Не хотел воевать за Императора.
---
"1 августа 1914 года вспыхнула война. В Будапеште, где я тогда жил, началась всеобщая мобилизация. У меня было высшее образование, военную подготовку я прошел еще во время учебы (то есть отслужил на правах однолетнего добровольца) и теперь в чине лейтенанта был зачислен в резерв 10-го стрелкового полка венгерского гонведа.
Нас, словаков, власти Австро-Венгрии в очень редких случаях допускали в кадровые офицеры, но в резерв на случай войны зачисляли. Когда была объявлена всеобщая мобилизация, я, двадцатишестилетний лейтенант, явился в свой 10-й гонведский полк, стоявший в венгерском городе Мишкольце.
Через некоторое время полк был переведен в город Шаторальяуйхей, откуда через Медзилаборце в Восточной Словакии и Перемышль двинулся на русский фронт.
Офицеры ехали в первом классе, унтер-офицеры - во втором, а солдаты или, как их называли, "пушечное мясо", - в товарных вагонах, на красных стенах которых белели надписи: "40 человек и 6 лошадей". Если добавить оружие и мешки, то легко представить, как выглядели эти 40 человек и шесть лошадей после трехдневного путешествия.
Ефрейтор "однолетний доброволец" 19-го стрелкового батальона.
Из Перемышля, не дав людям передохнуть, полк направили строем к русской границе. Русские заранее изучили эту местность. У них была довольно хорошая разведка и опытные артиллеристы, но наши офицеры и солдаты больше всего боялись казаков, о которых уже много наслышались.
В Жешуве, в Галиции, мы впервые остановились на отдых. Оттуда по шоссе продолжали двигаться на Люблин через Комаров. По обеим сторонам дороги тянулось огромное болото.
Недалеко от Комарова мы впервые встретились с русскими войсками, засевшими в заранее подготовленных окопах, в то время как мы наступали, точно соблюдая все предписания устава - впереди шел командир роты с обнаженной саблей, за ним - командиры взводов, дальше плотной шеренгой - солдаты.
Австрийские жандармы.
В первые месяцы войны, когда командование думало только о наступлении, у нас не было никаких окопов. Часто случалось так, что командир роты заставлял свое подразделение стоять по команде "Равняйсь" под обстрелом, как на учебном плацу.
Все делалось строго по устаревшим уставам. И если во время атаки при команде "Ложись" солдат пробовал сделать небольшой бруствер, сразу же слышался крик офицера или унтер-офицера:
- Ты что, боишься? Зачем прячешься трус?
Поэтому не удивительно, что австро-венгерские войска до конца 1914 года потеряли убитыми, ранеными и пленными столько же, сколько за все последующие годы войны.
Фельдфебель полевой жандармерии и нарукавная повязка полевой жандармерии.
За период с 1 августа по 23 сентября 1914 года Австро-Венгрия лишилась почти половины своей кадровой армии. Наш полк за это время пополнялся три раза.
Большие потери понес и офицерский состав, так как, действуя строго по уставу, офицеры, выпрямившись во весь рост, вышагивали в тридцати шагах перед подразделением и служили отличной мишенью для русских. После нескольких атак я был ранен и попал в плен к кубанским казакам, которые в этом бою порубили много наших солдат.
Обозный солдат.
Нельзя сказать, чтобы я горел желанием драться за императора Франца Иосифа. Я не был революционером, но чувствовал, что Австро-Венгерская империя - это не то, что нужно словацкому народу.
Я считал, что война не принесет нам никакой пользы, тем более, что мы, словаки, не испытывали к русскому народу неприязни, хотя и русских царей у нас добрым словом не жаловали.
Я знал настроение многих наших солдат - сдаться в плен при первой возможности; лично я не страшился плена.
Обер-лейтенант пехоты.
Меня привезли в госпиталь в Самару. После шестинедельного лечения я немного попутешествовал в эшелоне для военнопленных и попал в Омск, где пробыл в лагере для пленных офицеров восемь месяцев.
Помню, как генерал-губернатор надавал пощечин всем солдатам караула в лагере военнопленных за то, что один австрийский офицер сделал подкоп и бежал. Позднее многих военнопленных, в том числе и меня, перевели в лагерь в Усть-Каменогорск.
В Усть-Каменогорске я поспорил с одним кадровым австрийским офицером о политике, о бесцельности войны с русскими и о будущем австро-венгерской монархии. Я сказал, что монархия насквозь прогнила и, вероятно, скоро развалится.
После этого в глазах пленных австро-венгерских офицеров я стал русофилом и изменником родины. За мои взгляды некоторые меня бойкотировали. Но среди пленных офицеров были и такие, кто соглашался со мной.
Ефрейтор императорско-королевского 10-го пехотного полка Юнгбунцлау.
Вскоре нас перевели в Семипалатинск. Произошла Февральская революция. О ней мы узнали не сразу, так как с русским населением нам, пленным офицерам, общаться не разрешали.
В нашем лагере февральские события в России привели к тому, что мы разбились на две группы с противоположными политическими взглядами. Кроме того, революция внушила нам надежду, что скоро окончится война и мы поедем домой.
После февральских событий нам разрешили частным образом устраиваться на работу и выходить днем из лагеря в город. Я стал искать себе работу и, так как я окончил высшую торговую школу, смог устроиться бухгалтером." - из воспоминаний лейтенанта А.Петраша.
Нижние чины "немецкого" пехотного полка и ефрейтор санитарных частей.
Нас, словаков, власти Австро-Венгрии в очень редких случаях допускали в кадровые офицеры, но в резерв на случай войны зачисляли. Когда была объявлена всеобщая мобилизация, я, двадцатишестилетний лейтенант, явился в свой 10-й гонведский полк, стоявший в венгерском городе Мишкольце.
Через некоторое время полк был переведен в город Шаторальяуйхей, откуда через Медзилаборце в Восточной Словакии и Перемышль двинулся на русский фронт.
Офицеры ехали в первом классе, унтер-офицеры - во втором, а солдаты или, как их называли, "пушечное мясо", - в товарных вагонах, на красных стенах которых белели надписи: "40 человек и 6 лошадей". Если добавить оружие и мешки, то легко представить, как выглядели эти 40 человек и шесть лошадей после трехдневного путешествия.
Ефрейтор "однолетний доброволец" 19-го стрелкового батальона.
Из Перемышля, не дав людям передохнуть, полк направили строем к русской границе. Русские заранее изучили эту местность. У них была довольно хорошая разведка и опытные артиллеристы, но наши офицеры и солдаты больше всего боялись казаков, о которых уже много наслышались.
В Жешуве, в Галиции, мы впервые остановились на отдых. Оттуда по шоссе продолжали двигаться на Люблин через Комаров. По обеим сторонам дороги тянулось огромное болото.
Недалеко от Комарова мы впервые встретились с русскими войсками, засевшими в заранее подготовленных окопах, в то время как мы наступали, точно соблюдая все предписания устава - впереди шел командир роты с обнаженной саблей, за ним - командиры взводов, дальше плотной шеренгой - солдаты.
Австрийские жандармы.
В первые месяцы войны, когда командование думало только о наступлении, у нас не было никаких окопов. Часто случалось так, что командир роты заставлял свое подразделение стоять по команде "Равняйсь" под обстрелом, как на учебном плацу.
Все делалось строго по устаревшим уставам. И если во время атаки при команде "Ложись" солдат пробовал сделать небольшой бруствер, сразу же слышался крик офицера или унтер-офицера:
- Ты что, боишься? Зачем прячешься трус?
Поэтому не удивительно, что австро-венгерские войска до конца 1914 года потеряли убитыми, ранеными и пленными столько же, сколько за все последующие годы войны.
Фельдфебель полевой жандармерии и нарукавная повязка полевой жандармерии.
За период с 1 августа по 23 сентября 1914 года Австро-Венгрия лишилась почти половины своей кадровой армии. Наш полк за это время пополнялся три раза.
Большие потери понес и офицерский состав, так как, действуя строго по уставу, офицеры, выпрямившись во весь рост, вышагивали в тридцати шагах перед подразделением и служили отличной мишенью для русских. После нескольких атак я был ранен и попал в плен к кубанским казакам, которые в этом бою порубили много наших солдат.
Обозный солдат.
Нельзя сказать, чтобы я горел желанием драться за императора Франца Иосифа. Я не был революционером, но чувствовал, что Австро-Венгерская империя - это не то, что нужно словацкому народу.
Я считал, что война не принесет нам никакой пользы, тем более, что мы, словаки, не испытывали к русскому народу неприязни, хотя и русских царей у нас добрым словом не жаловали.
Я знал настроение многих наших солдат - сдаться в плен при первой возможности; лично я не страшился плена.
Обер-лейтенант пехоты.
Меня привезли в госпиталь в Самару. После шестинедельного лечения я немного попутешествовал в эшелоне для военнопленных и попал в Омск, где пробыл в лагере для пленных офицеров восемь месяцев.
Помню, как генерал-губернатор надавал пощечин всем солдатам караула в лагере военнопленных за то, что один австрийский офицер сделал подкоп и бежал. Позднее многих военнопленных, в том числе и меня, перевели в лагерь в Усть-Каменогорск.
В Усть-Каменогорске я поспорил с одним кадровым австрийским офицером о политике, о бесцельности войны с русскими и о будущем австро-венгерской монархии. Я сказал, что монархия насквозь прогнила и, вероятно, скоро развалится.
После этого в глазах пленных австро-венгерских офицеров я стал русофилом и изменником родины. За мои взгляды некоторые меня бойкотировали. Но среди пленных офицеров были и такие, кто соглашался со мной.
Ефрейтор императорско-королевского 10-го пехотного полка Юнгбунцлау.
Вскоре нас перевели в Семипалатинск. Произошла Февральская революция. О ней мы узнали не сразу, так как с русским населением нам, пленным офицерам, общаться не разрешали.
В нашем лагере февральские события в России привели к тому, что мы разбились на две группы с противоположными политическими взглядами. Кроме того, революция внушила нам надежду, что скоро окончится война и мы поедем домой.
После февральских событий нам разрешили частным образом устраиваться на работу и выходить днем из лагеря в город. Я стал искать себе работу и, так как я окончил высшую торговую школу, смог устроиться бухгалтером." - из воспоминаний лейтенанта А.Петраша.
Нижние чины "немецкого" пехотного полка и ефрейтор санитарных частей.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]