Русский учёный и советская наука
---
Иван Петрович Павлов первым из русских ученых получил нобелевскую премию за научные работы по изучению кровообращение и работы пищеварительного тракта. При проведении этих работ он экспериментировал со знаменитыми «собаками Павлова», и при этом обнаружил «условный рефлекс». В дальнейшем он занялся изучением психофизиологии и высшей нервной деятельности.
Революция 1917 года застала его уже семидесятилетним. Во время обысков, проведенных ЧК, у него было изъято шесть золотых научных медалей. Нобелевская премия, находившаяся в одном из российских банков, была национализирована. Квартира была «уплотнена».
Когда в гости к академику пришел приехавший в Петроград английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, то пришел в ужас. В углу кабинета лауреата Нобелевской премии лежала грязная куча картошки и репы, запасенных на зиму. Павлов сам выращивал ее с учениками, чтобы прокормиться. Однако большевики не спешили помочь ученому и тем более отпускать его за рубеж.
Только когда в Москву пришел запрос от Международного Красного креста, который просил отпустить Павлова, чтобы спасти великого ученого - коммунисты забеспокоились. Ленин лично отдал распоряжение выдавать Павлову усиленный академический спецпаек, создать нормальные жилищные условия. Власти понимали, что в глазах мировой общественности судьба этого великого ученого в СССР была олицетворением отношения советской власти к науке вообще.
Когда академика подкормили и он немного успокоился, его даже выпустили за границу. Он побывал в Финляндии, США, Франции и Англии. Однако за рубежом все-таки не остался. Не хотел бросать свою лабораторию в Колтушах под Петроградом.
Как и большинство великих учёных, академик Павлов был очень наивен. Людоедам решил объяснить, что кушать овощи полезнее)
Академик И.П.Павлов- В.М. Молотову
В СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР
Революция застала меня почти в 70 лет. А в меня засело как-то твердое убеждение, что срок дельной человеческой жизни именно 70 лет. И потому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: «чорт с ними! Пусть расстреляют. Все равно, жизнь кончена, а я сделаю то, что требовало от меня мое достоинство». На меня поэтому не действовали ни приглашение в старую чеку, правда, кончившееся ничем, ни угрозы при Зиновьеве в здешней «Правде» по поводу одного моего публичного чтения: «можно ведь и ушибить...»
Теперь дело показало, что я неверно судил о моей работоспособности. И сейчас, хотя раньше часто о выезде из отечества подумывал и даже иногда заявлял, я решительно не могу расстаться с родиной и прервать здешнюю работу, которую считаю очень важной, способной не только хорошо послужить репутации русской науки, но и толкнуть вперед человеческую мысль вообще. Но мне тяжело, по временам очень тяжело жить здесь – и это есть причина моего письма в Совет.
Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: «да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь». Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только нашим политическим младенцам Временного Правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас и, конечно, во время догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы – террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему! Сколько раз в Ваших газетах о других странах писалось: «час настал, час пробил», а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то сям. Да, под Вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел (Англию наверное, американские Соединенные Штаты, вероятно), который воплотит-таки в жизнь ядро социализма: лозунг – труд как первую обязанность и ставное достоинство человека и как основу человеческих отношений, обезпечивающую соответствующее существование каждого – и достигнет этого с сохранением всех дорогих, стоивших больших жертв и большого времени, приобретений культурного человечества.
Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезною опасностью моей родине.
Во первых то, что Вы делаете есть, конечно, только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, как я уже и сказал, но не осуществление бесспорной насквозь жизненной правды – и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом. Во вторых эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни.
Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями – это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь выростающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и безчисленными учеными и учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнию древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым учавствовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и
думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.
Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нея. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас.
Академик Иван ПАВЛОВ. Ленинград 21 декабря 1934 г.
На машинописной копии письма резолюция: «т. Сталину. Сегодня СНК получил новое чепуховое письмо академика Павлова. Молотов»
АПРФ. Ф.3. Оп.33. Д.180. Л.47–50. Автограф.
После смерти Павлов был превращён в символ советской науки, его научный подвиг рассматривался и как подвиг идеологический. (в чём-то «школа Павлова» (или учение Павлова) — стала идеологическим феноменом). Под лозунгом «защиты павловского наследия» была проведена в 1950 году так называемая «Павловская сессия» АН и АМН СССР (организаторы — К. М. Быков, А. Г. Иванов-Смоленский), где подверглись гонениям ведущие физиологи страны.
Такая политика, однако, находилась в резком противоречии с собственными взглядами Павлова...
Записка И.В. Сталина Г.М. Маленкову по вопросу о научном наследии академика И.П. Павлова
06.12.1949
Тов. МАЛЕНКОВУ.
Посылаю Вам копию моего письма Жданову Ю.1, а также записку Жданова по вопросу об ак[адемике] Павлове и его теории2. Я думаю, что ЦК должен всемерно поддержать это дело3.
И. СТАЛИН
6.10.49
РГАСПИ. Ф. 83. Оп. 1. Д. 5. Л. 34. Машинопись. Подпись-автограф.
1 В письме Ю.А. Жданову от 6 октября 1949 г. И.В. Сталин писал:
«Товарищу Жданову Ю.А.
Получил Ваше письмо об академике Павлове и его научном наследстве.
Я рад, что Вы взялись за дело ак[адемика] Павлова. У меня нет разногласий с Вами ни по одному из вопросов, возбужденных в Вашем письме. Ваша оценка теории великого русского ученого, как и оценка его противников, — совершенно правильны.
По-моему, наибольший вред нанес учению ак[адемика] Павлова ак[адемик] Орбели. Фарисейски именуя себя главным учеником Павлова, Орбели сделал все возможное и невозможное для того, чтобы своими оговорками и двусмысленностями, бесчестным замалчиванием Павлова и трусливо замаскированными вылазками против него развенчать Павлова и оклеветать его. Чем скорее будет разоблачен Орбели и чем основательнее будет ликвидирована его монополия, — тем лучше.
Беритов и Штерн не так опасны, так как они выступают против Павлова открыто и тем облегчают расправу науки с этими кустарями от науки.
Наиболее верным и толковым последователем Павлова следует считать ак[адемика] Быкова. Правда, он, кажется, несколько робок и не любит “лезть в драку”. Но его надо всемерно поддержать и, если у него хватит мужества, нужно устроить дело так, чтобы он полез в драку, объяснив ему, что без генеральной драки нельзя отстоять великое дело Павлова.
Я согласен с Вашими выводами и даже готов возвести их в куб.
Теперь кое-что о тактике борьбы с противниками теории ак[адемика] Павлова. Нужно сначала собрать втихомолку сторонников ак[адемика] Павлова, организовать их, распределив роли, и только после этого собрать то самое совещание физиологов, о котором Вы говорите, и где нужно будет дать противникам генеральный бой. Без этого можно провалить дело. Помните: противника нужно бить наверняка с расчетом на полный успех.
Хорошо было бы заручиться поддержкой Вавилова и других академиков. Также хорошо было бы иметь на своей стороне министра здравоохранения Смирнова. Недели две назад я имел беседу со Смирновым, и мне кажется, что он поддержит это дело.
Привет. И. Сталин» (Там же. Л. 35—36).
2 К записке Ю.А. Жданова «О разработке учения академика И.П. Павлова», копия которой была направлена Г.М. Маленкову (Там же. Л. 38—55), было приложено следующее сопроводительное письмо:
«Товарищу Сталину И.В.
В эти дни по всей нашей стране широко отмечается столетняя годовщина со дня рождения академика Павлова. В статьях и выступлениях много говорится о значении его великого учения. Однако совершенно обходится вопрос: правильно ли у нас развивается павловское учение? Факты свидетельствуют о том, что в этом деле у нас имеется серьезное неблагополучие. Около трехсот научно-исследовательских медицинских учреждений в той или иной степени занимаются физиологией, однако успехи медицины более чем скромны, они явно не соответствуют такой огромной трате сил и средств. Одна из причин этого, как мне кажется, заключается в слабом использовании идей Павлова, в целом ряде попыток отвергнуть и опровергнуть его учение.
Я просил бы Вас, товарищ Сталин, ознакомиться с моей запиской, посвященной этому важному вопросу.
27.IX.49. Ю. Жданов» (Там же. Л. 37).
Сама же записка Ю.А. Жданова завершалась так:
«Сложившаяся обстановка требует для развития павловского учения осуществления следующих мероприятий:
1. Подвергнуть глубокой критике попытки ревизовать или принизить учение Павлова. Для этого созвать совещание физиологов, на котором разнести врагов Павлова. Доклад на таком совещании мог бы сделать ак[адемик] Быков.
2. Двинуть вширь павловское учение, сделав его в первую очередь достоянием широких кругов медицинских работников. Пересмотреть вузовские программы в сторону усиления преподавания павловского учения.
3. Теснее связать научную работу с медицинской практикой и в первую очередь с психоневрологической клиникой. Усилить работы по физиологии речи.
4. Ликвидировать монопольное положение акад[емика] Орбели в деле руководства физиологическими учреждениями» (Там же. Л. 55).
3 30 мая 1950 г. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило «провести в конце июня — начале июля 1950 г. научную сессию АН СССР и Академии медицинских наук СССР, посвященную проблемам физиологического учения академика И.П. Пав-лова с числом участников 400 человек» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1081. Л. 13).
Докладчиком был утвержден академик К.М. Быков, который и выступил 28 июня 1950 г. на объединенной научной сессии АН и АМН СССР с докладом «Развитие идей И.П. Павлова (Задачи и перспективы)». О своевременной публикации материалов сессии позаботилось Политбюро ЦК, приняв в тот же день постановление «Об освещении в печати работы совместной научной сессии Академии наук и Академии медицинских наук СССР» (Там же. Д. 1082. Л. 58).
По результатам объединенной сессии АН и АМН СССР Политбюро ЦК ВКП(б) 14 июля 1950 г. приняло еще одно постановление — «О центральных научных учреждениях в области физиологии».
Сессия, говорилось в постановлении, «вскрыла серьезные недостатки в деле дальнейшего развития учения И.П. Павлова». В формулировках, по существу повторявших оценки из приведенного выше письма И.В. Сталина Ю.А. Жданову, подвергся критике директор Физиологического института АН СССР и Института эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности АМН СССР академик Л.А. Орбели, а также директор Института физиологии АМН СССР проф. П.К. Анохин. Оба они были освобождены от занимаемых должностей, а институты подверглись реорганизации. Новым директором единого Института физиологии АН СССР стал академик К.М. Быков (Там же. Д. 1083. Л. 22—24).
Взято: skif-tag.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]