Клинические истории последней русской императрицы. Часть вторая
---
Итак, мы продолжаем разбирать клинический случай Александры Фёдоровны, последней русской императрицы, имевшей целый букет болезней, но погибшей от острого отравления свинцом. В первой части мы рассмотрели заболевания позвоночника и психические проблемы. Но это - еще не все.
Сердце
Заболевание императрицы, начавшееся осенью 1907 года, которое обычно связывали с «сердечными припадками», продолжало развиваться, и весьма информированная приближенная генеральша Александра Богданович в дневнике записала (24 февраля 1909 г.): «Про царицу Штюрмер сказал, что у нее страшная неврастения, что у нее на ногах появились язвы, что она может кончить сумашедствием». Плохое состояние здоровья императрицы не было секретом, и сплетни поступали к Богданович со всех сторон. В сентябре 1909 г. она записала: «Сегодня Каульбарс сказал, что царица совсем больна - у нее удушье, ноги опухли». Таким образом, ухудшение состояния здоровья императрицы в 1907 - 1909 годах ее недоброжелатели начали связывать с «сумасшествием», а те, кто ей симпатизировал – с заболеванием сердца.
Ближайшая подруга Александры Анна Вырубова пишет о проблемах с сердцем: в Ливадии «все чаще и чаще повторялись сердечные припадки, но она их скрывала и была недовольна, когда я замечала ей, что у нее постоянно синеют руки и она задыхается. - Я не хочу, чтоб об этом знали, - говорила она». О проблемах с сердцем упоминается и в дневнике Ксении Александровны. 11 января 1910 года она записала: «Бедный Ники озабочен и расстроен здоровьем Аликс. У нее опять были сильные боли в сердце, и она очень ослабела. Говорят, что это на нервной подкладке, нервы сердечной сумки. По-видимому это гораздо серьезнее, чем думают».
Для лечения императрицы активно применяют успокаивающий массаж. Александра Федоровна писала Николаю из Царского села: «Была массажистка, голова лучше, но все тело очень болит, влияет и погода... идет доктор, я должна остановиться, кончу позже».
В июле 1910 года царская семья, как и в 1908, уезжает в Наугейм, где изолированно живет в замке Фридберг. Как следует из письма царя к Марии Федоровне (11 ноября 1910 г.) Александру Федоровну в это время снова беспокоят «боли в спине и в ногах, а по временам и в сердце». Царская семья старалась не предавать огласке личные проблемы, в том числе и связанные со здоровьем, и поэтому оказывалась совершенно безоружной против великосветских сплетен.
Игорь Зимин писал, что о том, каково было психическое состояние императрицы, в действительности можно судить в основном по мемуарам. Никаких документов медицинского характера в архивном фонде личной канцелярии Александры Федоровны не обнаружено. При этом необходимо иметь в виду, что мемуаристика того периода в основном негативна по отношению к императрице. Со всей определенностью можно сказать, что проблемы, связанные с сердцем, продолжали сохраняться, но при этом нарастали и психологические нагрузки, связанные с периодическими кризисами в состоянии здоровья цесаревича Алексея.
Осень, проведенная в Спале в октябре 1912 года, тяжелейшим образом отразилась на физическом и душевном здоровье императрицы. Цесаревич Алексей был при смерти, и медики фактически заявили о своем бессилии. Но после вмешательства Григория Распутина (как искренне считала императрица) ребенка спасли, и она впервые за несколько недель позволила себе расслабиться после неимоверного напряжения. Император в письме к матери (20 октября 1912 г.) подчеркивал, что «Она лучше меня выдерживала это испытание».
Новое испытание для здоровья императрицы было связанно с празднованиями, посвященными 300-летию династии Романовых. Еще не оправившаяся от ужаса осени 1912 года в феврале 1913 она выглядела не лучшим образом. Бывший министр народного просвещения Иван Толстой записал в дневнике (21 февраля 1913 г.): «молодая императрица в кресле, в изможденной позе, вся красная, как пион, с почти сумашедшими глазами, а рядом с нею, сидя тоже на стуле, несомненно усталый наследник... Эта группа имела положительно трагический вид».
Кстати говоря, императрица курила как паровоз, хотя по фотографиям ведь и не скажешь! Борясь с сердечными недомоганиями, она пыталась забыть эту пагубную привычку. В апреле 1915 года в дневнике она писала, что принимает «массу железа, мышьяку, сердечных капель» и после этого чувствует себя «несколько бодрее». В августе 1915 в личном письме она оставила строки, что ее «пост состоит в том, что я не курю – я пощусь с самого начала войны и люблю ходить в церковь».
А может, не сердце?
Интересно, что, по мнению современных медиков, лечащий врач императрицы Евгений Боткин был убежден в первую очередь в истерии императрицы, на фоне которой развились различные психосоматические нарушения. При этом истерия в «чистом» виде встречается редко. Чаще ее симптомы соседствуют с клиникой, характерной для других неврозов – неврастении, ипохондрического невроза. К элементам неврастении как раз можно отнести неприятные ощущения в сердце, связанные с изменениями погоды, приступы сердцебиения и одышки, ощущение «распирания» в груди, хроническую бессонницу и то, что Александру постоянно бросало то в холод, то в жар (так называемая игра «вазомоторов», когда сужаются и расширяются мелкие сосуды). Она также плохо переносила резкие звуки и яркий свет.
Диагноз Боткина подтвердил и немецкий врач Тротте, не обнаруживший у императрицы серьезных изменений сердца. В свою очередь, он рекомендовал лечить нервную систему и изменить режим в сторону его активизации. Можно сказать, что она послушала доктора, и это тоже послужило своеобразным доказательством психосоматики.
Когда в 1914 началась Первая мировая война, она заставила Александру Федоровну отвлечься от личных проблем, в том числе и от проблем, связанных с состоянием ее здоровья. Большинство современников в один голос утверждают, что она стала гораздо более энергичной, ее внешний вид изменился в лучшую сторону. Она вплотную занялась решением государственных проблем, организацией санитарных поездов, сама с дочерями служила медицинской сестрой в лазаретах, за что попрекалась аристократической общественностью, ибо «горностаевая мантия шла императрице лучше, чем передник медсестры». Где же там больное сердце? Хотя ноги болели все так же.
К психосоматике можно отнести и то, как императрица вела себя при незнакомых людях. Крайне скромная и застенчивая, даже закрытая, что связано с трагическим детством, когда она от дифтерии потеряла мать и сестру, Александра Федоровна тушевалась на приемах, вечерах, балах и слыла дамой мрачной, угрюмой и даже злой, естественно, для тех, кто ее не знал хорошо.
Обед на природе
Дочь Петра Столыпина Мария Бок подчеркивает скованность Александры Федоровны в общении с малознакомыми людьми: «Красные пятна появились на ее щеках, и видно было, как она ищет тему, не находит ее, и отойти, поговорив лишь минуты две не хочет». О подобном же пишет в дневнике и посол Франции в России, тщательно собиравший информацию об императорской семье для написания биографии, Жорж Морис Палеолог. В июле 1914 года он записал: «Но вскоре ее улыбка становится судорожной, ее щеки покрываются пятнами. Каждую минуту она кусает себе губы ... До конца обеда, который продолжается долго, бедная женщина видимо борется с истерическим припадком». Через месяц, в августе 1914 г., он вновь фиксирует внешний облик царицы: «Она едва отвечает, но ее судорожная улыбка и странный блеск ее взгляда, пристального, магнетического, блистающего, обнаруживает ее внутренний восторг».
Политический деятель Михаил Родзянко, ставший одним из лидеров февральской революции 1917 года, пытался объективно разобраться в трагедии императрицы: «Причины такого ее душевного состояния объяснить, конечно, трудно. Было ли это последствием частого деторождения, упорной мысли о желании иметь наследника, когда у нее рождались все дочери, или крылось ли это настроение в самом ее душевном существе – определить я не берусь. Но факт ее болезненного мистического и склонного к вере в сверхъестественное настроения, даже к оккультному, - вне всякого сомнения». Он добавлял, что «по мнению врачей, в высшей степени нервная императрица страдала зачастую истерическими припадками, заставлявшими ее жестоко страдать, и Распутин применял в это время силу своего внушения и облегчал ее страдания... Явление чисто патологическое и больше ничего». Этим и правда можно объяснить странную привязанность императрицы к внезапно появившемуся в царском окружении Григорию.
Зимин рассказывает о еще одном свидетельстве самого Николая II, которое часто цитируется. Об этих словах, сказанных царем Петру Столыпину, мы узнаем из книги его дочери, то есть фактически через третьи руки. Бок передает слова отца: «Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю государя. Но вот, что он мне недавно ответил: "Я с Вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы". Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна».
Хотя не исключено, что это тоже слух, который активно распространялся в окружении Столыпина. Ибо еще один Алексей Бобринский, генеалог и один из создателей Киевской русской публичной библиотеки, в дневнике писал: «не так императрица Александра Федоровна больна, как говорят. Столыпину выгодно раздувать ее неспособность и болезни, благо неприятна ему. Правые теперь будут демонстративно выставлять императрицу, а то, в угоду, как оказывается, Столыпину, ее бойкотировали и замалчивали и заменяли Марией Федоровной».
Зимин заключает: можно утверждать, что «сумасшествия», о котором постоянно твердили недоброжелатели императрицы, не было. Были неизбежные стрессы, от которых не застрахован ни один человек. Многочисленные слухи, окружавшие императрицу, были следствием напряженной политической борьбы вокруг первых лиц Империи, и нужно признать, что психологическое давление на императорскую чету было эффективным и принесло политические дивиденды в феврале 1917 года.
Сердце
Заболевание императрицы, начавшееся осенью 1907 года, которое обычно связывали с «сердечными припадками», продолжало развиваться, и весьма информированная приближенная генеральша Александра Богданович в дневнике записала (24 февраля 1909 г.): «Про царицу Штюрмер сказал, что у нее страшная неврастения, что у нее на ногах появились язвы, что она может кончить сумашедствием». Плохое состояние здоровья императрицы не было секретом, и сплетни поступали к Богданович со всех сторон. В сентябре 1909 г. она записала: «Сегодня Каульбарс сказал, что царица совсем больна - у нее удушье, ноги опухли». Таким образом, ухудшение состояния здоровья императрицы в 1907 - 1909 годах ее недоброжелатели начали связывать с «сумасшествием», а те, кто ей симпатизировал – с заболеванием сердца.
Ближайшая подруга Александры Анна Вырубова пишет о проблемах с сердцем: в Ливадии «все чаще и чаще повторялись сердечные припадки, но она их скрывала и была недовольна, когда я замечала ей, что у нее постоянно синеют руки и она задыхается. - Я не хочу, чтоб об этом знали, - говорила она». О проблемах с сердцем упоминается и в дневнике Ксении Александровны. 11 января 1910 года она записала: «Бедный Ники озабочен и расстроен здоровьем Аликс. У нее опять были сильные боли в сердце, и она очень ослабела. Говорят, что это на нервной подкладке, нервы сердечной сумки. По-видимому это гораздо серьезнее, чем думают».
Для лечения императрицы активно применяют успокаивающий массаж. Александра Федоровна писала Николаю из Царского села: «Была массажистка, голова лучше, но все тело очень болит, влияет и погода... идет доктор, я должна остановиться, кончу позже».
В июле 1910 года царская семья, как и в 1908, уезжает в Наугейм, где изолированно живет в замке Фридберг. Как следует из письма царя к Марии Федоровне (11 ноября 1910 г.) Александру Федоровну в это время снова беспокоят «боли в спине и в ногах, а по временам и в сердце». Царская семья старалась не предавать огласке личные проблемы, в том числе и связанные со здоровьем, и поэтому оказывалась совершенно безоружной против великосветских сплетен.
Игорь Зимин писал, что о том, каково было психическое состояние императрицы, в действительности можно судить в основном по мемуарам. Никаких документов медицинского характера в архивном фонде личной канцелярии Александры Федоровны не обнаружено. При этом необходимо иметь в виду, что мемуаристика того периода в основном негативна по отношению к императрице. Со всей определенностью можно сказать, что проблемы, связанные с сердцем, продолжали сохраняться, но при этом нарастали и психологические нагрузки, связанные с периодическими кризисами в состоянии здоровья цесаревича Алексея.
Осень, проведенная в Спале в октябре 1912 года, тяжелейшим образом отразилась на физическом и душевном здоровье императрицы. Цесаревич Алексей был при смерти, и медики фактически заявили о своем бессилии. Но после вмешательства Григория Распутина (как искренне считала императрица) ребенка спасли, и она впервые за несколько недель позволила себе расслабиться после неимоверного напряжения. Император в письме к матери (20 октября 1912 г.) подчеркивал, что «Она лучше меня выдерживала это испытание».
Новое испытание для здоровья императрицы было связанно с празднованиями, посвященными 300-летию династии Романовых. Еще не оправившаяся от ужаса осени 1912 года в феврале 1913 она выглядела не лучшим образом. Бывший министр народного просвещения Иван Толстой записал в дневнике (21 февраля 1913 г.): «молодая императрица в кресле, в изможденной позе, вся красная, как пион, с почти сумашедшими глазами, а рядом с нею, сидя тоже на стуле, несомненно усталый наследник... Эта группа имела положительно трагический вид».
Кстати говоря, императрица курила как паровоз, хотя по фотографиям ведь и не скажешь! Борясь с сердечными недомоганиями, она пыталась забыть эту пагубную привычку. В апреле 1915 года в дневнике она писала, что принимает «массу железа, мышьяку, сердечных капель» и после этого чувствует себя «несколько бодрее». В августе 1915 в личном письме она оставила строки, что ее «пост состоит в том, что я не курю – я пощусь с самого начала войны и люблю ходить в церковь».
А может, не сердце?
Интересно, что, по мнению современных медиков, лечащий врач императрицы Евгений Боткин был убежден в первую очередь в истерии императрицы, на фоне которой развились различные психосоматические нарушения. При этом истерия в «чистом» виде встречается редко. Чаще ее симптомы соседствуют с клиникой, характерной для других неврозов – неврастении, ипохондрического невроза. К элементам неврастении как раз можно отнести неприятные ощущения в сердце, связанные с изменениями погоды, приступы сердцебиения и одышки, ощущение «распирания» в груди, хроническую бессонницу и то, что Александру постоянно бросало то в холод, то в жар (так называемая игра «вазомоторов», когда сужаются и расширяются мелкие сосуды). Она также плохо переносила резкие звуки и яркий свет.
Диагноз Боткина подтвердил и немецкий врач Тротте, не обнаруживший у императрицы серьезных изменений сердца. В свою очередь, он рекомендовал лечить нервную систему и изменить режим в сторону его активизации. Можно сказать, что она послушала доктора, и это тоже послужило своеобразным доказательством психосоматики.
Когда в 1914 началась Первая мировая война, она заставила Александру Федоровну отвлечься от личных проблем, в том числе и от проблем, связанных с состоянием ее здоровья. Большинство современников в один голос утверждают, что она стала гораздо более энергичной, ее внешний вид изменился в лучшую сторону. Она вплотную занялась решением государственных проблем, организацией санитарных поездов, сама с дочерями служила медицинской сестрой в лазаретах, за что попрекалась аристократической общественностью, ибо «горностаевая мантия шла императрице лучше, чем передник медсестры». Где же там больное сердце? Хотя ноги болели все так же.
К психосоматике можно отнести и то, как императрица вела себя при незнакомых людях. Крайне скромная и застенчивая, даже закрытая, что связано с трагическим детством, когда она от дифтерии потеряла мать и сестру, Александра Федоровна тушевалась на приемах, вечерах, балах и слыла дамой мрачной, угрюмой и даже злой, естественно, для тех, кто ее не знал хорошо.
Обед на природе
Дочь Петра Столыпина Мария Бок подчеркивает скованность Александры Федоровны в общении с малознакомыми людьми: «Красные пятна появились на ее щеках, и видно было, как она ищет тему, не находит ее, и отойти, поговорив лишь минуты две не хочет». О подобном же пишет в дневнике и посол Франции в России, тщательно собиравший информацию об императорской семье для написания биографии, Жорж Морис Палеолог. В июле 1914 года он записал: «Но вскоре ее улыбка становится судорожной, ее щеки покрываются пятнами. Каждую минуту она кусает себе губы ... До конца обеда, который продолжается долго, бедная женщина видимо борется с истерическим припадком». Через месяц, в августе 1914 г., он вновь фиксирует внешний облик царицы: «Она едва отвечает, но ее судорожная улыбка и странный блеск ее взгляда, пристального, магнетического, блистающего, обнаруживает ее внутренний восторг».
Политический деятель Михаил Родзянко, ставший одним из лидеров февральской революции 1917 года, пытался объективно разобраться в трагедии императрицы: «Причины такого ее душевного состояния объяснить, конечно, трудно. Было ли это последствием частого деторождения, упорной мысли о желании иметь наследника, когда у нее рождались все дочери, или крылось ли это настроение в самом ее душевном существе – определить я не берусь. Но факт ее болезненного мистического и склонного к вере в сверхъестественное настроения, даже к оккультному, - вне всякого сомнения». Он добавлял, что «по мнению врачей, в высшей степени нервная императрица страдала зачастую истерическими припадками, заставлявшими ее жестоко страдать, и Распутин применял в это время силу своего внушения и облегчал ее страдания... Явление чисто патологическое и больше ничего». Этим и правда можно объяснить странную привязанность императрицы к внезапно появившемуся в царском окружении Григорию.
Зимин рассказывает о еще одном свидетельстве самого Николая II, которое часто цитируется. Об этих словах, сказанных царем Петру Столыпину, мы узнаем из книги его дочери, то есть фактически через третьи руки. Бок передает слова отца: «Ничего сделать нельзя. Я каждый раз, как к этому представляется случай, предостерегаю государя. Но вот, что он мне недавно ответил: "Я с Вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше десять Распутиных, чем одна истерика императрицы". Конечно, все дело в этом. Императрица больна, серьезно больна».
Хотя не исключено, что это тоже слух, который активно распространялся в окружении Столыпина. Ибо еще один Алексей Бобринский, генеалог и один из создателей Киевской русской публичной библиотеки, в дневнике писал: «не так императрица Александра Федоровна больна, как говорят. Столыпину выгодно раздувать ее неспособность и болезни, благо неприятна ему. Правые теперь будут демонстративно выставлять императрицу, а то, в угоду, как оказывается, Столыпину, ее бойкотировали и замалчивали и заменяли Марией Федоровной».
Зимин заключает: можно утверждать, что «сумасшествия», о котором постоянно твердили недоброжелатели императрицы, не было. Были неизбежные стрессы, от которых не застрахован ни один человек. Многочисленные слухи, окружавшие императрицу, были следствием напряженной политической борьбы вокруг первых лиц Империи, и нужно признать, что психологическое давление на императорскую чету было эффективным и принесло политические дивиденды в феврале 1917 года.
Взято: med-history.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]