Кирилло-Белозерский монастырь. Часть вторая. “Вековое запущение”.
---
(Продолжение)
Возвращаясь в Кирилло-Белозерский монастырь, вновь поговорим не о его величии, а об эпохе упадка и потерях, о том, что сто лет назад, еще в период царствования Николая II, над его монументальным архитектурным ансамблем нависла угроза разрушения, в причинах коей попробуем разобраться, и о постреволюционном хаосе в перелицованном под музей монастыре...
… Кирилло-Белозерский монастырь, к моменту опубликования екатерининского “Манифеста о секуляризации монастырских земель” 26 февраля 1764 г, по площади принадлежащих ему земельных угодий и проживающих на их территории крепостных крестьян – входил в первую тройку монастырей Российской Империи. Его земельные владения, общей площадью свыше 30 тыс десятин (включавшие около 3,5 тыс десятин одной только пашенной земли), находились в 17 уездах страны, на них проживало около 19 тысяч душ мужского пола.
Вместе с барщиной крестьяне Кирилло-Белозерского монастыря несли денежные и многочисленные натуральные поборы (монастырю необходимо было кормить не только свою братию, трудников, нахлебников-нищих и пациентов монастырской больницы, но и оплачивать услуги мирян: служилых людей и мастеровых, обслуживающих нужды монастыря, а также управляющих многочисленными монастырскими вотчинами. Помимо того, существовала необходимость уплаты ряда обязательных налогов).
Кроме земельных наделов, монастырь владел соляными промыслами, “угодьями и рыбными ловлями как во внутренних водах, так и на Белом море…За Кирилловским монастырём значились также подворья во Пскове, Дмитрове, Нижнем Новгороде, в Угличе, Каргополе, на Белом озере, в Ростове. Но особенно замечательны были подворья в Москве и Вологде”. Словом, обитель далеко не бедствовала.
Манифест Екатерины II в одночасье лишил монастырь всей земельной собственности (за исключением нескольких десятин, оставленных под пашню и сенокос), перешедшей в ведение государственной Коллегии экономии, а закрепленных за этими землями крестьян перевел в статус “экономических”, освободив их от всех оброков и барщин, взамен потребовав уплату единственного налога – полтора рубля в год подушного оклада.
С РПЦ, богатейшим феодальным землевладельцем России, имеющим серьёзное общественное и политическое влияние, императрица расправилась одним росчерком пера…
Численность монастырской братии в Кирилло-Белозерском монастыре, менявшаяся от десятилетия к десятилетию (184 человека в 1601 г), к 1764 году составляла 48 человек.
Согласно принятому в том же 1764 году штатному расписанию, монастырь был отнесен к 1 классу и получил право принимать до 33 монахов и жалование до 2500 рублей в год – но, после реорганизации, прежнее количество насельников сократилось вдвое, и до второй половины XIX века не превышало двух десятков человек.
К 1897 году на содержание монастыря из государственной казны в год выделялось 950 рублей серебром – при численности монахов в 29 человек.
С 1764 года, с изъятием источника доходов, начинается история упадка и забвения монастыря, спустя столетие усугубившаяся его отдалённостью от быстро растущей сети железных дорог. С незапамятных времен здесь пролегал “тракт великого богомолья от Киева до Троице-Сергиевой лавры и от Сергиевой лавры до Соловецких преподобных Зосимы и Савватия…
Многие московские купцы и бояре в прежнее время считали своим долгом побывать на Белоозере и поклониться преподобному Кириллу, как великому покровителю Северного края…Но с проведением здесь железной дороги, по прямой линии от Москвы до Архангельска, Кирилловская обитель осталась в стороне и потому, за последнее время, менее уже посещается богомольцами, отчего и самая обитель оскудевает в средствах и приходит в обветшалое состояние”
Отсутствие должных средств для поддержания нормальной хозяйственной деятельности, не преминуло сказаться на ухудшающемся состоянии архитектурного ансамбля монастыря, возраст некоторых построек которого к началу XX века перевалил за четыре столетия. Читаем впечатления побывавших в Кирилло-Белозерском монастыре путешественников:
1897 год: "...Современная жизнь монастыря настолько отделилась от прежней, что почти все сооружения стоят пустыми, не имея употребления, как внешне излишние или получили новое назначение, а деревянные исчезли, не оставив следа...От прежнего величия остались одни многочисленные и огромные постройки, приходящие в ветхость и непосильно тяготящие монастырскую казну..."
1911 год:”… Многие древние здания монастыря ныне представляют руины; грустно видеть, как безвозвратно гибнет самобытное творчество русского народа. Нельзя иначе, как с болью сердца, смотреть на разрушение стен обители, когда-то оставшихся нерушимыми даже при осаде ее неприятеля... Не враг разрушает памятники нашей истории и славы, а мы сами - своим невниманием, непониманием важности прошлых жизненных явлений. Особенно сильному разрушению... подверглись стены и башни... Так, Свиточная башня, можно сказать, доживает последнее свое время и на глазах многих знатоков гибнет с часу на час и очень скоро должна сделаться руинами частию на земле, частию в озере...
Но не только эта башня, а почти вся линия стены вдоль берега озера заметно разрушается. Местами части стен (особенно это заметно позади настоятельского корпуса) уже представляют груду кирпичей; а те галереи стен, по которым когда-то братия совершала крестные ходы, - теперь, увы, представляют собою в своем разрушении нечто ужасное для любителя старины.
Взобравшийся на них турист рискует быть засыпанным под грудой кирпичей, вот-вот так и грозящих ему ежеминутной гибелью от малейшего сотрясения и неосторожного хождения по ним. А остальные Кирилло-Белозерские здания, за исключением тесных комнат, что представляют собою?! Они предоставлены стихиям, всюду грязь, сырость. Конечно, наличных средств монастыря теперь не станет на приведение в порядок векового запущения"
И без того безрадостная картина разрухи усугублялась упадком морального облика монастырской братии, о нравах которой красноречиво свидетельствуют впечатления княгини М. К. Тенишевой, приехавшей в 1904 году в Кирилло-Белозерский монастырь с целью оказания помощи в организации при монастыре Музея древностей:
"...монастырь этот в настоящее время в упадке. Там царит тупой разжиревший настоятель, которому было только есть да спать, и десяток монахов, видимо, сильно пьющих и не имеющих в себе никакого смирения, я уже не говорю о святости.
Один лишь иеромонах Антоний произвел на меня большое впечатление. Он выделяется среди них, как голубь между коршунами, и совсем не ко двору этой братии. Он мечтал преобразовать монастырь в монашескую трудовую общину, где все работают наравне, ведут хорошее хозяйство и служат примером для края. Кроме того, он был ярым, страстным коллекционером древностей, понимал старину, и в его келье, которую мы посетили, находился настоящий музей (к приезду Тенишевой в коллекции иеромонаха Антония находилось около 300 старинных предметов). Но все эти поползновения на упорядочение строя монастырской жизни, понятное дело, были приняты его братией в высшей степени недоброжелательно, Антония и боялись, и ненавидели"
Одним словом, располагавшаяся на дальней окраине Новгородской епархии древняя обитель, до Октябрьского переворота 1917 г так и не дождалась реальной помощи в ремонте разрушающихся древних архитектурных памятников, вступив в новую, разрушительную эру русской истории, терпящим бедствие кораблём, без руля и без ветрил, с ненадежным экипажем, но с трюмами, полными драгоценных камней и пиастров…
Еще суток не прошло после Октябрьского переворота, как был принят “Декрет о земле”, вторым пунктом которого значился тезис: “…все земли монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов” – история развивается по спирали, привет екатерининской секуляризации…
А 2 февраля 1918 года был издан “Декрет об отделении церкви от государства”, двумя последними пунктами которого были:
“12. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью.
Прав юридического лица они не имеют.
13. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием.
Здание и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ.” Жирным курсивом, читай – не отдаются.
В хаосе Гражданской войны смешалось всё и вся – а посему, в первые постреволюционные годы тезис “грабь награбленное” в санкциях со стороны государства не нуждался, ибо и так был близок и понятен всем участвующим в расправах и грабежах озверелым от безнаказанности головорезам из Красной Армии и Советов рабочих и солдатских депутатов.
Разобравшись с разрозненными остатками белогвардейских армий – от Дальнего Востока до Крыма – руководство страны решило подзатянуть гайки и подзаработать денег. Охочие до обширного церковного добра советские власти, как известно, декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 г “О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих” фактически узаконили грабежи и террор, творимые по отношению к РПЦ на протяжении последующих десятилетий.
19 марта 1922 г., терзаемый очередным эпистолярным приступом, вождь мирового пролетариата, в письме В. М. Молотову для членов Политбюро ЦК РКП(б), брызгал слюной: “Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем себе обеспечить фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр) < …>. Изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью. Безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок< …>. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы несколько десятков лет ни о каком сопротивлении не смели думать”
Разумеется, содержимое ризниц, хранилищ, архивов, библиотек и иконостасов нашего Кирилло-Белозерского монастыря, скопившееся по прошествии нескольких веков, не могло не привлечь внимания представителей комиссий по изъятию ценностей.
Но тут нашла коса на камень, ибо, в частности, древняя станковая и монументальная живопись двух расположенных рядом монастырей – Кирилло-Белозерского и Ферапонтова – еще до революции попала в зону пристального внимания как русских, так и зарубежных искусствоведов, многие из которых принимали живейшее участие в судьбе историко-культурного наследия этих обителей, в частности, И. Э. Грабарь, лично знакомый с женой Троцкого - Натальей Седовой, с 1918 года заведовавшей Музейным отделом Наркомпроса.
Еще в октябре 1919 года Петроградский отдел по охране памятников старины выдал охранное свидетельство Кирилло-Белозерскому монастырю как "имеющему в целом выдающееся художественное и историческое значение" – символическую защиту от тотальной экспроприации всего, что плохо лежит. Один из пунктов документа гласил: “Предметы религиозного культа, имеющие значение национально-художественного достояния, находятся на учете и под охраной правительства... а потому без особого разрешения... не могут быть перемещены и не подлежат никаким реквизициям”.
Составлением описей монастырского имущества занималась комиссия из местных учителей. Она приступила к работе уже 16 мая 1918 года.
Описание имущества в Кирилло-Белозерском монастыре прошло относительно спокойно по сравнению с Ферапонтовым, однако глава монастыря - епископ Кирилловский Варсонофий (Василий Лебедев) - за критику декрета об отделении церкви от государства был все же арестован. В покоях Варсонофия был устроен обыск и "обнаружен" список активистов "контрреволюционной организации" и оружие на 125 человек. Публикации последнего времени позволяют поставить под сомнение "контрреволюционную активность" Варсонофия. Новая власть, видимо, боялась влияния епископа на местное население, поэтому попыталась его скомпрометировать. Не исключено также, что арест Варсонофия (впоследствии он был расстрелян) был связан с волной красного террора, прокатившегося по стране после убийства Урицкого - председателя Петроградской ЧК.
Увы, охранное свидетельство оказалось филькиной грамотой, ибо, как следует из писем работавшего в те годы в Ферапонтовом монастыре Ивана Ивановича Бриллиантова, “в Кириллове ограбили все ризницы, сняли оклады и венцы с икон и увезена даже серебряная рака преподобного Кирилла - дар бояр Шереметевых XVII в. Так же у Нила Сорского и в Горицах. В Ферапонтове взяли сосуды, лампаду - дар императора Николая II, венчики и цаты с древних икон. Отобрание всюду прошло без особых препятствий со стороны клира и мирян, только в Кирилловском соборе диак Михаил вдруг вышел из себя, обозвав членов комиссии грабителями, заявив, что расстрела он не боится. Недолго спустя его арестовали, увезли в Череповец и, по слухам, присудили к 3 годам принудительных работ”
…Реставрационные работы на разрушающихся памятниках Кирилло-Белозерского монастыря, начались еще в 1919 году. До 1942 года ими руководил архитектор В. В. Данилов.
Работы первых лет носили лишь противоаварийный, ремонтный характер, так как не было проведено серьезное изучение памятников и отсутствовал генеральный план реставрации. Кроме того, начало работ совпадало со временем коренной ломки экономических, политических и культурных отношений в стране, что, естественно, не могло не наложить отпечаток на темпы, качество работ, их финансирование, снабжение строительными материалами, рабочей силой.
Ремонтно-восстановительные работы проводились специалистами Ленинградских реставрационных мастерских. Финансировались они тоже из Ленинграда, и часть строительных материалов завозили оттуда же. Учитывая громадное расстояние, отсутствие надежных путей сообщения, становится понятным, какие препятствия возникали в Кириллове с ремонтом памятников.
Летом 1920 года в монастыре побывала инспекционная комиссия I Всероссийской конференции по вопросам реставрации и ремонта при Главмузее (И. Э. Грабарь, Н. К. Жуков, И. В. Рыльский, Н. В. Бакланов), которая дала рекомендации по осуществлению неотложных мер по реставрации памятников.
Часть монастырских зданий, находящаяся в приемлемом состоянии, потихоньку приспосабливались под посторонние нужды. С 1918 года в Архиерейском корпусе разместилось общежитие для девочек и учебные классы кирилловского детского дома. Под общежитие для мальчиков отвели угловую часть восточного корпуса монашеских келий. Часть северного корпуса монашеских келий (рядом сo Святыми вратами) использовали под квартиры преподавателей. Какую-то часть этого здания занимала также сапожная мастерская.
Летом 1921 г. территория бывшего монастыря по распоряжению президиума Кирилловского райисполкома была занята сначала районным сенозаготовительным пунктом, не соблюдавшим никаких мер пожарной охраны, а затем приемным пунктом районных скотозаготовок, причем подклеты зданий музея-монастыря были сплошь заполнены тысячами голов скота. Кроме того, монастырские здания использовались под зернохранилища, склады дров, соли и пр.
18 октября 1924 года начальник уездной милиции Золотарев официально известил президиум уездного исполкома о закрытии монастыря, заметив, что данное событие "на настроении населения не отразилось совершенно". 17 декабря 1924 года на территории монастыря официально открывается Кирилловский музей.
С 1929 года в Веденской церкви начинает действовать первая экспозиция музея, состоявшая из тематических разделов: 1) колонизация края и роль в ней монастыря; 2) монастырь как социально-экономический фактор; 3) монастырь-крепость; 4) монастырь-тюрьма; 5) строительно-технический раздел; 6) искусство монастыря (живопись, шитье, ткани, утварь); 7) роль монастыря в переписке книг.
К 1931 году, после Первого музейного съезда, идеологическую направленность экспозиции пришлось подкорректировать, сделав упор на антирелигиозную тематику и пропаганду достижений социализма.
Летом 1932 г, с подачи Кирилловского райисполкома, без ведома и разрешения Бюро охраны памятников, была предпринята попытка самовольной разборки на кирпичи внутренней стены монастыря – работы продолжались на протяжении двух дней, и были остановлены лишь после обращения руководства уже существовавшего в те годы Музея в Ленинградское Бюро охраны памятников Революции и Культуры.
В 20-х числах августа 1932 г. стало известно, что на территории бывшего монастыря, на основании распоряжения Облисполкома, будет вселено 100 дефективных детей и подростков, о чём сообщила местная комиссия, производившая на этот предмет осмотр зданий музея. Также вынашивались планы устройства клуба с пристройкой кинобудки к Введенской церкви, а в церкви Евфимия надумали организовать пионерский клуб – к счастью, ничего из намеченного реализовать не удалось благодаря вмешательству Архитектурного отделения Главнауки Наркомпроса.
Тем не менее, худо-бедно, в сложнейших условиях, но реставрационные работы осуществлялись – скорее даже не благодаря, а вопреки сложившимся обстоятельствам. С финансированием то и дело возникали проблемы – отчего срывались сроки работ, а приглашённые специалисты были вынуждены либо работать безвозмездно, либо отказывались работать вообще.
Одновременно с архитектурной реставрацией проводилась и работа по реставрации живописи. Согласно описи 1924 года, в монастыре числились 372 иконы, включая бесценное прижизненное изображение преподобного Кирилла Белозерского, сделанное в 1424 году (оно на след фото:)
..., а также написанные в 1497 году иконы из знаменитого иконостаса Успенского собора (часть из них представлена на последующих фото).
Еще в 1919 году реставратор А. И. Анисимов отобрал ряд икон, укрепил их и поместил в Архиерейском корпусе. Однако в связи с использованием здания под детский дом (он располагался там с 1918 года) условия хранения были неблагоприятными (в помещение был доступ детей, иконы были "поставлены на ребро", хотя нуждались в горизонтальной раскладке и т. д.), и живописный слой на них начал вспучиваться и осыпаться.
Это стало причиной "перевода" икон в Казенную палату (бывший Арсенал), где условия хранения оказались еще хуже из-за сырости.
Летом 1921 года та же инспекция комиссии I Всероссийской конференции по вопросам реставрации и ремонту при Главнауке под председательством Н, В. Бакланова обследовала живописные памятники, и по ее рекомендации значительная часть икон в 1922-1925 годах была вывезена на реставрацию в Ленинград и Москву – после чего часть из них осела в запасниках столичных музеев, часть была продана, еще часть исчезла бесследно.
Оставшиеся в монастыре древние иконы пытались реставрировать в самом музее, но работа продвигалась медленно.
Собрание икон постоянно пополнялось поступлениями из закрывающихся окрестных церквей и монастырей. Но случалась и принудительная убыль. К примеру, в 1938 году, по результатам очередной ревизии, был составлен список на ликвидацию, в количестве около 1000 икон XVII-XIX веков.
К счастью, многие памятники сохранились, во-первых, благодаря тому, что были включены в антикварно-обменный фонд, а во-вторых, распродать или уничтожить их помешала война, после которой большая часть списанных икон вновь была включена в фонды музея.
Отдельного упоминания заслуживает богатейшая монастырская библиотека. В 1871-1874 годах в “книгохранительнице” монастыря рукописных книг числилось 17, а печатных – 8349. По документам 1929 года, библиотека бывшего Кирилло-Белозерского монастыря состояла всего лишь из 1160 томов книг…
Рассказывать обо всём этом можно бесконечно, ибо 600-летняя история Кирилло-Белозерского монастыря весьма любопытна, обширна и поучительна. Как, впрочем, и вся история нашего Отечества, причудливые изломы которой находят своё отражение в судьбах древних архитектурных памятников, коих, на наше счастье, всё еще остаётся немало на российских просторах…
P.S. При подготовке материала использовались статьи из изданий Кирилло-Белозерского музея-заповедника, опубликованные на сайте http://www.kirmuseum.ru/issue/Nauch_Rabot/
Возвращаясь в Кирилло-Белозерский монастырь, вновь поговорим не о его величии, а об эпохе упадка и потерях, о том, что сто лет назад, еще в период царствования Николая II, над его монументальным архитектурным ансамблем нависла угроза разрушения, в причинах коей попробуем разобраться, и о постреволюционном хаосе в перелицованном под музей монастыре...
… Кирилло-Белозерский монастырь, к моменту опубликования екатерининского “Манифеста о секуляризации монастырских земель” 26 февраля 1764 г, по площади принадлежащих ему земельных угодий и проживающих на их территории крепостных крестьян – входил в первую тройку монастырей Российской Империи. Его земельные владения, общей площадью свыше 30 тыс десятин (включавшие около 3,5 тыс десятин одной только пашенной земли), находились в 17 уездах страны, на них проживало около 19 тысяч душ мужского пола.
Вместе с барщиной крестьяне Кирилло-Белозерского монастыря несли денежные и многочисленные натуральные поборы (монастырю необходимо было кормить не только свою братию, трудников, нахлебников-нищих и пациентов монастырской больницы, но и оплачивать услуги мирян: служилых людей и мастеровых, обслуживающих нужды монастыря, а также управляющих многочисленными монастырскими вотчинами. Помимо того, существовала необходимость уплаты ряда обязательных налогов).
Кроме земельных наделов, монастырь владел соляными промыслами, “угодьями и рыбными ловлями как во внутренних водах, так и на Белом море…За Кирилловским монастырём значились также подворья во Пскове, Дмитрове, Нижнем Новгороде, в Угличе, Каргополе, на Белом озере, в Ростове. Но особенно замечательны были подворья в Москве и Вологде”. Словом, обитель далеко не бедствовала.
Манифест Екатерины II в одночасье лишил монастырь всей земельной собственности (за исключением нескольких десятин, оставленных под пашню и сенокос), перешедшей в ведение государственной Коллегии экономии, а закрепленных за этими землями крестьян перевел в статус “экономических”, освободив их от всех оброков и барщин, взамен потребовав уплату единственного налога – полтора рубля в год подушного оклада.
С РПЦ, богатейшим феодальным землевладельцем России, имеющим серьёзное общественное и политическое влияние, императрица расправилась одним росчерком пера…
Численность монастырской братии в Кирилло-Белозерском монастыре, менявшаяся от десятилетия к десятилетию (184 человека в 1601 г), к 1764 году составляла 48 человек.
Согласно принятому в том же 1764 году штатному расписанию, монастырь был отнесен к 1 классу и получил право принимать до 33 монахов и жалование до 2500 рублей в год – но, после реорганизации, прежнее количество насельников сократилось вдвое, и до второй половины XIX века не превышало двух десятков человек.
К 1897 году на содержание монастыря из государственной казны в год выделялось 950 рублей серебром – при численности монахов в 29 человек.
С 1764 года, с изъятием источника доходов, начинается история упадка и забвения монастыря, спустя столетие усугубившаяся его отдалённостью от быстро растущей сети железных дорог. С незапамятных времен здесь пролегал “тракт великого богомолья от Киева до Троице-Сергиевой лавры и от Сергиевой лавры до Соловецких преподобных Зосимы и Савватия…
Многие московские купцы и бояре в прежнее время считали своим долгом побывать на Белоозере и поклониться преподобному Кириллу, как великому покровителю Северного края…Но с проведением здесь железной дороги, по прямой линии от Москвы до Архангельска, Кирилловская обитель осталась в стороне и потому, за последнее время, менее уже посещается богомольцами, отчего и самая обитель оскудевает в средствах и приходит в обветшалое состояние”
Отсутствие должных средств для поддержания нормальной хозяйственной деятельности, не преминуло сказаться на ухудшающемся состоянии архитектурного ансамбля монастыря, возраст некоторых построек которого к началу XX века перевалил за четыре столетия. Читаем впечатления побывавших в Кирилло-Белозерском монастыре путешественников:
1897 год: "...Современная жизнь монастыря настолько отделилась от прежней, что почти все сооружения стоят пустыми, не имея употребления, как внешне излишние или получили новое назначение, а деревянные исчезли, не оставив следа...От прежнего величия остались одни многочисленные и огромные постройки, приходящие в ветхость и непосильно тяготящие монастырскую казну..."
1911 год:”… Многие древние здания монастыря ныне представляют руины; грустно видеть, как безвозвратно гибнет самобытное творчество русского народа. Нельзя иначе, как с болью сердца, смотреть на разрушение стен обители, когда-то оставшихся нерушимыми даже при осаде ее неприятеля... Не враг разрушает памятники нашей истории и славы, а мы сами - своим невниманием, непониманием важности прошлых жизненных явлений. Особенно сильному разрушению... подверглись стены и башни... Так, Свиточная башня, можно сказать, доживает последнее свое время и на глазах многих знатоков гибнет с часу на час и очень скоро должна сделаться руинами частию на земле, частию в озере...
Но не только эта башня, а почти вся линия стены вдоль берега озера заметно разрушается. Местами части стен (особенно это заметно позади настоятельского корпуса) уже представляют груду кирпичей; а те галереи стен, по которым когда-то братия совершала крестные ходы, - теперь, увы, представляют собою в своем разрушении нечто ужасное для любителя старины.
Взобравшийся на них турист рискует быть засыпанным под грудой кирпичей, вот-вот так и грозящих ему ежеминутной гибелью от малейшего сотрясения и неосторожного хождения по ним. А остальные Кирилло-Белозерские здания, за исключением тесных комнат, что представляют собою?! Они предоставлены стихиям, всюду грязь, сырость. Конечно, наличных средств монастыря теперь не станет на приведение в порядок векового запущения"
И без того безрадостная картина разрухи усугублялась упадком морального облика монастырской братии, о нравах которой красноречиво свидетельствуют впечатления княгини М. К. Тенишевой, приехавшей в 1904 году в Кирилло-Белозерский монастырь с целью оказания помощи в организации при монастыре Музея древностей:
"...монастырь этот в настоящее время в упадке. Там царит тупой разжиревший настоятель, которому было только есть да спать, и десяток монахов, видимо, сильно пьющих и не имеющих в себе никакого смирения, я уже не говорю о святости.
Один лишь иеромонах Антоний произвел на меня большое впечатление. Он выделяется среди них, как голубь между коршунами, и совсем не ко двору этой братии. Он мечтал преобразовать монастырь в монашескую трудовую общину, где все работают наравне, ведут хорошее хозяйство и служат примером для края. Кроме того, он был ярым, страстным коллекционером древностей, понимал старину, и в его келье, которую мы посетили, находился настоящий музей (к приезду Тенишевой в коллекции иеромонаха Антония находилось около 300 старинных предметов). Но все эти поползновения на упорядочение строя монастырской жизни, понятное дело, были приняты его братией в высшей степени недоброжелательно, Антония и боялись, и ненавидели"
Одним словом, располагавшаяся на дальней окраине Новгородской епархии древняя обитель, до Октябрьского переворота 1917 г так и не дождалась реальной помощи в ремонте разрушающихся древних архитектурных памятников, вступив в новую, разрушительную эру русской истории, терпящим бедствие кораблём, без руля и без ветрил, с ненадежным экипажем, но с трюмами, полными драгоценных камней и пиастров…
Еще суток не прошло после Октябрьского переворота, как был принят “Декрет о земле”, вторым пунктом которого значился тезис: “…все земли монастырские, церковные, со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями переходят в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов” – история развивается по спирали, привет екатерининской секуляризации…
А 2 февраля 1918 года был издан “Декрет об отделении церкви от государства”, двумя последними пунктами которого были:
“12. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью.
Прав юридического лица они не имеют.
13. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием.
Здание и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ.” Жирным курсивом, читай – не отдаются.
В хаосе Гражданской войны смешалось всё и вся – а посему, в первые постреволюционные годы тезис “грабь награбленное” в санкциях со стороны государства не нуждался, ибо и так был близок и понятен всем участвующим в расправах и грабежах озверелым от безнаказанности головорезам из Красной Армии и Советов рабочих и солдатских депутатов.
Разобравшись с разрозненными остатками белогвардейских армий – от Дальнего Востока до Крыма – руководство страны решило подзатянуть гайки и подзаработать денег. Охочие до обширного церковного добра советские власти, как известно, декретом ВЦИК от 23 февраля 1922 г “О порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих” фактически узаконили грабежи и террор, творимые по отношению к РПЦ на протяжении последующих десятилетий.
19 марта 1922 г., терзаемый очередным эпистолярным приступом, вождь мирового пролетариата, в письме В. М. Молотову для членов Политбюро ЦК РКП(б), брызгал слюной: “Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем себе обеспечить фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр) < …>. Изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью. Безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок< …>. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы несколько десятков лет ни о каком сопротивлении не смели думать”
Разумеется, содержимое ризниц, хранилищ, архивов, библиотек и иконостасов нашего Кирилло-Белозерского монастыря, скопившееся по прошествии нескольких веков, не могло не привлечь внимания представителей комиссий по изъятию ценностей.
Но тут нашла коса на камень, ибо, в частности, древняя станковая и монументальная живопись двух расположенных рядом монастырей – Кирилло-Белозерского и Ферапонтова – еще до революции попала в зону пристального внимания как русских, так и зарубежных искусствоведов, многие из которых принимали живейшее участие в судьбе историко-культурного наследия этих обителей, в частности, И. Э. Грабарь, лично знакомый с женой Троцкого - Натальей Седовой, с 1918 года заведовавшей Музейным отделом Наркомпроса.
Еще в октябре 1919 года Петроградский отдел по охране памятников старины выдал охранное свидетельство Кирилло-Белозерскому монастырю как "имеющему в целом выдающееся художественное и историческое значение" – символическую защиту от тотальной экспроприации всего, что плохо лежит. Один из пунктов документа гласил: “Предметы религиозного культа, имеющие значение национально-художественного достояния, находятся на учете и под охраной правительства... а потому без особого разрешения... не могут быть перемещены и не подлежат никаким реквизициям”.
Составлением описей монастырского имущества занималась комиссия из местных учителей. Она приступила к работе уже 16 мая 1918 года.
Описание имущества в Кирилло-Белозерском монастыре прошло относительно спокойно по сравнению с Ферапонтовым, однако глава монастыря - епископ Кирилловский Варсонофий (Василий Лебедев) - за критику декрета об отделении церкви от государства был все же арестован. В покоях Варсонофия был устроен обыск и "обнаружен" список активистов "контрреволюционной организации" и оружие на 125 человек. Публикации последнего времени позволяют поставить под сомнение "контрреволюционную активность" Варсонофия. Новая власть, видимо, боялась влияния епископа на местное население, поэтому попыталась его скомпрометировать. Не исключено также, что арест Варсонофия (впоследствии он был расстрелян) был связан с волной красного террора, прокатившегося по стране после убийства Урицкого - председателя Петроградской ЧК.
Увы, охранное свидетельство оказалось филькиной грамотой, ибо, как следует из писем работавшего в те годы в Ферапонтовом монастыре Ивана Ивановича Бриллиантова, “в Кириллове ограбили все ризницы, сняли оклады и венцы с икон и увезена даже серебряная рака преподобного Кирилла - дар бояр Шереметевых XVII в. Так же у Нила Сорского и в Горицах. В Ферапонтове взяли сосуды, лампаду - дар императора Николая II, венчики и цаты с древних икон. Отобрание всюду прошло без особых препятствий со стороны клира и мирян, только в Кирилловском соборе диак Михаил вдруг вышел из себя, обозвав членов комиссии грабителями, заявив, что расстрела он не боится. Недолго спустя его арестовали, увезли в Череповец и, по слухам, присудили к 3 годам принудительных работ”
…Реставрационные работы на разрушающихся памятниках Кирилло-Белозерского монастыря, начались еще в 1919 году. До 1942 года ими руководил архитектор В. В. Данилов.
Работы первых лет носили лишь противоаварийный, ремонтный характер, так как не было проведено серьезное изучение памятников и отсутствовал генеральный план реставрации. Кроме того, начало работ совпадало со временем коренной ломки экономических, политических и культурных отношений в стране, что, естественно, не могло не наложить отпечаток на темпы, качество работ, их финансирование, снабжение строительными материалами, рабочей силой.
Ремонтно-восстановительные работы проводились специалистами Ленинградских реставрационных мастерских. Финансировались они тоже из Ленинграда, и часть строительных материалов завозили оттуда же. Учитывая громадное расстояние, отсутствие надежных путей сообщения, становится понятным, какие препятствия возникали в Кириллове с ремонтом памятников.
Летом 1920 года в монастыре побывала инспекционная комиссия I Всероссийской конференции по вопросам реставрации и ремонта при Главмузее (И. Э. Грабарь, Н. К. Жуков, И. В. Рыльский, Н. В. Бакланов), которая дала рекомендации по осуществлению неотложных мер по реставрации памятников.
Часть монастырских зданий, находящаяся в приемлемом состоянии, потихоньку приспосабливались под посторонние нужды. С 1918 года в Архиерейском корпусе разместилось общежитие для девочек и учебные классы кирилловского детского дома. Под общежитие для мальчиков отвели угловую часть восточного корпуса монашеских келий. Часть северного корпуса монашеских келий (рядом сo Святыми вратами) использовали под квартиры преподавателей. Какую-то часть этого здания занимала также сапожная мастерская.
Летом 1921 г. территория бывшего монастыря по распоряжению президиума Кирилловского райисполкома была занята сначала районным сенозаготовительным пунктом, не соблюдавшим никаких мер пожарной охраны, а затем приемным пунктом районных скотозаготовок, причем подклеты зданий музея-монастыря были сплошь заполнены тысячами голов скота. Кроме того, монастырские здания использовались под зернохранилища, склады дров, соли и пр.
18 октября 1924 года начальник уездной милиции Золотарев официально известил президиум уездного исполкома о закрытии монастыря, заметив, что данное событие "на настроении населения не отразилось совершенно". 17 декабря 1924 года на территории монастыря официально открывается Кирилловский музей.
С 1929 года в Веденской церкви начинает действовать первая экспозиция музея, состоявшая из тематических разделов: 1) колонизация края и роль в ней монастыря; 2) монастырь как социально-экономический фактор; 3) монастырь-крепость; 4) монастырь-тюрьма; 5) строительно-технический раздел; 6) искусство монастыря (живопись, шитье, ткани, утварь); 7) роль монастыря в переписке книг.
К 1931 году, после Первого музейного съезда, идеологическую направленность экспозиции пришлось подкорректировать, сделав упор на антирелигиозную тематику и пропаганду достижений социализма.
Летом 1932 г, с подачи Кирилловского райисполкома, без ведома и разрешения Бюро охраны памятников, была предпринята попытка самовольной разборки на кирпичи внутренней стены монастыря – работы продолжались на протяжении двух дней, и были остановлены лишь после обращения руководства уже существовавшего в те годы Музея в Ленинградское Бюро охраны памятников Революции и Культуры.
В 20-х числах августа 1932 г. стало известно, что на территории бывшего монастыря, на основании распоряжения Облисполкома, будет вселено 100 дефективных детей и подростков, о чём сообщила местная комиссия, производившая на этот предмет осмотр зданий музея. Также вынашивались планы устройства клуба с пристройкой кинобудки к Введенской церкви, а в церкви Евфимия надумали организовать пионерский клуб – к счастью, ничего из намеченного реализовать не удалось благодаря вмешательству Архитектурного отделения Главнауки Наркомпроса.
Тем не менее, худо-бедно, в сложнейших условиях, но реставрационные работы осуществлялись – скорее даже не благодаря, а вопреки сложившимся обстоятельствам. С финансированием то и дело возникали проблемы – отчего срывались сроки работ, а приглашённые специалисты были вынуждены либо работать безвозмездно, либо отказывались работать вообще.
Одновременно с архитектурной реставрацией проводилась и работа по реставрации живописи. Согласно описи 1924 года, в монастыре числились 372 иконы, включая бесценное прижизненное изображение преподобного Кирилла Белозерского, сделанное в 1424 году (оно на след фото:)
..., а также написанные в 1497 году иконы из знаменитого иконостаса Успенского собора (часть из них представлена на последующих фото).
Еще в 1919 году реставратор А. И. Анисимов отобрал ряд икон, укрепил их и поместил в Архиерейском корпусе. Однако в связи с использованием здания под детский дом (он располагался там с 1918 года) условия хранения были неблагоприятными (в помещение был доступ детей, иконы были "поставлены на ребро", хотя нуждались в горизонтальной раскладке и т. д.), и живописный слой на них начал вспучиваться и осыпаться.
Это стало причиной "перевода" икон в Казенную палату (бывший Арсенал), где условия хранения оказались еще хуже из-за сырости.
Летом 1921 года та же инспекция комиссии I Всероссийской конференции по вопросам реставрации и ремонту при Главнауке под председательством Н, В. Бакланова обследовала живописные памятники, и по ее рекомендации значительная часть икон в 1922-1925 годах была вывезена на реставрацию в Ленинград и Москву – после чего часть из них осела в запасниках столичных музеев, часть была продана, еще часть исчезла бесследно.
Оставшиеся в монастыре древние иконы пытались реставрировать в самом музее, но работа продвигалась медленно.
Собрание икон постоянно пополнялось поступлениями из закрывающихся окрестных церквей и монастырей. Но случалась и принудительная убыль. К примеру, в 1938 году, по результатам очередной ревизии, был составлен список на ликвидацию, в количестве около 1000 икон XVII-XIX веков.
К счастью, многие памятники сохранились, во-первых, благодаря тому, что были включены в антикварно-обменный фонд, а во-вторых, распродать или уничтожить их помешала война, после которой большая часть списанных икон вновь была включена в фонды музея.
Отдельного упоминания заслуживает богатейшая монастырская библиотека. В 1871-1874 годах в “книгохранительнице” монастыря рукописных книг числилось 17, а печатных – 8349. По документам 1929 года, библиотека бывшего Кирилло-Белозерского монастыря состояла всего лишь из 1160 томов книг…
Рассказывать обо всём этом можно бесконечно, ибо 600-летняя история Кирилло-Белозерского монастыря весьма любопытна, обширна и поучительна. Как, впрочем, и вся история нашего Отечества, причудливые изломы которой находят своё отражение в судьбах древних архитектурных памятников, коих, на наше счастье, всё еще остаётся немало на российских просторах…
P.S. При подготовке материала использовались статьи из изданий Кирилло-Белозерского музея-заповедника, опубликованные на сайте http://www.kirmuseum.ru/issue/Nauch_Rabot/
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]