Должны ли танкисты командовать флотом и авиацией
---
Александр Тимохин
В нашей стране была сделана попытка «родиться обратно» и де-факто «вернуть» военное управление в поздние двадцатые годы ХХ века. В итоге подчиненность авиации и моряков командующим из пехоты и танковых войск ни к чему хорошему не привела.
Когда-то давно в большинстве стран мира были относительно независимыми видами вооруженных сил только флот и армия. ВВС же независимым видом вооруженных сил не являлись и входили в состав армии. Так, всю Великую Отечественную войну советская авиация входила в ВВС Рабоче-крестьянской Красной Армии, а американская – в Воздушный корпус армии США.
В некоторых странах такая же картина была и с флотом. В том же СССР в первые после Гражданской войны годы флот назывался Военно-морскими силами Рабоче-крестьянской Красной Армии – ВМС РККА. И только перед войной получил отдельную административную структуру – Наркомат ВМФ. И отдельный штаб – Главный морской штаб, ГМШ. Но сами флоты всю войну подчинялись командованию «соседних» фронтов, что имело массу негативных последствий.
Впоследствии, однако, усложнение воздушной войны и войны на море потребовало придать и военно-воздушным силам, и военно-морскому флоту статус независимых видов вооруженных сил. Такое разделение стало общемировым явлением, ведь оружие, тактика и техника морской войны изменились для всех стран одинаково сильно. СССР и постсоветская Россия исключениями не были.
Однако совсем недавно в нашей стране была сделана попытка «родиться обратно» и де-факто «вернуть» военное управление в поздние двадцатые годы ХХ века.
То, что система военных округов, созданная еще в XIX веке, устарела, было понятно давно. Опыт американцев, постоянно где-то с кем-то воюющих, показывал, что с управлением крупной межвидовой группировкой войск и сил вполне справляется специально созданная для таких задач командно-штабная структура.
Возникла логичная идея отказаться от идеи округа, передав командование силами и средствами на театрах военных действий специально подготовленным структурам – Оперативно-стратегическим командованиям (ОСК), способным «состыковать» действия как наземных войск, так и авиации и флота.
При этом это были чисто командные структуры, без административной составляющей, способной завалить бумажной работой любой штаб. И для них не подразумевалось жестко заданного перечня войсковых соединений в подчинении, состав выделенных ОСК сил и средств должен был зависеть от задачи. Автором этой идеи в Вооруженных силах России был генерал армии, тогдашний начальник Генерального штаба ВС РФ Юрий Балуевский. Именно он сформулировал идею ОСК применительно к ВС РФ и именно под его руководством прошли первые учения по боевому применению межвидовых группировок.
Увы – неудачные. Но не потому, что идея плохая. Как раз наоборот, позже она блестяще была реализована в Сирии, где командование операцией осуществляет подобная структура. Провал произошел, во-первых, из-за несовершенства средств связи, а, во-вторых, из-за неготовности командного состава ВС РФ работать по-новому.
К сожалению, вскоре на карьере Балуевского был поставлен крест. Серия интриг со стороны командного состава, незаинтересованного в переменах, привела к его отставке. Идея не была реализована.
Балуевского сменил генерал Николай Макаров, имевший меньший, чем Балуевский, опыт штабной работы (хотя больший командный опыт) и не имевший опыта службы в оперативных отделах. Макаров на словах поддержал создание ОСК, но подошел к этому вопросу совершенно по-своему.
Балуевский видел в военных округах устаревшие монструозные командные структуры. Макаров переименовал округа в ОСК и оставил их «как есть», попутно загрузив дополнительными административными функциями. Из плана Балуевского в принципе не следовало то, что ОСК должно обязательно управляться армейским генералом – в теории, если бы основные задачи стояли бы в воздухе, то это мог бы быть и летчик, а если на море, то и моряк. Макаров усилил влияние и власть выходцев из Сухопутных войск сверх всякой меры. Балуевский считал, что ОСК может оперировать различными по составу межвидовыми группировками. Макаров совершил деяние, которое еще не получило должной оценки.
Вместо обеспечения возможности передать ОСК любые наличные силы, если в этом есть необходимость, Макаров посчитал нужным подчинить штабам округов все географически близкие части, соединения и объединения ВВС и ВМФ. Командование этими видами ВС, по его плану, должно было остаться ответственным за закупки военной техники и выполнение других административных задач, а военное управление должно было уйти под «цепочку» Генштаб – округа.
Такой подход нашел понимание у тогдашнего министра обороны А.Э. Сердюкова, которому все это было презентовано как сокращение избыточных командных структур. Сердюков, не особо компетентный в вопросах военного управления, но заинтересованный в снижении расходов, согласился. «Реформа Макарова» стартовала. Так родилось явление, получившее у некоторых флотских офицеров название «большая зеленая гусеница». Иначе говоря, «атака армейцев», процесс постановки под контроль армейских командных структур и выходцев из Сухопутных войск других видов вооруженных сил – как флота, так и военной авиации.
У перехода флотов и частей ВВС «под пехоту» было одно занятное исключение. Если везде статус оперативно-стратегических командований получили военные округа, то на северо-западе России таковым стал Северный флот. Фактически флот стал округом, которому, помимо флотских частей и соединений, оказались подчиненными и, например, мотострелковые «арктические» бригады 14-го корпуса. Структура этого «командования» строилась долго и мучительно, но в итоге все командные «цепочки» были окончательно сформированы.
Война на море имеет в значительной степени другую природу, нежели война на суше. Так, на море нет и не может быть позиций, которые надо удерживать. На море любая операция – хоть оборонительная, хоть наступательная – на тактическом уровне выполняется только наступательными методами. Корабль может только атаковать, он не может стрелять из окопа с места.
Кроме того, в любой корабельной группе могут оказаться конструктивно разные корабли с разными возможностями, и эта разница должна учитываться в планировании боев и операций. У армейцев с их примерно одинаковыми по возможностям танками и пушками ничего такого учитывать не надо.
Другое значение имеет вопрос потерь. Любой квалифицированный матрос – это специалист, которого, как правило, надо долго обучать. Пехотинца, если прижмет, можно подготовить за месяц. Гидроакустика нельзя.
Аналогично с техникой. Разбитый батальон можно отвести в тыл, пополнить солдатами из тыловых частей, вернуть в строй легкораненых, подбитую технику отремонтировать – и отчасти боеготовность восстановлена. Корабль же теряется до конца войны. И потом понадобится время, чтобы его построить.
Цена ошибки на море другая – так, ошибка в классификации целей может привести к «отправке» всего ракетного залпа корабельного соединения на ложные цели. Перезарядить пусковые установки ракет в море нельзя. До домашних баз может быть далеко, а противник – рядом. Так, не вникавший в военно-морские вопросы человек будет удивлен тому, что база флота – обычно самое опасное место для боевого корабля, а самое безопасное – открытое море, даже если оно кишит кораблями и подлодками противника.
Подобные примеры можно приводить бесконечно. Море – другая среда, и те закономерности, которые мы, жители суши, считаем правильными на инстинктивном уровне, там не работают. Например, на суше «глубже зароешься, дольше проживешь», а на море чем глубже подлодка, тем с большего расстояния ее могут засечь противолодочные силы противника – скорость звука растет с глубиной. И так во всем – вплоть до медицины. Вряд ли кто-то из врачей «на земле» увидит так называемый палубный перелом, получаемый при резкой деформации палубы под ногами, если под ней происходит взрыв. Все другое.
Другой и подход к боевым операциям. В войне на море часто оказывается достаточно просто иметь в том или ином регионе какие-то силы, чтобы сковать там военно-морское соединение противника. Группа кораблей на одной стороне планеты может одним фактом своего нахождения в готовности к атаке облегчить работу группе кораблей на другой стороне – просто потому, что противник не может сосредоточить против последней все свои силы.
Сможет ли танкист спланировать противолодочную операцию? А оценить, насколько реалистичен план его подчиненного в военно-морской форме? Ответ очевиден. В итоге для руководящих всем армейских штабов возможности ВМФ сводятся к количеству артиллерийских орудий на кораблях, наличных самолетов морской авиации и сил морской пехоты. И к ракетному залпу.
Аналогичная проблема с боевой авиацией. Там все настолько же отличается от войны на земле. Танкист может провести свой танк по любой танкодоступной местности. Летчик, прекрасно воюющий над землей, может оказаться неспособным выполнять боевые задачи над морем без специальной подготовки. Авиация не всегда может воевать непрерывно, самолетам нужно время на межполетное обслуживание. И если для Су-25 это считанные часы, то для Ту-160 – сотни человеко-часов перед каждым вылетом.
В авиации чем больше сил брошено в атаку, тем дольше потом наземным войскам придется сидеть без авиаподдержки. Чем меньшее время реакции самолетов на запрос с земли – тем меньше самолетов в атаке. Это тот же другой подход к войне, просто в силу другой среды, в которой ведется противоборство. И у авиации есть очень жестко заданные границы возможностей, при попытке пересечь которые сначала происходит резкий рост потерь, потом снижение эффективности до нуля и гибель авиационной группировки в итоге. Все это сухопутным генералам известно только в общих чертах. Но они сегодня командуют и авиацией, и флотами, и обязаны ставить им задачи.
Для ВМФ все это уже имело печальные последствия. Следом за ликвидацией центрального подчинения флотов были ликвидированы и некоторые силы, которые могли бы эффективно управляться именно через Главкомат ВМФ. Так, в 2011 году была ликвидирована Морская ракетоносная авиация. А ведь это был бы идеальный маневренный резерв, который можно было бы перебрасывать с флота на флот в абсолютно любой ситуации. Теперь самолеты в ВКС отрабатывают удары по морским целям бомбами. Экстренно достать морскую группировку противника в море просто нечем.
Главный штаб ВМФ, предназначение которого сегодня не очень понятно (флотами руководит Генштаб через округа-ОСК), переведен в Санкт-Петербург, в прифронтовую зону, по сути, где он будет уязвим перед любой атакой и где нет нужных средств связи и управления, оставшихся в Москве.
Центральный командный пункт ВМФ, обеспечивавший возможность глобального всепланетного управления флотами и морскими соединениями в любой точке мира, ликвидирован, его возможности утрачены, а генштабовские командные пункты компенсировать их не могут.
Есть аналогичные вопросы и по тому, как армейские командующие влияют на планирование боевых операций ВКС. Так или иначе, подчиненность авиации и моряков командующим из пехоты и танковых войск ни к чему хорошему не привела. Хотя справедливости ради, командование адмирала, командующего Северным флотом, мотострелками из 14-го корпуса выглядит не менее странно и потенциально чревато не меньшими проблемами – адмиралы разбираются в войне на земле не лучше, чем армейцы в войне на море и воздухе.
Более того, к более эффективному взаимодействию между армией, флотом и авиацией новая схема управления тоже не привела. Так, не получается вспомнить такие учения, на которых следом за морскими пехотинцами с десантных кораблей высадились бы мотострелки с тяжелым оружием, или таких, где десантники из состава ВДВ захватывали бы плацдарм вместе с морской пехотой. Нет и тренировок по быстрой переброске по воздуху транспортной авиацией мотострелков с их тяжелым оружием, усиления воздушного десанта этими частями. Хотя, казалось бы, раз уж армейцы получили под свою власть и авиацию и флот, то пусть для своих целей их используют, но этого нет.
А раз так, то не пора ли вернуть управление самолетами летчикам, а кораблями морякам? И вернуться к изначальной идее ОСК как межвидового штаба? Тем более, что похожая структура в Сирии проявила себя хорошо.
Источник
В нашей стране была сделана попытка «родиться обратно» и де-факто «вернуть» военное управление в поздние двадцатые годы ХХ века. В итоге подчиненность авиации и моряков командующим из пехоты и танковых войск ни к чему хорошему не привела.
Когда-то давно в большинстве стран мира были относительно независимыми видами вооруженных сил только флот и армия. ВВС же независимым видом вооруженных сил не являлись и входили в состав армии. Так, всю Великую Отечественную войну советская авиация входила в ВВС Рабоче-крестьянской Красной Армии, а американская – в Воздушный корпус армии США.
В некоторых странах такая же картина была и с флотом. В том же СССР в первые после Гражданской войны годы флот назывался Военно-морскими силами Рабоче-крестьянской Красной Армии – ВМС РККА. И только перед войной получил отдельную административную структуру – Наркомат ВМФ. И отдельный штаб – Главный морской штаб, ГМШ. Но сами флоты всю войну подчинялись командованию «соседних» фронтов, что имело массу негативных последствий.
Впоследствии, однако, усложнение воздушной войны и войны на море потребовало придать и военно-воздушным силам, и военно-морскому флоту статус независимых видов вооруженных сил. Такое разделение стало общемировым явлением, ведь оружие, тактика и техника морской войны изменились для всех стран одинаково сильно. СССР и постсоветская Россия исключениями не были.
Однако совсем недавно в нашей стране была сделана попытка «родиться обратно» и де-факто «вернуть» военное управление в поздние двадцатые годы ХХ века.
То, что система военных округов, созданная еще в XIX веке, устарела, было понятно давно. Опыт американцев, постоянно где-то с кем-то воюющих, показывал, что с управлением крупной межвидовой группировкой войск и сил вполне справляется специально созданная для таких задач командно-штабная структура.
Возникла логичная идея отказаться от идеи округа, передав командование силами и средствами на театрах военных действий специально подготовленным структурам – Оперативно-стратегическим командованиям (ОСК), способным «состыковать» действия как наземных войск, так и авиации и флота.
При этом это были чисто командные структуры, без административной составляющей, способной завалить бумажной работой любой штаб. И для них не подразумевалось жестко заданного перечня войсковых соединений в подчинении, состав выделенных ОСК сил и средств должен был зависеть от задачи. Автором этой идеи в Вооруженных силах России был генерал армии, тогдашний начальник Генерального штаба ВС РФ Юрий Балуевский. Именно он сформулировал идею ОСК применительно к ВС РФ и именно под его руководством прошли первые учения по боевому применению межвидовых группировок.
Увы – неудачные. Но не потому, что идея плохая. Как раз наоборот, позже она блестяще была реализована в Сирии, где командование операцией осуществляет подобная структура. Провал произошел, во-первых, из-за несовершенства средств связи, а, во-вторых, из-за неготовности командного состава ВС РФ работать по-новому.
К сожалению, вскоре на карьере Балуевского был поставлен крест. Серия интриг со стороны командного состава, незаинтересованного в переменах, привела к его отставке. Идея не была реализована.
Балуевского сменил генерал Николай Макаров, имевший меньший, чем Балуевский, опыт штабной работы (хотя больший командный опыт) и не имевший опыта службы в оперативных отделах. Макаров на словах поддержал создание ОСК, но подошел к этому вопросу совершенно по-своему.
Балуевский видел в военных округах устаревшие монструозные командные структуры. Макаров переименовал округа в ОСК и оставил их «как есть», попутно загрузив дополнительными административными функциями. Из плана Балуевского в принципе не следовало то, что ОСК должно обязательно управляться армейским генералом – в теории, если бы основные задачи стояли бы в воздухе, то это мог бы быть и летчик, а если на море, то и моряк. Макаров усилил влияние и власть выходцев из Сухопутных войск сверх всякой меры. Балуевский считал, что ОСК может оперировать различными по составу межвидовыми группировками. Макаров совершил деяние, которое еще не получило должной оценки.
Вместо обеспечения возможности передать ОСК любые наличные силы, если в этом есть необходимость, Макаров посчитал нужным подчинить штабам округов все географически близкие части, соединения и объединения ВВС и ВМФ. Командование этими видами ВС, по его плану, должно было остаться ответственным за закупки военной техники и выполнение других административных задач, а военное управление должно было уйти под «цепочку» Генштаб – округа.
Такой подход нашел понимание у тогдашнего министра обороны А.Э. Сердюкова, которому все это было презентовано как сокращение избыточных командных структур. Сердюков, не особо компетентный в вопросах военного управления, но заинтересованный в снижении расходов, согласился. «Реформа Макарова» стартовала. Так родилось явление, получившее у некоторых флотских офицеров название «большая зеленая гусеница». Иначе говоря, «атака армейцев», процесс постановки под контроль армейских командных структур и выходцев из Сухопутных войск других видов вооруженных сил – как флота, так и военной авиации.
У перехода флотов и частей ВВС «под пехоту» было одно занятное исключение. Если везде статус оперативно-стратегических командований получили военные округа, то на северо-западе России таковым стал Северный флот. Фактически флот стал округом, которому, помимо флотских частей и соединений, оказались подчиненными и, например, мотострелковые «арктические» бригады 14-го корпуса. Структура этого «командования» строилась долго и мучительно, но в итоге все командные «цепочки» были окончательно сформированы.
Война на море имеет в значительной степени другую природу, нежели война на суше. Так, на море нет и не может быть позиций, которые надо удерживать. На море любая операция – хоть оборонительная, хоть наступательная – на тактическом уровне выполняется только наступательными методами. Корабль может только атаковать, он не может стрелять из окопа с места.
Кроме того, в любой корабельной группе могут оказаться конструктивно разные корабли с разными возможностями, и эта разница должна учитываться в планировании боев и операций. У армейцев с их примерно одинаковыми по возможностям танками и пушками ничего такого учитывать не надо.
Другое значение имеет вопрос потерь. Любой квалифицированный матрос – это специалист, которого, как правило, надо долго обучать. Пехотинца, если прижмет, можно подготовить за месяц. Гидроакустика нельзя.
Аналогично с техникой. Разбитый батальон можно отвести в тыл, пополнить солдатами из тыловых частей, вернуть в строй легкораненых, подбитую технику отремонтировать – и отчасти боеготовность восстановлена. Корабль же теряется до конца войны. И потом понадобится время, чтобы его построить.
Цена ошибки на море другая – так, ошибка в классификации целей может привести к «отправке» всего ракетного залпа корабельного соединения на ложные цели. Перезарядить пусковые установки ракет в море нельзя. До домашних баз может быть далеко, а противник – рядом. Так, не вникавший в военно-морские вопросы человек будет удивлен тому, что база флота – обычно самое опасное место для боевого корабля, а самое безопасное – открытое море, даже если оно кишит кораблями и подлодками противника.
Подобные примеры можно приводить бесконечно. Море – другая среда, и те закономерности, которые мы, жители суши, считаем правильными на инстинктивном уровне, там не работают. Например, на суше «глубже зароешься, дольше проживешь», а на море чем глубже подлодка, тем с большего расстояния ее могут засечь противолодочные силы противника – скорость звука растет с глубиной. И так во всем – вплоть до медицины. Вряд ли кто-то из врачей «на земле» увидит так называемый палубный перелом, получаемый при резкой деформации палубы под ногами, если под ней происходит взрыв. Все другое.
Другой и подход к боевым операциям. В войне на море часто оказывается достаточно просто иметь в том или ином регионе какие-то силы, чтобы сковать там военно-морское соединение противника. Группа кораблей на одной стороне планеты может одним фактом своего нахождения в готовности к атаке облегчить работу группе кораблей на другой стороне – просто потому, что противник не может сосредоточить против последней все свои силы.
Сможет ли танкист спланировать противолодочную операцию? А оценить, насколько реалистичен план его подчиненного в военно-морской форме? Ответ очевиден. В итоге для руководящих всем армейских штабов возможности ВМФ сводятся к количеству артиллерийских орудий на кораблях, наличных самолетов морской авиации и сил морской пехоты. И к ракетному залпу.
Аналогичная проблема с боевой авиацией. Там все настолько же отличается от войны на земле. Танкист может провести свой танк по любой танкодоступной местности. Летчик, прекрасно воюющий над землей, может оказаться неспособным выполнять боевые задачи над морем без специальной подготовки. Авиация не всегда может воевать непрерывно, самолетам нужно время на межполетное обслуживание. И если для Су-25 это считанные часы, то для Ту-160 – сотни человеко-часов перед каждым вылетом.
В авиации чем больше сил брошено в атаку, тем дольше потом наземным войскам придется сидеть без авиаподдержки. Чем меньшее время реакции самолетов на запрос с земли – тем меньше самолетов в атаке. Это тот же другой подход к войне, просто в силу другой среды, в которой ведется противоборство. И у авиации есть очень жестко заданные границы возможностей, при попытке пересечь которые сначала происходит резкий рост потерь, потом снижение эффективности до нуля и гибель авиационной группировки в итоге. Все это сухопутным генералам известно только в общих чертах. Но они сегодня командуют и авиацией, и флотами, и обязаны ставить им задачи.
Для ВМФ все это уже имело печальные последствия. Следом за ликвидацией центрального подчинения флотов были ликвидированы и некоторые силы, которые могли бы эффективно управляться именно через Главкомат ВМФ. Так, в 2011 году была ликвидирована Морская ракетоносная авиация. А ведь это был бы идеальный маневренный резерв, который можно было бы перебрасывать с флота на флот в абсолютно любой ситуации. Теперь самолеты в ВКС отрабатывают удары по морским целям бомбами. Экстренно достать морскую группировку противника в море просто нечем.
Главный штаб ВМФ, предназначение которого сегодня не очень понятно (флотами руководит Генштаб через округа-ОСК), переведен в Санкт-Петербург, в прифронтовую зону, по сути, где он будет уязвим перед любой атакой и где нет нужных средств связи и управления, оставшихся в Москве.
Центральный командный пункт ВМФ, обеспечивавший возможность глобального всепланетного управления флотами и морскими соединениями в любой точке мира, ликвидирован, его возможности утрачены, а генштабовские командные пункты компенсировать их не могут.
Есть аналогичные вопросы и по тому, как армейские командующие влияют на планирование боевых операций ВКС. Так или иначе, подчиненность авиации и моряков командующим из пехоты и танковых войск ни к чему хорошему не привела. Хотя справедливости ради, командование адмирала, командующего Северным флотом, мотострелками из 14-го корпуса выглядит не менее странно и потенциально чревато не меньшими проблемами – адмиралы разбираются в войне на земле не лучше, чем армейцы в войне на море и воздухе.
Более того, к более эффективному взаимодействию между армией, флотом и авиацией новая схема управления тоже не привела. Так, не получается вспомнить такие учения, на которых следом за морскими пехотинцами с десантных кораблей высадились бы мотострелки с тяжелым оружием, или таких, где десантники из состава ВДВ захватывали бы плацдарм вместе с морской пехотой. Нет и тренировок по быстрой переброске по воздуху транспортной авиацией мотострелков с их тяжелым оружием, усиления воздушного десанта этими частями. Хотя, казалось бы, раз уж армейцы получили под свою власть и авиацию и флот, то пусть для своих целей их используют, но этого нет.
А раз так, то не пора ли вернуть управление самолетами летчикам, а кораблями морякам? И вернуться к изначальной идее ОСК как межвидового штаба? Тем более, что похожая структура в Сирии проявила себя хорошо.
Источник
Источник: bazaistoria.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]