Жизнь и смерть Генерала

1 апреля 1918 г. георгиевский кавалер, генерал Павел Карлович Ренненкампф принял в Таганроге мучительную смерть от рук чекистов, сохранив до самого конца непоколебимую твердость духа.



«Я не был знаком с Ренненкампфом, но он оказался таким, каким я его представлял — обрусевшим немцем, блондином богатырского сложения, с громадными усищами и подусниками. Холодный, стальной взгляд, как и вся его внешность, придавали ему вид сильного, волевого человека. Говорил он без всякого акцента.
Среди дряхлеющих стариков и изнеженных сибаритов, составлявших большинство высшего командного состава, Ренненкампф, несомненно, выделялся своим здоровьем, бодрым видом. Раздеваясь ежедневно по утрам догола, при любой боевой обстановке, он обливался ведрами холодной воды».
Такую характеристику внешности генерала Ренненкампфа дал в своей книге «Пятьдесят лет в строю» Алексей Алексеевич Игнатьев.



Павел-Георг Карлович Эдлер Ренненкампф, выходец из дворянской семьи родился в 1854 году, и еще с детства мечтал стать кавалерийским офицером, но за провинность, когда он в «сердцах» запустил в голову школьного учителя чернильницу, отец определил сына в Гельсингфорское пехотное училище. По окончании его вышел в один из полков, затем, выдержав конкурсные экзамены, поступил в Николаевскую академию Генерального штаба и окончил ее по второму разряду. В академии считался одним из лучших ее слушателей. Прослужив в пятом уланском литовском полку, несколько лет занимал разные должности в Варшавском военном округе.
Через двадцать пять лет, будучи начальником штаба у Ренненкампфа, А.И. Деникин, вспоминая говорил ему:

«Помнишь, Павел Карлович, пятый уланский полк? Видел тебя, лихо скакавшим на учении. Особенно меня восхищало и пугало, когда ты, молодым корнетом, сидя на подоконнике, и спустив ноги за окно с бокалом вина в руке, бурно приветствовал кого-либо из знакомых. Ведь третий этаж! А?».



"Он приобрёл имя и широкую известность в военных кругах во время Китайского похода (1900), за который получил два Георгиевских креста. Военные вообще относились скептически к «героям» Китайской войны, считая её «не настоящей». Но кавалерийский рейд Ренненкампфа, по своей лихости и отваге, заслужил всеобщее признание.

Ренненкампф с небольшим отрядом из трех родов оружия разбил китайцев на сильной позиции по хребту Малого Хингана и, обогнав свою пехоту, с 4½ сотнями казаков и батареей, сделав за три недели 400 км, с непрерывными стычками, захватил внезапным налетом крупный маньчжурский город Цицикар. Отсюда высшее командование предполагало произвести систематическое наступление на Гирин, собрав крупные силы в 3 полка пехоты, 6 полков конницы и 64 орудия, под начальством известного генерала Каульбарса… Но, не дожидаясь сбора отряда, ген. Ренненкампф, взяв с собою 10 сотен казаков и батарею, 24 августа двинулся вперед по долине Сунгари; 29-го захватил Бодунэ, где застигнутые врасплох сдались ему без боя 1500 боксеров; 8 сентября захватил Каун-Чжен-цзы, оставив тут 5 сотен и батарею для обеспечения своего тыла, с остальными 5-ю сотнями, проделав за сутки 130 км, влетел в Гирин. Этот бесподобный по быстроте и внезапности налёт произвёл на китайцев, преувеличивавших до крайности силы Ренненкампфа, такое впечатление, что Гирин — второй по количеству населения и по значению город Маньчжурии — сдался, и большой гарнизон его сложил оружие. Горсть казаков Ренненкампфа, затерянная среди массы китайцев, в течение нескольких дней, пока не подошли подкрепления, была в преоригинальном положении…" (А.И.Деникин)



19 января 1918 года власть в Таганроге перешла в руки большевиков, а 28 января в город вошли регулярные части Красной Армии. Об этом периоде жизни рассказывает П.И. Филевский:

«Сейчас же вступили в управление городом их власти и появились на улицах приказы. Трудно было разобраться, кто какую власть представляет. По видимому главную роль играл Верховский, резиденция которого была в доме Адабашева, что рядом с водолечебницей. Главным секретарем у него была какая-то Нюся, так по крайней мере подписывала она ордера. Были еще приказы некоего Чайкина, требовавшего уплаты контрибуции. Затем появился матрос, его штаб находился на Николаевской улице».
Ренненкампф перешел на нелегальное положение и под фамилией греческого подданного Мансудаки стал жить в небольшом доме по Коммерческому переулку, 1, на квартире одного грека, рабочего Лангусена, снимавшего ее у домовладельца Федора Андреевича Глумова. Через полтора месяца, однако, Ренненкампфа выследили и в ночь, на 3 марта арестовали...



Вспоминает  Вера Николаевна фон Ренненкампф:

Муж не хотел бежать, отклоняя все возможности для побега. Расстаться со мной, с Россией ему казалось немыслимым. На все мои уговоры бежать за границу он, грустно улыбнувшись, отвечал, что не
может жить без России.Время шло. Большевики знали, что генерал не принимает их предложения, живет спокойно, не боясь расстрела, не готовится к бегству, дабы избежать своей участи, и снова попытались его уговорить.
Канунников вновь рассказывал ему обо всех преимуществах, если он примет их предложение, но все было напрасно. В третий раз комиссар поставил ультиматум: иди принять командование, иди расстрел. Как и прежде, генерал отказался от предлагаемой «чести» и сказал, что он никогда не был предателем.





Придя однажды к мужу на свидание, я увидела в той же комнате двух неприятных незнакомцев. Это были плюгавенькие невзрачные черкесы.
Небольшого роста, уродливые, обвешанные оружием, они громко и вызывающе похвалялись своей храбростью в убийстве беззащитных офицеров и тем, как их мучили, прежде чем убить. Очевидно, это были палачи. Их разговоры приведи меня в ужас, и я плохо скрывала свое состояние от мужа. Генерал по своему обыкновению хотел меня успокоить, просил не обращать внимания на этих черкесов, назвал их хвастунишками. Oн старался перевести разговор на другие темы, но сердце мое было неспокойно. Я не могла отделаться от мысли, что этих палачей привезли для генерала.Перед самым моим уходом муж подтвердил мои опасения. Он не выдержал и сказал, что солдаты, находившиеся при штабе, отказались его расстрелять. И большевики, не имея возможности наказать всех этих храбрых молодцов за отказ, выписали палачей из Ростова.
Штабные солдаты, между тем, не служили под начальством моего мужа, не знали его и не им он делал добро. Но они знали, что он Ренненкампф, и любили его. По словам генерала, эта любовь солдат
была для него большим счастьем и самой лучшей наградой в жизни.
Я поняла своего мужа: он так любил и ценил русского солдата, знал и понимал его, называл «серым героем». Муж жалел солдат и всегда заботился о них, помнил, что именно от «серого героя» зависела наша победа и успех в войнах.

31 марта около двух часов дня мы вместе с Татьяной и Eвгением Ивановичем Крассаном пришли к мужу. Я будто чувствовала, что мы больше не увидим нашего дорогого генерала, и это было прощанием с
ним. Он очень обрадовался нашему приходу. Муж чувствовал, что его убьют сегодня иди завтра, что он видит нас в последний раз, и хотел проститься с нами.

Меня с детьми генерал поручил Е.И. Крассану. Снял обручальное кольцо, с которым не расставался никогда, даже в Петропавловской Крепости. Тогда от него отобрали все, но он просил оставить ему это
кольцо, и его оставили, чему я не раз дивилась. Просто непостижимо‚ как ему оставили этот кусочек золота. Мне это кольцо было очень велико, поэтому он просил Крассана надеть его на палец, чтобы благополучно донести до дома и не потерять.

Свой крестильный крест и икону, которую всегда носил на цепочке, генерал отдал Татьяне, как бы благословляя ее. Мне он передал свой перстень с камеей - выгравированным гербом Ренненкампфов.
Он очень дорожил этой семейной реликвией и всегда носил ее. Ничего ценного у мужа не осталось. Наконец, он достал из кармана бумажник со ста рублями, решил не отдавать их нам, а оставить деньги «им» как плату за работу, и положил деньги обратно.

Посидели тихо, а потом он говорил с нами по душам. Сказал, что хотел бы еще пожить и увидеть, во что выльется революция, но смерти не боится, не раз смотрел ей в глаза. Генерал хотел умереть храбро и молил об этом Господа; жаловался на сердце, боялся, если случится сердечный приступ, чтобы большевики не приняли его за страх перед ними, которого не было. Просил меня исполнить две предсмертные просьбы. Сказал, что должна обелить его имя от клеветы.

Второй просьбой мужа было не выдавать его убийц. С приходом немцев, по его словам, все начнут искать возмездия и мстить большевикам за их деда. Меня же он просил этого не делать. Главари,
считал муж, убегут, бросив свою мелкую сошку. Бог с ними, они сами не знают, что творят.

Всех нас поцеловав и благословив, генерал попрощался, и мы расстались, чтобы больше уж на земле не встретиться.

18 мая 1918 года, по изгнании большевиков из Таганрога, союзом офицеров при посредстве чинов полиции, в присутствии лиц прокурорского надзо­ра, было произведено разрытие могил мучениче­ски погибших жертв большевистского террора, причем в яме (могиле) на вышеуказанном месте убийства генерала были обнаружены и вырыты два трупа в одном только нижнем белье, с огне­стрельными ранами в голову. В одном из этих трупов В. Н. Ренненкампф безошибочно опознала труп покойного своего мужа, генерала от кавале­рии Павла Карловича Ренненкампфа.



Тяжелую ношу понесла я домой, но еще тяжелее было на душе.
Невыносимый гнет от того, что ничем не могу помочь, ничто уже не спасет его, моего дорогого и единственного. За что, за что гибнет человек без суда, без вины, по вине темных людей, выплывших из
подполья в вершители судеб людей и страны… Но да будет водя Господня! Бог это допустил, ибо и волос с головы человеческой не упадет без Его Святой води.

Настала ночь... Спать я не могла, лишь временами находилась в забытье. Наступило утро, лучше бы его не было... Безысходная тоска...
Не нахожу себе места... Вдруг тихий стук в дверь. Кто бы это мог быть так рано, чуть свет? Оказалось, что это - офицер Шмит из канцелярии штаба большевиков, которому они не особенно доверяли. Не будучи большевиком, он играл роль сочувствующего, являясь, как я его поняла,
в действительности агентом «бедых». Шмит симпатизировал нам, и однажды, когда я уходила из штаба, поцеловал мне на прощание руку и обещал, что пока он в штабе, муж мой будет цел.

Увидев у своей двери бледного и встревоженного Шмита, я поняла: случилось плохое. Прерывающимся голосом он просил прощения за то, что не смог сдержать своего обещания - мужа расстреляли прошедшей ночью. По словам Шмита, большевики, раскрыв его план, услали его по выдуманным дедам, а когда он вернулся - генерала уже увезли из штаба. Шмит очень спешил и быстро ушел. Вскоре большевики его раскрыли, пытали и хотели убить, но ему удалось бежать.
Я никак не могла опомниться от известия, хотя мы всё знали и ждали этого. Стояла ошеломленная, не имея силы двинуться с места.
Чуда не произошло. Все кончено - мужа больше нет. Все-таки я решила пойти в штаб и все проверить. Знала, что на этот раз могу не вернуться оттуда домой, погибнуть вслед за мужем, но мне было все равно. Устала жить, устала страдать, осталась одна без мужа, без защитника и опоры в жизни. Все-все гибло и не хотелось жить.
В штаб я пошла вместе с Татьяной. Она осталась ждать меня возле него на углу. Мы договорились, если я долго не буду выходить, то она пойдет к дяде Е.И. Крассану и скажет, где меня искать. Ведь он мог
подумать, что я от горя сама на себя наложила руки. Пусть знает правду, где я погибла. Я шла на верную смерть, решив прямо в глаза высказать большевикам всю правду, которую они не любили. Когда человек не дорожит собой, своей жизнью, он делается отважным и храбрым.
Уже по тому, как солдатики открыли мне двери в штаб, по их взглядам и нежному обращению со мной я поняла, что мужа нет в живых, и я уже не жена ему, а его вдова. Я видела, что эти простые, сердечные
люди жалеют меня и генерала, но страх перед «начадьством» закрыл их уста, и у них нет сил сказать мне правду. Все ясно и понятно без слов...
Пошла дальше, никто меня не остановил и ничего не спросил. Дошла до места, где обычно сидел генерал... Там никого не было... Спросила, где генерал, в ответ - гробовое молчание. Эти дети природы не могли меня обманывать.
Слезы застилали мне глаза.
Потом взялаа себя в руки, чтобы не упасть. Не хотела никому показать своего горя, хотела скрыть
его в своей душе... Потребовала, чтобы меня немедленно принял
Канунников.

Меня сразу же ввели в его комнату. Очевидно, мое появление было ему неприятно. Я спросила, где мой муж. Комиссар ответил что генерала отправили в Москву.

Тогда я потребовала визу в Москву, поскольку должна быть там, где мой муж, но Канунников отказывался. Я сказала, что этот отказ подтверждает его ложь, и мне известно о расстреле мужа; просила отдать его тело для погребения.

Желая выйти из неприятного положения, Канунников дал записочку со своей подписью, чтобы мне в канцелярии выдали визу в Москву. Конечно, он хотел показать, что не лжет, и мой генерал
действительно в Москве.

Конечно, у меня не было фактических доказательств расстрела мужа. По словам большевиков, он был жив и отправлен в Москву, но я знала, что это - ложь. Офицер Шмит сказал правду: мужа расстреляли
в ночь на первое апреля. Я ему верила, но он сообщил об этом мне лично без свидетелей. Самым верным доказательством было мое сердце.

< >

Я усиленно искала тело моего мужа. Обращалась, куда только возможно, и хлопотала сама. Е.И. Крассан просил немцев помочь в розысках. Очевидно, от Крассана они впервые узнали о расстреле
ненавистного им генерала Ренненкампфа - единственного из командующих армиями, вторгшегося в их пределы - в Пруссию.
Немцы с интересом выслушали консула и сразу же сообщили об этом телеграммой в Германию и даже вывесили у себя в штабе на дверях - в отделе сведений и телеграмм объявление о расстреле большевиками генерала Ренненкампфа. Они сказали, что сами не могут разыскивать тело генерала, но если будет организована комиссия для поиска убитых большевиками, то они могут дать ей охрану.

Узнала, что такая комиссия уже существует. В нее входили прокурор и судебный следователь. Я обратилась в эту комиссию и просила, чтобы, отправляясь на розыски трупов, они взяли бы моего зятя
для опознания генерала: П.К. Ренненкампф не житель Таганрога и, может быть, из членов комиссии его никто не знает. Они охотно согласились, и Крассан ездил с ними всюду, где находили трупы умучен-
ных и убитых большевиками.
Но его нервы не выдержали, и через несколько дней Крассан в истерике заявил мне, что больше не может. А если я буду настаивать, то он поедет, но не ручается, что от вида всех этих зверств над трупами не сойдет с ума. Конечно, видя его состояние, я не настаивала.

Опять обратилась к следователю. Он сказал, что вряд ли я выдержу то, что приходится им видеть. Даже мужчина Е.И. Крассан не выдержал и терял сознание при виде обуглившихся трупов, которые они нашли
в доменных печах завода, и им пришлось с ним возиться. Я же уверяла следователя, что мои нервы закалены, выдержу больше, чем они думают, и не причиню хлопот.
Следователь сомневался, удастся ли вообще найти тело генерала.
Предполагал, что его увезли далеко за город и там совершили свое злодеяние. Комиссия до сих пор не находила одиночных захоронений, а только массовые. Много трупов нашли на заводах, в доменных печах,
в отхожих местах, за кладбищем.



< >

Я страшно волновалась, сознавая, что в последний раз увижу дорогого мужа, но уже мертвого. Вспомнила его завет: если найду тело, чтобы похоронила, как всех - просто и по возможности в братской могиле. Страдали вместе, пали от большевистской руки и должны лежать в одной могиле. Никаких отличий, никаких других почестей, как всем, так и ему. Решила исполнить его волю.

Приехали на кладбище и пошли к прапорщику, заведовавшему приемом тел. Оказалось, что этот прапорщик участвовал в походе на Пруссию под командованием моего генерала. Он хорошо его знал и опознал тело.

Огромная братская могила представляла собой большой четырехугольник, по краям которого был вырыт трехаршинный ров. На дне в ряд стояла масса гробов с номерами на крышках. Тихо, как бы боясь
нарушить покой смерти, мы спустились вниз по земляным ступенькам. Прапорщик нашел по списку опознанных фамилию своего бывшего начальника - генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа,
гроб N914. С трепетом подошла я к нему. Люди подняли крышку, и гроб остался открытым... Тягостное, незабываемое мгновение - ясно вижу тело дорогого генерала... Туман в глазах, все поплыло.



Подойдя ближе к гробу я увидела бездыханное тело, полуистлевшую чесучовую рубаху мужа и на груди три отверстия от пуль. Глаза были выколоты, в области легких - масса кинжальных порезов, поврежден палец на руке. Тело не разложилось, и это меня весьма удивило. Присутствовавший же на раскопках доктор не считал это удивительным. По его словам, генерал был обескровлен при жизни, поэтому его тело не разложилось, хотя было закопано неглубоко.

Помолясь Богу, я положила на грудь мужа его иконку и Георгиевскую ленту. Вот и все почести, которые получил от меня мой дорогой генерал. Крышку гроба закрыли, и мы больше никогда
не увидим мужа. Мир праху твоему, дорогой муж, честный генерал, Истинный патриот и сын своей Родины. Чудный муж, прекрасный Отец и семьянин.
Прапорщик рассказал по дороге к воротам кладбища, что сразу опознал генерала и заявил об этом комиссии. На мой вопрос, не слышал ли он, как и где нашли тело генерала, прапорщик
охотно рассказал, что знал. Потом я проверила его рассказ у следователя и все подтвердилось.
Оказалось, что следователь подучил анонимное письмо с указаниями, где искать тело генерала (открыто сообщить об этом,"очевидно, боялись). По этим указаниям его легко и быстро нашли.
В письме сообщалось, что могила генерала находится в сторону еврейского кладбища, в трехстах шагах от городского колодца.
На этом месте будет воткнута палка, там и следовало копать. Все оказалось верным, и тело нашли в указанном месте. Закопано оно было неглубоко - не более как на под-аршина. Генерал сам рыл себе могилу по приказанию большевиков. Он был болен, слаб и не мог много`
рыть. Открытку-анонимку получили как раз после моего визита к следователю, когда я просила его взять меня на раскопки.
Мало-помалу я узнавала новые подробности смерти страдальца-мужа и ее причины. По приезде в Таганрог комиссара Каца-Антонова события ускорились. Узнав от больш[евистских] властей о состоянии
дела генерала Ренненкампфа, Кац остался недоволен его медленным производством. А когда ему доложили, что генерал трижды отказался от командования больш[евистскими] войсками, Кац велел его немедденно расстрелять. Немцы быстро приближались к городу, и большевики собирались бежать из Таганрога, спасая свои жизни. Кац хорошо знал, что всюду, куда бы ни приходили германцы, они безжалостно расстреливали большевиков целыми толпами.

< >

В Анюте - прислуге Крассана (не знаю ее фамилии) я сразу заметила какую-то перемену, запуганность и нервозность. Все это я приписала ее страху перед приходом немцев, которых боялась чернь.
Неожиданно эта Анюта заявила мне в вежливой форме, что больше не может у нас служить. Я ответила, что мы поищем другую, а она свободна. Не стада расспрашивать о причине ее ухода, т. к. Анюта мне
не особенно нравилась. Она была не очень чистоплотна и любила прикарманивать денежки с базаров. С приходом большевиков у меня начало пропадать белье, но времена были такие, что я предпочитала этого не замечать.
Рассчитать прислугу без того, чтобы не навлечь на себя беды от ее жалоб большевикам было невозможно. Да и прислуга была не моя, а Крассана.
Я временно поселилась у него, так как невозможно было найти жилье в переполненном городе. Не дождавшись моих вопросов о том, почему она уходит, словоохотливая Анюта заявила, что покойный генерал беспокоит ее по ночам. Он является к ней так, как был расстрелян, поэтому ей нет у нас житья, и она совсем извелась без сна.

Я ответила, что нахожу это очень странным, так как ко мне, своей жене, генерал не является, почему же он к ней приходит, и пристально посмотрела на нее. Глаза Анюты забегали и, смутившись от моего
взгляда, она ушла. Было ясно, что Анюта причастна к этому ужасному делу и ее мучила совесть. Теперь я поверила слухам о том, что она соблазнилась большевистскими тремя тысячами рублей и выследила
мужа. Ходила по всем знакомым Крассана, расспрашивала, напала на след и выдала. Она его не жалела - генерал был для нее совершенно посторонним человеком, а до денег Анюта была жадна.

Впоследствии мне говорили, что, уйдя от нас, Анюта долго и мучительно болела. Ее разбил паралич, и она в больших страданиях умерла. Вижу в этом кару Божию за ее грех. Я же ее не выдала и не
мстила. Хотя и могла бы, но это не в моей натуре, в этом мы были сходны с погибшим генералом.
Наш разговор с Анютой был днем, а ночью она приползла к моей кровати с искаженным от страха лицом, и, к моему ужасу, стала рассказывать мне - своей жертве о расстреле генерала. Выбрала она
меня потому, что в эту ночь в доме не было никого, кроме меня, кто мог бы ее слушать и понимать. Крассан уехал по делам в Ростов, его тетка старуха-гречанка не говорила по-русски, двое детей- не
В счет. Как преступник возвращается на место преступления, как психологически его тянет рассказать о нем, так и Анюта была более не в силах скрывать свой ужасный поступок, ее тянуло поделиться
тайной и облегчить душу.



АКТ РАССЛЕДОВАНИЯ

об убийстве большевиками генерала от кавалерии Павла Карловича Ренненкампфа

Бывший командующий 1-й армией в первый период Русско-германской войны, руководитель походов в Восточную Пруссию генерал от кавале­рии Ренненкампф проживал в начале 1918 года в г. Таганроге на покое вдали от военной и полити­ческой деятельности. 20 января 1918 года после захвата власти большевиками ему сразу же при­шлось перейти на нелегальное положение, и он по паспорту под именем греческого подданного Мансудаки переселился в квартиру одного рабочего, грека Лангусена, по Коммерческому пер., дом № 1, и там скрывался.

Однако большевики установили за ним слеж­ку, и в ночь на 3 марта генерал Ренненкампф был арестован и посажен под арест при штабе таган­рогского военного комиссара Родионова.

Через несколько дней после ареста вследствие ходатайства жены генерала Веры Николаевны Рен­ненкампф, революционно-следственная комиссия при таганрогском революционном трибунале пред­ложила военному комиссару Родионову перевезти генерала Ренненкампфа для дальнейшего содержа­ния в комиссию и передать туда дознание о нем. Однако Родионов отказал в этом требовании комис­сии, основываясь на том, что генерал Ренненкампф задержан им по предписанию из Петрограда.

Во время содержания генерала Ренненкампфа под стражей большевики три раза предлагали ему принять командование их армией, однако он всегда категорически отказывался от этого предложения и раз заявил им: «Я стар, мне мало осталось жить, ради спасения своей жизни я изменником не стану и против своих не пойду. Дайте мне армию хорошо вооруженную, и я пойду против немцев, но у вас армии нет; вести эту армию значило бы вести лю­дей на убой, я этой ответственности на себя не возьму».

Все же большевики не теряли надежды и пы­тались привлечь генерала на свою сторону, однако вскоре им пришлось окончательно убедиться в бесполезности своих попыток.

В последних числах марта, в один из приездов в город Таганрог большевистского «главверха» Южного фронта Антонова-Овсеенко, последний на вопрос Родионова, что ему делать с генералом Ренненкампфом, выразил удивление, что он до сих пор жив, и приказал расстрелять его.

В ночь на 1 апреля генерал Ренненкампф был взят из штаба комендантом станции Таганрога бывшим рабочим Балтийского завода и матросом Евдокимовым и в сопровождении двух других не­известных отвезен на автомобиле за город и там у Балтийской железнодорожной ветки, в двух вер­стах от Балтийского завода и полуверсте от ев­рейского кладбища расстрелян.

По свидетельству самих же большевиков, гене­рал Ренненкампф вел себя перед расстрелом ге­ройски.

Большевики скрывали убийство генерала Рен­ненкампфа, и еще накануне ни сам генерал, ни вдо­ва его не знали об ожидавшей их участи. 31 марта генералу объявили, что он будет отправлен в Моск­ву. Вдове же его 1 апреля в штабе выдали удосто­верение за подписью Родионова и печатью в том, что ее муж отправлен по распоряжению главковер­ха Антонова в Москву в ведение Совета народных комиссаров. Оказалось, что этот термин у больше­виков был однозначен с отправкой на тот свет, в чем сознался и сам Родионов.

18 мая 1918 года, по изгнании большевиков из Таганрога, союзом офицеров при посредстве чинов полиции, в присутствии лиц прокурорского надзо­ра, было произведено разрытие могил мучениче­ски погибших жертв большевистского террора, причем в яме (могиле) на вышеуказанном месте убийства генерала были обнаружены и вырыты два трупа в одном только нижнем белье, с огне­стрельными ранами в голову. В одном из этих трупов В. Н. Ренненкампф безошибочно опознала труп покойного своего мужа, генерала от кавале­рии Павла Карловича Ренненкампфа.

Все вышеизложенное основано на данных, до­бытых Особой комиссией в порядке, установлен­ном Уставом уголовного судопроизводства.

Составлен 11 мая 1919 года в г. Екатеринодаре.

Давно пришло время увековечить имя Павла Ренненкампфа в названии одной из таганрогских улиц. Это нужно не ему, это нужно нам.

Взято: skif-tag.livejournal.com

уникальные шаблоны и модули для dle