Вера Лядова - погасшая звезда своей эпохи
На взгляд нашего современника - ничего особенного. Но когда Бергамаско выставил фото в витрине своего ателье на Невском проспекте, в Петербурге разразился настоящий скандал! Снимок нашли не просто неприличным - это была "пощечина обществу". И поза, и объятия с партнером по сцене господином Сазоновым, и главное - выставленная из-под туники ножка, на которой (о, ужас!) лишь ремешки от обуви! Для 1868 года это был страшный разврат!
Выразил эти настроения Алексей Суворин - в то время уже популярный журналист, писавший в "Русские ведомости" под псевдонимом Незнакомец (позже - именитый писатель, драматург, издатель и театральный критик).
В октябре 1868 года он опубликовал открытое письмо к актрисе, довольно резко высказавшись о ее нравственных качествах и таланте. Это письмо произвело впечатление взрыва...
Письмо к Вере Александровне Лядовой
Милостивая государыня! Вы очень быстро приобрели известность и пожинаете лавры из зеленных лавок, ваше имя гремит в Петербурге, хотя этот гром имеет все качества того грома, который сковал кузнец для Калхаса; вы затмили немного славу г-жи Девериа и заставили знатоков пикантных пьес обсуживать ваши движения, разбирать вашу игру; вы доказали, что и русская актриса может соперничать с французской, и все это досталось вам ужасно легко. Вы не знаете тех терний, сквозь которые приходится пробираться даже даровитой драматической актрисе, принужденной употребить весь запас своего таланта и чувства, чтобы сделать что-нибудь из роли неблагодарной, или чтоб создать типическое лицо в пьесе замечательной.
Материал «Прекрасной Елены» совсем особенный и превосходно был разработан г-жей Девериа. Вы изучили ее до малейших подробностей и внесли в исполнение роли будто бы нечто свое, большую скромность, даже наивность — так, по крайней мере, говорят некоторые. Но я не разделяю этого мнения: у вас просто не хватило ни пикантности, ни смелости, ни живости, ни разнообразия, которые отличали игру г-жи Девериа. Главное же — у вас не хватило смелости: в этом убедился я по вашим фотографическим карточкам, которые продаются в магазинах, в особенности по двум группам: на одной вы сидите с г. Сазоновым, на другой с г. Сазоновым и г. Марковецким; обе группы относятся ко второму действию «Прекрасной Елены».
Вы сидите на кресле; г. Сазонов на коленях перед вами и вас обнимает, придав своему лицу то выражение, которое бывает у мужчин в некоторые моменты; особенность этой группы та, что вы обнажили свою, совсем неграциозную, ногу выше колена, тогда как на сцене вы этого не делаете. У вас хватило смелости сделать это у фотографа, г. Бергамаско, и не хватает ее для воспроизведения на сцене. Вторая группа изображает ту сцену, когда Менелай застает свою Елену с Парисом en flagrant délit. Г. Сазонов держит вас в своих объятиях, и если б я написал здесь, как он держит, как расположены его руки по вашему стану, то редактор «Спб. Ведомостей», наверное, вычеркнул бы это место; поэтому я и не распространяюсь, хотя у меня хватило бы смелости и искусства на описание этого положения, которое, как я опять должен заметить, вы воспроизводите на сцене в более скромном виде, или, лучше сказать, держит г. Сазонова на более скромной ноге.
Вот поступок, на который г-жа Девериа никогда не решалась; я, по крайней мере, никогда не видал и ни от кого не слыхал, чтоб эта артистка снималась таким образом и пускала такие карточки в продажу. Не можете ли вы заключить из этого, что она обладает тактом, которого у вас нет? Правда, за окнами некоторых магазинов можно встретить карточки, предназначенные для стереоскопов, более нескромные, чем ваши; но женщины, фигурирующая на них, неизвестны, и притом… притом это даже не женщины, а несчастные создания, находящиеся в ведении полиции.
Я напрасно теряюсь в догадках, чтоб решить вопрос: для какой цели вы сняли эти группы? Вы желаете увековечить великие моменты вашей артистической деятельности? Но в таком случае вы избрали совсем плохие моменты: подобные бывают в жизни женщин самых бездарных. Вы желаете, быть может, дать материал скульптору для мраморной группы? Но смею вас уверить, что формы ваши не обладают той пластической красотой, которая может увлечь художника, и притом группа все-таки крайне ординарна. Советую вам взглянуть на «Царя Кандавла» и научиться там пластике, красоте и живописной оригинальности групп; обращаю ваше внимание в особенности на две группы: одну составляют Низия, Амур и Адонис (г-жа Дор, д-ца Станиславская и г. Гердт), другую: Низия и Царь Кандавл (г-жа Дор и г. Кшесинский) в пятой картине. Это сцена обольщения, напоминающая, по замыслу, ночную сцену Париса с Еленой. Но какая разница в исполнении!
Вообще же красивых поз у г-жи Дор весьма много, и, однако, я убежден, что она вовсе не думает о воспроизведении самых пикантных у фотографов. И знаете ли почему? Потому что у ней все это делается само собою, вследствие природной и развитой грации, чего у вас вовсе нет; она не повторяется, она разнообразна, как разнообразен вообще истинный талант. Вы же просто заучили два положения и, чтоб придать им пикантность и привлекательность в глазах толпы, в одной обнажили ногу до невозможности, в другой поставили Париса… в неловкое положение.
Извините, м. г., что я взял на себя смелость сказать вам несколько истин; я не позволил бы себе этого, если б вы сами не дали на то право публичною выставкой карточек. Домашняя жизнь — для меня святыня, в которую я никогда не решусь проникнуть и которой никогда не обнаружу. Но жизнь публичная — другое дело: я здесь хозяин в некотором роде и имею право назвать черное черным и белое белым. Набрасывая это письмо, я имею в виду не вас одних, многоуважаемая Вера Александровна: я желал бы предохранить от подобных ошибок и других артисток, которые могут дорожить своею репутацией не менее вас.
Я знаю, что делаю рекламу вашим карточкам, и молю Бога, чтоб это могло вас утешить. Впрочем, остаюсь с чувством искренней преданности незнакомый вам незнакомец.
17 ноября 1868 г.
Алексей Сергеевич Суворин в молодости
Это казалось особенно обидным - за месяц до того Суворин написал на "Прекрасную Елену" вполне приличную рецензию, хоть и не без ехидства:
"20 октября 1868 года
Г-жа Лядова олицетворила прекрасную Елену!
Таково самое великое событие истекшей недели. Высунулась новая репутация! И как дешево достаются у нас успехи.
«Прекрасная Елена» у нас, как и следовало ожидать, прошла необходимые ступени: сначала появилась на французской сцене, потом на немецкой и, наконец, уже на русской. Как добрые хозяева, испокон века славные своим гостеприимством, мы угощаем лучшим плодом современной музыкально-карикатурной кухни сначала гостей своих — французов и немцев; когда они достаточно насытились, мы и сами садимся за стол, и будем есть до пресыщения; благо кухня как раз пришлась по нашим желудкам.
Оффенбах открыл в человечестве такую струнку, которая у всех народов звучит более или менее одинаково. Он в некотором роде предшественник Рошфора. Сравнение это на первый раз покажется странным, но, вдумавшись в дело, вы должны будете признать его справедливость. Оба они имели колоссальный успех не только потому, что оба талантливые люди, но и потому, что оба сатирики, стремящиеся опошлить вещи, «каскадировать» их елико возможно. Слово «каскадирование», принимаемое в широком смысле, определяет вполне их сатиру и, служа знамением времени, объясняет их успех. Развить это положение можно бы весьма недурно, но не развивать его — еще лучше.
«Прекрасная Елена» поставлена на русской сцене прекрасно; хоры идут лучше, чем на французской, второстепенные персонажи также лучше: наш Орест (г-жа Лелева), наш Ахилл (г. Монахов), наши Аяксы (гг. Алексеев и Стрекалов) в сильной степени превосходят французских: г-жа Лелева была даже очень мила; недурны были Агамемнон (г. Васильев 1-й) и Менелай (г. Марковецкий), хотя от г. Марковецкого можно было ожидать большого: он только не портил целого, но и не способствовал успеху. Наши Калхас (г. Озеров) и Парис (г. Сазонов) подгуляли против французских — гг. Пешна и Дьедонне. Г. Озеров часто пересаливал, впадая в буффонство совсем не смешное; г. Сазонов был просто плох и своей вялой, безжизненной игрой положительно портил некоторые сцены. Г-жа Лядова (Елена), как говорится, превзошла себя, то есть сыграла так, как от нее никто не ожидал. Начала она плохо и до того ординарно, что некоторых своих поклонников совсем смутила, но затем развернулась и к концу первого действия покорила сердца. Разумеется, она подражала г-же Деверии с начала до конца, подражала походкой, жестами, манерами пения, но это подражание остановилось на известных границах, что и придало г-же Лядовой некоторую самостоятельность. Того шику, той бойкости, той беззаветной страстности, которые так блистательно выражала французская актриса, у г-жи Лядовой не было: она была гораздо скромнее и сдержаннее, но не без пикантности. Арии Елены во втором акте, с знаменитым припевом
Dis-moi, Venus, quel plaisir trouves-tu
A faire ainsi cascader la vertu?
совсем хорошо была пропета г-жею Лядовой.
Русский переводчик не нашел слова, равнозначащего французскому cascader, и перевел эти два стиха так:
О неужли, боги, вас веселит,
Коль наша честь кувырком полетит?
Это «кувырком» имело успех и было встречено шумным взрывом рукоплесканий; арию заставили повторить, но при повторении «кувырком» не вызвало ровно ничего. Оно, в самом деле, плохо. Во всяком случае, ему смело можно предсказать успех в трактирах и других заведениях. Надо отдать справедливость переводчику: он довольно верно держался оригинала, добросовестно стараясь передать остроумие гг. Галеви и Мельяка и воздерживаясь от остроумия собственного.
Я должен признаться, что говорить об этой актрисе, исполнявшей Елену, вообще трудно. Тут необходимы некоторый такие качества, от которых всегда откажется даровитая драматическая актриса; роль эта, как и другие женские роли в оффенбаховских оперетках, — специальность особого рода; их можно исполнять в совершенстве и в то же время быть весьма посредственной актрисой в пьесах обыкновенных. Создав особую музыку, Оффенбах создал особое амплуа, которое исчезнет вместе с его оперетками. А оперетки исчезнут тотчас же, как только в обществе пробудятся более серьезные потребности. Это отчасти испытывает Оффенбах в Париже, где его последние вещи не имеют такого успеха, как прежние. Прекрасная Елена износилась так страшно и в настоящее время не привлекает ровно никого. Другие события, другие лица, более реальные, другие вопросы, более важные, начинают овладевать общественным вниманием".
(Тексты Суворина цитируются по: Суворин А.С. Театральные очерки (1866 - 1876) /Предисл. Н.Н.Юрьина. - СПб, 1914. - 475 с. http://teatr-lib.ru/Library/Suvorin/ocherky/#_Toc412052205)
Чтобы утешить обиженную примадонну, ее поклонники быстро собрали 1,5 тыс. рублей и приобрели подарок - золотую диадему с крупной бриллиантовой звездой. Подарок, публично врученный на одном из спектаклей, имел успех, и с тех пор различные дары так и посыпались на Лядову, а газеты только и успевали писать о новых драгоценных подношениях.
Это многих раздражало. У Веры Лядовой и без того была сомнительная репутация. Главное, что ей ставили в вину - развод с мужем, вернее - разъезд. Она ушла от мужа и вскоре, в 1869 году официально оформила раздельный вид на жительство. Оформление церковного развода было делом очень сложным и долгим.
Замуж она вышла совсем юной, сразу после окончания балетного училища, за танцовщика и балетмейстера Льва Иванова (это он придумал танец маленьких лебедей в "Лебедином озере", ставший с тех пор обязательным для любой постановки балета). Семейная жизнь супругов складывалась тяжело - один за другим у них родились трое сыновей, но старший рано умер, а младший оказался глухонемым. Муж стал искать забвения в пьянстве, а Вера в актерской работе, и в какой-то момент поняла, что не в силах переносить домашнюю обстановку, созданную вечно пьяным мужем.
Лядова выходила на сцену почти каждый вечер, причем играла преимущественно главные роли и с полной отдачей. Однако амплуа опереточной дивы не считалось серьезным. Однако, ее «великолепная сценическая внешность, врожденная музыкальность, красивый по тембру голос, отменные хореографические данные, юмор и особый шик каскадной опереточной актрисы» (как писали критики) и невероятная популярность оперетт в 1860-х годах принесли Вере настоящую славу.
«Театр постоянно полон, билеты достаются с величайшим трудом, за них платят вдвое, втрое, впятеро противу настоящей цены (один барышник уверял меня, что если бы у него был пятирублевый билет в бельэтаж для третьего представления, то он сейчас же продал бы его за пятьдесят рублей!). Русскую „Прекрасную Елену“ спешат видеть все», - писали "Отечественные записки".
При этом была категория зрителей, ходившая на спектакли исключительно с целью освистывать и оскорблять госпожу Лядову. Некоторых эта травля забавляла. Газета «Голос» писала:
«Увы! Слава г-жи Лядовой начинает померкать. Вместе с восторженными рукоплесканиями каждому ее слову слышались весьма настойчивые шиканья.
Как кому, а нам очень нравится этот перекрестный огонь рукоплесканий и шиканья…».
В многочисленных фельетонах в вину актрисе ставили и разрыв с мужем, и восхищение безумных поклонников, и подарки богатых покровителей...
Вера с трудом переносила такое отношение. Однажды во время спектакля у нее случился тяжелый приступ. Лядова с трудом доиграла свою роль, но вместо того, чтобы отдыхать и лечиться, продолжала выступать. А у нее развивалась скоротечная чахотка... Она буквально сгорела за несколько месяцев, но играла до тех пор, пока у нее не пошла кровь горлом. Вере был всего лишь 31 год, когда ее не стало.
Когда в театре перед началом спектакля объявили о скоропостижной смерти госпожи Лядовой, весь зал от партера до галерки буквально зарыдал.
Гроб с телом Веры Лядовой артисты Императорского театра и поклонники ее таланта на руках несли по городу от ее дома на Смоленское кладбище...
В наши дни оперетты Жака Оффенбаха уже не так сводят зрителей с ума, как в 19 веке. (Да и непревзойденный Кальман Оффенбаха давно затмил).
Музыкальный телеспектакль по "Прекрасной Елене" записали для отечественного ТВ в 1986 году. Большого успеха он не имел и с годами совершенно забылся. Когда красавцы 1980-х Александр Блок (Парис) и Вероника Изотова (Елена) в париках и тогах "пели" чужими поставленными голосами, открывая рты под фонограмму, впечатление получалось так себе... Однако и наряды и мизансцены скромных советских времен 20-го века повергли бы шок и трепет моралиста Суворина. Чего-чего, а голых ног тут было вполне достаточно. Хорошо, что ничего сексуальнее Лядовой с приоткрытым коленом он не видел!
За кадром поют Светлана Волкова и Константин Плужников:
Париса, Александра Ивановича Блока, хорошо знакомого любителям "ментовских" сериалов по его поздним ролям, в живых уже нет...
Рак легких, смертельная беда, пришедшая в наши дни на смену туберкулезу, обрвала его жизнь в 2015 году.
Вот такая преемственность поколений... грустная...
Взято: eho-2013.livejournal.com