Необходимо иметь в районе "42 резидента, 33 спецосведомителя, 387 осведомителей".
---
"В октябре 1932 г. прокурор Запсибкрая в циркуляре, адресованом городским и районным прокурорам, отмечал, что органы ОГПУ повсеместно грубо нарушают законность: арестовывают "социально близких", затягивают сроки пребывания под стражей, а также избивают допрашиваемых и создают "невыносимые условия содержания".
Что касается полпреда ОГПУ, то его боялись сами сотрудники. Годы подполья и службы в ОГПУ не лучшим образом повлияли на характер Алексеева: этот внешне привлекательный высокий блондин отличался крайней грубостью, работая с подчинёнными методом накачек и разносов.
Запомнив, как Алексеев гонял новосибирских чекистов, его личный парикмахер Иван Вертинский, арестованный в 1937-м, рассказал следователю, что полпред гораздо лучше относился к нему, нежели к своим подчинённым:
"Алексеев грубо обращается с сотрудниками, материт их и выгоняет из кабинета. Я хвастался, что... Алексеев и его секретарь Соснин ко мне относятся лучше, чем к оперативным сотрудникам, что я превратился в "дворцового брадобрея", что мне доверяют и дают брить важных арестованных генералов...в том числе, кажется, Болдырева..."
Алексеев действовал очень активно и инициативно, поэтому вряд ли его имел в виду Г. Г. Ягода, когда 23 сентября 1933 г. объявил приказ "О дисциплине в органах и войсках ОГПУ", в котором недовольно констатировал:
"Ряд ПП шлют длинные телеграммы, в которых не всегда понятно, кто и за что арестован, за многословием которых не видно содержания. Часто эти длинные телеграммы прикрывают оперативную бездеятельность аппарата". А вот аппарат Алексеева совершенно невозможно было упрекнуть в бездеятельности. О деятельности Алексеева наглядно свидетельствуют следующие ставшие известными цифры. Во второй половине 1932 г. чекистами было арестовано более 2.200 "вредителей" и "расхитителей социалистической собственности". Всего же в течение 1932 г. по ст. 58 УК было арестовано 10.980 чел.
Подавляющее большинство политзаключенных осуждалось во внесудебном порядке тройкой при полпредстве ОГПУ, которую возглавлял сам Алексеев или его ближайшие помощники.
Доля судебных учреждений в решении судьбы привлекавшихся по политическим статьям была многократно меньше - за 1932 г. народные суды края осудили 90.548 чел., в том числе 248 - по ст. 58.
В 1933 г. нарсуды осудили 90.536 чел., из них 138 контрреволюционеров (в тот год тройкой только расстреляно было примерно в 10 раз больше). С декабря 1932 г. по июнь 1933 г. в крае оказалось арестовано около 15 тыс. деревенских "вредителей", из которых порядка 12 тыс. за тот же период было осуждено, а 1.500 - освобождено как необоснованно привлечённые.
Писатель Р. В. Иванов-Разумник, сидевший в новосибирской тюрьме осенью 1933 г., вспоминал о некоторых сокамерниках: "Был здесь и нагловатый гепеушник, обвинявшийся "в преступлениях по должности". Он нисколько не унывал и был уверен, что во всяком лагере снова всплывёт на командные высоты.
Был здесь и доставленный по этапу из Петербурга бывший помощник инспектора милиции по обвинению в бандитизме. Красочно рассказывал, как в отделении милиции избивают арестованных до полусмерти, "да так, чтобы никакого знака на теле не оказалось".
Был здесь и рабочий из Минусинска, арестованный за то, что брат его принимает участие в каких-то "чёрных бандах". Был здесь и бывший красный партизан, ныне служивший в каком-то учреждении.
Целая группа лиц там созналась во вредительстве, а вот его никак не могли уговорить и убедить, что он тоже должен сознаться. То, что он рассказывал, было до того потрясающим, что не только в Англии, но даже где-нибудь и в Сербии немедленно арестовали бы следователей, так ведущих дело".
Обилие разорённых людей кололо властям глаза. В сентябре 1932 г. заместитель Алексеева А. М. Шанин писал в крайком и крайисполком, что многочисленные попрошайки - беспризорники, больные, инвалиды - "резко бросаются в глаза едущим (по железной дороге) пассажирам, а в особенности иностранцам".
Чекист просил власти дать распоряжение райисполкомам "о принудительном водворении указанных лиц в детдома и дома инвалидов". А когда в том же 1932 г. руководство Покровского райкома ВКП (б) во главе с секретарём И. П. Жуковым отправило письмо Сталину о жутком голоде в районе, присовокупив посылку с образцами суррогатов, которыми питались колхозники, то крайком поручил лично товарищу Алексееву немедленно наказать номенклатурного "клеветника", осмелившегося вынести сор из избы.
Один раз о том, что творилось в Сибири тех лет, можно было прочесть в газете - благодаря грубой промашке партийной печати, в нескольких словах идеально охарактеризовавшей всё происходящее.
Как член бюро крайкома Алексеев участвовал в решении вопроса по поводу возмутительной ошибки в газетном заголовке - 3 ноября 1933 г. краевая "Сельская правда" вышла с торжественной шапкой, приуроченной к октябрьской годовщине: "На земле, залитой кровью, создана новая колхозная жизнь".
За напечатание "Сельской правдой" почти 100-тысячным тиражом невольной правды бюро постановило редактору Н. Понурову дать выговор, а номер с заголовком, "имеющим контрреволюционную сущность" - изъять.
Но и обычные опечатки наряду с двусмысленными заголовками тоже внимательно отслеживались. Из-за неграмотности наборщиков, например, "светские владыки" из статьи Н. В. Крыленко превращались в "советских владык", Сталинград - в Сталингад, а "неизменное руководство" Сталина - в "низменное".
Молодой сибирский журналист Г. М. Марков, будущий глава Союза писателей СССР, вспоминал, как в первой половине 30-х годов он, редактор краевой молодёжной газеты "Большевистская смена", если проскакивала "политическая опечатка" ("гиблый ум" Сталина вместо "гибкий" и т. д.), звонил в "органы", которые обеспечивали возвращение и уничтожение тиража.
В кадры ОГПУ, где всё время была огромная текучесть, легко принимали сомнительных лиц с партбилетом, скомпрометировавших себя в служебном и моральном отношении.
Омский нарсудья А. И. Вишнер в июле 1932 г. был снят с должности крайкомом ВКП (б) после заметки в "Гудке" о неправильном выселении жильцов дома и занятии их квартир судебными работниками.
В том же году его взяли в 3-ю часть (позднее именовалась оперативно-чекистским отделом) Мариинского отделения Сиблага ОГПУ, а затем назначили начальником Новосибирского домзака, где Вишнер исправно участвовал в расстрелах осуждённых. Получив должную закалку, Вишнер оказался в штатах Отдела кадров УНКВД по ЗСК.
Хозяйственник П. П. Огольцов в конце 1932 г. получил строгий партвыговор от Кемеровского горкома партии за допущенные убытки в тресте общепита, а в 1933 г. был направлен в ОГПУ.
Все враждебные строю лица должны были состоять под наблюдением, и материалы о их настроениях концентрировались в делах оперативного учёта, поднимаясь от райотделов в вышестоящие чекистские структуры.
Алексеев получил большое и перспективное хозяйство - к его приезду только в сельской местности чекисты вели агентурную разработку 63 "контрреволюционных группировок", насчитывавших 573 участника. От районных аппаратов полпредство требовало активного учёта враждебных элементов и разоблачения групповой контрреволюционной активности.
Из цифр, представленных в ноябре 1933 г. работниками Тяжинского РО Томского оперсектора ОГПУ, следовало, что контрольные цифры "насаждения сети на мирное и военное время" - 462 чел. (42 резидента, 33 спецосведомителя, 387 осведомителей) были непомерно велики, поэтому чекисты утверждали, что могут добиться "насаждения" в районе лишь 351 агента - 38 резидентов, 22 спецосведомителей и 291 осведомителя.
Задание оперсектора означало не менее 100 осведомителей и 10 резидентов на каждого оперативника, из-за чего негласная работа становилась во многом формальной, а основные функции руководства осведомительной сетью ложились на плечи резидентов.
Найти же в рядовом районе порядка 75 квалифицированных негласных работников для исполнения обязанностей резидентов и спецосведомителей, как указывалось в заданиях для Тяжинского РО ОГПУ, было практически невозможно.
В связи с этим говорить о реальности принимаемых обязательств в районных отделах ОГПУ не стоит. Но если чекисты смогли "насадить", как запланировали, 38 резидентов и 22 спецосведомителя, это значит, что они, вероятно, завербовали основную часть районного начальства и специалистов.
Помимо арестов, в начале 30-х годов чекистами в отношении "социально близких" применялась и так называемая профилактика, ставшая основным методом работы с инакомыслием в КГБ 1960-1980 гг. Лиц, критиковавших советские порядки, вызывали в "органы" и там предупреждали о необходимости вести себя потише.
Так, в информации ОГПУ для Барнаульского горкома ВКП (б) от 23 марта 1932 г. говорилось, что жена рабочего Чулкова "ходит по квартирам рабочих и ведёт следующий разговор, что меня уже два раза таскали в ГПУ за то, что я говорю, что эта власть заморила рабочих... а я говорила и буду говорить, чтобы эта власть скорее провалилась".
"Алексеев и его сибирский клан". Алексей Тепляков.
Что касается полпреда ОГПУ, то его боялись сами сотрудники. Годы подполья и службы в ОГПУ не лучшим образом повлияли на характер Алексеева: этот внешне привлекательный высокий блондин отличался крайней грубостью, работая с подчинёнными методом накачек и разносов.
Запомнив, как Алексеев гонял новосибирских чекистов, его личный парикмахер Иван Вертинский, арестованный в 1937-м, рассказал следователю, что полпред гораздо лучше относился к нему, нежели к своим подчинённым:
"Алексеев грубо обращается с сотрудниками, материт их и выгоняет из кабинета. Я хвастался, что... Алексеев и его секретарь Соснин ко мне относятся лучше, чем к оперативным сотрудникам, что я превратился в "дворцового брадобрея", что мне доверяют и дают брить важных арестованных генералов...в том числе, кажется, Болдырева..."
Алексеев действовал очень активно и инициативно, поэтому вряд ли его имел в виду Г. Г. Ягода, когда 23 сентября 1933 г. объявил приказ "О дисциплине в органах и войсках ОГПУ", в котором недовольно констатировал:
"Ряд ПП шлют длинные телеграммы, в которых не всегда понятно, кто и за что арестован, за многословием которых не видно содержания. Часто эти длинные телеграммы прикрывают оперативную бездеятельность аппарата". А вот аппарат Алексеева совершенно невозможно было упрекнуть в бездеятельности. О деятельности Алексеева наглядно свидетельствуют следующие ставшие известными цифры. Во второй половине 1932 г. чекистами было арестовано более 2.200 "вредителей" и "расхитителей социалистической собственности". Всего же в течение 1932 г. по ст. 58 УК было арестовано 10.980 чел.
Подавляющее большинство политзаключенных осуждалось во внесудебном порядке тройкой при полпредстве ОГПУ, которую возглавлял сам Алексеев или его ближайшие помощники.
Доля судебных учреждений в решении судьбы привлекавшихся по политическим статьям была многократно меньше - за 1932 г. народные суды края осудили 90.548 чел., в том числе 248 - по ст. 58.
В 1933 г. нарсуды осудили 90.536 чел., из них 138 контрреволюционеров (в тот год тройкой только расстреляно было примерно в 10 раз больше). С декабря 1932 г. по июнь 1933 г. в крае оказалось арестовано около 15 тыс. деревенских "вредителей", из которых порядка 12 тыс. за тот же период было осуждено, а 1.500 - освобождено как необоснованно привлечённые.
Писатель Р. В. Иванов-Разумник, сидевший в новосибирской тюрьме осенью 1933 г., вспоминал о некоторых сокамерниках: "Был здесь и нагловатый гепеушник, обвинявшийся "в преступлениях по должности". Он нисколько не унывал и был уверен, что во всяком лагере снова всплывёт на командные высоты.
Был здесь и доставленный по этапу из Петербурга бывший помощник инспектора милиции по обвинению в бандитизме. Красочно рассказывал, как в отделении милиции избивают арестованных до полусмерти, "да так, чтобы никакого знака на теле не оказалось".
Был здесь и рабочий из Минусинска, арестованный за то, что брат его принимает участие в каких-то "чёрных бандах". Был здесь и бывший красный партизан, ныне служивший в каком-то учреждении.
Целая группа лиц там созналась во вредительстве, а вот его никак не могли уговорить и убедить, что он тоже должен сознаться. То, что он рассказывал, было до того потрясающим, что не только в Англии, но даже где-нибудь и в Сербии немедленно арестовали бы следователей, так ведущих дело".
Обилие разорённых людей кололо властям глаза. В сентябре 1932 г. заместитель Алексеева А. М. Шанин писал в крайком и крайисполком, что многочисленные попрошайки - беспризорники, больные, инвалиды - "резко бросаются в глаза едущим (по железной дороге) пассажирам, а в особенности иностранцам".
Чекист просил власти дать распоряжение райисполкомам "о принудительном водворении указанных лиц в детдома и дома инвалидов". А когда в том же 1932 г. руководство Покровского райкома ВКП (б) во главе с секретарём И. П. Жуковым отправило письмо Сталину о жутком голоде в районе, присовокупив посылку с образцами суррогатов, которыми питались колхозники, то крайком поручил лично товарищу Алексееву немедленно наказать номенклатурного "клеветника", осмелившегося вынести сор из избы.
Один раз о том, что творилось в Сибири тех лет, можно было прочесть в газете - благодаря грубой промашке партийной печати, в нескольких словах идеально охарактеризовавшей всё происходящее.
Как член бюро крайкома Алексеев участвовал в решении вопроса по поводу возмутительной ошибки в газетном заголовке - 3 ноября 1933 г. краевая "Сельская правда" вышла с торжественной шапкой, приуроченной к октябрьской годовщине: "На земле, залитой кровью, создана новая колхозная жизнь".
За напечатание "Сельской правдой" почти 100-тысячным тиражом невольной правды бюро постановило редактору Н. Понурову дать выговор, а номер с заголовком, "имеющим контрреволюционную сущность" - изъять.
Но и обычные опечатки наряду с двусмысленными заголовками тоже внимательно отслеживались. Из-за неграмотности наборщиков, например, "светские владыки" из статьи Н. В. Крыленко превращались в "советских владык", Сталинград - в Сталингад, а "неизменное руководство" Сталина - в "низменное".
Молодой сибирский журналист Г. М. Марков, будущий глава Союза писателей СССР, вспоминал, как в первой половине 30-х годов он, редактор краевой молодёжной газеты "Большевистская смена", если проскакивала "политическая опечатка" ("гиблый ум" Сталина вместо "гибкий" и т. д.), звонил в "органы", которые обеспечивали возвращение и уничтожение тиража.
В кадры ОГПУ, где всё время была огромная текучесть, легко принимали сомнительных лиц с партбилетом, скомпрометировавших себя в служебном и моральном отношении.
Омский нарсудья А. И. Вишнер в июле 1932 г. был снят с должности крайкомом ВКП (б) после заметки в "Гудке" о неправильном выселении жильцов дома и занятии их квартир судебными работниками.
В том же году его взяли в 3-ю часть (позднее именовалась оперативно-чекистским отделом) Мариинского отделения Сиблага ОГПУ, а затем назначили начальником Новосибирского домзака, где Вишнер исправно участвовал в расстрелах осуждённых. Получив должную закалку, Вишнер оказался в штатах Отдела кадров УНКВД по ЗСК.
Хозяйственник П. П. Огольцов в конце 1932 г. получил строгий партвыговор от Кемеровского горкома партии за допущенные убытки в тресте общепита, а в 1933 г. был направлен в ОГПУ.
Все враждебные строю лица должны были состоять под наблюдением, и материалы о их настроениях концентрировались в делах оперативного учёта, поднимаясь от райотделов в вышестоящие чекистские структуры.
Алексеев получил большое и перспективное хозяйство - к его приезду только в сельской местности чекисты вели агентурную разработку 63 "контрреволюционных группировок", насчитывавших 573 участника. От районных аппаратов полпредство требовало активного учёта враждебных элементов и разоблачения групповой контрреволюционной активности.
Из цифр, представленных в ноябре 1933 г. работниками Тяжинского РО Томского оперсектора ОГПУ, следовало, что контрольные цифры "насаждения сети на мирное и военное время" - 462 чел. (42 резидента, 33 спецосведомителя, 387 осведомителей) были непомерно велики, поэтому чекисты утверждали, что могут добиться "насаждения" в районе лишь 351 агента - 38 резидентов, 22 спецосведомителей и 291 осведомителя.
Задание оперсектора означало не менее 100 осведомителей и 10 резидентов на каждого оперативника, из-за чего негласная работа становилась во многом формальной, а основные функции руководства осведомительной сетью ложились на плечи резидентов.
Найти же в рядовом районе порядка 75 квалифицированных негласных работников для исполнения обязанностей резидентов и спецосведомителей, как указывалось в заданиях для Тяжинского РО ОГПУ, было практически невозможно.
В связи с этим говорить о реальности принимаемых обязательств в районных отделах ОГПУ не стоит. Но если чекисты смогли "насадить", как запланировали, 38 резидентов и 22 спецосведомителя, это значит, что они, вероятно, завербовали основную часть районного начальства и специалистов.
Помимо арестов, в начале 30-х годов чекистами в отношении "социально близких" применялась и так называемая профилактика, ставшая основным методом работы с инакомыслием в КГБ 1960-1980 гг. Лиц, критиковавших советские порядки, вызывали в "органы" и там предупреждали о необходимости вести себя потише.
Так, в информации ОГПУ для Барнаульского горкома ВКП (б) от 23 марта 1932 г. говорилось, что жена рабочего Чулкова "ходит по квартирам рабочих и ведёт следующий разговор, что меня уже два раза таскали в ГПУ за то, что я говорю, что эта власть заморила рабочих... а я говорила и буду говорить, чтобы эта власть скорее провалилась".
"Алексеев и его сибирский клан". Алексей Тепляков.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]