Помню и не горжусь, так как не хочу повторения...
---
1941-1945 гг. Георгиевские ленты, обязательный показной выпендреж тех, кто абсолютно не имел никакого отнношения к событиям и исступленые ненормальные крики нового обывательского тренда, содержание которого сводится к двум словам - "можем повторить!" Не буду ничего говорить по данной теме, разница в восприятии и явный факапный алогизм представлен ниже. Просто вспомню пару историй из личного.
Уже успели отгреметь победные залпы победных салютов мая и июньского парада. Всеобщая эйфория по поводу долгожданного окончания самой кровавой войны в истории человечества обернулся новой войной для простого человека. Однако на этот раз уже не пули и снаряды были главной угрозой для жизни. Разруха и дефицит первых месяцев послевоенной эпохи привели к тотальному голоду в Ивановской области, которая, впрочем, мало чем выделялась в этом плане от других регионов страны Советов. Распределительно-карточная система, насильственная экспроприация последней худой коровы на нужды колхоза, собранная тайком полусгнившая картошка из соседнего хозяйства и обязательные для выработки трудодни. Вопросов лишних прабабушка Софья не задавала, поколение той эпохи вообще не привыкло о чем-то спрашивать, тут бы просто выжить. Но одно дело, когда нужно выжить одному, ведь инстинкты самосохранения и выживания в закрытой тоталитарной системе давно выработаны до автоматизма. И совсем другое дело, когда на руках четверо маленьких детей, которых нужно было прокормить. Когда идешь на всякого рода ухищрения и ходишь по лезвию карающего ножа, лишь бы принести в дом несколько картофелин для голодных детей...
Дышать стало немного легче, когда старшая дочь Маша устроилась на работу в городе, помогая семье деньгами и по хозяйству. Маша была фронте зенитчицей в составе войск Западного фронта. Их батарея прикрывала московское направление, основной задачей подразделения было недопущение бомбардировок люфтваффе стратегических оборонных заводов. Первый бой Маши обернулся для нее сбитым "юнкерсом" и практически полной гибелью зенитных расчетов, командира батареи и обслуживающих орудия и пулеметы 18-летних девушек-зенитчиц. Краткосрочные месячные курсы добровольцев стали первым в ее жизни университетом. Многому обучить не могли, да и времени особо не было - бои уже шли на подступах к столице СССР, немецкая авиация уже бомбила Горький, Владимир, уходящие на восток эшелоны с оборудованием стратегических оборонных заводов. За это короткое время обучения на курсах зенитчиц ее сокурсницы стали не просто коллегами по оружию. Они стали сестрами, сроднившись друг с другом перед первым боевым крещением, которое практически для всех оказалось последним в жизни. И страшное тут даже не осознание того, что ты - одна из немногих счастливчиков, которой судьба позволила продлить жизнь на неопределенное время. Страшно, что со временем ты начинаешь понимать, что нельзя привязываться к людям, потому что каждая встреча и разговор с человеком могут быть последними. А на войне как-то начинаешь привыкать к часто изменяющемуся кругу окружающих тебя людей. И уже не чувствуешь опасности или какого-то страха. Скорее, напротив - безразличие, слегка разбавляемой перед сном благодарностью, что Судьба подарила тебе еще один день жизни на войне. В 1943 году Маша была ранена и комиссована.
Вернулась домой, помогала матери по хозяйству и в воспитании маленьких братишек. Поступила потом в университет. Детей у нее не было - специфика боевого ранения. Свою последующую жизнь посвятила своим племянникам и племянницам, из которых почему-то больше всего выделяла мою родную мать.
Тот августовский день сорок пятого мало, чем отличался от предыдущих. Обязательная норма выработки в колхозе, нужно приготовить что-то для детишек, которых нянчила вернувшаяся на три дня из города Маша, набрать воды из колодца на окраине. Привычный алгоритм, в котором не было места неожиданностям и импровизации. И тут прабабушка, почти придя в хату, буквально обомлела, увидев одноврменно потрясающую и неожиданную для себя картину. У порога дома стоял Павел. Муж, вернувшийся с фронта.
Долгое время от него не было вестей, сказалось ранение на подступах к Венгрии. Путешествия по госпиталям, почти полгода режима лежа. Письма на фронт приходили без ответа, поди и не придет Он уже... Но он пришел. На костылях, с добрым десятком осколков в теле. Еще и не давали покоя прежние ранения, которых с грозного 41- года насчитывалось аж семь. Также уходил на фронт добровольцем, краткосрочные офицерские курсы и в бой. Вернулся в звании капитана. Много звезд на войне не собрал - беспартийных и "нечленов" комсомола кадровики не любили. Еще и два окружения. Слава богу без суда. Из всего вагона ивановских добровольцев, отравившихся на фронт в июле 1941-го вернулись домой лишь трое. И далеко не со всеми частями тела, кто-то лишился руки, а кто-то двух ног сразу, подорвавшись на минном поле. Павел вернулся целым, правда на костылях. Дорога домой заняла долгих полтора месяца. Пересылки, сверки документов, прочая военная бюрократия. И, наконец, он добрался в родную деревню. У него не было сил бурно выражать свои эмоции, хотя именно в этот момент ему, как никогда, хотелось обнять свою жену. В одной советской пропагандистской песне были такие строчки "этот день мы приближали, как могли". Однако не "приближение Дня Победы" над супостатом было его главной целью. Павел просто хотел увидеть свою семью, а все остальные звездочки и победные реляции пустьлучше останутся на картах Генерального штаба и в кабинетах паркетных генералов.
Первое время Павел передвигался на костылях, освободившись от них - заметно хромал. На работу его не брали, инвалидов и покалеченных вообще старались не замечать. Да и сколько их было тогда? Всех не пересчитаешь, да еще и победный социализм строить надо, а вернувшиеся с войны раненые и изувеченные люди немного портили общую картину наглядного позитива "встающих с колен и из пепла" советских людей. После лютого 1947 голодного года, о котором не сильно любят вспоминать нынешние историки, здоровье прадеда существенно было подоровано, к тому же давали о себе знать остающиеся в теле осколки. Он не боялся боли и проблем со здоровьем. Человек, выживший в течение всего периода войны, вообще мало чего боится. Вот только ему больно было от того, что он оказался банально не нужен государству, которое он отправился защищать. О войне практически никогда не рассказывал, не любил вспоминать про это. По ночам прадел беспокойно спал, называя во сне имена тех, кто погиб рядом с ним. В 1949 году прадед умер, сказались многочисленные раны...
Для того поколения Победа в войне не была комплексом уязвленного самолюбия, который нужно было демонстрировать всему миру, мол, "мы Вас всех натянули". Победа - это, прежде всего, радость от того, что никто больше не погибнет и что можно вернуться домой и вот так обнять свою семью. Поэтому до 1965 года празднование 9 мая было скромным. Так, выпить по рюмке, вспомнить тех, кто не вернулся и просто помолчать. Это уже потом, когда страна Советов решила показать "Кузькину мать всему миру", празднование 9 мая обрело ритуальный, наглядный и массово-пропагандистский характер. "Мы всех натянули и можем повторить..." Интересно, а что они хотят повторять? Разгром трех армий в Белостокском выступе? Блокаду Ленинграда? Киевскую катастрофу? Послевоенный голод? Гибель трех десятков миллионов людей только потому, что один ефрейтор и недоучившийся семинарист что-то там не поделили? И трижды был прав Симонов, однажды сказавший, что самой его большой мечтой было написать сборник рассказов-воспоминаний простых солдат. И без редакции ЦК КПСС. Там, конечно, мало чего будет романтичного, потому что это ПРАВДА.
"Никогда больше" или "Можем повторить"? Для адекватных людей ответ на этот вопрос будет очевидным...
Уже успели отгреметь победные залпы победных салютов мая и июньского парада. Всеобщая эйфория по поводу долгожданного окончания самой кровавой войны в истории человечества обернулся новой войной для простого человека. Однако на этот раз уже не пули и снаряды были главной угрозой для жизни. Разруха и дефицит первых месяцев послевоенной эпохи привели к тотальному голоду в Ивановской области, которая, впрочем, мало чем выделялась в этом плане от других регионов страны Советов. Распределительно-карточная система, насильственная экспроприация последней худой коровы на нужды колхоза, собранная тайком полусгнившая картошка из соседнего хозяйства и обязательные для выработки трудодни. Вопросов лишних прабабушка Софья не задавала, поколение той эпохи вообще не привыкло о чем-то спрашивать, тут бы просто выжить. Но одно дело, когда нужно выжить одному, ведь инстинкты самосохранения и выживания в закрытой тоталитарной системе давно выработаны до автоматизма. И совсем другое дело, когда на руках четверо маленьких детей, которых нужно было прокормить. Когда идешь на всякого рода ухищрения и ходишь по лезвию карающего ножа, лишь бы принести в дом несколько картофелин для голодных детей...
Дышать стало немного легче, когда старшая дочь Маша устроилась на работу в городе, помогая семье деньгами и по хозяйству. Маша была фронте зенитчицей в составе войск Западного фронта. Их батарея прикрывала московское направление, основной задачей подразделения было недопущение бомбардировок люфтваффе стратегических оборонных заводов. Первый бой Маши обернулся для нее сбитым "юнкерсом" и практически полной гибелью зенитных расчетов, командира батареи и обслуживающих орудия и пулеметы 18-летних девушек-зенитчиц. Краткосрочные месячные курсы добровольцев стали первым в ее жизни университетом. Многому обучить не могли, да и времени особо не было - бои уже шли на подступах к столице СССР, немецкая авиация уже бомбила Горький, Владимир, уходящие на восток эшелоны с оборудованием стратегических оборонных заводов. За это короткое время обучения на курсах зенитчиц ее сокурсницы стали не просто коллегами по оружию. Они стали сестрами, сроднившись друг с другом перед первым боевым крещением, которое практически для всех оказалось последним в жизни. И страшное тут даже не осознание того, что ты - одна из немногих счастливчиков, которой судьба позволила продлить жизнь на неопределенное время. Страшно, что со временем ты начинаешь понимать, что нельзя привязываться к людям, потому что каждая встреча и разговор с человеком могут быть последними. А на войне как-то начинаешь привыкать к часто изменяющемуся кругу окружающих тебя людей. И уже не чувствуешь опасности или какого-то страха. Скорее, напротив - безразличие, слегка разбавляемой перед сном благодарностью, что Судьба подарила тебе еще один день жизни на войне. В 1943 году Маша была ранена и комиссована.
Вернулась домой, помогала матери по хозяйству и в воспитании маленьких братишек. Поступила потом в университет. Детей у нее не было - специфика боевого ранения. Свою последующую жизнь посвятила своим племянникам и племянницам, из которых почему-то больше всего выделяла мою родную мать.
Тот августовский день сорок пятого мало, чем отличался от предыдущих. Обязательная норма выработки в колхозе, нужно приготовить что-то для детишек, которых нянчила вернувшаяся на три дня из города Маша, набрать воды из колодца на окраине. Привычный алгоритм, в котором не было места неожиданностям и импровизации. И тут прабабушка, почти придя в хату, буквально обомлела, увидев одноврменно потрясающую и неожиданную для себя картину. У порога дома стоял Павел. Муж, вернувшийся с фронта.
Долгое время от него не было вестей, сказалось ранение на подступах к Венгрии. Путешествия по госпиталям, почти полгода режима лежа. Письма на фронт приходили без ответа, поди и не придет Он уже... Но он пришел. На костылях, с добрым десятком осколков в теле. Еще и не давали покоя прежние ранения, которых с грозного 41- года насчитывалось аж семь. Также уходил на фронт добровольцем, краткосрочные офицерские курсы и в бой. Вернулся в звании капитана. Много звезд на войне не собрал - беспартийных и "нечленов" комсомола кадровики не любили. Еще и два окружения. Слава богу без суда. Из всего вагона ивановских добровольцев, отравившихся на фронт в июле 1941-го вернулись домой лишь трое. И далеко не со всеми частями тела, кто-то лишился руки, а кто-то двух ног сразу, подорвавшись на минном поле. Павел вернулся целым, правда на костылях. Дорога домой заняла долгих полтора месяца. Пересылки, сверки документов, прочая военная бюрократия. И, наконец, он добрался в родную деревню. У него не было сил бурно выражать свои эмоции, хотя именно в этот момент ему, как никогда, хотелось обнять свою жену. В одной советской пропагандистской песне были такие строчки "этот день мы приближали, как могли". Однако не "приближение Дня Победы" над супостатом было его главной целью. Павел просто хотел увидеть свою семью, а все остальные звездочки и победные реляции пустьлучше останутся на картах Генерального штаба и в кабинетах паркетных генералов.
Первое время Павел передвигался на костылях, освободившись от них - заметно хромал. На работу его не брали, инвалидов и покалеченных вообще старались не замечать. Да и сколько их было тогда? Всех не пересчитаешь, да еще и победный социализм строить надо, а вернувшиеся с войны раненые и изувеченные люди немного портили общую картину наглядного позитива "встающих с колен и из пепла" советских людей. После лютого 1947 голодного года, о котором не сильно любят вспоминать нынешние историки, здоровье прадеда существенно было подоровано, к тому же давали о себе знать остающиеся в теле осколки. Он не боялся боли и проблем со здоровьем. Человек, выживший в течение всего периода войны, вообще мало чего боится. Вот только ему больно было от того, что он оказался банально не нужен государству, которое он отправился защищать. О войне практически никогда не рассказывал, не любил вспоминать про это. По ночам прадел беспокойно спал, называя во сне имена тех, кто погиб рядом с ним. В 1949 году прадед умер, сказались многочисленные раны...
Для того поколения Победа в войне не была комплексом уязвленного самолюбия, который нужно было демонстрировать всему миру, мол, "мы Вас всех натянули". Победа - это, прежде всего, радость от того, что никто больше не погибнет и что можно вернуться домой и вот так обнять свою семью. Поэтому до 1965 года празднование 9 мая было скромным. Так, выпить по рюмке, вспомнить тех, кто не вернулся и просто помолчать. Это уже потом, когда страна Советов решила показать "Кузькину мать всему миру", празднование 9 мая обрело ритуальный, наглядный и массово-пропагандистский характер. "Мы всех натянули и можем повторить..." Интересно, а что они хотят повторять? Разгром трех армий в Белостокском выступе? Блокаду Ленинграда? Киевскую катастрофу? Послевоенный голод? Гибель трех десятков миллионов людей только потому, что один ефрейтор и недоучившийся семинарист что-то там не поделили? И трижды был прав Симонов, однажды сказавший, что самой его большой мечтой было написать сборник рассказов-воспоминаний простых солдат. И без редакции ЦК КПСС. Там, конечно, мало чего будет романтичного, потому что это ПРАВДА.
"Никогда больше" или "Можем повторить"? Для адекватных людей ответ на этот вопрос будет очевидным...
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]