Голубой полк.
---
"На мне была военная форма, такая же как на них ( незадолго до того я поступил переводчиком в немецкую часть). Все отличие было в том, что у них на левом рукаве были нашивки, выдержанные в цветах испанского флага - красный - желтый - красный, считая сверху вниз - с надписью внизу "Эспанья".
250-я испанская "Голубая" дивизия"Son Ustedes espanoles?" (Вы испанцы ?), - помню, спросил я, и эта простая фраза открыла мне путь и новый мир.
Смуглые, черноволосые, с мягкими темными глазами южан, молодые ребята в расстегнутых мундирах, в сдвинутых на бок шапках и совсем без шапок, живо окружили меня и широко улыбаясь закидали вопросами. Почему я умею говорить по-испански? Откуда и как сюда попал? Не хочу ли перейти от немцев к испанцам?
Через несколько дней испанский сержант сам принес мне нашивку с испанским гербом, а мои приятели - солдаты, порывшись у себя в вещах, вытащили запасные погоны и орла, которого, по немецкой форме, носили на груди (на службе у немцев я, как русский, хотя и носил форму, не имел знаков различия). Это скрепило внешне мою связь с Голубой Дивизией; внутренне еще раньше скрепило другое – те доброта и товарищеское отношение, которые я нашел в ее бойцах.
Дивизия была совершенно особым миром среди германских войск. Одной из ее отличительных черт было обилие и высокое качество ее продовольствия. Кроме нормального солдатского пайка, шедшего от немцев, все служившие в ней получали продукты, присылавшиеся непосредственно из Испании, и, в результате, жили совсем иначе, чем персонал, стоявший рядом немецких армейских частей.
Испанцы не признавали черного хлеба, и у них был в употреблении исключительно белый; консервы разных сортов, сахар, мед и т.д., вплоть до шоколада. Молоко покупалось частью на казенный счет, частью самими бойцами, но, как общее правило, в каждом доме, где были расквартированы испанские солдаты, стояло всегда несколько полных кувшинов, из которых любой из них, или пришедший в гости, мог пить сколько угодно - сахар и кофе употреблялось на таких же началах.
Я попал в Голубую Дивизию после недельного пребывания в немецкой части, которому предшествовала длительная голодовка, и далеко от нее не оправившись и, очутившись среди всего это изобилия, первые дни наедался до дурноты, уничтожая по несколько килограмм хлеба и несколько банок консервов в день; потом я чувствовал себя уже нормально и питался как остальные.
Испанцы, в отличие от практических немцев, жили сердцем, а не рассудком, и любовь занимала в их жизни первое место. Надо между прочим заметить, что возраст бойцов дивизии был в среднем от 18 до 24 лет.
По социальному происхождению они принадлежали к самым разным слоям - среди них были равно и студенты, и лица интеллигентных профессий и простые крестьяне; многие их этих последних не умели даже читать и писать - и, курьезным образом, я под их диктовку составлял им письма на родину.
Все они влюблялись с чрезвычайной стремительностью и переживали свои увлечения очень глубоко; это не были для них дела купли и продажи, а вопросы жизни и смерти.
Помню, между прочим, картинку, которую мне пришлось наблюдать в одном из первый дней у испанцев. Какая-то молодая крестьянка работает у себя в огороде. К ней подходит испанец и затевает разговор; через минуту ее лопата переходит в его руки, и он начинает работать изо всех сил.
Вскоре к ним подходят еще несколько испанцев ; один берется за ведро и начинает поливать грядки, другой находит себе еще какую-то работу в этом роде, а хозяйке остается только давать общие указания. Вот стиль ухаживания, к которому никогда не прибегали немцы!
Каждый день кто-нибудь из испанцев просил меня написать для него по - русски письмо, куда он вкладывал самые горячие комплименты и мольбы о свидании, для той или другой из деревенских девушек, и обычно через некоторое время просил меня перевести ему ответ.
Ответы эти бывали разного рода, и когда их смысл оказывался неблагоприятным, кавалеры приходили в бурное отчаяние, обычно принимались составлять новое послание, искали возможных соперников и новые пути ухаживания.
Одна из вещей, которые мне больше всего удивили, когда я ближе вошел в жизнь Голубой Дивизии, была острая вражда между испанцами и немцами.
Я тогда еще говорил, что можно подумать, будто я попал на службу к англичанам или американцам: более острую взаимную антипатию, чем между солдатами Дивизии и немцами, тогда трудно было и вообразить.
"Немцы как люди нам совершенно чужие. Нам много симпатичнее русские: у русских есть сердце, а немцы прямо какие - то живые машины".
У испанцев были с немцами и некоторые другие счеты. Так, они были в обиде что их, южан, послали на самый северный участок фронта.
Жаловались, что их заставили пешком проделать поход из Польши до Новгорода, а потом и до Ленинграда, когда свободно могли дать в их распоряжение поезда.
Что касается испанцев - они воевали своеобразно, вкладывая в дело больше отваги, чем системы. Помню случай, когда один капитан был так огорчен смертью своего друга, убитого случайной пулей, что за свой страх и риск начал наступление, к которому потом примкнули и другие части, так что образовался прорыв во вражеских линиях. Однако, верховное командование осталось недовольно таким экспромтом и сменило испанцев на этом участке."- из воспоминаний Д.Ф. Петрова.
Из окруженного Берлина Петров бежал на Запад, пристал на время к группе французов, добрался до речки Мюле,- а за ней стояли американцы.
Чудом смог перейти и выдал себя за француза; его отправили во Францию. Там прошёл три лагеря для Ди-Пи - перемещённых лиц. В 1945 г. смог избежать выдачи в СССР и жил в Париже.
Еще фото испанцев: http://oper-1974.livejournal.com/95535.html
250-я испанская "Голубая" дивизия"Son Ustedes espanoles?" (Вы испанцы ?), - помню, спросил я, и эта простая фраза открыла мне путь и новый мир.
Смуглые, черноволосые, с мягкими темными глазами южан, молодые ребята в расстегнутых мундирах, в сдвинутых на бок шапках и совсем без шапок, живо окружили меня и широко улыбаясь закидали вопросами. Почему я умею говорить по-испански? Откуда и как сюда попал? Не хочу ли перейти от немцев к испанцам?
Через несколько дней испанский сержант сам принес мне нашивку с испанским гербом, а мои приятели - солдаты, порывшись у себя в вещах, вытащили запасные погоны и орла, которого, по немецкой форме, носили на груди (на службе у немцев я, как русский, хотя и носил форму, не имел знаков различия). Это скрепило внешне мою связь с Голубой Дивизией; внутренне еще раньше скрепило другое – те доброта и товарищеское отношение, которые я нашел в ее бойцах.
Дивизия была совершенно особым миром среди германских войск. Одной из ее отличительных черт было обилие и высокое качество ее продовольствия. Кроме нормального солдатского пайка, шедшего от немцев, все служившие в ней получали продукты, присылавшиеся непосредственно из Испании, и, в результате, жили совсем иначе, чем персонал, стоявший рядом немецких армейских частей.
Испанцы не признавали черного хлеба, и у них был в употреблении исключительно белый; консервы разных сортов, сахар, мед и т.д., вплоть до шоколада. Молоко покупалось частью на казенный счет, частью самими бойцами, но, как общее правило, в каждом доме, где были расквартированы испанские солдаты, стояло всегда несколько полных кувшинов, из которых любой из них, или пришедший в гости, мог пить сколько угодно - сахар и кофе употреблялось на таких же началах.
Я попал в Голубую Дивизию после недельного пребывания в немецкой части, которому предшествовала длительная голодовка, и далеко от нее не оправившись и, очутившись среди всего это изобилия, первые дни наедался до дурноты, уничтожая по несколько килограмм хлеба и несколько банок консервов в день; потом я чувствовал себя уже нормально и питался как остальные.
Испанцы, в отличие от практических немцев, жили сердцем, а не рассудком, и любовь занимала в их жизни первое место. Надо между прочим заметить, что возраст бойцов дивизии был в среднем от 18 до 24 лет.
По социальному происхождению они принадлежали к самым разным слоям - среди них были равно и студенты, и лица интеллигентных профессий и простые крестьяне; многие их этих последних не умели даже читать и писать - и, курьезным образом, я под их диктовку составлял им письма на родину.
Все они влюблялись с чрезвычайной стремительностью и переживали свои увлечения очень глубоко; это не были для них дела купли и продажи, а вопросы жизни и смерти.
Помню, между прочим, картинку, которую мне пришлось наблюдать в одном из первый дней у испанцев. Какая-то молодая крестьянка работает у себя в огороде. К ней подходит испанец и затевает разговор; через минуту ее лопата переходит в его руки, и он начинает работать изо всех сил.
Вскоре к ним подходят еще несколько испанцев ; один берется за ведро и начинает поливать грядки, другой находит себе еще какую-то работу в этом роде, а хозяйке остается только давать общие указания. Вот стиль ухаживания, к которому никогда не прибегали немцы!
Каждый день кто-нибудь из испанцев просил меня написать для него по - русски письмо, куда он вкладывал самые горячие комплименты и мольбы о свидании, для той или другой из деревенских девушек, и обычно через некоторое время просил меня перевести ему ответ.
Ответы эти бывали разного рода, и когда их смысл оказывался неблагоприятным, кавалеры приходили в бурное отчаяние, обычно принимались составлять новое послание, искали возможных соперников и новые пути ухаживания.
Одна из вещей, которые мне больше всего удивили, когда я ближе вошел в жизнь Голубой Дивизии, была острая вражда между испанцами и немцами.
Я тогда еще говорил, что можно подумать, будто я попал на службу к англичанам или американцам: более острую взаимную антипатию, чем между солдатами Дивизии и немцами, тогда трудно было и вообразить.
"Немцы как люди нам совершенно чужие. Нам много симпатичнее русские: у русских есть сердце, а немцы прямо какие - то живые машины".
У испанцев были с немцами и некоторые другие счеты. Так, они были в обиде что их, южан, послали на самый северный участок фронта.
Жаловались, что их заставили пешком проделать поход из Польши до Новгорода, а потом и до Ленинграда, когда свободно могли дать в их распоряжение поезда.
Что касается испанцев - они воевали своеобразно, вкладывая в дело больше отваги, чем системы. Помню случай, когда один капитан был так огорчен смертью своего друга, убитого случайной пулей, что за свой страх и риск начал наступление, к которому потом примкнули и другие части, так что образовался прорыв во вражеских линиях. Однако, верховное командование осталось недовольно таким экспромтом и сменило испанцев на этом участке."- из воспоминаний Д.Ф. Петрова.
Из окруженного Берлина Петров бежал на Запад, пристал на время к группе французов, добрался до речки Мюле,- а за ней стояли американцы.
Чудом смог перейти и выдал себя за француза; его отправили во Францию. Там прошёл три лагеря для Ди-Пи - перемещённых лиц. В 1945 г. смог избежать выдачи в СССР и жил в Париже.
Еще фото испанцев: http://oper-1974.livejournal.com/95535.html
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]