Моё интервью журналисту Жоре Костакевичу из газеты "Ваше личное дело".
---
Поговорили с корреспондентом клинцовской газеты "Ваше личное дело" о РУДН и Каире, Персидской заливе и сельской школе, Ираке и географической журналистике, путешествиях и о службе Отечеству.
Ссылка на интервью на сайте самой газеты.
Второй подряд гость рубрики «Разговор без микрофона» ныне проживает в Москве. Но Кирилл Моисеев, как и Ангелина Поплавская до окончания школы жил в Клинцах. А далее география его передвижения по свету поражает — Москва, Египет (речь не об отдыхе на пляже), Бахрейн, Клинцовский район, Ирак, Германия, Белоруссия, Финляндия. И это далеко не полный список. Кирилл – философ, историк, переводчик с арабского, блогер, путешественник. А еще очень интересный собеседник. В свои 30 лет он объездил полмира и не собирается останавливаться.
Нас очень заинтересовали не только его путешествия, о которых мы более подробно поговорим во второй части интервью, но и его учеба в РУДН и Каирском университете , а также резкий переход с высокооплачиваемой работы в Бахрейне за учительский стол в Малой Топали и Ольховке.
— Кирилл, несколько лет назад твои статьи о путешествиях по клинцовской и брянской земле были самыми читаемыми на портале «Клинцы-инфо». Потом ты пропал из поля зрения местной прессы и клинчан. Почему?
— Потому, что я сейчас не живу в Клинцах. С 2015 года я перебрался в Москву, где сейчас живу и работаю с арабским языком. Еще некоторое время жил в Египте по работе. Когда я работал в сельской школе в Малой Топали, то имел возможность кататься по окрестностям Клинцов и по всей Брянской области. В то время я начал для самого себя открывать наш регион, потому что когда-то мне казалось, что на Брянщине нет ничего интересного. Но я стал много читать, а потом и устраивать постепенно свои великие географические открытия в масштабах Брянской области (смеется).
— Как ты попал на Клинцы-инфо? Сам предложил свои услуги или тебя нашли?
— Главный редактор сайта сам написал мне, предложил рассказывать о своих путешествиях по Брянской области на страницах его портала. А начиналось все вообще с небольшого интервью со мной. Потом мы уже условились о том, что я сделаю небольшой гид по достопримечательностям города. Потом были Клинцовский район, Новозыбков, Стародуб и другие райцентры.
— До и после этих публикаций где-то еще печатался?
— Только в интернете. Я веду свой блог в Живом журнале. Раньше вел его более активно, сейчас чуть меньше в связи с работой с арабским.
— Вернемся к твоим путешествиям позже. Расскажи о своем детстве. Где оно прошло, в какой школе учился?
— Я родился в Клинцах и прожил здесь до 17 лет. И сейчас примерно раз в полтора-два месяца приезжаю на пару дней в родной город. Я учился в третьей средней школе имени Орджоникидзе с 1995 по 2005 год. Считаю, что на мое становление повлияли учителя. Как бы это пафосно ни прозвучало, но я до конца своей жизни буду благодарен моей учительнице по истории Татьяне Петровне Борисенко и моей учительнице по музыке Ирине Михайловне Тамариной в детской музыкальной школе имени Беляева, с которой я занимался на фортепиано. Эти два человека привили мне любовь к своим предметам. Татьяна Петровна готовила меня к олимпиаде по истории в 11-м классе. Благодаря занятиям с ней я занял первое место на областной олимпиаде и выступил на всероссийской олимпиаде по истории.
— Здорово! Давай подробнее об этом.
— Это был крайне интересный опыт, возможность решать более сложные задания. Я выиграл в 11-м классе школьную, городскую и областную олимпиады. А на всероссийской олимпиаде занял 34-е место.
— С историей все понятно. А что дала тебе учеба в музыкальной школе?
— Ирина Тамарина была моей учительницей все семь лет обучения в музыкальной школе. Там тоже были успехи — я участвовал в областном конкурсе. Ирина Михайловна привила мне любовь к музыке Баха (улыбается). Каждые полгода в школе я готовил новую музыкальную программу, и в ней всегда было место для произведений Иоганна Баха.
— Сейчас музыка занимает в твоей жизни какое-то место?
— Только слушаю. К большому сожалению, после окончания музыкальной школы в 2002 году за фортепиано я почти ни разу не садился. А вот история дала практическую пользу. Во многом благодаря заложенной в меня в школе базе знаний, я смог заниматься путешествиями и вести блог.
— С какими оценками закончил общеобразовательную школу?
— 5 и 4, но за медалями не гнался. У меня гуманитарный склад ума, с точными науками дело обстояло несколько хуже.
— Я читал, что ты вырос в неполной семье…
— Да, я рос без отца. Он очень давно умер. Мама работает психологом медико-социальной экспертизы в комиссии по выдаче инвалидности ВТЭК.
— После школы ты поступил в РУДН. Почему выбор пал на этот институт?
— Получая школьный аттестат, перед тобой пространство в 360 градусов — иди и поезжай, куда хочешь. С 10-го класса я стал утверждаться в мысли, что надо ехать поступать в Москву, а не в Брянск или Орел, например. В 2005 году была еще возможность подавать документы в любое количество вузов. Меня зачислили в два института, в том числе и в РУДН. Я выбрал его потому, что меня поразила его интернациональная обстановка. Когда заселился в общежитие, то оказался в одной комнате с парнями из Вьетнама и Экваториальной Гвинеи. Самый настоящий микс. Они были старше меня — африканцу было уже 27 лет, а азиату — 19 или 20.
— Они хорошо говорили по-русски?
— Когда я заселялся, то мне на выбор предложили несколько номеров. Можно было заселиться к тем, кто больше понравится. Захожу в первую комнату — там энное количество африканцев смотрят местный фильм. У меня был небольшой культурный шок (смеется). В некоторые комнаты просто не достучался, а потом мне попалась комната с этим вьетнамцем, который уже три года учился в России. Мы с ним разговорились, он сразу мне понравился. И я остался с ним жить.
— Сейчас общаетесь с ним?
— К сожалению, редко. Когда я приезжал по работе во Вьетнам на три месяца, то нам не удалось встретиться. Я был на самом юге страны, а он живет на севере. Нас разделяло 1500 км. Вьетнам кажется небольшой страной, если смотреть на карту, но он вытянутый — вся страна имеет протяженность примерно как от Санкт-Петербурга до Сочи.
— Вьетнамец после учебы в Москве уехал на родину. А второй твой сосед из Экваториальной Гвинеи?
— Он тоже поехал домой в 2009 году. В какой-то момент мы решили с вьетнамцем переселиться от него и жить в комнате вдвоем. Для этого пришлось дать взятку коменданту общежития (смеется). Три года мы жили вдвоем, правда, на один год я уезжал в Египет, где проходил стажировку в Каирском университете. Это были 2008-2009 годы. Для этого пришлось брать академический отпуск в РУДН.
— В РУДН ты поступил на философский факультет?
— Изначально да, но потом нам предложили еще взять иностранный язык. Философия распределялась между восточным и западным направлениями. Меня записали на восточное при поступлении. А когда предложили выбирать язык — то стояла альтернатива: китайский или арабский. Китайская культура для меня абсолютно чужая. А арабская культура ассоциировалась с романтикой пустыни, верблюдами, мотивом странствий. Решил выбрать арабский язык.
— Чем запомнились институтские годы?
— Я отношусь к жизни, как к мыльной опере. После первых 17 лет жизни в Клинцах в РУДН у меня на 90% обновился круг общения. В первые месяцы в институте моя жизнь изменилось во всем. Были — школа, дом, работа. А в Москве все делаешь сам. И в отличие от школы, в университете тебя никто не будет уговаривать учиться. Не захочешь учиться — вылетишь.
— Каков процент соотношения русских и иностранных студентов в Университете дружбы народов?
— Иностранцев сейчас около 60 процентов, россиян — 40. В общежитии еще больший перекос — там примерно 80% — это иностранцы. В основном это студенты из арабского мира, Вьетнама, Индии, Бангладеш и черной Африки. Также есть ребята из Латинской Америки. Из Европы — только представители восточной ее части — румыны, поляки.
— Этот вуз со своим прекрасным названием был создан, как и большинство наших учебных заведений, в СССР. А в наши дни его миролюбивое название актуально? Случались ли серьезные конфликты на межнациональной почве за время твоего обучения в РУДН?
— Я не был свидетелем или участником таких конфликтов. Но иногда бывают столкновения менталитетов. Мой сосед из Вьетнама в первые месяцы только учился. Я прихожу — он сидит за компьютером, что-то решает всегда. Не хочу навешивать ярлыки на африканцев, но они очень любят компании. Мой знакомый из Африки по РУДН говорил так: «Мы все время должны общаться. Если я один, то это скучно, а должно быть весело». В нашей небольшой хрущевской комнате бывала часто такая картина: в одной половине мы с вьетнамцем, а в другой 6-7 африканцев вместе обедают. Парни из Экваториальной Гвинеи говорили на испанском языке, а он очень темпераментный.
— Как обстояло дело с едой в такой многонациональной общаге? Пробовал что-то экзотическое?
— Мне повезло жить до конца учебы с вьетнамцем. Вьетнамская кухня мне очень понравилась — я часто ел с ним их супы и сладости. Мы познакомились с двумя девушками из Вьетнама и Лаоса, устраивали совместные ужины. Однажды мой друг решил пошутить надо мной — дал топорик и попросил отрубить голову рыбине. Я говорю: «Что?» Он берет топор и голова пулей вылетает в умывальник (смеется). Возвращаясь к вопросу о конфликтах, могу сказать, что вьетнамцы очень воспитанные. Например, перед поездкой в Каир на стажировку я собирал деньги, подрабатывал репетитором и курьером. Приходил в общагу уставшим, вьетнамцы сразу предлагали мне чай. А я большой любитель чая, для меня это топливо. Африканцы не особо обращали внимание на то, в каком состоянии я пришел после учебы и работы. Хотя даже в это время у меня оставались силы на чтение художественной литературы. Я прочитывал тогда примерно по 500 страниц в неделю. Мне очень нравилось учиться в РУДН. Если меня какое-то дело не заряжает, то я не жилец. Я должен засыпать, думая о каком-то интеллектуальном процессе.
— А почему так долго учился?
— 4 года бакалавриата, два года магистратуры. И один год в Египте, который мне не был засчитан. Я всегда говорил своим ученикам, что школьная жизнь — это золотая пора, но студенчество — это платиновая пора. Одно из ярких воспоминаний студенчества — это суббота. С 9 утра до 14.00 у нас занятия. Потом мы собирались квартирником своей философской группой у кого-нибудь из сокурсников и отдыхали по-студенчески. В 2007 мы слушали модную в Москве группу «Психея», популярность которой дошла до Клинцов только в 2010 году (смеется). Но музыкальные увлечения у каждого были свои.
— Что слушал ты?
— Мой костяк любимых музыкальных групп сложился как раз в то время. И я слушаю их до сих пор. Это Линкин Парк, Эванесенс, Металлика, Рамштайн, Тату. Это моя горячая пятерка. Прочитал как-то, что к 30 годам люди принципиально перестают слушать новую музыку. Возможно, так и есть.
— Чем запомнилась учеба в Каире?
— Дико отличались общежития в РУДН и в Египте. С европейскими общагами в вузах их вообще нельзя сравнивать. В Каире мы жили в маленьких комнатенках с металлическими кроватями. Два столика и шкафчик. Чуть ли не армейские казармы. Но было ощущение, будто я и не уезжал из РУДН. Напротив была комната с вьетнамцами, пару комнат с узбеками. Еще там были афганцы. Однажды они позвали меня поужинать. Я был шокирован — они вообще не используют приборы. Едят все лепешкой — берут ею плов и салаты. Я жил в комнате с парнем из Дагестана Алексеем. Он мог слушать богословские песнопения, а спустя 10 минут включал Мерилина Мэнсона.
— Ты учился на факультете философии. Куда идут работать с таким дипломом?
— Часто в школу учителем, многие находят работу благодаря знанию языка. Есть и те, кто остается работать в своем институте научными сотрудниками. Таких менее трети. Но ряд выпускников философского факультета идут работать в офис или в банк.
— Сколько человек было в твоей группе?
— Начинали учиться 28, закончили бакалавриат почти все, а в магистратуру пошли 16-17 человек. Остальные ушли работать. Но и те, кто учился в магистратуре, с первого же курса работали.
— После окончания института ты вернулся в Клинцы…
— Не совсем так. Сначала я поработал в Персидском заливе в Бахрейне переводчиком с арабского языка. Это было русскоязычная компания, в основном белорусы. Мы занимались бизнесом в сфере строительства.
— Чем запомнился Бахрейн?
— Очень жаркая страна… Когда ты приезжаешь и живешь как экспат, то это тебя сильно балует. В России ты привык рассчитывать на себя, идти к своей цели, а тут тебе дают по приезду машину и квартиру. Далеко не каждый иностранец, попадающий в страны Персидского залива, имеет такие условия труда. 90% иностранной рабочей силы там из таких бедных стран, как Пакистан, Египет, Бангладеш, Филиппины. И тут мы, европейцы, белые господа — получаем все. У меня была пятидневная рабочая неделя с воскресенья по четверг. Я приходил к девяти утра, хотя некоторые коллеги приходили к 11, а в пять уже шли домой. Достопримечательностей в Бахрейне почти нет. Там даже гуляет анекдот, что за пять лет до того, как в странах Персидского залива нашли нефть, Египет в качестве гуманитарной помощи отправил несколько тысяч осликов. Но нашли нефть — и все поменялось.
— Какая у тебя там была зарплата.
— 2000 долларов, бесплатное проживание и автомобиль.
— Сколько отработал там?
— 4,5 месяца. Но начальство обмануло на деньги инвесторов, и нам почти всем пришлось уехать (смеется). Потом, к сожалению, началась Украина. Пошли нехорошие процессы, даже оттуда стали выжимать русскоязычный бизнес.
— И после Бахрейна ты вернулся в Клинцы?
— Да, я еще надеялся вернуться в Бахрейн, но, к сожалению, не получилось. Доверился одному человеку, который обещал вернуть меня туда через неделю-две, но это растянулось на полгода. Я понял, что надо уметь отступать. И стал работать в сельской школе в Малой Топали. Затем еще параллельно устроился в школу в Ольховке. Там был очень хороший директор, золотой человек — Надежда Александровна Передня. Коллектив там тоже был прекрасный, мне помогали. Я привык зарабатывать сам, не жду с моря погоды. Я работал с утра до вечера. Мне до сих пор ученики присылают поздравления с днем рождения. Некоторые даже пишут, что брали с меня пример. Я не эгоист, но приятно, что мою работу так оценивают.
— Какой предмет преподавал?
— Историю и обществознание. Это мои профильные предметы. Философия учит большому кругозору и воображению. Плюс помогал опыт олимпиад по истории. Еще я занимался репетиторством. Будучи в Клинцах, я имел практически московский доход. Но это постоянная работа — в семь утра просыпаешься и работаешь до 21.30. Один из моих учеников получил по истории на ЕГЭ 82 балла и поступил в МГУ. Другой парень получил 86 баллов на ЕГЭ. А еще до отъезда я занимался с парнем, который потом уехал учиться в Бостон в Массачусетский технологический институт, где проживает и сейчас. Его зовут Семен Гусев, из интеллигентной семьи. Он был очень мотивирован. На ЕГЭ по истории он получил 89 баллов. Я готовил его три месяца.
— Твоя цитата: «Видя скотское отношение администрации к учителям и понижение зарплаты (с нагрузкой в две ставки), я решил радикально изменить деятельность». Какой это был год и сколько ты получал в школе?
— Когда я только начинал работать, то в двух школах в сумме я получал 22 тысячи рублей. Потом мне понизили зарплату до 15 тысяч в сумме с двух школ. Это был 2014-2015 годы. Закрытие школы в Малой Топали — это невероятно свинское отношение со стороны отдела образования Клинцовского района. У меня до сих пор сохранилась видеозапись, на которой учителя и родители чуть ли не плачут и возмущаются, когда перед ними выступает чиновник и говорит, что очень мало деток и вы им только вредите, они отстают в развитии. Детей перевели в школу в Великой Топали в трех километрах от Малой Топали. Да, их забирает автобус, но кому-то надо еще идти пешком из близлежащих деревень до остановки несколько километров. Это не США, где школьный автобус заезжает за каждым. Автобус делает два рейса — сначала отвозит младших, потом более старших детей. Когда у меня осталась работа только в одной школе, то я стал думать, что делать дальше. Тогда я уже занимался блогом, начались заказы. Но было очень жаль детей — моих учеников. Но они еще и не имели возможность сравнить, как это может быть ПО-ДРУГОМУ. Не обязательно лучше, но по-другому. Я счастлив, что у меня была возможность пожить с близким человеком в Германии, поездить по Чехии, Польше, Прибалтике, Финляндии. Я видел, как живут там, как живут в Ираке, Вьетнаме, Египте. Да в той же Белоруссии. Я не считаю, что в Клинцах или в Топали все плохо. Тут тоже есть вещи, которые мне до сих пор дороги. Они заставляют меня приезжать сюда. Не смотрел сериал «Во все тяжкие»?
— Нет.
— Мне нравится модель провинции, когда есть достойная жизнь. Она не всегда может быть обеспеченной по западным меркам, но благодаря таким людям, как мои учителя, я ностальгирую по малой родине. Однажды, будучи в Клинцах, захожу к другу справиться о его делах, а он с товарищем играл в компьютерную игру, где они рассчитывали траекторию полета космического корабля от Земли до Марса, с изучением литературы по аэродинамике. Столь необычным родом занятий я был изрядно удивлен. Первое, что я ему тогда сказал, если было бы больше подобных примеров, то не было бы распространенного стереотипа о том, что в провинции в малых городах тлен, безнадега, а людям нечем заняться.
— Я все-таки не понял, а почему тебе резко срезали зарплату в школе? Убавили часы?
— Нет. У меня были две полноценные ставки. Я пошел в бухгалтерию, мне сказали, что что-то не так посчитали, что я должен получать меньше.
— У других учителей тоже понизилась зарплата?
— На этот счет вот что могу рассказать. Нас собирает директор школы и торжественно говорит, что у нас средняя зарплата 25 тысяч. Или говорит, что зарплата увеличилась на 100 рублей. И тут встает бабушка с 40-летним стажем и говорит, что у нее зарплата 9600 рублей.
— Ты не связываешь эти понижение с тем, что оно совпало с событиями в Крыму и Украине?
— Отвечу так: в Москве установлена планка минимальной зарплаты для учителей. Раньше была 65 тысяч, сейчас 75. Никто из учителей не получает ниже планки. Почему-то в Москве этот закон работает, а в Клинцовском районе нет. Мы должны слушать эту браваду про 25 тысяч и аплодировать. Правда, никто не аплодировал. Когда собирались в учительской, то был вечный мотив — «денег нет, что за жизнь». Мне понравилось отношение на тот момент завуча Ольховской школы Надежды Передни. Она сказала: «Ничего страшного, нас всю жизнь кормил огород. Выживем!»
— Насколько я знаю, такой планки в нашем регионе и нет вовсе. Что говорили твои коллеги, другие учителя, о положении дел в школе и в целом в районном образовании?
— Приведу страшный пример. У меня был коллега, который выпивал. Но по молодости его называли надеждой Клинцовского района. Умный педагог с золотыми мозгами, математик от Бога. И человек отличный. Сейчас я узнал, что он получает инвалидность, он был на приеме у моей мамы. Очень грустно. В 2014 году меня была адская хандра после Персидского залива. И тут у меня фактически на глазах за 9 месяцев погибает одноклассница. Сначала она упала с третьего этажа, впала в кому на полгода. Когда очнулась, оказалась инвалидом. За время комы у нее умерла мать. Она даже пыталась работать после этого, но у нее очень плохо двигалась рука. Начала страшно пить. Я видел, как человек угасает. Однажды она мне сказала, что пыталась покончить жизнь самоубийством и собирается сделать это заново. Через неделю я узнаю, что она умерла…
— Можешь сравнить уровень образования в сельской школе, в райцентре вроде Клинцов и в мегаполисе?
— Уровень подготовки детей одинаков. Везде есть звездочки и способные дети. Если брать уровень даваемых учителями знаний, то он тоже примерно одинаков на выходе — что в провинции, что в Москве. У моих сельских учеников было уважение к учителям. Не с точки зрения боязни и дисциплины, а именно человеческое отношение. В Москве учитель — это больше обслуга, а в сельской школе я ощущал себя личностью.
— Бытует мнение, что у большинства учителей сегодня не горят глаза. Они ходят на работу, как на каторгу. Согласишься?
— И да, и нет. У многих учителей и сейчас при входе в класс загораются глаза. В учительской это все гаснет, и работа кажется каторгой. В моей сельской школе коллега, учительница русского языка, оставляла детей 5-го класса после уроков абсолютно бесплатно, без намека на репетиторство. По три часа она занималась с детьми сверхурочно. Это напомнило мне рассказы моей бабушки о ее школьной жизни в 40-е годы XX века. Тогда после занятий детей оставляли на дополнительные занятия, чтобы подтянуть отстающих. Что касается каторги — она в документах, отчетах, общей атмосфере унижения. Не хочу называть имен, но когда было собрание с участием представителей районного отдела образования и родителей, чиновница, которая фактически закрывала школы в Малой Топали, пришла в дорогой шубке. Она вполне могла бы обойтись на этом собрании без такой богатой шубы.
— Страна должна знать своих «героев».
— Это была Людмила Максименко. Она принимала решение о закрытии школы. Она обвиняла учителей, которые вынуждены были вести по несколько предметов, чтобы иметь хоть какую-то зарплату. Но это правда жизни. Это действительно мешает образованию, но в селе иначе никак. В Москве, конечно, это не допускается. Но решение о закрытии школы доставило массу проблем детям и их родителям.
— В чем главная ценность российской школы сегодня?
— Сложно так ответить. Но главная задача школы — раскрыть способности, которые заложены в каждом ребенке. Детям нужно максимально расширять кругозор. Когда-то в 90-е и в первую половину нулевых российское телевидение было нашей второй школой. Оно развивало человека. После 2005 года это было утрачено. Сейчас от телевидения почти ничего не осталось. Все эти бесконечные политические шоу надо закрывать.
— Работая учителем в школе, довелось ли тебе быть членом избирательной комиссии?
— Было дело. Отвечу сразу — собственноручно производил подсчеты голосов. Результат был чистым, ни одного нарушения не было.
— Какие это были выборы?
— В облдуму и местные органы власти — это был сентябрь 2014 года.
— Что бы ты сделал, если бы был членом участковой избирательной комиссии, и на твоих глазах произошло нарушение закона, например, вброс бюллетеней в урну?
— Пресек бы. Моя задача в этом и состояла. Когда я слышу в интернете призывы не идти на выборы, то негодую. Я всегда иду на выборы к девяти часам утра. В прошлом году я специально приезжал на выборы президента в Клинцы, чтобы проголосовать. До этого то же самое делал и на парламентских выборах. Своих детей всегда буду учить ходить на выборы.
— За кого голосовал, если не секрет?
— В прошлом году за Ксению Собчак. Но, например, в 2011 году я голосовал за «Единую Россию».
— Почему твое мнение изменилось с тех пор?
— В 2011 году проголосовал назло тому, что творилось в интернете. Посчитал тогда, что «Единая Россия» более адекватная партия. Почему голосовал за Собчак? Отвечаю: я был и остаюсь фанатом первого срока Владимира Путина (с 2000 по 2004 год). Тогда я мечтал, что когда мне стукнет 18, то я пойду и проголосую за него. В прошлом году я понимал, что он победит, но хотел, чтобы был второй тур. Это было бы самым большим торжеством демократии. Это первое. А второе — я искренне считаю, что срок Путина закончился в 2008 году. Хотя в 2012 году я подкупился на его идею стабильного развития, над которой смеялась свободолюбивая общественность. Но на выборах 2012 года я не смог принять участие. Не успел взять открепительное удостоверение.
— Три главных проблемы в России на сегодня?
— Люди утратили цель, идею. Часто в Клинцах смотрю на простых людей. Например, на тех, кто торгует на мини-рынке в третьем микрорайоне. У них нет огонька в глазах. Возможно, в детстве меня окружали яркие личности, мне повезло. Эти не только учителя. Я дружил с соседом, который был старше меня на 40 лет. Он многому меня учил, например, как смотреть на солнечное затмение в 1999 году. Он учил меня коптить линзу, чтобы безопасно смотреть за затмением… Сейчас люди не тем заняты, им скучно жить. Люди, оглянитесь вокруг — жизнь прекрасна и удивительна, как сказал герой постперестроечного фильма «Прикосновение».
— Еще две проблемы.
— Бюрократизированность. В том же образовании. В том же Египте, где я в прошлом году шесть месяцев преподавал русский язык как иностранный тем, кто поедет учиться в Россию, такой бюрократии и близко нет. Хотя коллектив был русскоязычный. Надо избавляться от лишних бумажек, тогда учителя будут гореть на занятиях, а не идти на уроки с тяжким грузом. Третья проблема — отсутствие экономического национализма, то есть поддержки отечественного производителя. Во Вьетнаме есть лозунг — вьетнамец покупает вьетнамское. Да, это не отменяет проблемы качества товаров. Но у нас многие покупают люксовые импортные вещи просто из соображения престижного потребления. Это показуха. Идея либерализма прекрасна. Но та общественность, которая сейчас пытается в России отразить идею либерализма, мне не по душе. Я не с ними. Я считаю себя либералом, но я — либеральный патриот. Мне во многом близка Белоруссия. Их подход к отечественному производству. Безработица у них на низком уровне. Я сейчас общаюсь по работе с выходцами с Кавказа. Они привозят прекрасные местные товары — мед, газировки. У нас великая страна — более 150 народов. Но в Москве купить эти замечательные продукты невозможно. Чтобы они появились в сетевых магазинах нужно дать большой откат. Мой друг хотел организовать бизнес в Клинцах — магазин, в котором бы продавались товары, выращиваемые на Брянщине и в близлежащих регионах. Но он бросил эту затею. Конкурировать с сетевыми магазинами невозможно, а в них эти товары не возьмут. Я был в маленьком городке Солигалич в Костромской области. Он известен тем, что там делают четверговую черную соль. Я два часа искал ее там. Думал, что ее продают за любым углом. Но нет! Еле нашел.
Далее Кирилл попросил обязательно указать еще одну проблему России — транспортную. С разговора об этой проблеме мы начнем вторую часть нашего интервью, которая во многом будет посвящена путешествиям Кирилла Моисеева.
Жора Костакевич
Ссылка на интервью на сайте самой газеты.
Второй подряд гость рубрики «Разговор без микрофона» ныне проживает в Москве. Но Кирилл Моисеев, как и Ангелина Поплавская до окончания школы жил в Клинцах. А далее география его передвижения по свету поражает — Москва, Египет (речь не об отдыхе на пляже), Бахрейн, Клинцовский район, Ирак, Германия, Белоруссия, Финляндия. И это далеко не полный список. Кирилл – философ, историк, переводчик с арабского, блогер, путешественник. А еще очень интересный собеседник. В свои 30 лет он объездил полмира и не собирается останавливаться.
Нас очень заинтересовали не только его путешествия, о которых мы более подробно поговорим во второй части интервью, но и его учеба в РУДН и Каирском университете , а также резкий переход с высокооплачиваемой работы в Бахрейне за учительский стол в Малой Топали и Ольховке.
— Кирилл, несколько лет назад твои статьи о путешествиях по клинцовской и брянской земле были самыми читаемыми на портале «Клинцы-инфо». Потом ты пропал из поля зрения местной прессы и клинчан. Почему?
— Потому, что я сейчас не живу в Клинцах. С 2015 года я перебрался в Москву, где сейчас живу и работаю с арабским языком. Еще некоторое время жил в Египте по работе. Когда я работал в сельской школе в Малой Топали, то имел возможность кататься по окрестностям Клинцов и по всей Брянской области. В то время я начал для самого себя открывать наш регион, потому что когда-то мне казалось, что на Брянщине нет ничего интересного. Но я стал много читать, а потом и устраивать постепенно свои великие географические открытия в масштабах Брянской области (смеется).
— Как ты попал на Клинцы-инфо? Сам предложил свои услуги или тебя нашли?
— Главный редактор сайта сам написал мне, предложил рассказывать о своих путешествиях по Брянской области на страницах его портала. А начиналось все вообще с небольшого интервью со мной. Потом мы уже условились о том, что я сделаю небольшой гид по достопримечательностям города. Потом были Клинцовский район, Новозыбков, Стародуб и другие райцентры.
— До и после этих публикаций где-то еще печатался?
— Только в интернете. Я веду свой блог в Живом журнале. Раньше вел его более активно, сейчас чуть меньше в связи с работой с арабским.
— Вернемся к твоим путешествиям позже. Расскажи о своем детстве. Где оно прошло, в какой школе учился?
— Я родился в Клинцах и прожил здесь до 17 лет. И сейчас примерно раз в полтора-два месяца приезжаю на пару дней в родной город. Я учился в третьей средней школе имени Орджоникидзе с 1995 по 2005 год. Считаю, что на мое становление повлияли учителя. Как бы это пафосно ни прозвучало, но я до конца своей жизни буду благодарен моей учительнице по истории Татьяне Петровне Борисенко и моей учительнице по музыке Ирине Михайловне Тамариной в детской музыкальной школе имени Беляева, с которой я занимался на фортепиано. Эти два человека привили мне любовь к своим предметам. Татьяна Петровна готовила меня к олимпиаде по истории в 11-м классе. Благодаря занятиям с ней я занял первое место на областной олимпиаде и выступил на всероссийской олимпиаде по истории.
— Здорово! Давай подробнее об этом.
— Это был крайне интересный опыт, возможность решать более сложные задания. Я выиграл в 11-м классе школьную, городскую и областную олимпиады. А на всероссийской олимпиаде занял 34-е место.
— С историей все понятно. А что дала тебе учеба в музыкальной школе?
— Ирина Тамарина была моей учительницей все семь лет обучения в музыкальной школе. Там тоже были успехи — я участвовал в областном конкурсе. Ирина Михайловна привила мне любовь к музыке Баха (улыбается). Каждые полгода в школе я готовил новую музыкальную программу, и в ней всегда было место для произведений Иоганна Баха.
— Сейчас музыка занимает в твоей жизни какое-то место?
— Только слушаю. К большому сожалению, после окончания музыкальной школы в 2002 году за фортепиано я почти ни разу не садился. А вот история дала практическую пользу. Во многом благодаря заложенной в меня в школе базе знаний, я смог заниматься путешествиями и вести блог.
— С какими оценками закончил общеобразовательную школу?
— 5 и 4, но за медалями не гнался. У меня гуманитарный склад ума, с точными науками дело обстояло несколько хуже.
— Я читал, что ты вырос в неполной семье…
— Да, я рос без отца. Он очень давно умер. Мама работает психологом медико-социальной экспертизы в комиссии по выдаче инвалидности ВТЭК.
— После школы ты поступил в РУДН. Почему выбор пал на этот институт?
— Получая школьный аттестат, перед тобой пространство в 360 градусов — иди и поезжай, куда хочешь. С 10-го класса я стал утверждаться в мысли, что надо ехать поступать в Москву, а не в Брянск или Орел, например. В 2005 году была еще возможность подавать документы в любое количество вузов. Меня зачислили в два института, в том числе и в РУДН. Я выбрал его потому, что меня поразила его интернациональная обстановка. Когда заселился в общежитие, то оказался в одной комнате с парнями из Вьетнама и Экваториальной Гвинеи. Самый настоящий микс. Они были старше меня — африканцу было уже 27 лет, а азиату — 19 или 20.
— Они хорошо говорили по-русски?
— Когда я заселялся, то мне на выбор предложили несколько номеров. Можно было заселиться к тем, кто больше понравится. Захожу в первую комнату — там энное количество африканцев смотрят местный фильм. У меня был небольшой культурный шок (смеется). В некоторые комнаты просто не достучался, а потом мне попалась комната с этим вьетнамцем, который уже три года учился в России. Мы с ним разговорились, он сразу мне понравился. И я остался с ним жить.
— Сейчас общаетесь с ним?
— К сожалению, редко. Когда я приезжал по работе во Вьетнам на три месяца, то нам не удалось встретиться. Я был на самом юге страны, а он живет на севере. Нас разделяло 1500 км. Вьетнам кажется небольшой страной, если смотреть на карту, но он вытянутый — вся страна имеет протяженность примерно как от Санкт-Петербурга до Сочи.
— Вьетнамец после учебы в Москве уехал на родину. А второй твой сосед из Экваториальной Гвинеи?
— Он тоже поехал домой в 2009 году. В какой-то момент мы решили с вьетнамцем переселиться от него и жить в комнате вдвоем. Для этого пришлось дать взятку коменданту общежития (смеется). Три года мы жили вдвоем, правда, на один год я уезжал в Египет, где проходил стажировку в Каирском университете. Это были 2008-2009 годы. Для этого пришлось брать академический отпуск в РУДН.
— В РУДН ты поступил на философский факультет?
— Изначально да, но потом нам предложили еще взять иностранный язык. Философия распределялась между восточным и западным направлениями. Меня записали на восточное при поступлении. А когда предложили выбирать язык — то стояла альтернатива: китайский или арабский. Китайская культура для меня абсолютно чужая. А арабская культура ассоциировалась с романтикой пустыни, верблюдами, мотивом странствий. Решил выбрать арабский язык.
— Чем запомнились институтские годы?
— Я отношусь к жизни, как к мыльной опере. После первых 17 лет жизни в Клинцах в РУДН у меня на 90% обновился круг общения. В первые месяцы в институте моя жизнь изменилось во всем. Были — школа, дом, работа. А в Москве все делаешь сам. И в отличие от школы, в университете тебя никто не будет уговаривать учиться. Не захочешь учиться — вылетишь.
— Каков процент соотношения русских и иностранных студентов в Университете дружбы народов?
— Иностранцев сейчас около 60 процентов, россиян — 40. В общежитии еще больший перекос — там примерно 80% — это иностранцы. В основном это студенты из арабского мира, Вьетнама, Индии, Бангладеш и черной Африки. Также есть ребята из Латинской Америки. Из Европы — только представители восточной ее части — румыны, поляки.
— Этот вуз со своим прекрасным названием был создан, как и большинство наших учебных заведений, в СССР. А в наши дни его миролюбивое название актуально? Случались ли серьезные конфликты на межнациональной почве за время твоего обучения в РУДН?
— Я не был свидетелем или участником таких конфликтов. Но иногда бывают столкновения менталитетов. Мой сосед из Вьетнама в первые месяцы только учился. Я прихожу — он сидит за компьютером, что-то решает всегда. Не хочу навешивать ярлыки на африканцев, но они очень любят компании. Мой знакомый из Африки по РУДН говорил так: «Мы все время должны общаться. Если я один, то это скучно, а должно быть весело». В нашей небольшой хрущевской комнате бывала часто такая картина: в одной половине мы с вьетнамцем, а в другой 6-7 африканцев вместе обедают. Парни из Экваториальной Гвинеи говорили на испанском языке, а он очень темпераментный.
— Как обстояло дело с едой в такой многонациональной общаге? Пробовал что-то экзотическое?
— Мне повезло жить до конца учебы с вьетнамцем. Вьетнамская кухня мне очень понравилась — я часто ел с ним их супы и сладости. Мы познакомились с двумя девушками из Вьетнама и Лаоса, устраивали совместные ужины. Однажды мой друг решил пошутить надо мной — дал топорик и попросил отрубить голову рыбине. Я говорю: «Что?» Он берет топор и голова пулей вылетает в умывальник (смеется). Возвращаясь к вопросу о конфликтах, могу сказать, что вьетнамцы очень воспитанные. Например, перед поездкой в Каир на стажировку я собирал деньги, подрабатывал репетитором и курьером. Приходил в общагу уставшим, вьетнамцы сразу предлагали мне чай. А я большой любитель чая, для меня это топливо. Африканцы не особо обращали внимание на то, в каком состоянии я пришел после учебы и работы. Хотя даже в это время у меня оставались силы на чтение художественной литературы. Я прочитывал тогда примерно по 500 страниц в неделю. Мне очень нравилось учиться в РУДН. Если меня какое-то дело не заряжает, то я не жилец. Я должен засыпать, думая о каком-то интеллектуальном процессе.
— А почему так долго учился?
— 4 года бакалавриата, два года магистратуры. И один год в Египте, который мне не был засчитан. Я всегда говорил своим ученикам, что школьная жизнь — это золотая пора, но студенчество — это платиновая пора. Одно из ярких воспоминаний студенчества — это суббота. С 9 утра до 14.00 у нас занятия. Потом мы собирались квартирником своей философской группой у кого-нибудь из сокурсников и отдыхали по-студенчески. В 2007 мы слушали модную в Москве группу «Психея», популярность которой дошла до Клинцов только в 2010 году (смеется). Но музыкальные увлечения у каждого были свои.
— Что слушал ты?
— Мой костяк любимых музыкальных групп сложился как раз в то время. И я слушаю их до сих пор. Это Линкин Парк, Эванесенс, Металлика, Рамштайн, Тату. Это моя горячая пятерка. Прочитал как-то, что к 30 годам люди принципиально перестают слушать новую музыку. Возможно, так и есть.
— Чем запомнилась учеба в Каире?
— Дико отличались общежития в РУДН и в Египте. С европейскими общагами в вузах их вообще нельзя сравнивать. В Каире мы жили в маленьких комнатенках с металлическими кроватями. Два столика и шкафчик. Чуть ли не армейские казармы. Но было ощущение, будто я и не уезжал из РУДН. Напротив была комната с вьетнамцами, пару комнат с узбеками. Еще там были афганцы. Однажды они позвали меня поужинать. Я был шокирован — они вообще не используют приборы. Едят все лепешкой — берут ею плов и салаты. Я жил в комнате с парнем из Дагестана Алексеем. Он мог слушать богословские песнопения, а спустя 10 минут включал Мерилина Мэнсона.
— Ты учился на факультете философии. Куда идут работать с таким дипломом?
— Часто в школу учителем, многие находят работу благодаря знанию языка. Есть и те, кто остается работать в своем институте научными сотрудниками. Таких менее трети. Но ряд выпускников философского факультета идут работать в офис или в банк.
— Сколько человек было в твоей группе?
— Начинали учиться 28, закончили бакалавриат почти все, а в магистратуру пошли 16-17 человек. Остальные ушли работать. Но и те, кто учился в магистратуре, с первого же курса работали.
— После окончания института ты вернулся в Клинцы…
— Не совсем так. Сначала я поработал в Персидском заливе в Бахрейне переводчиком с арабского языка. Это было русскоязычная компания, в основном белорусы. Мы занимались бизнесом в сфере строительства.
— Чем запомнился Бахрейн?
— Очень жаркая страна… Когда ты приезжаешь и живешь как экспат, то это тебя сильно балует. В России ты привык рассчитывать на себя, идти к своей цели, а тут тебе дают по приезду машину и квартиру. Далеко не каждый иностранец, попадающий в страны Персидского залива, имеет такие условия труда. 90% иностранной рабочей силы там из таких бедных стран, как Пакистан, Египет, Бангладеш, Филиппины. И тут мы, европейцы, белые господа — получаем все. У меня была пятидневная рабочая неделя с воскресенья по четверг. Я приходил к девяти утра, хотя некоторые коллеги приходили к 11, а в пять уже шли домой. Достопримечательностей в Бахрейне почти нет. Там даже гуляет анекдот, что за пять лет до того, как в странах Персидского залива нашли нефть, Египет в качестве гуманитарной помощи отправил несколько тысяч осликов. Но нашли нефть — и все поменялось.
— Какая у тебя там была зарплата.
— 2000 долларов, бесплатное проживание и автомобиль.
— Сколько отработал там?
— 4,5 месяца. Но начальство обмануло на деньги инвесторов, и нам почти всем пришлось уехать (смеется). Потом, к сожалению, началась Украина. Пошли нехорошие процессы, даже оттуда стали выжимать русскоязычный бизнес.
— И после Бахрейна ты вернулся в Клинцы?
— Да, я еще надеялся вернуться в Бахрейн, но, к сожалению, не получилось. Доверился одному человеку, который обещал вернуть меня туда через неделю-две, но это растянулось на полгода. Я понял, что надо уметь отступать. И стал работать в сельской школе в Малой Топали. Затем еще параллельно устроился в школу в Ольховке. Там был очень хороший директор, золотой человек — Надежда Александровна Передня. Коллектив там тоже был прекрасный, мне помогали. Я привык зарабатывать сам, не жду с моря погоды. Я работал с утра до вечера. Мне до сих пор ученики присылают поздравления с днем рождения. Некоторые даже пишут, что брали с меня пример. Я не эгоист, но приятно, что мою работу так оценивают.
— Какой предмет преподавал?
— Историю и обществознание. Это мои профильные предметы. Философия учит большому кругозору и воображению. Плюс помогал опыт олимпиад по истории. Еще я занимался репетиторством. Будучи в Клинцах, я имел практически московский доход. Но это постоянная работа — в семь утра просыпаешься и работаешь до 21.30. Один из моих учеников получил по истории на ЕГЭ 82 балла и поступил в МГУ. Другой парень получил 86 баллов на ЕГЭ. А еще до отъезда я занимался с парнем, который потом уехал учиться в Бостон в Массачусетский технологический институт, где проживает и сейчас. Его зовут Семен Гусев, из интеллигентной семьи. Он был очень мотивирован. На ЕГЭ по истории он получил 89 баллов. Я готовил его три месяца.
— Твоя цитата: «Видя скотское отношение администрации к учителям и понижение зарплаты (с нагрузкой в две ставки), я решил радикально изменить деятельность». Какой это был год и сколько ты получал в школе?
— Когда я только начинал работать, то в двух школах в сумме я получал 22 тысячи рублей. Потом мне понизили зарплату до 15 тысяч в сумме с двух школ. Это был 2014-2015 годы. Закрытие школы в Малой Топали — это невероятно свинское отношение со стороны отдела образования Клинцовского района. У меня до сих пор сохранилась видеозапись, на которой учителя и родители чуть ли не плачут и возмущаются, когда перед ними выступает чиновник и говорит, что очень мало деток и вы им только вредите, они отстают в развитии. Детей перевели в школу в Великой Топали в трех километрах от Малой Топали. Да, их забирает автобус, но кому-то надо еще идти пешком из близлежащих деревень до остановки несколько километров. Это не США, где школьный автобус заезжает за каждым. Автобус делает два рейса — сначала отвозит младших, потом более старших детей. Когда у меня осталась работа только в одной школе, то я стал думать, что делать дальше. Тогда я уже занимался блогом, начались заказы. Но было очень жаль детей — моих учеников. Но они еще и не имели возможность сравнить, как это может быть ПО-ДРУГОМУ. Не обязательно лучше, но по-другому. Я счастлив, что у меня была возможность пожить с близким человеком в Германии, поездить по Чехии, Польше, Прибалтике, Финляндии. Я видел, как живут там, как живут в Ираке, Вьетнаме, Египте. Да в той же Белоруссии. Я не считаю, что в Клинцах или в Топали все плохо. Тут тоже есть вещи, которые мне до сих пор дороги. Они заставляют меня приезжать сюда. Не смотрел сериал «Во все тяжкие»?
— Нет.
— Мне нравится модель провинции, когда есть достойная жизнь. Она не всегда может быть обеспеченной по западным меркам, но благодаря таким людям, как мои учителя, я ностальгирую по малой родине. Однажды, будучи в Клинцах, захожу к другу справиться о его делах, а он с товарищем играл в компьютерную игру, где они рассчитывали траекторию полета космического корабля от Земли до Марса, с изучением литературы по аэродинамике. Столь необычным родом занятий я был изрядно удивлен. Первое, что я ему тогда сказал, если было бы больше подобных примеров, то не было бы распространенного стереотипа о том, что в провинции в малых городах тлен, безнадега, а людям нечем заняться.
— Я все-таки не понял, а почему тебе резко срезали зарплату в школе? Убавили часы?
— Нет. У меня были две полноценные ставки. Я пошел в бухгалтерию, мне сказали, что что-то не так посчитали, что я должен получать меньше.
— У других учителей тоже понизилась зарплата?
— На этот счет вот что могу рассказать. Нас собирает директор школы и торжественно говорит, что у нас средняя зарплата 25 тысяч. Или говорит, что зарплата увеличилась на 100 рублей. И тут встает бабушка с 40-летним стажем и говорит, что у нее зарплата 9600 рублей.
— Ты не связываешь эти понижение с тем, что оно совпало с событиями в Крыму и Украине?
— Отвечу так: в Москве установлена планка минимальной зарплаты для учителей. Раньше была 65 тысяч, сейчас 75. Никто из учителей не получает ниже планки. Почему-то в Москве этот закон работает, а в Клинцовском районе нет. Мы должны слушать эту браваду про 25 тысяч и аплодировать. Правда, никто не аплодировал. Когда собирались в учительской, то был вечный мотив — «денег нет, что за жизнь». Мне понравилось отношение на тот момент завуча Ольховской школы Надежды Передни. Она сказала: «Ничего страшного, нас всю жизнь кормил огород. Выживем!»
— Насколько я знаю, такой планки в нашем регионе и нет вовсе. Что говорили твои коллеги, другие учителя, о положении дел в школе и в целом в районном образовании?
— Приведу страшный пример. У меня был коллега, который выпивал. Но по молодости его называли надеждой Клинцовского района. Умный педагог с золотыми мозгами, математик от Бога. И человек отличный. Сейчас я узнал, что он получает инвалидность, он был на приеме у моей мамы. Очень грустно. В 2014 году меня была адская хандра после Персидского залива. И тут у меня фактически на глазах за 9 месяцев погибает одноклассница. Сначала она упала с третьего этажа, впала в кому на полгода. Когда очнулась, оказалась инвалидом. За время комы у нее умерла мать. Она даже пыталась работать после этого, но у нее очень плохо двигалась рука. Начала страшно пить. Я видел, как человек угасает. Однажды она мне сказала, что пыталась покончить жизнь самоубийством и собирается сделать это заново. Через неделю я узнаю, что она умерла…
— Можешь сравнить уровень образования в сельской школе, в райцентре вроде Клинцов и в мегаполисе?
— Уровень подготовки детей одинаков. Везде есть звездочки и способные дети. Если брать уровень даваемых учителями знаний, то он тоже примерно одинаков на выходе — что в провинции, что в Москве. У моих сельских учеников было уважение к учителям. Не с точки зрения боязни и дисциплины, а именно человеческое отношение. В Москве учитель — это больше обслуга, а в сельской школе я ощущал себя личностью.
— Бытует мнение, что у большинства учителей сегодня не горят глаза. Они ходят на работу, как на каторгу. Согласишься?
— И да, и нет. У многих учителей и сейчас при входе в класс загораются глаза. В учительской это все гаснет, и работа кажется каторгой. В моей сельской школе коллега, учительница русского языка, оставляла детей 5-го класса после уроков абсолютно бесплатно, без намека на репетиторство. По три часа она занималась с детьми сверхурочно. Это напомнило мне рассказы моей бабушки о ее школьной жизни в 40-е годы XX века. Тогда после занятий детей оставляли на дополнительные занятия, чтобы подтянуть отстающих. Что касается каторги — она в документах, отчетах, общей атмосфере унижения. Не хочу называть имен, но когда было собрание с участием представителей районного отдела образования и родителей, чиновница, которая фактически закрывала школы в Малой Топали, пришла в дорогой шубке. Она вполне могла бы обойтись на этом собрании без такой богатой шубы.
— Страна должна знать своих «героев».
— Это была Людмила Максименко. Она принимала решение о закрытии школы. Она обвиняла учителей, которые вынуждены были вести по несколько предметов, чтобы иметь хоть какую-то зарплату. Но это правда жизни. Это действительно мешает образованию, но в селе иначе никак. В Москве, конечно, это не допускается. Но решение о закрытии школы доставило массу проблем детям и их родителям.
— В чем главная ценность российской школы сегодня?
— Сложно так ответить. Но главная задача школы — раскрыть способности, которые заложены в каждом ребенке. Детям нужно максимально расширять кругозор. Когда-то в 90-е и в первую половину нулевых российское телевидение было нашей второй школой. Оно развивало человека. После 2005 года это было утрачено. Сейчас от телевидения почти ничего не осталось. Все эти бесконечные политические шоу надо закрывать.
— Работая учителем в школе, довелось ли тебе быть членом избирательной комиссии?
— Было дело. Отвечу сразу — собственноручно производил подсчеты голосов. Результат был чистым, ни одного нарушения не было.
— Какие это были выборы?
— В облдуму и местные органы власти — это был сентябрь 2014 года.
— Что бы ты сделал, если бы был членом участковой избирательной комиссии, и на твоих глазах произошло нарушение закона, например, вброс бюллетеней в урну?
— Пресек бы. Моя задача в этом и состояла. Когда я слышу в интернете призывы не идти на выборы, то негодую. Я всегда иду на выборы к девяти часам утра. В прошлом году я специально приезжал на выборы президента в Клинцы, чтобы проголосовать. До этого то же самое делал и на парламентских выборах. Своих детей всегда буду учить ходить на выборы.
— За кого голосовал, если не секрет?
— В прошлом году за Ксению Собчак. Но, например, в 2011 году я голосовал за «Единую Россию».
— Почему твое мнение изменилось с тех пор?
— В 2011 году проголосовал назло тому, что творилось в интернете. Посчитал тогда, что «Единая Россия» более адекватная партия. Почему голосовал за Собчак? Отвечаю: я был и остаюсь фанатом первого срока Владимира Путина (с 2000 по 2004 год). Тогда я мечтал, что когда мне стукнет 18, то я пойду и проголосую за него. В прошлом году я понимал, что он победит, но хотел, чтобы был второй тур. Это было бы самым большим торжеством демократии. Это первое. А второе — я искренне считаю, что срок Путина закончился в 2008 году. Хотя в 2012 году я подкупился на его идею стабильного развития, над которой смеялась свободолюбивая общественность. Но на выборах 2012 года я не смог принять участие. Не успел взять открепительное удостоверение.
— Три главных проблемы в России на сегодня?
— Люди утратили цель, идею. Часто в Клинцах смотрю на простых людей. Например, на тех, кто торгует на мини-рынке в третьем микрорайоне. У них нет огонька в глазах. Возможно, в детстве меня окружали яркие личности, мне повезло. Эти не только учителя. Я дружил с соседом, который был старше меня на 40 лет. Он многому меня учил, например, как смотреть на солнечное затмение в 1999 году. Он учил меня коптить линзу, чтобы безопасно смотреть за затмением… Сейчас люди не тем заняты, им скучно жить. Люди, оглянитесь вокруг — жизнь прекрасна и удивительна, как сказал герой постперестроечного фильма «Прикосновение».
— Еще две проблемы.
— Бюрократизированность. В том же образовании. В том же Египте, где я в прошлом году шесть месяцев преподавал русский язык как иностранный тем, кто поедет учиться в Россию, такой бюрократии и близко нет. Хотя коллектив был русскоязычный. Надо избавляться от лишних бумажек, тогда учителя будут гореть на занятиях, а не идти на уроки с тяжким грузом. Третья проблема — отсутствие экономического национализма, то есть поддержки отечественного производителя. Во Вьетнаме есть лозунг — вьетнамец покупает вьетнамское. Да, это не отменяет проблемы качества товаров. Но у нас многие покупают люксовые импортные вещи просто из соображения престижного потребления. Это показуха. Идея либерализма прекрасна. Но та общественность, которая сейчас пытается в России отразить идею либерализма, мне не по душе. Я не с ними. Я считаю себя либералом, но я — либеральный патриот. Мне во многом близка Белоруссия. Их подход к отечественному производству. Безработица у них на низком уровне. Я сейчас общаюсь по работе с выходцами с Кавказа. Они привозят прекрасные местные товары — мед, газировки. У нас великая страна — более 150 народов. Но в Москве купить эти замечательные продукты невозможно. Чтобы они появились в сетевых магазинах нужно дать большой откат. Мой друг хотел организовать бизнес в Клинцах — магазин, в котором бы продавались товары, выращиваемые на Брянщине и в близлежащих регионах. Но он бросил эту затею. Конкурировать с сетевыми магазинами невозможно, а в них эти товары не возьмут. Я был в маленьком городке Солигалич в Костромской области. Он известен тем, что там делают четверговую черную соль. Я два часа искал ее там. Думал, что ее продают за любым углом. Но нет! Еле нашел.
Далее Кирилл попросил обязательно указать еще одну проблему России — транспортную. С разговора об этой проблеме мы начнем вторую часть нашего интервью, которая во многом будет посвящена путешествиям Кирилла Моисеева.
Жора Костакевич
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]