Работа Ленинградского КГБ.
---
"Занимаясь проверкой материалов архивных уголовных дел, расследованных в первые годы после войны следователями Управления КГБ по Ленинградской области, а также участвуя в расследовании дел, возбужденных в 60-е годы следотделом на предателей, служивших в карательных органах немцев, я ознакомился с некоторыми документами (в копиях и подлинниках) штаба 18-й немецкой армии, осаждавшей блокированный Ленинград.
Штаб, его подразделения и руководители спецслужб этой армии (СС, СД, ГПФ) располагались в городе Гатчине Ленинградской области.
В этом ряду преступлений было уничтожение введением ядовитой сыворотки пациентам психиатрической больницы имени Кащенко в селе Никольском недалеко от Гатчины.
Немцы и несколько их "помощников" из числа врачей больницы выполняли приказ штаба 18-й армии об "освобождении" здания от больных, чтобы организовать в нем госпиталь для раненых немецких вояк. Они "сортировали" больных: одних на уничтожение, других, пригодных для физического труда, на выращивание овощей для госпиталя. Всего было уничтожено около 900 человек, тела которых были затем сожжены в противотанковом рве.
Немецкие офицеры-палачи были в конце войны найдены, арестованы, преданы суду и казнены. Их пособники - бывшие врачи больницы - были осуждены к лишению свободы и в 50-x годах пытались добиться реабилитации.
Расследование другого дела по обвинению предательницы Воронцовой, завербованной СД и подсаживаемой в камеры тюрьмы, где немцы держали арестованных ими советских граждан. Воронцова "вынюхивала" кто, чем, как и где содействовал советским партизанам, разведчикам, укрывал их у себя в доме и т.д. Предательница отправила на расстрел десятки наших граждан.
При расследовании уголовных дел на членов карательного отряда СД, располагавшегося в местечке Васильковичи под поселком Оредеж, следователи обнаружили в этом отряде таких немецких агентов, как Долин, Ивохин, Гильдебранд и других, часть которых в 1944 году бежали вместе с "хозяевами" и оказались на территории ФРГ, Бельгии, Франции, Великобритании.
Например, в Англии оказался каратель, участник расстрелов Макаров Павел, бывший футболист ленинградского "Спартака", который уцелел, неплохо устроился, женился (хотя в Ленинграде до недавнего времени проживали его жена и дочь, считавшие его "пропавшим без вести"). Он даже после войны играл в футбол в английской команде.
Карательными акциями на территории Ленинградской области руководил отдел "1Ц" штаба 18-й армии оккупантов: майор Вакербарт, Рейхе и его заместитель Мейснер, отправляющие на казнь сотни советских людей и лично расстрелявшие десятки человек. После войны они стали весьма почтенными гражданами ФРГ: первый - адвокатом в Штутгарте, Мейснер - профессором права в Кельне.
Именно эти "юристы" во время оккупации наших территорий непосредственно создавали и руководили карательными органами ГФП-520 и четырнадцатью отдельными карательными отрядами, о деятельности которых следователи УКГБ ЛО узнавали все больше подробностей, расследуя их преступления по делам на Гурвича-Гуревича и других из 105-го отряда ГФП, на Строганова, Морозова и других из отряда ГФП-520.
Таких дел в послевоенные годы и до 70-х годов было много, отдел Управления КГБ при СМ СССР по Ленинградской области работал очень напряженно.
В трофейных материалах, оставшихся от штаба 18-й армии после ее отступления из Гатчины, я обнаружил копию любопытного приказа штабам оккупационных армий за подписью Гимлера.
В нем указывалось, что "широкая практика" публичных карательных акций (расстрелов, казней на виселицах, сожжений домов с людьми и т.д.) вызывает у населения оккупированных территорий враждебное отношение к оккупантам, сопротивление им, содействие партизанам и уход к ним. Потому было приказано: публичные казни прекратить и проводить их "без лишнего шума, скрытно" (в подвалах полиции, в лесу подальше от глаз населения и т.д.).
Кроме того, было приказано открыть церкви, кинотеатры (конечно, показы немецкой хроники о победах), рынки, танцплощадки. Шел 1942 год. Вот в это время в Ленинградской области и были созданы при отделе пропаганды штаба 18-й армии вермахта Гатчинский и Кингисеппский театры.
Быстро нашелся и готовый преданно служить немецким оккупантам в их пропагандистской работе в качестве режиссера Гатчинского театра недоучившийся в Ленинградской консерватории некто Найда.
Он был настолько услужлив и угодлив, что вскоре немецкие хозяева предоставили ему и его любовнице, которой он обзавелся, отдельный дом в центре Гатчины, где он организовал подобие музыкального салона. Приходили немецкие офицеры, музицировал Найда и его "мадам", играл Хмельницкий, пел романсы и арии Печковский, лилось шампанское.
Праздновались Рождество, Пасха и немецкие победы на фронте. И все это, когда в Ленинграде, в каких-то 50 километрах, советские люди сражались и умирали от голода.
Все артисты театра - мужчины были одеты в немецкую форму с погонами рядовых солдат вермахта, а Найда даже получил какие-то лычки, они приняли присягу на верность нацистской Германии, что для многих было уже изменой Родине, так как служившие до плена в Красной Армии принимали в ней присягу.
Театр гастролировал на оккупированных территориях северо-запада СССР, в том числе в Прибалтике (тогда советской). В составе труппы создавались небольшие "агитбригады" (3-5 человек: баянист, певица, чтец-декламатор).
Они выступали с трансляцией по радиоусилителям, направленным в сторону советских окопов, исполняя антисоветские куплеты и частушки, зачитывая призывы к красноармейцам сдаваться в плен, переходить на сторону немцев с обещаниями "сытой жизни" и "полной свободы", что являлось совершенно явным преступлением в форме сотрудничества с врагом, пособничества немецким фашистам.
Мне пришлось заниматься пересмотром, проверкой архивного уголовного дела по обвинению Найды в измене Родине, по которому после войны он был осужден военным трибуналом, а после отбытия наказания, в конце 50-х годов, закончив учебу в Киевской консерватории, сделал на Украине театральную карьеру, став главным режиссером Львовского театра и балета.
Ему в целях дальнейшего "роста" захотелось реабилитироваться, и после приема у министра культуры СССР Е.А.Фурцевой он подал заявление в Генеральную прокуратуру СССР о реабилитации. В своем заявлении он решил предстать советским патриотом, не просто служившим у немецких захватчиков, а якобы оказывавшем реальную помощь советским партизанам, которых, "пользуясь расположением фашистов, снабжал продуктами питания, медикаментами, теплой одеждой и немецкими пропусками".
Проверяя по указанию прокуратуры дело Найды, я сумел разыскать проживавших в разных городах СССР (от Новгорода до Хабаровска) многих бывших артистов того Гатчинского театра, на допросах, которые проводились по местам их жительства в соответствии с моими отдельными требованиями, получить весьма полную картину деятельности театра, его репертуара, взаимоотношений Найды с немецкими офицерами и руководителями отдела пропаганды.
Допрошенные мною командиры трех партизанских отрядов, действовавших в ближайших к Гатчине районах, полностью опровергли россказни Найды об оказании им помощи партизанам, как заведомую чушь.
Закончив проверку, я вызвал Найду из Львова и просто дал ему прочитать все собранные мною материалы. Вид у него был убитый. Он извинился за свою ложь и за поданное заявление о реабилитации, сказав, что "зря затеял все это", что мною и было занесено в протокол. В реабилитации было отказано.
Работая в Ленинградском Управлении КГБ, я на оперативных совещаниях в 60-х годах не раз слышал от старших начальников об интригующем оперативном деле по разработке немецкой шпионки под условным названием "Мальва".
Содержание дела, естественно, было известно ограниченному кругу оперработников. И вот однажды мне на работу позвонила моя студенческая приятельница и очень взволнованным голосом попросила с ней срочно встретиться. В обеденный перерыв я пришел в Летний сад, как мы условились, и услышал весьма необычный рассказ.
Она рассказала, что несколько лет в своем научном институте работает в одной комнате с сотрудницей на несколько лет старше ее. Эта женщина была энергичной, жизнерадостной, общительной особой, участницей всех вечеринок и т.д. Но в последние дни резко изменилась, стала какой-то тревожной, не похожей на себя. А в этот день вдруг обратилась к моей приятельнице с просьбой выслушать ее.
Они вышли на улицу и в ближайшем сквере совершенно неожиданно рассказала, что в начале войны служила в Красной Армии, попала в плен и, находясь там в тяжелейших условиях, дала согласие немецким вербовщикам на сотрудничество с их разведкой.
После обучения всем "премудростям" шпионажа была заброшена с парашютом вместе с радистом-напарником в тыл Красной Армии с заданием, фальшивыми документами, деньгами и оружием. Но в лесу они с напарником потерялись.
Она вышла на дорогу, где "голосовала", и ее подобрала проезжавшая автомашина с военными, спросившими, куда ей надо. В соответствии с легендой и документами она сказала, что возвращается из госпиталя в свою часть.
Военные предложили ей поехать в их часть, так как все равно она в такой суматохе не найдет свою. Она согласилась, а в "новой" части ее пристроили в штаб, где она была сначала машинисткой, а затем стала и "секретчицей". Прошла с частью всю войну, имеет ряд наград.
Там же в части вышла замуж и получила новые документы на новую фамилию. После демобилизации приехала в Ленинград, поступила в институт, по окончании которого и оказалась коллегой моей приятельницы. С мужем она развелась, так как он стал пить и бездельничать.
Уверяла, что никаких связей с завербовавшими ее немецкими разведчиками не имела и никаких данных ей заданий не выполняла. Душу открыла моей приятельнице, потому что больше у нее никого нет, а на днях в Петергофе, в парке, увидела в толпе своего бывшего напарника и решила, что за ней следят и, видимо, давно.
Попросив свою приятельницу ничего не предпринимать, кроме выражения сочувствия этой "немецкой шпионке", я в Управлении послал проверку, и ко мне явился оперработник с вопросом, почему я интересуюсь его "Мальвой". Услышав мой рассказ, он хлопнул себя по лбу, заявив, что давно уже ищет "подходы" к "Мальве".
Дело закончилось тем, что с "Мальвой" провели беседу в Управлении КГБ, она, конечно, все рассказала "как на духу" и поклялась, что ничем не занималась во вред своей Родине." - из воспоминаний следователя Ленинградского УКГБ К.В.Голубкова.
Штаб, его подразделения и руководители спецслужб этой армии (СС, СД, ГПФ) располагались в городе Гатчине Ленинградской области.
В этом ряду преступлений было уничтожение введением ядовитой сыворотки пациентам психиатрической больницы имени Кащенко в селе Никольском недалеко от Гатчины.
Немцы и несколько их "помощников" из числа врачей больницы выполняли приказ штаба 18-й армии об "освобождении" здания от больных, чтобы организовать в нем госпиталь для раненых немецких вояк. Они "сортировали" больных: одних на уничтожение, других, пригодных для физического труда, на выращивание овощей для госпиталя. Всего было уничтожено около 900 человек, тела которых были затем сожжены в противотанковом рве.
Немецкие офицеры-палачи были в конце войны найдены, арестованы, преданы суду и казнены. Их пособники - бывшие врачи больницы - были осуждены к лишению свободы и в 50-x годах пытались добиться реабилитации.
Расследование другого дела по обвинению предательницы Воронцовой, завербованной СД и подсаживаемой в камеры тюрьмы, где немцы держали арестованных ими советских граждан. Воронцова "вынюхивала" кто, чем, как и где содействовал советским партизанам, разведчикам, укрывал их у себя в доме и т.д. Предательница отправила на расстрел десятки наших граждан.
При расследовании уголовных дел на членов карательного отряда СД, располагавшегося в местечке Васильковичи под поселком Оредеж, следователи обнаружили в этом отряде таких немецких агентов, как Долин, Ивохин, Гильдебранд и других, часть которых в 1944 году бежали вместе с "хозяевами" и оказались на территории ФРГ, Бельгии, Франции, Великобритании.
Например, в Англии оказался каратель, участник расстрелов Макаров Павел, бывший футболист ленинградского "Спартака", который уцелел, неплохо устроился, женился (хотя в Ленинграде до недавнего времени проживали его жена и дочь, считавшие его "пропавшим без вести"). Он даже после войны играл в футбол в английской команде.
Карательными акциями на территории Ленинградской области руководил отдел "1Ц" штаба 18-й армии оккупантов: майор Вакербарт, Рейхе и его заместитель Мейснер, отправляющие на казнь сотни советских людей и лично расстрелявшие десятки человек. После войны они стали весьма почтенными гражданами ФРГ: первый - адвокатом в Штутгарте, Мейснер - профессором права в Кельне.
Именно эти "юристы" во время оккупации наших территорий непосредственно создавали и руководили карательными органами ГФП-520 и четырнадцатью отдельными карательными отрядами, о деятельности которых следователи УКГБ ЛО узнавали все больше подробностей, расследуя их преступления по делам на Гурвича-Гуревича и других из 105-го отряда ГФП, на Строганова, Морозова и других из отряда ГФП-520.
Таких дел в послевоенные годы и до 70-х годов было много, отдел Управления КГБ при СМ СССР по Ленинградской области работал очень напряженно.
В трофейных материалах, оставшихся от штаба 18-й армии после ее отступления из Гатчины, я обнаружил копию любопытного приказа штабам оккупационных армий за подписью Гимлера.
В нем указывалось, что "широкая практика" публичных карательных акций (расстрелов, казней на виселицах, сожжений домов с людьми и т.д.) вызывает у населения оккупированных территорий враждебное отношение к оккупантам, сопротивление им, содействие партизанам и уход к ним. Потому было приказано: публичные казни прекратить и проводить их "без лишнего шума, скрытно" (в подвалах полиции, в лесу подальше от глаз населения и т.д.).
Кроме того, было приказано открыть церкви, кинотеатры (конечно, показы немецкой хроники о победах), рынки, танцплощадки. Шел 1942 год. Вот в это время в Ленинградской области и были созданы при отделе пропаганды штаба 18-й армии вермахта Гатчинский и Кингисеппский театры.
Быстро нашелся и готовый преданно служить немецким оккупантам в их пропагандистской работе в качестве режиссера Гатчинского театра недоучившийся в Ленинградской консерватории некто Найда.
Он был настолько услужлив и угодлив, что вскоре немецкие хозяева предоставили ему и его любовнице, которой он обзавелся, отдельный дом в центре Гатчины, где он организовал подобие музыкального салона. Приходили немецкие офицеры, музицировал Найда и его "мадам", играл Хмельницкий, пел романсы и арии Печковский, лилось шампанское.
Праздновались Рождество, Пасха и немецкие победы на фронте. И все это, когда в Ленинграде, в каких-то 50 километрах, советские люди сражались и умирали от голода.
Все артисты театра - мужчины были одеты в немецкую форму с погонами рядовых солдат вермахта, а Найда даже получил какие-то лычки, они приняли присягу на верность нацистской Германии, что для многих было уже изменой Родине, так как служившие до плена в Красной Армии принимали в ней присягу.
Театр гастролировал на оккупированных территориях северо-запада СССР, в том числе в Прибалтике (тогда советской). В составе труппы создавались небольшие "агитбригады" (3-5 человек: баянист, певица, чтец-декламатор).
Они выступали с трансляцией по радиоусилителям, направленным в сторону советских окопов, исполняя антисоветские куплеты и частушки, зачитывая призывы к красноармейцам сдаваться в плен, переходить на сторону немцев с обещаниями "сытой жизни" и "полной свободы", что являлось совершенно явным преступлением в форме сотрудничества с врагом, пособничества немецким фашистам.
Мне пришлось заниматься пересмотром, проверкой архивного уголовного дела по обвинению Найды в измене Родине, по которому после войны он был осужден военным трибуналом, а после отбытия наказания, в конце 50-х годов, закончив учебу в Киевской консерватории, сделал на Украине театральную карьеру, став главным режиссером Львовского театра и балета.
Ему в целях дальнейшего "роста" захотелось реабилитироваться, и после приема у министра культуры СССР Е.А.Фурцевой он подал заявление в Генеральную прокуратуру СССР о реабилитации. В своем заявлении он решил предстать советским патриотом, не просто служившим у немецких захватчиков, а якобы оказывавшем реальную помощь советским партизанам, которых, "пользуясь расположением фашистов, снабжал продуктами питания, медикаментами, теплой одеждой и немецкими пропусками".
Проверяя по указанию прокуратуры дело Найды, я сумел разыскать проживавших в разных городах СССР (от Новгорода до Хабаровска) многих бывших артистов того Гатчинского театра, на допросах, которые проводились по местам их жительства в соответствии с моими отдельными требованиями, получить весьма полную картину деятельности театра, его репертуара, взаимоотношений Найды с немецкими офицерами и руководителями отдела пропаганды.
Допрошенные мною командиры трех партизанских отрядов, действовавших в ближайших к Гатчине районах, полностью опровергли россказни Найды об оказании им помощи партизанам, как заведомую чушь.
Закончив проверку, я вызвал Найду из Львова и просто дал ему прочитать все собранные мною материалы. Вид у него был убитый. Он извинился за свою ложь и за поданное заявление о реабилитации, сказав, что "зря затеял все это", что мною и было занесено в протокол. В реабилитации было отказано.
Работая в Ленинградском Управлении КГБ, я на оперативных совещаниях в 60-х годах не раз слышал от старших начальников об интригующем оперативном деле по разработке немецкой шпионки под условным названием "Мальва".
Содержание дела, естественно, было известно ограниченному кругу оперработников. И вот однажды мне на работу позвонила моя студенческая приятельница и очень взволнованным голосом попросила с ней срочно встретиться. В обеденный перерыв я пришел в Летний сад, как мы условились, и услышал весьма необычный рассказ.
Она рассказала, что несколько лет в своем научном институте работает в одной комнате с сотрудницей на несколько лет старше ее. Эта женщина была энергичной, жизнерадостной, общительной особой, участницей всех вечеринок и т.д. Но в последние дни резко изменилась, стала какой-то тревожной, не похожей на себя. А в этот день вдруг обратилась к моей приятельнице с просьбой выслушать ее.
Они вышли на улицу и в ближайшем сквере совершенно неожиданно рассказала, что в начале войны служила в Красной Армии, попала в плен и, находясь там в тяжелейших условиях, дала согласие немецким вербовщикам на сотрудничество с их разведкой.
После обучения всем "премудростям" шпионажа была заброшена с парашютом вместе с радистом-напарником в тыл Красной Армии с заданием, фальшивыми документами, деньгами и оружием. Но в лесу они с напарником потерялись.
Она вышла на дорогу, где "голосовала", и ее подобрала проезжавшая автомашина с военными, спросившими, куда ей надо. В соответствии с легендой и документами она сказала, что возвращается из госпиталя в свою часть.
Военные предложили ей поехать в их часть, так как все равно она в такой суматохе не найдет свою. Она согласилась, а в "новой" части ее пристроили в штаб, где она была сначала машинисткой, а затем стала и "секретчицей". Прошла с частью всю войну, имеет ряд наград.
Там же в части вышла замуж и получила новые документы на новую фамилию. После демобилизации приехала в Ленинград, поступила в институт, по окончании которого и оказалась коллегой моей приятельницы. С мужем она развелась, так как он стал пить и бездельничать.
Уверяла, что никаких связей с завербовавшими ее немецкими разведчиками не имела и никаких данных ей заданий не выполняла. Душу открыла моей приятельнице, потому что больше у нее никого нет, а на днях в Петергофе, в парке, увидела в толпе своего бывшего напарника и решила, что за ней следят и, видимо, давно.
Попросив свою приятельницу ничего не предпринимать, кроме выражения сочувствия этой "немецкой шпионке", я в Управлении послал проверку, и ко мне явился оперработник с вопросом, почему я интересуюсь его "Мальвой". Услышав мой рассказ, он хлопнул себя по лбу, заявив, что давно уже ищет "подходы" к "Мальве".
Дело закончилось тем, что с "Мальвой" провели беседу в Управлении КГБ, она, конечно, все рассказала "как на духу" и поклялась, что ничем не занималась во вред своей Родине." - из воспоминаний следователя Ленинградского УКГБ К.В.Голубкова.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]