Субъективное мнение о настоящем и будущем охоты
---
Не скрою — не могу спокойно, без эмоций воспринимать статистику, характеризующую и сравнивающую состояние дел в охотничьем хозяйстве России и других странах мира. От этих цифр непроизвольно сжимаются челюсти, портится настроение и возникает наивное желание немедленно все исправить.
Сергей Владимирович Ястржембский..
Приведу такой пример: в России самая большая площадь охотничьих угодий (более 1 млрд. 600 млн. га), которая в 1,5 раза превышает этот показатель в США.
Но при этом суммарная численность диких животных в Штатах в 6 раз (!!!) превышает нашу.
А как вам такая параллель: в ФРГ и Франции ежегодно добывают примерно 1,5 млн. европейской косули и 700 тыс. кабана, в то время как в нашей стране число ЛЕГАЛЬНО добытых всех копытных не превышает и 200 тыс.
Ну, и наконец, самое «убийственное» для меня сравнение — если в крошечной Латвии (6 млн. га охотугодий) в год отстреливают 7 тыс. европейского благородного оленя, то на необъятных просторах отчизны только 5 тыс. оленей ВСЕХ подвидов!
Желание разобраться в причинах такого вопиющего дисбаланса, выяснить механизмы действия эффективных моделей управления дикой природой в других странах и стало главным мотивом, побудившим меня начать съемки большого фильма о природосберегающей охоте в мире.
Работа над лентой «Надежды выстрел» почти завершилась, однако нас «притормозил» коронавирус.
И, тем не менее, съемки прошли в 15 странах, часть материала в виде репортажей была показана на телеканале «Дикий» И уже сейчас я хотел бы поделиться с вами некоторыми своими наблюдениями и размышлениями.
Истории успеха: от геноцида к изобилию
«У нас слишком много диких животных, от диких свиней до лебедей, — сетовал недавно авторитетный американский журнал «Тайм». — Одних белохвостых оленей 30 млн. и их численность продолжает расти. Сегодня их популяция превышает ту, что была в эпоху, когда корабли Колумба переплыли голубой океан».
Но так было далеко не всегда. В истории Северной Америки и США случались критические моменты, когда выживание целых видов животных по вине человека висело буквально на волоске.
Именно так, на краю гибели, оказались, например, в конце 19 века североамериканские бизоны, которых целенаправленно уничтожали переселенцы и американская армия, стремясь лишить кормовой базы враждебных им команчей и апачей. И, если, по оценкам, в 1800 г. в Северной Америке обитало 40 миллионов бизонов, то в 1895 г. их оставалось меньше 1 тысячи!
На грани уничтожения — ради получения и продажи мяса — оказались также антилопа вилорог, большинство видов американских оленей и даже дикая утка!
Но государство и общество вовремя спохватились и остановили это безумие. Был введён многолетний запрет на отстрел этих животных и птиц, возникли первые национальные парки, запретили продажу мяса дичи (этот запрет действует и поныне), было ужесточено наказание за браконьерство.
Принципиально важно то, что усилия по сохранению дикой природы исходили прежде всего от охотников (никаких экологов и зоозащитников тогда не существовало) и их выдающегося лидера того времени президента США Тедди Рузвельта.
Всего за семь лет его правления в стране возникли 150 национальных лесных зон, 51 птичий заказчик, 5 национальных парков и несколько заказников для дичи. В 1887 г. по инициативе Тедди возникла одна из первых в ми ре природоохранных организаций охотников — Boon and Crockett Club.
Сегодняшние поколения американцев пожинают плоды этой экологической деятельности, которая успешно продолжается, но уже в иных формах. Популяции диких животных и птиц в США достигли таких величин, что общество забило тревогу, о чем и свидетельствует публикация в «Тайм».
Приведу лишь несколько цифр: численность белохвостого оленя составляет 30 млн.; утки — 44 млн.; марала (валити) — 1 млн. (в 1907 г. их оставалось всего 41 тыс.) ; дикой свиньи, барсука, бобра — по 5 млн.; дикой индейки 8 млн.; чёрного медведя — 450 тысяч!!
И это при том, что за минувшее столетие антропогенная нагрузка на дикую природу в США существенно возросла, т. к. население достигло 327 млн. человек.
Демографический взрыв североамериканской фауны породил для общества новые проблемы и вызовы. Так, ежегодно приблизительно 200 американцев погибают в 1,2 млн. (!!!) ДТП, вызванных столкновениями с дикими животными.
Ущерб, наносимый дикими свиньями в 48 из 50 штатов достигает 1,5 млрд.$ в год. Все чаще из-за опасного соседства с медведями временно закрываются школы, а для того, чтобы нейтрализовать оленей, освоившихся на гольфовых полях, вызывают охотников и полицию… Эх, как говорится, нам бы их проблемы!
У меня нет ни малейшего сомнения в том, что американская практичность и административная гибкость позволят им ликвидировать этот дисбаланс в отношениях между человеком и дикой природой.
Уверенность эта основывается на том, что именно американцы первыми поняли, что в рыночных условиях дикая природа является не только фетишем для поклонения, но и экономическим ресурсом нации (причем возобновляемым!), таким же, как природные ископаемые и сельхозпродукция, которыми надо уметь эффективно управлять.
Поэтому менеджирование дикой природой в США осуществляется при помощи как экологических, так и экономических критериев. И этот подход, на мой взгляд — единственно правильный в современном мире, даёт поразительные результаты.
Заслуга североамериканцев (канадцев также!) состоит в том, что они превратили охоту и рыбалку в могучую индустрию (производство товаров и услуг, занятость, налоги) отдыха и здорового образа жизни, используют их как способ управления процессами в дикой природе.
Так, в 2016 г. 40% американцев занимались тем или иным видом отдыха на дикой природе. Расходы охотников и рыбаков составили: 41,7 млрд.$ на экипировку; 30,9 млрд.$ на поездки; 7,8 млрд.$ на лицензии, членские взносы. При этом доходы только от охоты составили 26,6 млрд.$.
Добавим, что в США насчитывается 11,5 млн. охотников, из которых 25% приходится на лучников и 20% на женщин. И ещё один очень важный показатель.
Поскольку продажа дичи в стране запрещена (дикие животные — коллективная собственность всего народа), охотники обязаны на своих плечах выносить всю тушу с места добычи. Оставив себе небольшую часть мяса для собственных нужд, остальное они жертвуют на благотворительные цели малоимущим, в больницы, дома престарелых и т. д.
Так вот, только охотники на оленей ежегодно дарят людям в среднем 2,1 млн. фунтов мяса (больше 900 тонн!) А у нас, в России, к слову, такая благотворительность категорически запрещена!
Весьма солидно выглядят многие показатели и в ведущих странах Европы. В Евросоюзе насчитывается 6,7 млн. охотников, которые тратят ежегодно 16 млрд. евро. Охотничий сектор в ЕС обеспечивает более 102 тыс. рабочих мест.
Заслуживает внимания статистика и по отдельным странам. Так, в 2015 г. охотничье хозяйство Франции дало казне 3,6 млрд. евро и обеспечило 25800 рабочих мест; в Италии в отрасли занято 43 тыс. человек, а охотники тратят 3,26 млрд. евро; Великобритания ежегодно получает от охоты 3,3 млрд. евро, тратя из них около 300 млн. на сохранение окружающей среды.
Примеры всех этих стран убедительно показывают высокую эффективность использования охоты и любительской рыбалки как одного из важнейших способов управления дикой природы в современных условиях.
Североамериканцы и европейцы выучили урок: ключ к сохранению дикой природы и её биоразнообразия — в поиске (причем постоянном) баланса, подтверждённого наукой, между природой, дичью и человеком.
И успешно сосуществовать они могут в современном мире только на этой основе, так что для нас, россиян, далеко за примерами ходить на надо, были бы желание и политическая воля ими воспользоваться.
Таджикистан – учись, Россия!
Признаюсь: самым большим откровением во время съёмок фильма для меня стал пример не США и Европы, а… Таджикистана, который первым из бывших советских республик совершил феноменальный прорыв в плане понимания и применения современных механизмов природосберегающей охоты в интересах сохранения дикой природы.
Речь идёт о сбережении такого редкого (обитает только в 4 странах) представителя горной фауны, как мархур (винторогий козел).
В СССР мархур находился в Красной книге, которая, разумеется не могла защитить его от постепенного уничтожения. Популяция зверя неуклонно сокращалась под прессом местных браконьеров и чабанов, которые стреляли его на котёл.
В результате в момент развала Союза численность козерога составляла всего 300 животных. Вид как таковой оказался на грани исчезновения.
Инициативу спасения мархура взяла на себя семья Довлатхона, проживающая в горном селении на границе Таджикистана и Афганистана.
План был прост — взять в аренду 20 тыс. гектаров территории, на деле (а не через Красную книгу) закрыть охоту на зверя, покончить с браконьерством, увеличить популяцию и через какое-то время открыть квотированную трофейную охоту на мархура.
Как и следовало ожидать, эта здравая идея натолкнулась на непроходимую стену государственной бюрократии и окостеневшей науки, слепо верящей в «магическую» силу Красной книги.
Но тут помог случай — проект поддержал Президент Таджикистана, что вновь подтвердило одну аксиому: на всём постсоветском пространстве роль лидера в решении крупных задач имеет ключевое значение.
Опираясь на высокое покровительство, семья Довлатхона постепенно сама справилась с местными браконьерами, и вскоре проект принёс ожидаемый результат. Численность мархура достигла в стране 2500 особей, что позволило возобновить регулируемую охоту на него, сохраняя вид в Красной книге!
Сегодня государство ежегодно продает национальным аутфитерам 8-10 лицензий по стоимости 30 тыс.$. При этом на международном рынке лицензии расходятся как горячие пирожки за 130-140 тысяч $. Из полученных от охотников денег 35% идёт государству, 25% достаётся местной общине и 40% получает аутфитер.
Мельком отмечу, что не только мархур, но и популяции других популярных трофейных видов горных животных заметно выросли в Таджикистане за последние десятилетия.
Так, если в 1990 г. численность барана Марко поло на Памире составляла 10-12 тыс., то в наши дни она балансирует на уровне 26-28 тысяч. И это позволяет властям республики выделять в год порядка 100 лицензий для охоты на этого снежного барана.
Постепенно увеличивается популяция и бухарского уриала, которая достигла уже более 1500 особей. Первые шаги сделаны в стране по разведению барана Северцова.
Феномен Таджикистана ярко подтверждает то, о чем постоянно говорят поборники природоохранной (трофейной) охоты и то, что когда-то прекрасно сформулировал известный американский биолог и охотник Олдо Леопольд: если ресурсы дичи охранять и разумно использовать, они будут существовать вечно.
Золотой ключик
Одна из самых интересных сторон таджикского опыта лично для меня состояла в радикальной трансформации сознания (советского!) местной общины по отношению к браконьерскому отстрелу мархуров, чем селяне занимались испокон веков, даже не подозревая о том, что его «защищала» Красная книга.
Поначалу решение Довлатхона полностью закрыть охоту (в том числе на куропаток и кекликов) на несколько лет было встречено населением в штыки. Между егерями (как правило, бывшими браконьерами) и селянами происходили жесткие словесные стычки, не раз приводившие к рукопашным боям.
Но буквально за пару лет настроения в кишлаках изменились в пользу проекта Довлатхона. Почему? Всё очень просто: как и во многих других странах помог… материальный интерес, денежный фактор.
Как только начались квотированные охоты и первые тысячи сомони потекли в бюджет местной власти, население на собственной жизни ощутило все преимущества от сохранения мархура.
На средства, вырученные от охоты община Довлатхона осуществляет социальные программы, оплачивает дорогостоящее лечение селян, построила новые дома пострадавшим от разрушительного селя.
И теперь можно уже не сомневаться в судьбе мархура, который, надо полагать, вскоре покинет Красную книгу.
Таким образом Таджикистан первым на постсоветском пространстве доказал, что грамотное использование дикой природы с задействованием экономических стимулов непременно ведёт к изменению сознания местного населения, что в свою очередь становится решающим фактором в сохранении дикой природы и ее биоразнообразия. Браво Таджикистан!
Довлатхон и его семья не стали изобретать велосипед, а с подсказки зарубежных охотников, обратили внимание на успешный международный опыт сохранения дичи.
И наши съемки подтвердили универсальность и эффективность такого разумного использования дикой природы и ее обитателей независимо от климатических, социальных и культурных особенностей различных стран.
Материальная заинтересованность общины и ее членов в сохранении природы является главным условием выживания и развития любой популяции, самым эффективным барьером на пути мясного и коммерческого браконьерства.
Результаты работы этого стимула (вот он золотой ключик!) наши камеры фиксировали буквально повсюду: в Мозамбике, Намибии, Канаде, Пакистане, ЮАР.
Некоторые результаты этой модели постоянного разумного использования дикой природы при сохранении баланса интересов между людьми и дикими животными настолько поразительны, что упомяну о них хотя бы вкратце.
Так, 50 лет назад в ЮАР не было никакой охотничьей индустрии. В 1099 г. совокупная численность всех диких животных страны составляла 575 тысяч. Переход на современную модель сохранения и использования дикой природы в корне изменил ситуацию. ныне в частных охотничьих угодьях обитают 20 млн. диких животных и ещё 5 млн. — в национальных парках.
Охота (ведётся практически целый год), фототуризм, продажа животных на аукционах, реализация мясной продукции из дичи приносят ежегодно 2 млрд.$. При этом только на охоту приходится 730 млн.$.
И последнее — охота обеспечивает работой более 140 тыс. человек, еще 100 тысяч южноафриканцев заняты на фермах по разведению диких животных.
Не менее успешно развивается охотничья индустрия и в соседней Намибии. Наряду с успешно работающими частными охотничьими фермами намибийская модель опирается на общинное управление дикой природой. в собственности общин находится 20% национальной территории, на которой проживает порядка 240 тысяч жителей.
Так вот, как и в Таджикистане, намибийские общины доказали свою высокую заинтересованность в сохранении и разумном использовании дикой природы. Как результат — если в 1960 г. в Намибии насчитывалось около 500 тыс. диких животных, то сейчас их численность выросла до трех миллионов!
И противоположный пример, ставший уже, увы. хрестоматийным. В Кении, бывшей Мекке африканского сафари, воспетой в произведениях Э. Хемингуэя, в 1977 г. запретили охоту.
Это было сделано под давлением и при посулах международных организаций зелёных, обещавших стране «процветание» от перехода к новой модели управления природой с помощью нацпарков и фотосафари. Поддавшись уговорам «зелёных сирен», Кения с тех пор потеряла 90% диких животных и 80% лесов.
Эти примеры говорят только об одном: дикая природа и ее обитатели при нынешних автропогенных нагрузках не могут уже выжить сами по себе. Они выживают только там, где человек, опираясь на объективные знания науки, непосредственно ими занимается.
Если природа не используется человеком на разумной и постоянной основе (в том числе через неистощительную охоту), она обречена на угасание, а ее обитатели на исчезновение.
А не устарело ли само понятие «трофейной» охоты?
Написал этот подзаголовок и сам испугался от такой постановки вопроса. Но на самом деле здесь есть над чем задуматься. Об этом в той или иной плоскости уже открыто пишут международные ОХОТНИЧЬИ издания.
Размышляют и говорят вслух авторитетные профессиональные охотники и ученые, которые выступают на «нашей стороне» в дебатах с зоошизой.
Сам термин «трофейная охота» чем дальше, тем больше, увы, вызывает все большее непонимание, раздражение или даже ненависть у непосвященной аудитории.
Я не говорю о зоошизе и о радикалах от зелёных, а имею в виду огромную массу обычных людей, которые не понимают, зачем нужна охота вообще в современных условиях.
Конечно, у такого массового отторжения охоты есть свои объективные причины, о которых мы намерены рассказать в своём фильме. Но есть и субъективные факторы. Они мне более интересны.
И среди них, весьма немаловажный, это — упущения и ошибки самих охотников и прежде всего трофейщиков.
Охотничье движение в мире, и это общепризнанный факт, проморгало момент перелома в массовом общественном сознании, когда восприятие охоты и ее значения для сохранения дикой природы из позитивно-нейтрального стало трансформироваться в нейтрально-негативное и даже в агрессивно негативное.
И в немалой степени мы и наши предшественники в 60-80 гг. прошлого столетия способствовали этой смене общественных настроений. В чем мы просчитались?
Прежде всего, мы продолжали охотиться, действуя по принципу «собака лает, а караван идёт». Мы финансировали различные проекты по защите природы, дичеразведению и поддержке местного населения, полагая, что это само по себе является индульгенцией в глазах общественности.
Мы были и остаёмся уверенными в своей правоте (и это хорошо!), зная, что то, что мы делаем идёт на пользу природе и дичи.
Но разве мы делились нашим знанием с обществом, знакомили его с огромным количеством больших и малых дел охотников для сохранения дикой природы? Увы, нет.
Мы, если хотите, уподобились богеме, уютно укрывшейся в «башне из слоновой кости», не обращая внимания на то, что весь общественный ландшафт радикально меняется не в нашу пользу.
Мы забыли о том, что в информационном пространстве не существует вакуума. Если вы не информируете, не объясняете, не полемизируете сами, то всегда найдутся противоположные, враждебные силы, которые используют ваше молчание или неумение донести вашу правду до общества в ущерб вашим интересам и целям.
При этом такие международные клубы трофейных охотников, как SCI или Ovis и их национальные клоны до недавнего времени всячески подогревали и стимулировали погоню за трофеями, ставя на первый план, скажем, их размеры, а не возраст, например, добычи.
Особняком стоят фотографии наших трофеев (разумеется, я также «грешен»), которые мы размещаем в социальных сетях и которые вызывают бурю негативных эмоций со стороны тех, кто ничего не знает о том, ЧТО стоит за нашим увлечением.
Несведущая и обманутая зоошизой публика видят в этих снимках только смакование убийства.
Сошлюсь к примеру на мнение такого авторитетного профессионального охотника, как Наташа Иллум Берг, интервью с которой мы записали в Аруше (Танзания). «Conservations hunters (охотники, сохраняющие дикую природу), — считает она, не должны фотографироваться с убитыми зверями, мы должны показывать то, насколько мы близки к природе и как это важно».
Думаю, сейчас многие мои товарищи по трофейной охоте воспримут сказанное в штыки. Да и я сам, продолжая участвовать в трофейных программах, упомянутых выше клубов, не смогу отказаться сразу от подобного рода фотографий.
Но пишу я эти строки для того, чтобы разбудить наше сообщество, побудить его действовать вне нашей «тусовки», достучаться до каждого, кто хочет, чтобы наши дети и внуки смогли насладиться после нас великим таинством охоты.
Нет никакого смысла жертвовать культурными, экономическими, экологическими и многими другими преимуществами, которые несёт в себе природосберегающая охота ради всего лишь одного термина, которое само время сделало анахронизмом.
Так получилось, что именно от нынешнего поколения охотников зависит, сохранится или нет на нашей планете охота — это массовое увлечение и великое историческое достояние человечества. чтобы защитить охоту надо было начать действовать, образно говоря «позавчера».
Но, уверен, еще не поздно изменить общественное настроение в нашу пользу. Для этого надо действовать. В противном случае не спрашивайте, «по ком звонит колокол».
Автор: Сергей Ястржембский
Сергей Владимирович Ястржембский..
Приведу такой пример: в России самая большая площадь охотничьих угодий (более 1 млрд. 600 млн. га), которая в 1,5 раза превышает этот показатель в США.
Но при этом суммарная численность диких животных в Штатах в 6 раз (!!!) превышает нашу.
А как вам такая параллель: в ФРГ и Франции ежегодно добывают примерно 1,5 млн. европейской косули и 700 тыс. кабана, в то время как в нашей стране число ЛЕГАЛЬНО добытых всех копытных не превышает и 200 тыс.
Ну, и наконец, самое «убийственное» для меня сравнение — если в крошечной Латвии (6 млн. га охотугодий) в год отстреливают 7 тыс. европейского благородного оленя, то на необъятных просторах отчизны только 5 тыс. оленей ВСЕХ подвидов!
Желание разобраться в причинах такого вопиющего дисбаланса, выяснить механизмы действия эффективных моделей управления дикой природой в других странах и стало главным мотивом, побудившим меня начать съемки большого фильма о природосберегающей охоте в мире.
Работа над лентой «Надежды выстрел» почти завершилась, однако нас «притормозил» коронавирус.
И, тем не менее, съемки прошли в 15 странах, часть материала в виде репортажей была показана на телеканале «Дикий» И уже сейчас я хотел бы поделиться с вами некоторыми своими наблюдениями и размышлениями.
Истории успеха: от геноцида к изобилию
«У нас слишком много диких животных, от диких свиней до лебедей, — сетовал недавно авторитетный американский журнал «Тайм». — Одних белохвостых оленей 30 млн. и их численность продолжает расти. Сегодня их популяция превышает ту, что была в эпоху, когда корабли Колумба переплыли голубой океан».
Но так было далеко не всегда. В истории Северной Америки и США случались критические моменты, когда выживание целых видов животных по вине человека висело буквально на волоске.
Именно так, на краю гибели, оказались, например, в конце 19 века североамериканские бизоны, которых целенаправленно уничтожали переселенцы и американская армия, стремясь лишить кормовой базы враждебных им команчей и апачей. И, если, по оценкам, в 1800 г. в Северной Америке обитало 40 миллионов бизонов, то в 1895 г. их оставалось меньше 1 тысячи!
На грани уничтожения — ради получения и продажи мяса — оказались также антилопа вилорог, большинство видов американских оленей и даже дикая утка!
Но государство и общество вовремя спохватились и остановили это безумие. Был введён многолетний запрет на отстрел этих животных и птиц, возникли первые национальные парки, запретили продажу мяса дичи (этот запрет действует и поныне), было ужесточено наказание за браконьерство.
Принципиально важно то, что усилия по сохранению дикой природы исходили прежде всего от охотников (никаких экологов и зоозащитников тогда не существовало) и их выдающегося лидера того времени президента США Тедди Рузвельта.
Всего за семь лет его правления в стране возникли 150 национальных лесных зон, 51 птичий заказчик, 5 национальных парков и несколько заказников для дичи. В 1887 г. по инициативе Тедди возникла одна из первых в ми ре природоохранных организаций охотников — Boon and Crockett Club.
Сегодняшние поколения американцев пожинают плоды этой экологической деятельности, которая успешно продолжается, но уже в иных формах. Популяции диких животных и птиц в США достигли таких величин, что общество забило тревогу, о чем и свидетельствует публикация в «Тайм».
Приведу лишь несколько цифр: численность белохвостого оленя составляет 30 млн.; утки — 44 млн.; марала (валити) — 1 млн. (в 1907 г. их оставалось всего 41 тыс.) ; дикой свиньи, барсука, бобра — по 5 млн.; дикой индейки 8 млн.; чёрного медведя — 450 тысяч!!
И это при том, что за минувшее столетие антропогенная нагрузка на дикую природу в США существенно возросла, т. к. население достигло 327 млн. человек.
Демографический взрыв североамериканской фауны породил для общества новые проблемы и вызовы. Так, ежегодно приблизительно 200 американцев погибают в 1,2 млн. (!!!) ДТП, вызванных столкновениями с дикими животными.
Ущерб, наносимый дикими свиньями в 48 из 50 штатов достигает 1,5 млрд.$ в год. Все чаще из-за опасного соседства с медведями временно закрываются школы, а для того, чтобы нейтрализовать оленей, освоившихся на гольфовых полях, вызывают охотников и полицию… Эх, как говорится, нам бы их проблемы!
У меня нет ни малейшего сомнения в том, что американская практичность и административная гибкость позволят им ликвидировать этот дисбаланс в отношениях между человеком и дикой природой.
Уверенность эта основывается на том, что именно американцы первыми поняли, что в рыночных условиях дикая природа является не только фетишем для поклонения, но и экономическим ресурсом нации (причем возобновляемым!), таким же, как природные ископаемые и сельхозпродукция, которыми надо уметь эффективно управлять.
Поэтому менеджирование дикой природой в США осуществляется при помощи как экологических, так и экономических критериев. И этот подход, на мой взгляд — единственно правильный в современном мире, даёт поразительные результаты.
Заслуга североамериканцев (канадцев также!) состоит в том, что они превратили охоту и рыбалку в могучую индустрию (производство товаров и услуг, занятость, налоги) отдыха и здорового образа жизни, используют их как способ управления процессами в дикой природе.
Так, в 2016 г. 40% американцев занимались тем или иным видом отдыха на дикой природе. Расходы охотников и рыбаков составили: 41,7 млрд.$ на экипировку; 30,9 млрд.$ на поездки; 7,8 млрд.$ на лицензии, членские взносы. При этом доходы только от охоты составили 26,6 млрд.$.
Добавим, что в США насчитывается 11,5 млн. охотников, из которых 25% приходится на лучников и 20% на женщин. И ещё один очень важный показатель.
Поскольку продажа дичи в стране запрещена (дикие животные — коллективная собственность всего народа), охотники обязаны на своих плечах выносить всю тушу с места добычи. Оставив себе небольшую часть мяса для собственных нужд, остальное они жертвуют на благотворительные цели малоимущим, в больницы, дома престарелых и т. д.
Так вот, только охотники на оленей ежегодно дарят людям в среднем 2,1 млн. фунтов мяса (больше 900 тонн!) А у нас, в России, к слову, такая благотворительность категорически запрещена!
Весьма солидно выглядят многие показатели и в ведущих странах Европы. В Евросоюзе насчитывается 6,7 млн. охотников, которые тратят ежегодно 16 млрд. евро. Охотничий сектор в ЕС обеспечивает более 102 тыс. рабочих мест.
Заслуживает внимания статистика и по отдельным странам. Так, в 2015 г. охотничье хозяйство Франции дало казне 3,6 млрд. евро и обеспечило 25800 рабочих мест; в Италии в отрасли занято 43 тыс. человек, а охотники тратят 3,26 млрд. евро; Великобритания ежегодно получает от охоты 3,3 млрд. евро, тратя из них около 300 млн. на сохранение окружающей среды.
Примеры всех этих стран убедительно показывают высокую эффективность использования охоты и любительской рыбалки как одного из важнейших способов управления дикой природы в современных условиях.
Североамериканцы и европейцы выучили урок: ключ к сохранению дикой природы и её биоразнообразия — в поиске (причем постоянном) баланса, подтверждённого наукой, между природой, дичью и человеком.
И успешно сосуществовать они могут в современном мире только на этой основе, так что для нас, россиян, далеко за примерами ходить на надо, были бы желание и политическая воля ими воспользоваться.
Таджикистан – учись, Россия!
Признаюсь: самым большим откровением во время съёмок фильма для меня стал пример не США и Европы, а… Таджикистана, который первым из бывших советских республик совершил феноменальный прорыв в плане понимания и применения современных механизмов природосберегающей охоты в интересах сохранения дикой природы.
Речь идёт о сбережении такого редкого (обитает только в 4 странах) представителя горной фауны, как мархур (винторогий козел).
В СССР мархур находился в Красной книге, которая, разумеется не могла защитить его от постепенного уничтожения. Популяция зверя неуклонно сокращалась под прессом местных браконьеров и чабанов, которые стреляли его на котёл.
В результате в момент развала Союза численность козерога составляла всего 300 животных. Вид как таковой оказался на грани исчезновения.
Инициативу спасения мархура взяла на себя семья Довлатхона, проживающая в горном селении на границе Таджикистана и Афганистана.
План был прост — взять в аренду 20 тыс. гектаров территории, на деле (а не через Красную книгу) закрыть охоту на зверя, покончить с браконьерством, увеличить популяцию и через какое-то время открыть квотированную трофейную охоту на мархура.
Как и следовало ожидать, эта здравая идея натолкнулась на непроходимую стену государственной бюрократии и окостеневшей науки, слепо верящей в «магическую» силу Красной книги.
Но тут помог случай — проект поддержал Президент Таджикистана, что вновь подтвердило одну аксиому: на всём постсоветском пространстве роль лидера в решении крупных задач имеет ключевое значение.
Опираясь на высокое покровительство, семья Довлатхона постепенно сама справилась с местными браконьерами, и вскоре проект принёс ожидаемый результат. Численность мархура достигла в стране 2500 особей, что позволило возобновить регулируемую охоту на него, сохраняя вид в Красной книге!
Сегодня государство ежегодно продает национальным аутфитерам 8-10 лицензий по стоимости 30 тыс.$. При этом на международном рынке лицензии расходятся как горячие пирожки за 130-140 тысяч $. Из полученных от охотников денег 35% идёт государству, 25% достаётся местной общине и 40% получает аутфитер.
Мельком отмечу, что не только мархур, но и популяции других популярных трофейных видов горных животных заметно выросли в Таджикистане за последние десятилетия.
Так, если в 1990 г. численность барана Марко поло на Памире составляла 10-12 тыс., то в наши дни она балансирует на уровне 26-28 тысяч. И это позволяет властям республики выделять в год порядка 100 лицензий для охоты на этого снежного барана.
Постепенно увеличивается популяция и бухарского уриала, которая достигла уже более 1500 особей. Первые шаги сделаны в стране по разведению барана Северцова.
Феномен Таджикистана ярко подтверждает то, о чем постоянно говорят поборники природоохранной (трофейной) охоты и то, что когда-то прекрасно сформулировал известный американский биолог и охотник Олдо Леопольд: если ресурсы дичи охранять и разумно использовать, они будут существовать вечно.
Золотой ключик
Одна из самых интересных сторон таджикского опыта лично для меня состояла в радикальной трансформации сознания (советского!) местной общины по отношению к браконьерскому отстрелу мархуров, чем селяне занимались испокон веков, даже не подозревая о том, что его «защищала» Красная книга.
Поначалу решение Довлатхона полностью закрыть охоту (в том числе на куропаток и кекликов) на несколько лет было встречено населением в штыки. Между егерями (как правило, бывшими браконьерами) и селянами происходили жесткие словесные стычки, не раз приводившие к рукопашным боям.
Но буквально за пару лет настроения в кишлаках изменились в пользу проекта Довлатхона. Почему? Всё очень просто: как и во многих других странах помог… материальный интерес, денежный фактор.
Как только начались квотированные охоты и первые тысячи сомони потекли в бюджет местной власти, население на собственной жизни ощутило все преимущества от сохранения мархура.
На средства, вырученные от охоты община Довлатхона осуществляет социальные программы, оплачивает дорогостоящее лечение селян, построила новые дома пострадавшим от разрушительного селя.
И теперь можно уже не сомневаться в судьбе мархура, который, надо полагать, вскоре покинет Красную книгу.
Таким образом Таджикистан первым на постсоветском пространстве доказал, что грамотное использование дикой природы с задействованием экономических стимулов непременно ведёт к изменению сознания местного населения, что в свою очередь становится решающим фактором в сохранении дикой природы и ее биоразнообразия. Браво Таджикистан!
Довлатхон и его семья не стали изобретать велосипед, а с подсказки зарубежных охотников, обратили внимание на успешный международный опыт сохранения дичи.
И наши съемки подтвердили универсальность и эффективность такого разумного использования дикой природы и ее обитателей независимо от климатических, социальных и культурных особенностей различных стран.
Материальная заинтересованность общины и ее членов в сохранении природы является главным условием выживания и развития любой популяции, самым эффективным барьером на пути мясного и коммерческого браконьерства.
Результаты работы этого стимула (вот он золотой ключик!) наши камеры фиксировали буквально повсюду: в Мозамбике, Намибии, Канаде, Пакистане, ЮАР.
Некоторые результаты этой модели постоянного разумного использования дикой природы при сохранении баланса интересов между людьми и дикими животными настолько поразительны, что упомяну о них хотя бы вкратце.
Так, 50 лет назад в ЮАР не было никакой охотничьей индустрии. В 1099 г. совокупная численность всех диких животных страны составляла 575 тысяч. Переход на современную модель сохранения и использования дикой природы в корне изменил ситуацию. ныне в частных охотничьих угодьях обитают 20 млн. диких животных и ещё 5 млн. — в национальных парках.
Охота (ведётся практически целый год), фототуризм, продажа животных на аукционах, реализация мясной продукции из дичи приносят ежегодно 2 млрд.$. При этом только на охоту приходится 730 млн.$.
И последнее — охота обеспечивает работой более 140 тыс. человек, еще 100 тысяч южноафриканцев заняты на фермах по разведению диких животных.
Не менее успешно развивается охотничья индустрия и в соседней Намибии. Наряду с успешно работающими частными охотничьими фермами намибийская модель опирается на общинное управление дикой природой. в собственности общин находится 20% национальной территории, на которой проживает порядка 240 тысяч жителей.
Так вот, как и в Таджикистане, намибийские общины доказали свою высокую заинтересованность в сохранении и разумном использовании дикой природы. Как результат — если в 1960 г. в Намибии насчитывалось около 500 тыс. диких животных, то сейчас их численность выросла до трех миллионов!
И противоположный пример, ставший уже, увы. хрестоматийным. В Кении, бывшей Мекке африканского сафари, воспетой в произведениях Э. Хемингуэя, в 1977 г. запретили охоту.
Это было сделано под давлением и при посулах международных организаций зелёных, обещавших стране «процветание» от перехода к новой модели управления природой с помощью нацпарков и фотосафари. Поддавшись уговорам «зелёных сирен», Кения с тех пор потеряла 90% диких животных и 80% лесов.
Эти примеры говорят только об одном: дикая природа и ее обитатели при нынешних автропогенных нагрузках не могут уже выжить сами по себе. Они выживают только там, где человек, опираясь на объективные знания науки, непосредственно ими занимается.
Если природа не используется человеком на разумной и постоянной основе (в том числе через неистощительную охоту), она обречена на угасание, а ее обитатели на исчезновение.
А не устарело ли само понятие «трофейной» охоты?
Написал этот подзаголовок и сам испугался от такой постановки вопроса. Но на самом деле здесь есть над чем задуматься. Об этом в той или иной плоскости уже открыто пишут международные ОХОТНИЧЬИ издания.
Размышляют и говорят вслух авторитетные профессиональные охотники и ученые, которые выступают на «нашей стороне» в дебатах с зоошизой.
Сам термин «трофейная охота» чем дальше, тем больше, увы, вызывает все большее непонимание, раздражение или даже ненависть у непосвященной аудитории.
Я не говорю о зоошизе и о радикалах от зелёных, а имею в виду огромную массу обычных людей, которые не понимают, зачем нужна охота вообще в современных условиях.
Конечно, у такого массового отторжения охоты есть свои объективные причины, о которых мы намерены рассказать в своём фильме. Но есть и субъективные факторы. Они мне более интересны.
И среди них, весьма немаловажный, это — упущения и ошибки самих охотников и прежде всего трофейщиков.
Охотничье движение в мире, и это общепризнанный факт, проморгало момент перелома в массовом общественном сознании, когда восприятие охоты и ее значения для сохранения дикой природы из позитивно-нейтрального стало трансформироваться в нейтрально-негативное и даже в агрессивно негативное.
И в немалой степени мы и наши предшественники в 60-80 гг. прошлого столетия способствовали этой смене общественных настроений. В чем мы просчитались?
Прежде всего, мы продолжали охотиться, действуя по принципу «собака лает, а караван идёт». Мы финансировали различные проекты по защите природы, дичеразведению и поддержке местного населения, полагая, что это само по себе является индульгенцией в глазах общественности.
Мы были и остаёмся уверенными в своей правоте (и это хорошо!), зная, что то, что мы делаем идёт на пользу природе и дичи.
Но разве мы делились нашим знанием с обществом, знакомили его с огромным количеством больших и малых дел охотников для сохранения дикой природы? Увы, нет.
Мы, если хотите, уподобились богеме, уютно укрывшейся в «башне из слоновой кости», не обращая внимания на то, что весь общественный ландшафт радикально меняется не в нашу пользу.
Мы забыли о том, что в информационном пространстве не существует вакуума. Если вы не информируете, не объясняете, не полемизируете сами, то всегда найдутся противоположные, враждебные силы, которые используют ваше молчание или неумение донести вашу правду до общества в ущерб вашим интересам и целям.
При этом такие международные клубы трофейных охотников, как SCI или Ovis и их национальные клоны до недавнего времени всячески подогревали и стимулировали погоню за трофеями, ставя на первый план, скажем, их размеры, а не возраст, например, добычи.
Особняком стоят фотографии наших трофеев (разумеется, я также «грешен»), которые мы размещаем в социальных сетях и которые вызывают бурю негативных эмоций со стороны тех, кто ничего не знает о том, ЧТО стоит за нашим увлечением.
Несведущая и обманутая зоошизой публика видят в этих снимках только смакование убийства.
Сошлюсь к примеру на мнение такого авторитетного профессионального охотника, как Наташа Иллум Берг, интервью с которой мы записали в Аруше (Танзания). «Conservations hunters (охотники, сохраняющие дикую природу), — считает она, не должны фотографироваться с убитыми зверями, мы должны показывать то, насколько мы близки к природе и как это важно».
Думаю, сейчас многие мои товарищи по трофейной охоте воспримут сказанное в штыки. Да и я сам, продолжая участвовать в трофейных программах, упомянутых выше клубов, не смогу отказаться сразу от подобного рода фотографий.
Но пишу я эти строки для того, чтобы разбудить наше сообщество, побудить его действовать вне нашей «тусовки», достучаться до каждого, кто хочет, чтобы наши дети и внуки смогли насладиться после нас великим таинством охоты.
Нет никакого смысла жертвовать культурными, экономическими, экологическими и многими другими преимуществами, которые несёт в себе природосберегающая охота ради всего лишь одного термина, которое само время сделало анахронизмом.
Так получилось, что именно от нынешнего поколения охотников зависит, сохранится или нет на нашей планете охота — это массовое увлечение и великое историческое достояние человечества. чтобы защитить охоту надо было начать действовать, образно говоря «позавчера».
Но, уверен, еще не поздно изменить общественное настроение в нашу пользу. Для этого надо действовать. В противном случае не спрашивайте, «по ком звонит колокол».
Автор: Сергей Ястржембский
Источник: labuda.blog
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]