Украинцы-селяне под оккупацией.
---
"В центре села, под окнами школы немцы соорудили виселицу и согнали народ. Под барабанную дробь нудно вешали Володара Затулу 23 лет за кражу коровы у Забашт. Но никто не плакал, не жалел его, потому что в память сельчан не запало его человеческое слово.
В нашем селе мы про партизан ничего не слышали, только с 1943 года партизаны стали приходить за продовольствием и наложили на село контрибуцию. Контрибуцию село выплатило, все таки мы жили сытно.
Мы знали, что москали идут из обрывков разговоров взрослых. До нас мальцов никому не было дела, лишь бы не высовывались на улицу, где носились на мотоциклах немцы. Дед Хвыско на всякий случай за хатой рыл погреб с лазом.
Дед Устинко помер ночью, а утром в его хате устроили обыск, найденное оружие и боезапас полицаи выносили на улицу. Дом с телом сожгли. Только после этого случая сельчане добровольно сдали припасенное оружие. Вот так немцы сняли с Устинко все одежды и наружу перед народом высунулся старый дуралей тащивший домой все подряд, на всякий случай, про запас!
В село приехал немецкий офицер, из мужиков отобрал человек двадцать, четверых, отказавшихся служить расстрелял собственноручно, а остальных привезли из города в полицейской форме с оружием. Полицай Мосейчук младший сбежал к партизанам, немцы расстреляли его семью. Старшим назначили чужого(пришлого), первое время он жил в нашей хате. Я помню, как за столом он весело рассказывал нам, как ночью сбежала от него жена с ребенком.
За дровами мы ездили в лес. Вначале заготавливали в лесу, а потом привозили на телеге. Разрешали брать только сушняк, без ограничений. Бруевичи привезли из лесу дрова и неисправный автомат ППШ без патронов, немцы расстреляли всю семью. Мои сельчане всегда имели тягу к оружию, потому что в то время автомат можно было поменять на лошадь или корову.
В 1942 году, мы с братом обнаружили в леске целехонькую русскую пушку без снарядов. Брат рассказал кому следует о находке, в следующий наш приход ее на месте не оказалось.
У нас была корова и четыре козы, летом они паслись на пастбище, на зиму надо было заготовить им сена. Сенокосы располагались рядом с болотами. Косили брат и мама, я тогда был еще мал, но помогал, чем мог. Я ходил меж кошеным и некошеным и по-детски жалел траву. Партизан я не видел. Как-то на сенокосе, у нас партизаны украли обед, но одежду не тронули.
Жизнь в селе помрачнела, одна власть спешно бежала, другая не спешила войти в каждый дом, хозяин двора уже встал, чтобы перейти на подушевную сторону, но улицы еще не было. Были сельчане, которые хвалили немецкую власть, но были и те кто ратовал за москалей. Конфликты на этой почве не возникали, потому что тесно были переплетены родственными связями.
Мой брат Олексий четырнадцати лет нанялся в пастухи на хутор Москаленки, который находился в 3 километрах от села. На работу бегал из дому напрямки лугом и через речку. Однажды, Олексий шел на хутор и попал в немецкую облаву на партизан, домой его привезли сильно напуганным наши полицаи. Немцы на его глазах расстреляли шестерых партизан - все были чужаками.
Недалеко от станции партизаны пустили под откос железнодорожный состав, погибло много офицеров и солдат. На работы по захоронению погибших полицаи забрали моего брата. Олексию сразу выдали рабочие варежки, фляжку воды и лопату.
Через каждые два часа работы немцы давали час отдыха, кормили бутербродами и кофе, затачивали лопаты. За каждую выкопанную могилу немцы дали по три банки консервов, две пачки немецкого курева и десять марок за смену. Захоронение производили немецкие солдаты."
А. Шалудько. Кустанай. 1963 год.
"23 июня 1941 года моего мужа Петю и других наших хлопцев спешно забрали в Красную армию, чтоб фашисту не достались. Батько сказал, что Петро верткий должен обязательно вернуться живой.
Когда немцы въехали в село нам стало понятно, что эти надолго. В школе полицаи устроили контору, жителей и живность взяли на учет, каждой хате установили налог, продукты мы приносили в полицейскую контору. Каждый четверг из нашего села в город отправлялась телега груженная молоком, сливками, мясом, рыбой, хлебом.
Село стояло в стороне от дорог поэтому сами немцы бывали у нас редко. Зато полицаи ревностно выполняли порученную работу, ежедневно совершали обход 65 дворов, проверяли наличие жителей в каждом дворе, интересовались посторонними, осуществляли сбор оружия и боеприпасов на месте боев, собирали металлолом, помогали немцам разминировать поля и дороги, дежурили на железной дороге, охраняли мост. Перед отходом немцев полицаи озверели, пили самогон, избивали сельчан, насильничали, расстреляли старосту.
С востока днем и ночью слышалась артиллерийская канонада, красные в прах разгромили железнодорожную станцию, а в очередной четверг в город не выехала телега с продуктами - значит, совсем плохи дела у немцев.
В селе расположилась рота немецких солдат, за огородами рыли окопы, устанавливали орудия, три огромных танка с крестами спрятали под соломой. Наш дом приказали освободить, самой пришлось перебираться в погреб, а Ваню и Сему отправила к батьке.
Немцы на меня смотрели, некоторые прижав к стенке щупали, но не насильничали, хотя были среди них здоровенные. Я была обязана готовить им пищу, стирать и штопать белье, чистить обувь. Они любили ходить по дому на босу ногу, ели аккуратно, часто мылись в бане.
Скоро начались бои, красные три дня ходили на приступ, но немцы отбились. Вечером накануне волками зашли в дом, сели кушать, я им готовила и готовила, а они как с цепи сорвались ели и ели без сытости в глазах. Я тогда поняла это они жратвой свой страх глушили.
Утро началось с артобстрела, земля дрожала так, что в даже в нашем глубоком погребе плошку с фитилем пришлось держать в руках. Обстрел кончился, наступила тишина. Нестерпимо хотелось увидеть белый свет, но крышка погреба не поддавалась, пришлось топором крошить доски и загребать землю в погреб.
Вокруг тихо, шипел огонь от горящих построек, на месте моего дома лежал перевернутый танк. Я побежала к деткам, но на месте батькиной усадьбы ничего не осталось, даже косточек. По краю села прополз танк, постоял с минуту и двинулся дальше. Мои родители рассказали, что накануне к ним в село заехали четыре "Катюши" и не жалея снарядов залпами палили по нашему селу.
У солдата всегда в оправдание есть приказ и присяга, но жизни моих односельчан выше любой присяги, приказа, военной необходимости! Я дважды устанавливала памятник моим односельчанам, но власти его сносили, а меня решением суда выселили, так я оказалась на целине. И сейчас вижу сон - проснулась в своем доме, рядом спит Петя, а за окном батька с мамкой играют с Ваней и Семой."
Рыбакина Алеся. 1963 год.
"Апанасов брат у батьки Махно в знатных командирах полка ходил, но новая власть все ж назначила его в секретари. Власть не тронула его, правда иногда уполномоченные грозно поминали ему родство. Война с Гитлером началась внезапно, вокруг царила неразбериха.
Ночью мы закопали в логу документы, печати и казну и махнули вслед за отступающей Красной армией. Апанас захватил ружье и охотничью собачонку, я - комсомольский билет и ложку. Вперед посылали собаку, если впереди была опасность собака возвращалась тихо рыча.
Под Сарнами к нам приблудилась овца, ее мясом мы питались несколько дней. За Овручем под Текловкой повстречали пожарников с Коростеней, от них узнали, что фронт ушел далеко, продвигаться дальше было опасно, пришлось повернуть назад.
У Лопатичей мы с Апанасом поймали пьяного полицая, забрали винтовку, а самого привязали к дереву вверх ногами. На дороге Нетреба-Майдан убили шофера, а грузовую машину с медикаментами сховали на дальней деляне.
В лесу под Чабелем хоронили убитых в бою красноармейцев. Немцы Апанаса назначили старостой. В марте 1942 года, он попросил меня сопроводить партизан к грузовику с медикаментами.
В июле 1943 года немцы забрали Апанаса в комендатуру, а его семью расстреляли. После войны меня неоднократно допрашивали следователи, они упорно разыскивали "фашистского пособника" Апанаса Горькивченко, моего односельчанина с деревянной ногой, отправившегося догонять Красную армию."
Коваль П.Н. Челябинск. 1977 год.
"В конце июля 1941 года наше село было окружено, немецкие солдаты с металлическими пластинками на груди методично обыскивали дворы. В наш двор зашли трое. Маму, брата 6 лет, сестру 4 лет и меня 12 лет вывели во двор.
Обыскивали двор недолго, но два ящика мыла, ящик спичек, мешок соли и охотничье ружье с патронами "надежно" спрятанное мамой нашли, но реквизировали только ружье. Нас с документами сопроводили на регистрацию в комендатуру, она располагалась в доме сосланного Советами кулака Амоса Коника.
Полицаи в селе появились в сентябре 1941 года, жили при комендатуре. Немцы приезжали в село на заготовку мяса, масла, яиц. За пильняцким лесом немцы засеяли поля ромашкой, зверобоем и донником. Мы с мамой ходили туда на сборы, потому что немцы платили мукой. Полицаи принуждали нас ремонтировать дорогу до райцентра, к приходу наших ее привели в божеский вид.
Вокруг меня происходили события, ребята подрастали и женились, уходили в партизаны или к полицаям, Вольга Василюк вышла замуж за полицая Володара Терешко, партизаны и немцы воевали между собой, но для меня ход времени остановился, потому что у случившегося было военное лицо.
Соседка Анеля Василюк перестала навещать нас, мама по ночам сидела у темного окна, говорливая бабушка Богуся замолчала, сельчане погрузились в немоту, стараясь надежнее припрятать поглубже от всех душевное свое.
Быстро стерлось унижение оккупации, на свадьбе Богдана Корбута в 1954 году гости не смогли вспомнить примечательную подробность свадьбы Вольги Василюк - небесно-голубое платье невесты."
Яремич Астап. 1988 год.
https://www.proza.ru/2014/05/02/45
В нашем селе мы про партизан ничего не слышали, только с 1943 года партизаны стали приходить за продовольствием и наложили на село контрибуцию. Контрибуцию село выплатило, все таки мы жили сытно.
Мы знали, что москали идут из обрывков разговоров взрослых. До нас мальцов никому не было дела, лишь бы не высовывались на улицу, где носились на мотоциклах немцы. Дед Хвыско на всякий случай за хатой рыл погреб с лазом.
Дед Устинко помер ночью, а утром в его хате устроили обыск, найденное оружие и боезапас полицаи выносили на улицу. Дом с телом сожгли. Только после этого случая сельчане добровольно сдали припасенное оружие. Вот так немцы сняли с Устинко все одежды и наружу перед народом высунулся старый дуралей тащивший домой все подряд, на всякий случай, про запас!
В село приехал немецкий офицер, из мужиков отобрал человек двадцать, четверых, отказавшихся служить расстрелял собственноручно, а остальных привезли из города в полицейской форме с оружием. Полицай Мосейчук младший сбежал к партизанам, немцы расстреляли его семью. Старшим назначили чужого(пришлого), первое время он жил в нашей хате. Я помню, как за столом он весело рассказывал нам, как ночью сбежала от него жена с ребенком.
За дровами мы ездили в лес. Вначале заготавливали в лесу, а потом привозили на телеге. Разрешали брать только сушняк, без ограничений. Бруевичи привезли из лесу дрова и неисправный автомат ППШ без патронов, немцы расстреляли всю семью. Мои сельчане всегда имели тягу к оружию, потому что в то время автомат можно было поменять на лошадь или корову.
В 1942 году, мы с братом обнаружили в леске целехонькую русскую пушку без снарядов. Брат рассказал кому следует о находке, в следующий наш приход ее на месте не оказалось.
У нас была корова и четыре козы, летом они паслись на пастбище, на зиму надо было заготовить им сена. Сенокосы располагались рядом с болотами. Косили брат и мама, я тогда был еще мал, но помогал, чем мог. Я ходил меж кошеным и некошеным и по-детски жалел траву. Партизан я не видел. Как-то на сенокосе, у нас партизаны украли обед, но одежду не тронули.
Жизнь в селе помрачнела, одна власть спешно бежала, другая не спешила войти в каждый дом, хозяин двора уже встал, чтобы перейти на подушевную сторону, но улицы еще не было. Были сельчане, которые хвалили немецкую власть, но были и те кто ратовал за москалей. Конфликты на этой почве не возникали, потому что тесно были переплетены родственными связями.
Мой брат Олексий четырнадцати лет нанялся в пастухи на хутор Москаленки, который находился в 3 километрах от села. На работу бегал из дому напрямки лугом и через речку. Однажды, Олексий шел на хутор и попал в немецкую облаву на партизан, домой его привезли сильно напуганным наши полицаи. Немцы на его глазах расстреляли шестерых партизан - все были чужаками.
Недалеко от станции партизаны пустили под откос железнодорожный состав, погибло много офицеров и солдат. На работы по захоронению погибших полицаи забрали моего брата. Олексию сразу выдали рабочие варежки, фляжку воды и лопату.
Через каждые два часа работы немцы давали час отдыха, кормили бутербродами и кофе, затачивали лопаты. За каждую выкопанную могилу немцы дали по три банки консервов, две пачки немецкого курева и десять марок за смену. Захоронение производили немецкие солдаты."
А. Шалудько. Кустанай. 1963 год.
"23 июня 1941 года моего мужа Петю и других наших хлопцев спешно забрали в Красную армию, чтоб фашисту не достались. Батько сказал, что Петро верткий должен обязательно вернуться живой.
Когда немцы въехали в село нам стало понятно, что эти надолго. В школе полицаи устроили контору, жителей и живность взяли на учет, каждой хате установили налог, продукты мы приносили в полицейскую контору. Каждый четверг из нашего села в город отправлялась телега груженная молоком, сливками, мясом, рыбой, хлебом.
Село стояло в стороне от дорог поэтому сами немцы бывали у нас редко. Зато полицаи ревностно выполняли порученную работу, ежедневно совершали обход 65 дворов, проверяли наличие жителей в каждом дворе, интересовались посторонними, осуществляли сбор оружия и боеприпасов на месте боев, собирали металлолом, помогали немцам разминировать поля и дороги, дежурили на железной дороге, охраняли мост. Перед отходом немцев полицаи озверели, пили самогон, избивали сельчан, насильничали, расстреляли старосту.
С востока днем и ночью слышалась артиллерийская канонада, красные в прах разгромили железнодорожную станцию, а в очередной четверг в город не выехала телега с продуктами - значит, совсем плохи дела у немцев.
В селе расположилась рота немецких солдат, за огородами рыли окопы, устанавливали орудия, три огромных танка с крестами спрятали под соломой. Наш дом приказали освободить, самой пришлось перебираться в погреб, а Ваню и Сему отправила к батьке.
Немцы на меня смотрели, некоторые прижав к стенке щупали, но не насильничали, хотя были среди них здоровенные. Я была обязана готовить им пищу, стирать и штопать белье, чистить обувь. Они любили ходить по дому на босу ногу, ели аккуратно, часто мылись в бане.
Скоро начались бои, красные три дня ходили на приступ, но немцы отбились. Вечером накануне волками зашли в дом, сели кушать, я им готовила и готовила, а они как с цепи сорвались ели и ели без сытости в глазах. Я тогда поняла это они жратвой свой страх глушили.
Утро началось с артобстрела, земля дрожала так, что в даже в нашем глубоком погребе плошку с фитилем пришлось держать в руках. Обстрел кончился, наступила тишина. Нестерпимо хотелось увидеть белый свет, но крышка погреба не поддавалась, пришлось топором крошить доски и загребать землю в погреб.
Вокруг тихо, шипел огонь от горящих построек, на месте моего дома лежал перевернутый танк. Я побежала к деткам, но на месте батькиной усадьбы ничего не осталось, даже косточек. По краю села прополз танк, постоял с минуту и двинулся дальше. Мои родители рассказали, что накануне к ним в село заехали четыре "Катюши" и не жалея снарядов залпами палили по нашему селу.
У солдата всегда в оправдание есть приказ и присяга, но жизни моих односельчан выше любой присяги, приказа, военной необходимости! Я дважды устанавливала памятник моим односельчанам, но власти его сносили, а меня решением суда выселили, так я оказалась на целине. И сейчас вижу сон - проснулась в своем доме, рядом спит Петя, а за окном батька с мамкой играют с Ваней и Семой."
Рыбакина Алеся. 1963 год.
"Апанасов брат у батьки Махно в знатных командирах полка ходил, но новая власть все ж назначила его в секретари. Власть не тронула его, правда иногда уполномоченные грозно поминали ему родство. Война с Гитлером началась внезапно, вокруг царила неразбериха.
Ночью мы закопали в логу документы, печати и казну и махнули вслед за отступающей Красной армией. Апанас захватил ружье и охотничью собачонку, я - комсомольский билет и ложку. Вперед посылали собаку, если впереди была опасность собака возвращалась тихо рыча.
Под Сарнами к нам приблудилась овца, ее мясом мы питались несколько дней. За Овручем под Текловкой повстречали пожарников с Коростеней, от них узнали, что фронт ушел далеко, продвигаться дальше было опасно, пришлось повернуть назад.
У Лопатичей мы с Апанасом поймали пьяного полицая, забрали винтовку, а самого привязали к дереву вверх ногами. На дороге Нетреба-Майдан убили шофера, а грузовую машину с медикаментами сховали на дальней деляне.
В лесу под Чабелем хоронили убитых в бою красноармейцев. Немцы Апанаса назначили старостой. В марте 1942 года, он попросил меня сопроводить партизан к грузовику с медикаментами.
В июле 1943 года немцы забрали Апанаса в комендатуру, а его семью расстреляли. После войны меня неоднократно допрашивали следователи, они упорно разыскивали "фашистского пособника" Апанаса Горькивченко, моего односельчанина с деревянной ногой, отправившегося догонять Красную армию."
Коваль П.Н. Челябинск. 1977 год.
"В конце июля 1941 года наше село было окружено, немецкие солдаты с металлическими пластинками на груди методично обыскивали дворы. В наш двор зашли трое. Маму, брата 6 лет, сестру 4 лет и меня 12 лет вывели во двор.
Обыскивали двор недолго, но два ящика мыла, ящик спичек, мешок соли и охотничье ружье с патронами "надежно" спрятанное мамой нашли, но реквизировали только ружье. Нас с документами сопроводили на регистрацию в комендатуру, она располагалась в доме сосланного Советами кулака Амоса Коника.
Полицаи в селе появились в сентябре 1941 года, жили при комендатуре. Немцы приезжали в село на заготовку мяса, масла, яиц. За пильняцким лесом немцы засеяли поля ромашкой, зверобоем и донником. Мы с мамой ходили туда на сборы, потому что немцы платили мукой. Полицаи принуждали нас ремонтировать дорогу до райцентра, к приходу наших ее привели в божеский вид.
Вокруг меня происходили события, ребята подрастали и женились, уходили в партизаны или к полицаям, Вольга Василюк вышла замуж за полицая Володара Терешко, партизаны и немцы воевали между собой, но для меня ход времени остановился, потому что у случившегося было военное лицо.
Соседка Анеля Василюк перестала навещать нас, мама по ночам сидела у темного окна, говорливая бабушка Богуся замолчала, сельчане погрузились в немоту, стараясь надежнее припрятать поглубже от всех душевное свое.
Быстро стерлось унижение оккупации, на свадьбе Богдана Корбута в 1954 году гости не смогли вспомнить примечательную подробность свадьбы Вольги Василюк - небесно-голубое платье невесты."
Яремич Астап. 1988 год.
https://www.proza.ru/2014/05/02/45
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]