Американский зольдат. Кто он, садист или хиппи-пацифист?
---
"Мои адвокаты - их двое - готовятся к защите, основываясь на моей невменяемости в момент совершения действия, за которое я теперь ожидаю суда. Я упорно отказываюсь с ними согласиться. Они с жаром доказывают, что только на этом основании можно надеяться спасти мою жизнь.
С еще большим жаром я настаиваю, что такая аргументация - это отказ от принципов, которыми я руководствовался в жизни. А изменить своим принципам не могу. Конечно, мои адвокаты знают гораздо меньше о моих принципах и обо мне, чем я сам.
Но я не могу рассказать им больше, потому что не верю, что они меня поймут. А если бы даже и поняли, это не помогло бы им исполнить свою обязанность. Наоборот, думаю, это помешало бы их стараниям защитить меня. Поэтому мы никак не поладим.
"Невменяемость: особенно в праве, любая форма или степень психического заболевания или расстройства, постоянного или временного, лишающего человека способности к нормальному, разумному поведению или суждению с правовой точки зрения".
"Нормальный: обладающий способностью логично рассуждать, делать разумные выводы; часто означает отсутствие эмоциональности". Я считаю себя нормальным, а следовательно, не невменяемым. Будьте моими судьями. Вот мой рассказ.
Начну с конца. Я награжден орденом Почета. Сообщение о том, что удостоен этой чести, я получил в один прекрасный июльский день. На мое имя пришла телеграмма, вложенная в конверт. Она была от министра обороны и начиналась так: "Как министр обороны, я рад сообщить Вам, что Вы награждены орденом Почета за беспримерный героизм в бою...".
Далее следовало подробное описание моих действий, направленных на спасение жизни американцев во время несения патрульной службы во Вьетнаме, когда, рискуя жизнью, я уничтожил пулемет и четырех солдат противника. Телеграмма заканчивалась приглашением принять участие вместе с моей семьей в торжественной церемонии в Белом доме в 10.00 28 августа, где президент лично вручит мне награду.
Нелепость этого сообщения вызвала у меня взрыв смеха. Какой-то чин допустил ошибку, и она, разрастаясь, как снежный ком, прокатилась по командным инстанциям, вплоть до Белого дома. Это была курьезная ошибка, однако, держа телеграмму в руках, я чувствовал, что это закономерный итог моей годичной службы во Вьетнаме. Теперь, разумеется, я думаю иначе, потому что на карту поставлена моя жизнь.
А тогда я смеялся над этим сообщением, потому что за весь долгий год патрулирования и службы стрелком на боевом вертолете я не убил ни одного вражеского солдата или мирного вьетнамца. Напротив, я убил несколько американских военнослужащих, а именно: рядового, трех капралов, лейтенанта, полковника и бригадного генерала. До сих пор никто не знает, что я повинен в их смерти. До сих пор я никому не мог об этом рассказать. Но теперь мне больше незачем молчать.
За долгие месяцы, проведенные в тюремной камере, у меня было достаточно времени, чтобы вспоминать тот год во Вьетнаме. Ничто не отвлекало меня и не мешало восстановить в памяти мельчайшие подробности обстоятельств и событий того военного года. Когда я отслужил и вернулся в Штаты, мне было трудно отделаться от переживаний, связанных с ними.
Я сделал то, что должен был сделать, без малейшего колебания и никогда не раскаивался в содеянном. Мне тогда и в голову не приходило, что я сочту нужным вспомнить эти события и старательно их записать. Думаю, я мог бы прожить долгую жизнь и умереть, не тревожимый этими воспоминаниями. Никто никогда не узнал бы, что я совершил. Однако эта телеграмма все изменила.
Я поступил на военную службу, потому что армия обещала мне немедленное избавление от приюта, новизну ощущений, трехразовое питание плюс жалованье. Я понял еще до того, как мне исполнилось восемнадцать, что, несмотря на мое желание быть самостоятельным, пока к этому не готов.
Мне нужен был какой-то переходный период от опеки, которой я пользовался в приюте, к борьбе за место во внешнем мире. Армия представляла единственную возможность такого перехода - ничего другого я не мог придумать. В восемнадцать лет приют выставил меня, а армия охотно приняла. В то время я не задумывался над тем, что армия ведет войну во Вьетнаме. Это может показаться странным, поскольку мы воевали там уже много лет, но приют отгородил меня стеной от воюющего общества. Это был мир в себе, со своей обособленной жизнью. Я имел лишь смутное представление о расовых бунтах, о беспорядках в университетских городках и о Вьетнаме.
Все это можно было видеть в телевизионных новостях, но я мало вникал в показываемое там и не задумывался об этих событиях. Газеты у нас тоже были, но, удивительно, до чего подростку не хочется их читать! Я, конечно, не пренебрегал телевидением и кино: они давали возможность отвлечься от рутины приютской жизни.
Военные фильмы, которые я смотрел, изображали, как кавалерийские отряды убивают индейцев и как пехота, танки и бомбардировщики громят немцев. Это была романтическая армия, пропитанная духом товарищества и героизма. Армия, в которую я вступил весной 1968 года, оказалась совсем иной.
Во Вьетнаме пехотинцу не требуется много времени, чтобы стать ветераном войны. За две недели я видел много случаев жестокости и убийства и быстро научился заботиться о себе.
К лету 1968 года никто не рисковал без крайней необходимости. Вьетнамцам, напротив, при отсутствии у них вертолетов и ограниченном количестве артиллерии, гораздо выгоднее было приблизиться к нам на досягаемость ружейного огня.
Мне скоро стало ясно, что разница в наших позициях заключается в том, что они воюют, чтобы победить, а мы - чтобы остаться в живых за 365 дней, которые нам положено здесь отбыть. Мой инструктор был прав. Вьетнамцы, невзирая на неравенство сил, рискуют жизнью, чтобы уничтожить нас.
Другое дело мы. Если у нас не было решающего превосходства, мы избегали прямого столкновения. Стратегия изнурения ослабляла нас быстрее, чем противника.
Глядя в лица новичков, сержант сказал, что это задача для ветеранов, пояснив, что, если вьетконговцы накапливаются в долине, он не хочет, чтобы его поддерживали какие-нибудь "перепуганные бездельники". Это не значит, что новичков будут баловать. Он гарантирует, что мы все очень скоро по горло будем сыты гуками.
- Брось, сержант, не пугай ребенка!"
Giovannitti L. The Man Who Won The Medal Of Honor. - N.Y.: Random House, 1973.
С еще большим жаром я настаиваю, что такая аргументация - это отказ от принципов, которыми я руководствовался в жизни. А изменить своим принципам не могу. Конечно, мои адвокаты знают гораздо меньше о моих принципах и обо мне, чем я сам.
Но я не могу рассказать им больше, потому что не верю, что они меня поймут. А если бы даже и поняли, это не помогло бы им исполнить свою обязанность. Наоборот, думаю, это помешало бы их стараниям защитить меня. Поэтому мы никак не поладим.
"Невменяемость: особенно в праве, любая форма или степень психического заболевания или расстройства, постоянного или временного, лишающего человека способности к нормальному, разумному поведению или суждению с правовой точки зрения".
"Нормальный: обладающий способностью логично рассуждать, делать разумные выводы; часто означает отсутствие эмоциональности". Я считаю себя нормальным, а следовательно, не невменяемым. Будьте моими судьями. Вот мой рассказ.
Начну с конца. Я награжден орденом Почета. Сообщение о том, что удостоен этой чести, я получил в один прекрасный июльский день. На мое имя пришла телеграмма, вложенная в конверт. Она была от министра обороны и начиналась так: "Как министр обороны, я рад сообщить Вам, что Вы награждены орденом Почета за беспримерный героизм в бою...".
Далее следовало подробное описание моих действий, направленных на спасение жизни американцев во время несения патрульной службы во Вьетнаме, когда, рискуя жизнью, я уничтожил пулемет и четырех солдат противника. Телеграмма заканчивалась приглашением принять участие вместе с моей семьей в торжественной церемонии в Белом доме в 10.00 28 августа, где президент лично вручит мне награду.
Нелепость этого сообщения вызвала у меня взрыв смеха. Какой-то чин допустил ошибку, и она, разрастаясь, как снежный ком, прокатилась по командным инстанциям, вплоть до Белого дома. Это была курьезная ошибка, однако, держа телеграмму в руках, я чувствовал, что это закономерный итог моей годичной службы во Вьетнаме. Теперь, разумеется, я думаю иначе, потому что на карту поставлена моя жизнь.
А тогда я смеялся над этим сообщением, потому что за весь долгий год патрулирования и службы стрелком на боевом вертолете я не убил ни одного вражеского солдата или мирного вьетнамца. Напротив, я убил несколько американских военнослужащих, а именно: рядового, трех капралов, лейтенанта, полковника и бригадного генерала. До сих пор никто не знает, что я повинен в их смерти. До сих пор я никому не мог об этом рассказать. Но теперь мне больше незачем молчать.
За долгие месяцы, проведенные в тюремной камере, у меня было достаточно времени, чтобы вспоминать тот год во Вьетнаме. Ничто не отвлекало меня и не мешало восстановить в памяти мельчайшие подробности обстоятельств и событий того военного года. Когда я отслужил и вернулся в Штаты, мне было трудно отделаться от переживаний, связанных с ними.
Я сделал то, что должен был сделать, без малейшего колебания и никогда не раскаивался в содеянном. Мне тогда и в голову не приходило, что я сочту нужным вспомнить эти события и старательно их записать. Думаю, я мог бы прожить долгую жизнь и умереть, не тревожимый этими воспоминаниями. Никто никогда не узнал бы, что я совершил. Однако эта телеграмма все изменила.
Я поступил на военную службу, потому что армия обещала мне немедленное избавление от приюта, новизну ощущений, трехразовое питание плюс жалованье. Я понял еще до того, как мне исполнилось восемнадцать, что, несмотря на мое желание быть самостоятельным, пока к этому не готов.
Мне нужен был какой-то переходный период от опеки, которой я пользовался в приюте, к борьбе за место во внешнем мире. Армия представляла единственную возможность такого перехода - ничего другого я не мог придумать. В восемнадцать лет приют выставил меня, а армия охотно приняла. В то время я не задумывался над тем, что армия ведет войну во Вьетнаме. Это может показаться странным, поскольку мы воевали там уже много лет, но приют отгородил меня стеной от воюющего общества. Это был мир в себе, со своей обособленной жизнью. Я имел лишь смутное представление о расовых бунтах, о беспорядках в университетских городках и о Вьетнаме.
Все это можно было видеть в телевизионных новостях, но я мало вникал в показываемое там и не задумывался об этих событиях. Газеты у нас тоже были, но, удивительно, до чего подростку не хочется их читать! Я, конечно, не пренебрегал телевидением и кино: они давали возможность отвлечься от рутины приютской жизни.
Военные фильмы, которые я смотрел, изображали, как кавалерийские отряды убивают индейцев и как пехота, танки и бомбардировщики громят немцев. Это была романтическая армия, пропитанная духом товарищества и героизма. Армия, в которую я вступил весной 1968 года, оказалась совсем иной.
Во Вьетнаме пехотинцу не требуется много времени, чтобы стать ветераном войны. За две недели я видел много случаев жестокости и убийства и быстро научился заботиться о себе.
К лету 1968 года никто не рисковал без крайней необходимости. Вьетнамцам, напротив, при отсутствии у них вертолетов и ограниченном количестве артиллерии, гораздо выгоднее было приблизиться к нам на досягаемость ружейного огня.
Мне скоро стало ясно, что разница в наших позициях заключается в том, что они воюют, чтобы победить, а мы - чтобы остаться в живых за 365 дней, которые нам положено здесь отбыть. Мой инструктор был прав. Вьетнамцы, невзирая на неравенство сил, рискуют жизнью, чтобы уничтожить нас.
Другое дело мы. Если у нас не было решающего превосходства, мы избегали прямого столкновения. Стратегия изнурения ослабляла нас быстрее, чем противника.
Глядя в лица новичков, сержант сказал, что это задача для ветеранов, пояснив, что, если вьетконговцы накапливаются в долине, он не хочет, чтобы его поддерживали какие-нибудь "перепуганные бездельники". Это не значит, что новичков будут баловать. Он гарантирует, что мы все очень скоро по горло будем сыты гуками.
- Брось, сержант, не пугай ребенка!"
Giovannitti L. The Man Who Won The Medal Of Honor. - N.Y.: Random House, 1973.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]