смотрю: купила она кусочек хлеба, аккуратно его завернула, спрятала и пошла».
В главе о питании советских переселенцев мы рассказывали о страшном полуголодном существовании наших соотечественников в эту морозную зиму. Стоит ли говорить, что положение немецкого населения было еще хуже. «Немцы с голоду пухли. Их разносило, и становились они как бы стеклянные на вид. А некоторые наоборот — становились сухими, как бы высыхали. Весной они яблочки маленькие поедали, которые только-только от цветка, смородину зеленую», — свидетельствует Анатолий Семенович Карандеев из Багратионовского района.
Чтобы как-то выжить, надо было через многое переступить. Приходилось довольствоваться картофельными очистками, гнилой свеклой, лебедой. «Недалеко от нашего дома в сарае жила немка с ребенком. Матери иногда давали зерно на муку, так эта женщина зайдет к нам и сметет с жерновов остатки муки для себя. Многие немцы питались ракушками — их в реке вылавливали. Прямо в доме разводили костер, нагревали ракушки. Они лопались, тогда их содержимое ели. Кошек всех поели», — говорит Антонина Васильевна Якимова из Правдинского района. «Часто было так. Растет большой репей. Они накопают корни, начистят, потом прокрутят через мясорубку, наварят бурду и едят. Иногда, когда была, добавляли туда муку» (Альбина Федоровна Румянцева, жительница поселка Саранское).
Приходилось есть павший скот (Павел Григорьевич Белошапский); жаб и мышей (Нина Николаевна Дудченко). «Иду я однажды, — говорит Евдокия Семеновна Жукова из Багратионовска, — вижу: немец нашел мертвого аиста. Сидел и ощипывал его дохлого. Немцы умирали здесь, как в Ленинграде». «От голода сильнее всего страдали немецкие дети. Их тельца были покрыты язвами. Чтобы прокормиться, они собирали отбросы на помойках» (Татьяна Семеновна Иванова, поселок Маршальское). Вот еще одно свидетельство Александры Афанасьевны Селезневой из Калининграда:
— В то время мусорок не было, и кучи мусора лежали во дворах и на улицах. Как-то раз я увидела, что немецкие мальчик и девочка роются в куче мусора и кладут к себе в сумку, чтобы поесть, какие-то объедки. Я принесла им по картошинке и по кус-ку хлеба. Было это в сорок шестом году. Ведь это же дети, мне их жалко было: роются в мусоре и едят! Я ушла домой, через какое-то время снова вышла, а они все равно в мусоре роются
— А немцев сколько умирало, — говорит Елизавета Васильевна Румянцева. — Бывало иду на работу утром рано, смотрю — сидит человек. Думаю, ну, вечером пойду обратно, он уже, наверное, отойдет в мир иной. И что же вы думаете? Я вечером шла и забыла и как запнулась об него. А он, действительно, уже мертвый.
— Я ходила в школу по улицам Кутузова и Офицерской, — рас-сказывает Галина Павловна Романь, — навстречу часто попадались немцы, идут, стуча деревянными колодками, и везут на санках мертвых своих, зашитых в мешки. Каждое утро встречала одного-двух мертвых немцев. Мама все, бывало, успокаивала: в Ленинграде в блокаду наших больше умирало.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
34)
35) Казино для военного гарнизона довоенного Гумбиннена. Сейчас здесь - Гусевский краеведческий музей.
36) Бывшие казармы солдат кайзеровской Германии.
37)
38) Там их несколько корпусов.
39) В этой фотографии для меня квинтессенция переплетения России и Германии, двух культур.
40) "Большой" Гарнизонный Дом Офицеров в бывшем Доме стрелков (1911-1912), фактически "городском зале". ("Гильдия стрелков" - то есть клуб владельцев оружия, любителей охоты и спортивной стрельбы).
41)
42)
43) В завершение, сквер "Аллея славы" памяти защитников Отечества с танком "Ис-2" на постаменте (аббревиатура "ИС"- Иосиф Сталин) 1943-1953 гг. производства. Танки этого типа сыграли большую роль в боях 1944—1945 годов, особенно отличившись при штурме городов, считавшихся одним из сильнейших танков на тот момент в мире. Он же стал первым ворвавшимся в Берлин танком 24 апреля 1945 года.
44) Это заключительная часть о Гусеве. В перспективе планирую сделать общий пост-сравнение изменения облика города в довоенное, советское и современное время.
При подготовке этого поста решил даже задействовать отрывки из прочитанной накануне 1 января работы историка Сергея Гальцова "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев" - стоящая работа, рекомендую найти и ознакомиться.
2) В этом репортаже мы осмотрим северную часть современного Гусева (исторического Гумбиннена) к северу от реки Писса, где рассредоточена основная историческая довоенная застройка.
3) При подготовке материала наткнулся на сведения о том, что актёр Владимир Вдовиченков, уроженец Гусева, намерен выкупить родительский дом в строении довоенного немецкого ресторана и воссоздать старый кафетерий.
На фото - пересечение проспекта Ленина, начала и конца (или конца и начала) Московской улицы и улицы Победы со зданием администрации района Гумбиннен - когда-то самого восточного региона всей Германии 1908-1912 гг. постройки.
4) «В правлении колхоза однажды мы нечаянно услышали разговор, что идёт вербовка в Восточную Пруссию. Мы – я и две мои подруги – решили отправиться туда. Попросили в правлении колхоза, чтоб отпустили и выдали справки на паспорта. Но нам заявили, что справок никаких не дадут – и так некому работать в колхозе. А потому нам ничего не оставалось, как попросту сбежать из нашего родного колхоза “Победа” без всяких документов»
(Из воспоминаний Татьяны Семеновны Ивановой, уроженки Витебской области)
К слову сказать, желающие переселиться легко обходили многие препятствия, создавая фиктивные семьи, идя на другие ухищрения. Вербовщики смотрели на подобные нарушения сквозь пальцы: у них ведь был план набора… Органы внутренних дел и безопасности старались тщательно контролировать всю кампанию по заселению Калининградской области. Они внимательно следили за настроениями среди переселенцев с целью недопущения распространения ложных слухов и паники.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
5) Говорят, что на фотках надо стараться избегать машин и людей, однако немецкий автомобиль с довоенной же немецкой постройкой гармонируют.
6) По мне, самое красивое увиденное здание современной Калининградской области. До войны - бывший "Народный банк", ныне - общежитие. Возможно, это самая красивая общага в России.
7) "Через несколько дней после переименования области в Калининградскую, 9 июля 1946 года, И.Сталин подписал Постановление №1522 Совета Министров СССР, которое открыло путь массовому заселению нового края советскими людьми. По постановлению в течение только трёх месяцев, с августа по октябрь 1946 года, в область на добровольных началах переселялось 12.000 семей колхозников из центральных районов России и Белоруссии. Но ещё задолго до прибытия первого эшелона с организованными переселенцами в области, сплошь занятой воинскими частями и гарнизонами, стали появляться первые гражданские лица.
Люди попадали в область разными путями. Одним после демобилизации некуда было возвращаться, и они оставались там, где служили. Другие ехали по распределению учебных заведений или путёвке ЦК. Кто-то приезжал по направлению министерства. Немало оказалось и таких, которые ехали по собственному почину, на свой страх и риск. Самыми первыми советскими гражданами на новой советской земле были военнослужащие. После войны многие из них оставались здесь, – на их долю выпало начало восстановительных работ, организация хозяйства, словом, решение множества проблем послевоенного времени.
Агитация среди красноармейцев началась гораздо раньше официальных постановлений по переселению, хотя иногда это трудно было назвать “агитацией”. Главный упор в своей “агитации” политорганы делали на армейских коммунистов"
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
8) "При восстановлении населенных пунктов бывшей Восточной Пруссии решались и идеологические задачи. Новому социалистическому облику городов и поселков должны были соответствовать и новые советские наименования.
— В 1946 году стали менять немецкие названия. И у нас собрали собрание, сказали: «Что же, мы с немецкими названиями будем жить? Давайте переименовывать», — вспоминает Екатерина Сергеевна Моргунова.
Дело это оказалось нелегким: нужно было одновременно придумать сотни и тысячи новых названий, зафиксировать их в документах и на картах, изготовить указатели. Как проходила такая работа на местах, рассказывает Николай Иванович Чудинов из Краснознаменска:
— При райисполкоме была создана комиссия, она переименовывала. При этом, как правило, спрашивали самих жителей. Они говорят: «У нас на родине район был такой-то, назовите поселок так же». Или ехал шофер, говорит, проезжал мимо какого-то поселка, там папоротник высокий. Ну, давайте назовем «Папоротное»... Добровольск так назвали, потому что сюда, в область, ехали добровольцы. Новые названия комиссия посылала в область, оттуда — в Верховный Совет. А там уже издавали указ о переименовании.
У жителя Полесского района Афанасия Степановича Ладыгина мы спросили, откуда пошло название поселка Мордовское? «Должны были в это село переселять жителей из Мордовии и заранее дали название поселку, — объяснил Афанасий Степанович. — Но мордву поселили в Саранске, а поселок так и остался — Мордовское».
Большое число новых названий связано с войной. Крупные города области получили имена Героев Советского Союза, принимавших участие в боевых операциях в Восточной Пруссии (например, города Гусев, Черняховск). Другой вариант, когда название основывалось на армейских регалиях: Краснознаменск, Гвардейск. Часто города и поселки назывались по каким-то свойствам местности или по созвучию с немецким названием".
Отрывок из книги "Восточная Пруссия глазами советских переселенцев"
9) "О том, как приживались новые названия, нам рассказал Афанасий Степанович Ладыгин:
— Когда я приехал в Калининград в 1947 году, у кого ни спрошу — никто не знает, где такой город Полесск находится. К кому только ни обращался: к водителям транспорта, был даже в военной комендатуре. Там взяли немецкую карту: нигде такого города нет. А дело уже шло к ночи. Я остановился в гостинице на улице Пугачева, собираясь назавтра уехать обратно домой. В комнате со мной поселили мужчину, который оказался из Полесска. И он мне подсказал, что надо было спрашивать город Лабиау. Даже после переименования населенных пунктов жители продолжали пользоваться старыми немецкими названиями. Лишь постепенно стали привыкать к русским".
"Восточная Пруссия глазами советских переселенцев"
10) Внутри общежития намного всё печальнее. У подъезда висела табличка с информированием жильцов о расселении в 2018 году. Думаете, после того, как жильцам дадут квартиры в новостройках, это здание будет использоваться по назначению? Вероятность не на 100% (по опыту Брянской области, все расселяемое жильё сносят, здесь, возможно, оставят на саморазрушение).
11)
12) Новостройка.
13) Непарадные улочки современного Гусева.
14) Такая же застройка встречается и в среднерусских уездных городках... хотя что-то неуловимо иное видится.
15) Переулки.
16) Ненадолго выглянем на парадную Московскую улицу.
17) «По пути следования в Калининградскую область переселенцы были обеспечены свежими газетами, журналами и художественной литературой в Буе, Ярославле и Каунасе, а также были обеспечены настольными играми (шашки, шахматы, домино, детские игрушки и лото). Агитаторы-переселенцы Ведерников, Прокошев, Калинина, Тимкин, Козлова, Толмачев и Шестаков проводили беседы и читки газет по вагонам».
(Из отчета переселенческого отдела Кировской области за 1948 год.
Однако не только в переселенческих эшелонах прибывали люди в новую область. Ехали специалисты по направлениям министерств, выпускники вузов и техникумов по распределению; ехали в одиночку и семьями. Добирались они обычными пассажирскими поездами, билет от Москвы до Кенигсберга стоил всего семнадцать рублей — по тем временам дешево. Ехали в область и люди, не имевшие специальных предписаний, по собственной инициативе.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
18) Меня заинтересовала панельная советская застройка противоположной стороны Московской улицы. Как резко меняется инфраструктура и облик архитектуры.
19) "Как видим, даже при таком пропускном режиме можно было попасть на территорию Восточной Пруссии без документов. Вот, например, подробный рассказ Валерия Михайловича Виноградова, бывшего беспризорника военного времени из Калининской области:
— Спустя двадцать дней после окончания войны я и несколько соседских пацанов пробрались на границу с Восточной Пруссией. Мы знали, что пограничники с собаками проверяют эшелоны и потому прятались в металлоизделия, которые везли широким потоком для восстановления железных дорог в бывшей Восточной Пруссии: костыли, гайки, рельсы, шпалы. Под покровом ночи мы закапывали друг друга в эти гайки. А в первый раз я добирался до Кенигсберга в воздушном ящике под вагоном. Мы были маленькие ростом, щуплые. Залазили в эти ящики, последний нас закрывал, а сам забирался на платформу и закапывался в эти гайки. В Кенигсберге высадились на территории нынешней станции Калининград-Сортировочная. Прошлись по теперешнему Балтийскому району — все вокруг было разрушено. Зрелище ужасное. Прошлись мимо Кафедрального собора, походили по его подвалам, потому что нам кто-то сказал, что там сохранились буфеты. Мы искали себе пропитание и пристанище. Ночевали в разбитом трамвае, заброшенных железнодорожных вагонах. Было начало июня и довольно тепло. У нас была цель: достать себе какую-нибудь одежду и продукты. Мы были фактически босые, наша одежда была изодрана. Нередко мы становились в очередь у солдатских кухонь, раздававших пищу немецким детям, они нам уступали дорогу. Но были и кухни, где кормили таких же, как и мы, русских детей. В районе нынешних улиц Комсомольской и Красной и парка имени Калинина бродили пятнистые черно-белые коровы, лошади. Везде, стояли солдатские повозки, машины. Все было пропитано атмосферой отдыха, эйфории, раскрепощенности, радости. По городу везде велосипеды валялись; у нас в деревне такой «техники» не было, и мы ее осваивали, катаясь по асфальту. В брошенных квартирах мы подобрали себе кое-какую одежду. Прихватили узелки с вещами, которые прятали в разбитых трамваях, — у нас был уже «свой» трамвай. Он и стал нашим первым жильем на Калининградской земле. Через несколько дней на таких же железнодорожных платформах мы отправились обратно. На границе с Литвой нас поймали и отвезли под конвоем в Смоленск, а там мы уже разбежались кто куда".
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
20) Из главы "Изгнанные но не забытые".
Несколько портретов.
Расспрашивая переселенцев о немецком населении, мы просили рассказать, как местные жители выглядели, одевались, чем отличались от русских. Эти рассказы удивительно похожи друг на друга.
— У женщин были простые вязаные чулки или гольфы и башмаки-колодки на ногах. В них и зимой ходили. Пальто зимние были на вате, только рукава — без ваты. Помню, и мне немка сшила такое пальто, я все у нее спрашивала, почему рукава пустые? Некоторые носили полупальто. На голове платок завязывали как чалму, — делится своими впечатлениями Валентина Ивановна Текутьева из Багратионовска.
— Здесь такой район у них был — Понарт, где жили небогато. Все были чистоплотные. Женщины ходили в фартучках. На работу шли в деревянных башмачках. И рано утром было очень слышно, как они цокают по каменной мостовой. Они сумели и подвальчики свои обустроить, — свидетельствует Юлия Васильевна Гомонова.
Аккуратность немецких жителей запомнилась калининградке Ирине Васильевне Поборцевой:
— Как они следили за чистотой, как ценили аккуратность и красоту. У каждого дома стояли урны для мусора. Особенно поражалась моя дочка, что немки каждое утро выходили убирать улицу, все они были в чепчиках, белых передниках. Все отмечали, как особенно немки заботятся о своем внешнем виде: постоянно вечером накру-чивали волосы на бумажные рожки, стирали белые фартуки. Очень аккуратный народ. Хоть все кругом было разрушено, прошла война, а чистота поддерживалась.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
21) Гусевский канализационный люк.
22) Официально-парадная застройка почти в первозданном виде.
23) Воспоминания продолжаются. Как бы из небытия возникают имена соседей, случайных знакомых и даже друзей-немцев.
— У нас на 820-м заводе был немец Лефебер, столяр. Исключительно хороший человек. Он меня просто околдовал. Часто ко мне приходил. Мы с ним разговаривали, обычно на бытовые темы. Он не напрашивался, но я его всегда угощал, — рассказывает Исаак Менделеевич Фишбейн.
Тамара Яковлевна Загородняя подружилась со своей ровесницей Вандой Фогт, с которой вместе работала на базе. Алексей Васильевич Трамбовицкий с теплотой вспоминает о своих коллегах по работе в калининградском кожно-венерологическом диспансере: докторе Атце, медсестре Дорис, санитарке Грунау — «как ее ни увидишь, она вечно за работой». В поселке Шпандинен большим уважением, по свидетельству Сергея Владимировича Даниель-Бека, пользовалась семья профессора Отто Зирке: «Он жил вдвоем с женой, был филологом, говорил по-русски, правда, плохо. Мы были знакомы семьями. Его использовали на заводе, где работала мама, переводчиком». Юрий Николаевич Трегуб помнит простую немецкую женщи-ну, которая почти год жила у них в доме: «Фрау Рейнгардт — так мы ее всегда звали. Отец встретил ее случайно в сорок седьмом году где-то под Славском. Она там чуть не умирала с голоду. Отец привез ее с собой, и она у нас жила во второй комнате. Помога-ла по дому, готовила обед, так как мать с отцом работали, а мы, мальчишки, что мы могли приготовить? Она и суп сварит, и уберет в комнате, и хлеба принесет. Сама жила и нам помогала».
Было немало таких девушек и женщин, которые жили в домах офицеров или ответственных работников на положении то ли служанок, то ли членов семьи. Об этом рассказывает Галина Родионовна Косенко-Головина:
— У меня была служанка Лисбет, у соседки — Анна-Мари. Лисбет очень хотела уехать. Анна-Мари — напротив, хотя у ее мужа была здесь кондитерская фабрика. Анна была очень величественной и симпатичной. Мы звали ее «Великая Германия». Хорошие манеры. Она рассказывала, что у нее был абонемент в театр, что муж каждую неделю приносил ей подарки. Бывало я начну играть на рояле, Анна приходит, танцует и поет. Называла меня «фрау-директор». У нее был сын — эсэсовец, но тем не менее был против войны, погиб. А второй сын остался жив, но был за войну. Власти не разрешали прислуге жить вместе с хозяевами. Лисбет в семь утра приезжала, растапливала плиту. Она считала, что надо унижаться перед нами. Однажды я поздно вернулась — приходилось возвращаться пешком через весь город. Утром Лисбет заходит с подно-сом, на подносе чай. Несет завтрак в кровать. Приседает, реверансы делает… Работала она очень хорошо, на все руки мастер. Мы кормили ее. Голубцы делали, обвязывали нитками, так она так торопилась есть, что ела голубцы с нитками.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
24) До войны здесь были въездные ворота.
25) Домработницу Елены Кузьминичны Зориной тоже звали Лисбет:
— У нее муж работал главным инженером в самолетостроении. У Лисбет когда-то был свой дом из 8-10 комнат и восемь человек прислуги. Она жила вместе с нами, мы ей предоставили небольшую 9-метровую комнату. В общей сложности она прожила у меня полтора года. Кроме уборки квартиры, стирки белья и приготовления еды, она занималась с детьми физикой, математикой — была образованной женщиной. За то, что она у нас работала, мы ее кормили. Причем, обедали все вместе. Она для нас была как член семьи. Иногда, когда я оставалась дома, сама готовила на кухне. Немцам приходилось тяжело, и они старались помогать друг другу. Я замечала, что когда Лисбет чистила картошку, очистки никогда не выбрасывала — тщательно их отмывала, высушивала, а потом, видимо, отдавала голодающим. Я ее никогда ни в чем не ущем-ляла, не подвергала жесткому контролю. 0на могла свободно общаться со своей сест-рой. Ее родная сестра Анна-Мария была домработницей в доме напротив. Я была ею довольна, хотя готовить она особо не умела. Когда пришло время расставаться — мне жалко было ее терять. Я дала ей часть продуктов с собой — крупу, бекон, сахар, хлеб. Мы уже распрощались. А на следующий день я шла утром около райкома партии к трамвайной остановке — вижу, стоит Лисбет с еще одной женщиной. Увидела меня, бросилась ко мне, стала целовать. После отъезда я от нее никаких сведений больше не получала.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
26) Благодарная людская память особенно выделяет врачей, когда-то их вылечивших или даже спасших жизнь.
— В декабре сорок шестого года я серьезно заболел, — рассказывает калининградец Валерий Михайлович Виноградов. — С больной правой ногой попал в больницу. В то время в больницах почти все врачи были немцы. Начальником хирургического отделения была доктор Шумская, ее заместителем — доктор Раух. Профессор Раух был замечательным врачом. У меня было воспаление кости — остеомиелит. Он сделал мне оригинальную операцию, просверлив в кости шесть отверстий: у наших врачей еще не было такого способа лечения. Четыре месяца я пролежал в гипсе, потом какое-то время ходил с палочкой. А в военное училище поступил без всяких препятствий.
Александра Ивановна Митрофанова из Приморска вспоминает хирурга Рихтера Ригеля, сделавшего операцию ее мужу. У Валентины Ивановны Текутьевой в 1948 году в Багратионовске принимал роды врач Вольф. Несколько человек рассказали о хороших врачах и безотказных людях — муже и жене Бюргер из поселка Некрасово.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
27) В заключение еще один портрет, еще одна судьба с неизвестным концом. Рассказывает калининградка Мария Павловна Тетеревлева:
— Немецкая семья, жившая в подвале нашего дома, состояла из старика, женщины лет сорока — Марты и трех девочек школьного возраста. Старик выходил на улицу крайне редко, я видела его буквально пару раз и не могу сейчас вспомнить его лица. Девочки куда-то уходили на весь день, а Марта работала на квартире у соседки. Марта — достаточно высокая женщина, была всегда одинаково и очень чисто одетая. Она носила светлую блузку, темный жакет и юбку, довольно длинную. Я ни разу не видела на ней фартука или платка, что удивительно, поскольку она работала на дому. У нее были темные, гладко зачесанные назад волосы, собранные в узел на затылке. Она напоминала мне мою бывшую учительницу, которая занималась со мной еще до революции. Наверное, поэтому я так хорошо ее и запомнила. Она держалась прямо и этим существенно отличалась от всех встреченных мною немцев, в которых чувствовалась какая-то затравленность и даже страх. По-русски она не говорила, но знала несколько фраз и хорошо понимала то, что ей говорили. Не знаю, чем она кормила свою семью, но с кухни регулярно исчезали картофельные очистки. Буфет я не закрывала, точнее, он не закрывался (в дверцах разбиты стекла), но ни разу не пропали продукты. Я давала ей картошку и кое-что из того, что ели сами: она не отказывалась и предлагала отработать. В ее услугах я не нуждалась, но кое-что она для меня делала. Например, штопала белье и учила меня этому. У нее это получалось замечательно. Удивлялась тому, что я не крахмалю постельное белье и не укладываю волосы. Уверяла, что муж должен всегда видеть чистоту в доме и красивую жену. Я соглашалась с ней, кивала в ответ, но находила это излишним. Сейчас понимаю, что это действительно очень важно и стоило у нее поучиться. Она пробовала дарить мне некоторые вещи, чем ставила меня в неловкое положение: брать даром я считала бессовестным, а платить как следует тогда не могла. Марта уверяла, что ей не нужны эти платья, потому как она все равно уезжает, и даже одно из них очень ловко перешила Люсе, моей дочке. Расплачивалась я как могла, продуктами. Но продолжалось все это недолго. Однажды все они исчезли. Наверное, уходили рано утром, потому что Марта не зашла проститься. В подвале на стенах остались какие-то надписи, муж пытался разбирать, но понял только несколько слов. Под текстом были имена и напротив них даты смерти. Все такое разное у разных народов, но форма этой страшной фразы одна на всех языках: имя, черточка, дата…
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
28) "Изнанка" за покрашенными немецкими домиками. Современный Берлин я видел, скажу, в общих чертах похоже, только больше зарослей.
29) Голод гражданского населения
Еще более острой проблемой для оставшегося немецкого населения было пропитание. Легче было тем, кто сохранил свое жилье, а значит, имел и какие-то запасы. Об этом вспоминала Мария Алексеевна Скворцова из поселка Саранское: вместе с другими переселенцами она не раз находила спрятанные немецкие фляги с зерном. Но большинство немцев запасов не имело. Уже осенью 1945 года комендатуры выдавали продовольственные карточки только работающим немцам. Об этом рассказали Николай Васильевич Енин из Калининграда, Владимир Петрович Филатов из Маршальского и другие. Однако работали не все. И не хотели, как считают некоторые наши собеседники.
— Инициативы у них не было, — говорит Петр Яковлевич Немцов, живущий в Калининграде с 1945 года, — другой там ремонтирует что-то, или, допустим, шьет, или обувь чистит, или велосипеды налаживает, или торгует. Но те, кто этим не занимался, жили плохо. По каким мотивам эта часть немцев не работала, я не знаю. Может, это были те, кто воспитан в нацистском духе и не хотел работать на советское государство?
Нам видится более простое объяснение: не все могли работать, да и число рабочих мест было ограничено. За работу (а значит, и паек) держались изо всех сил. «У работающей на вагонзаводе фрау Цимлер было двое детей. Очень они голодали. Мать их в холод, больных, за собой на работу таскала, чтобы только карточки не лишиться», — свидетельствует Нина Моисеевна Вавилова. Те, кому не удавалось устроиться на работу, крутились как могли: шли в няньки, домработницы, шили одежду на заказ, ловили и торговали рыбой, продавали оставшиеся вещи.
30) — Когда мы жили в поселке Дружба Правдинского района, к нам ходила одна старушка-немка. Жила она с двумя внучками. У нас от коровы по три ведра молока надаивали. Так мама ей молока давала. Старушка все хотела что-то для нас сделать. То носочки поштопает, то еще что-то. Пыталась в обмен на молоко вещи приносить, а мама не брала. Что же брать-то, если у нее самой две маленькие девочки остались. Брат наловит рыбы и тоже ей давал, — вспоминает Антонина Егоровна Шадрина.
Часто немцы ходили по домам, просили работу. «Так брать что-нибудь стеснялись, — рассказывает Елена Тимофеевна Каравашкина. — Очень совестливый народ. Были как котята беспомощные. Домой приходили, просили что-нибудь из еды и обязательно расплачивались: кто хрустальную вазу даст, кто еще что-нибудь. Если не берешь — обижались: «Берите, это гут, гут будет для вас». Другой раз им из одежды что-нибудь отдашь…»
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
31) Дача.
32) Довоенное гражданское казино.
33) Многие переселенцы заметили эту черту в характере немцев: насколько возможно, они старались не принимать бесплатных услуг. Владимир Дмитриевич Фомин зашел как-то на один из кенигсбергских рынков: «Зашел просто так — покупать было нечего. Стоит девчушка-немка лет тринадцати, держит щетку. Дал я ей десять рублей, но немцы подачек не брали, пришлось мне эту щетку взять. Смотрю: купила она кусочек хлеба, аккуратно его завернула, спрятала и пошла».
В главе о питании советских переселенцев мы рассказывали о страшном полуголодном существовании наших соотечественников в эту морозную зиму. Стоит ли говорить, что положение немецкого населения было еще хуже. «Немцы с голоду пухли. Их разносило, и становились они как бы стеклянные на вид. А некоторые наоборот — становились сухими, как бы высыхали. Весной они яблочки маленькие поедали, которые только-только от цветка, смородину зеленую», — свидетельствует Анатолий Семенович Карандеев из Багратионовского района.
Чтобы как-то выжить, надо было через многое переступить. Приходилось довольствоваться картофельными очистками, гнилой свеклой, лебедой. «Недалеко от нашего дома в сарае жила немка с ребенком. Матери иногда давали зерно на муку, так эта женщина зайдет к нам и сметет с жерновов остатки муки для себя. Многие немцы питались ракушками — их в реке вылавливали. Прямо в доме разводили костер, нагревали ракушки. Они лопались, тогда их содержимое ели. Кошек всех поели», — говорит Антонина Васильевна Якимова из Правдинского района. «Часто было так. Растет большой репей. Они накопают корни, начистят, потом прокрутят через мясорубку, наварят бурду и едят. Иногда, когда была, добавляли туда муку» (Альбина Федоровна Румянцева, жительница поселка Саранское).
Приходилось есть павший скот (Павел Григорьевич Белошапский); жаб и мышей (Нина Николаевна Дудченко). «Иду я однажды, — говорит Евдокия Семеновна Жукова из Багратионовска, — вижу: немец нашел мертвого аиста. Сидел и ощипывал его дохлого. Немцы умирали здесь, как в Ленинграде». «От голода сильнее всего страдали немецкие дети. Их тельца были покрыты язвами. Чтобы прокормиться, они собирали отбросы на помойках» (Татьяна Семеновна Иванова, поселок Маршальское). Вот еще одно свидетельство Александры Афанасьевны Селезневой из Калининграда:
— В то время мусорок не было, и кучи мусора лежали во дворах и на улицах. Как-то раз я увидела, что немецкие мальчик и девочка роются в куче мусора и кладут к себе в сумку, чтобы поесть, какие-то объедки. Я принесла им по картошинке и по кус-ку хлеба. Было это в сорок шестом году. Ведь это же дети, мне их жалко было: роются в мусоре и едят! Я ушла домой, через какое-то время снова вышла, а они все равно в мусоре роются
— А немцев сколько умирало, — говорит Елизавета Васильевна Румянцева. — Бывало иду на работу утром рано, смотрю — сидит человек. Думаю, ну, вечером пойду обратно, он уже, наверное, отойдет в мир иной. И что же вы думаете? Я вечером шла и забыла и как запнулась об него. А он, действительно, уже мертвый.
— Я ходила в школу по улицам Кутузова и Офицерской, — рас-сказывает Галина Павловна Романь, — навстречу часто попадались немцы, идут, стуча деревянными колодками, и везут на санках мертвых своих, зашитых в мешки. Каждое утро встречала одного-двух мертвых немцев. Мама все, бывало, успокаивала: в Ленинграде в блокаду наших больше умирало.
(Отрывок из книги «Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
34)
35) Казино для военного гарнизона довоенного Гумбиннена. Сейчас здесь - Гусевский краеведческий музей.
36) Бывшие казармы солдат кайзеровской Германии.
37)
38) Там их несколько корпусов.
39) В этой фотографии для меня квинтессенция переплетения России и Германии, двух культур.
40) "Большой" Гарнизонный Дом Офицеров в бывшем Доме стрелков (1911-1912), фактически "городском зале". ("Гильдия стрелков" - то есть клуб владельцев оружия, любителей охоты и спортивной стрельбы).
41)
42)
43) В завершение, сквер "Аллея славы" памяти защитников Отечества с танком "Ис-2" на постаменте (аббревиатура "ИС"- Иосиф Сталин) 1943-1953 гг. производства. Танки этого типа сыграли большую роль в боях 1944—1945 годов, особенно отличившись при штурме городов, считавшихся одним из сильнейших танков на тот момент в мире. Он же стал первым ворвавшимся в Берлин танком 24 апреля 1945 года.
44) Это заключительная часть о Гусеве. В перспективе планирую сделать общий пост-сравнение изменения облика города в довоенное, советское и современное время.
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]