Путеводитель по Союзу советских писателей. Серия 2
---
Путеводитель по Союзу советских писателей. Серия 1
Как расплачивались советские писатели за свое высокое положение
Михаил Булгаков с труппой Московского Художественного академического театра. 1926 год
Российский государственный архив литературы и искусства
«Когда пьеса „Дни Турбиных“ с огромным успехом шла в Художественном театре, целый легион попрошаек, «стрелков» — так назывался этот род аферистов, одолевал Михаила Афанасьевича [Булгакова], считая, что он стал богачом и что ему ничего не стоит выбросить даже сотни рублей на подачки. <…> Один такой тип позвонил по телефону в пять часов утра. Именно время поразило Михаила Афанасьевича. Днем-то звонили часто.
„А тут, — рассказывал Булгаков, — во время самого сладкого утреннего сна затрещал звонок. Я вскочил с постели, босиком добежал до аппарата, взял трубку. Хриплый мужской голос заговорил:
— Товарищ Булгаков, мы с вами не знакомы, но, надеюсь, это не помешает вам оказать услугу… Вообразите: только что, выходя из пивной, я разбил свои очки в золотой оправе! При моей близорукости… Думаю, для вас не составит большого урона дать мне сто рублей на новые окуляры?..
Я в ярости бросил трубку на рычаг, — продолжал Булгаков, — вернулся в постель, но еще не успел заснуть, как новый звонок. Вторично встаю, беру трубку. Тот же голос вопрошает:
— Ну, если не с золотой оправой, то на простые-то очки можете?“».
Михаил Ардов. «Вокруг Ордынки»
Как решался жилищный вопрос советских писателей
Дом писателей в Лаврушинском переулке. Фотография 1930-х годов
pastvu.com
К началу 1930-х годов началось строительство домов для литераторов: в Ленинграде так называемая писательская надстройка на канале Грибоедова, 9; и в Москве — дом в проезде МХАТ, Дом советских писателей в Нащокинском переулке и надстройки соседних домов, а также писательский дом в Лаврушинском переулке. Дома строились на скорую руку, многие жильцы были недовольны недоделками, но основной проблемой оставалась цена: квартиры площадью в 50 квадратных метров стоили 10–12 тысяч рублей, причем половину суммы нужно было отдать сразу же. Таким образом, квартира равнялась четырем годичным зарплатам среднестатистического москвича, или полутора годичным зарплатам инженера. Постановлением ЦИК 1933 года литераторы приравнивались к научным сотрудникам и им полагались некоторые льготы, в частности отдельная комната в 20 квадратных метров.
«В начале тридцатых годов почти все писатели (малые и великие) селились по коммунальным квартирам. Поэтому, когда вдруг прошел слух, что будет писательская надстройка в Нащокинском переулке, образовалась большая давка».
Евгений Габрилович. «Вещичка»
Когда, например, Михаил Булгаков пошел на собрание пайщиков жилищного кооператива, там произошел такой случай:
«Первым в списке называют Б-на. Булгаков тянет руку. „Что сделал тов. Б-н? В чем его заслуга перед литературой?“ — „О, его заслуги велики, — отвечает председательствующий. — Он достал для кооператива 70 унитазов“».
Владимир Лакшин. «Елена Сергеевна рассказывает…»
После войны жилищные условия литераторов вновь ухудшились: возвратившись в Москву и Ленинград, многие писатели обнаружили, что в их квартирах живут посторонние люди, а большая часть имущества пропала.
Со временем Союз писателей утрачивал право на распоряжение квартирами, квартиры в писательских домах выдавались лицам, не имеющим к Союзу никакого отношения.
Как работали советские писатели, если у них не было кабинета
В 1938 году в улучшении жилищных условий нуждались более 200 московских писателей, 40 из них вообще не имели собственного жилья. Литераторам была необходима не просто квартира, но и определенные условия, так как часто именно квартира являлась местом работы. Поэтому при отсутствии выбора писатели пытались приспособить квартиру под себя: например, Андрей Платонов сделал кабинет в ванной комнате, избавившись от ванной, а мыться ходил в баню.
Как питались советские писатели
В начале 1930-х годов в Москве для литераторов были организованы две столовые — при Доме Герцена и на улице Воровского. В них были высокие цены и низкий уровень обслуживания. Столовую Дома советского писателя [Дом советского писателя был основан в 1934 году по инициативе Максима Горького как культурно-просветительное учреждение при Союзе советских писателей. С 1938 года он стал называться Клубом писателей, а с 1948 года — Центральным домом литера-торов] ежедневно посещали не больше сорока писателей, что приводило к убыткам. В 1936 году столовую переоборудовали в буфет, а в 1940-м модернизировали в ресторан: купили новую посуду, обновили занавески, затопили камин, пригласили джаз и стали менее строго относиться к посетителям, не имеющим отношения к литературе.
«Лютый мороз, попали на Поварскую в Союз. Миша хотел повидать Фадеева, того не было. Добрались до ресторана писательского, поели: Миша — икру и какой-то суп-крем, а я котлеты — жареные из дичи, чудовищная гадость, после которой тошнило. Бедствие столовки этой, что кто-нибудь подсядет непременно».
Елена Булгакова. Из дневника, 13 января 1940 года
В войну количество посетителей ресторана Клуба писателей в Москве возросло. Ресторан вновь стал закрытым, выдача обедов осуществлялась в «строго централизованном порядке». Только к 1942 году писателям было разрешено приводить с собой родственников, однако на каждого литератора полагалось не более двух бесплатных обедов. Каждый питающийся получал на выбор два блюда, в том числе мясные закуски.
В дубовом зале ресторана в Центральном доме литераторов. 1960-е годы
pastvu.com
Для писателей были организованы также столовые: «нижняя» и «литерная». В «нижней» питались рядовые и командировочные писатели. Средства на это выделялись скудные, поэтому работники столовой были вынуждены экономить. Питание было однообразным (иногда несколько дней подряд писателей кормили омлетом из яичного концентрата).
«Обедаем в Клубе писателей… Наверху, в комнате с камином, стоят два стола. За этими столами выдают так называемые „литерные“ обеды… Я — литерный, но мамка — отнюдь. Я сегодня получил мясную котлету, две картофельных и суп, который украшала кость какого-то животного. У мамки не было ни картофельных котлет, ни кости и тем более мясной котлетки. У нее просто был суп с капустой и немного печенки, тоже с капустой».
Всеволод Иванов. Из письма сыну и пасынку, 13 ноября 1942 года
С мая 1942 года всем лауреатам Сталинской премии, наравне с заслуженными деятелями науки и искусства, помимо товаров, полагающихся по карточкам, выдавали по 300 граммов шоколада и по 500 граммов кофе или какао. Этим же приказом всех членов Союза писателей приравняли в снабжении к рабочим промышленных предприятий — то есть к категории граждан, которые снабжались лучше других.
«Еда. Первый месяц я тут ни черта не получал. Нужна была прописка (постоянная). Без этого карточек не давали. Дали только хлебную (командировочную) и обед в Союзе. Обед приличный, весьма обильный. Так что при моем аппетите мне хватало его на целый день. <…> Сейчас дали два пайка, кроме обеда. Получил всякую муру — фасоль, масло, печенье, консервы…»
Михаил Зощенко. Из письма Лидии Чаловой, 8 июня 1943 года
С июля 1943 года паек писателей был еще увеличен: пятьдесят пять «выдающихся писателей» по списку Союза получали «литерные» обеды без карточек на 500 рублей ежемесячно. Таким образом, они уравнивались с действительными членами Академии наук СССР. Еще сто членов Союза получали «литерные» обеды на 300 рублей в месяц.
Утопия советских писателей
Во время разговора Сталина с писателями в квартире Горького в октябре 1932 года высказывалась мысль о создании целого писательского города. Тут же появились сомнения: не будет ли писатель в таком городе оторван от читателей, захочет ли жить отдельно от семьи? Мысль о писательском городе так и осталась неосуществленной, но трансформировалась в мысль о писательском дачном городке Переделкино.
Загородные дома советских писателей
Поэтесса Вера Инбер на даче в Переделкине. 1950 год
Михаил Озерский / РИА «Новости»
Еще до создания Союза писателей группа литераторов во главе с Борисом Пильняком выбрала участок для строительства дач в Переделкине. Планировалось построить около 120 дач. Однако в 1934 году вышло постановление Совета народных комиссаров (СНК) о постройке 30 дач для лучших советских писателей. На дачи выделялись средства из целевого фонда СНК [d 1940 году Литфонд как подразделение был передан в ведение Комитета по делам искусства при Совете народных комиссаров. В 1948 году Литфонд опять отошел к Союзу писателей], таким образом, они считались собственностью государства. Взнос в строительный кооператив быстро возрос до 6000 рублей. С 1939 года Литфонд выдавал долгосрочные беспроцентные ссуды размером до 20 000 рублей на постройку дач. В первую очередь их выдали 21 писателю, среди которых были Николай Асеев, Всеволод Вишневский, Валерия Герасимова, Валентин Катаев, Самуил Маршак, Константин Паустовский. Распределением занимался сам Горький.
«Тот же А. Афиногенов замечал, как желание иметь материальные блага деформировало поведение литераторов: „Интеллигентные умные люди писатели рассорились из-за того, кому в первую очередь ставить забор. И до того дошли, что разговаривать перестали друг с другом, а напрасно, совершенно напрасно“» [Цит. по: В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950-е годы. М., 2005].
Строительство возобновилось после войны. В это время дач еще не имели многие известные писатели: Всеволод Иванов, Василий Лебедев-Кумач, Василий Гроссман, Мариэтта Шагинян, Илья Эренбург. Дачи строились на скорую руку, технические нормы строительства не выполнялись. Тем не менее в следующие три года было сдано еще шестнадцать дач, а четыре восстановлены.
Как отдыхали советские писатели
Парк в Гагре. 1960-е годы
РИА «Новости»
Принцип неравного распределения ресурсов действовал и в отношении путевок на курорты. В 1932 году отделение Литфонда открыло в Коктебеле Дом отдыха. Несмотря на большое количество заявок, он пустовал большую часть года. Путевки в Ялту предоставлялись только писателям первого ряда. Что касается подмосковных домов отдыха, то желающих отдыхать в них с осени по весну было немного.
Одним из способов попасть на курорт для писателя оставались поездки за сбором материала. Если такую поездку одобряли и выделяли для нее средства, можно было совместить ее с отдыхом. Так, выступая на собрании писателей, руководитель Ленинградского отделения Александр Прокофьев обратился к присутствующим:
«Вот, товарищи, есть тут одно заявление. Некий деятель нашего Союза… просит дать ему творческую командировку с соответствующей выплатой суточных… В Сочи и Гагры… На июль и август… А с какой целью? Цитирую — точно: „На место происходивших там воздушных боев“» [Цит. по: В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950-е годы. М., 2005].
В 1948 году была разработана Инструкция о порядке выдачи писателям творческих командировок. Оплату командировок осуществлял Литфонд, длительность определял сам писатель. Суточные выплаты составляли 50, 100 или 150 рублей (сумму назначали комиссии Союза).
Как хоронили советских писателей
Ранжирование писателей на «лауреатов» и «рядовых» распространялось не только в сфере услуг, но и при организации похорон.
Например, гроб с телом Юрия Трифонова не разрешили выставить в Большом зале Центрального дома литераторов, в отличие от гроба Константина Симонова.
«Хоронили Константина Михайловича Симонова. Мы с ним дружили, и я его любил. Панихида шла в Большом зале. Штатские и военные, подходя к микрофону, по бумажкам держали надгробные слова. Бок о бок со мною сидела Мариэтта Сергеевна Шагинян. Она была тугоуха и пользовалась слуховым аппаратом… Создательница авантюрного романа „Мес-Менд“, подписанного псевдонимом Джим Доллар, была в ужасе от того, что официальные пономари читали свои отходные по заранее написанному. „Нет, нет, когда я умру, пусть меня публично не хоронят. Путь у гроба будут только родные, а это ведь срам!“
Женщина, сидевшая от нее с другой стороны, громко прошептала: „Вы несправедливы, Мариэтта Сергеевна. Как можно лишать народ желания проститься с вами?“».
Яков Козловский. «Нигде кроме, как в нашем доме»
Похороны Максима Горького. 1936 год
Эммануил Евзерихин / ТАСС
Конечно, степень торжественности, место проведения похорон и место захоронения определяла не воля писателя, а его статус. Так, вопреки желанию Горького быть похороненным рядом с сыном, на кладбище Новодевичьего монастыря, его тело было кремировано, а урна с прахом помещена в Кремлевскую стену.
Похоронами писателей долгое время заведовал Арий Давыдович Ротницкий, и, естественно, он воспринимался писателями как вестник потустороннего мира, с чем связано большое количество анекдотов. Иногда он навещал тяжелобольных писателей и всячески старался их приободрить, при этом, как утверждали, он мысленно прикидывал, какого размера потребуется гроб.
Сменил Ария Давыдовича на этом посту Лев Качер, который оставил сборник воспоминаний «Спецпохороны в полночь».
Отношения советских писателей и власти
Писатели, как представители интеллектуальной элиты, безусловно, осознавали свое привилегированное положение. Несмотря на выстроенную вертикаль Союза писателей, несмотря на Литфонд, многие литераторы обращались с просьбами напрямую к Сталину, и тот мог «похлопотать» за своих протеже.
«4/III [1935]. Во время пленума [правления ССП] в помещении правления звонок. „Товарищ Ст[алин]. Здравствуйте. Что у вас делает Лахути? — Здравствуйте, И[осиф] Вис[сарионович]. Лахути является одним из секретарей правления ССП.
Ст[алин:] Правительство подарило Лахути машину, и он сейчас мучается с ней. Не имеет гаража. Почему бы вам не поставить машину Лахути в свой гараж.
[Щербаков:] Я давал такое распоряжение 15 дней назад. Но т. Лахути заболел. И я не проверил, поставлена машина в наш гараж или нет.
[Сталин:] Вот видите, ‚дал распоряжение‘. Этого мало. Если будем давать распоряжения и не проверять — плохо нам будет. Имейте в виду: к товарищам надо хорошо относиться. Ради бога, относитесь хорошо. К людям надо хорошо относиться, когда они живы. Умрут — поздно писать некрологи. Помогите Лахути. Человек он своеобразный, обидчивый. Это надо учитывать. С ним надо считаться. Отношение к Лахути бывает неровное, его то забудут, то начинают нянчиться, как с ребенком. Последнее тоже его обижает.
[Щербаков:] Разрешите воспользоваться случаем и сказать, что я 4 месяца стараюсь выхлопотать для Лахути квартиру, и нам не удается.
[Сталин:] Через три дня Лахути получит квартиру в 4 комнаты, и будьте уверены, я свои распоряжения выполняю. Еще раз напоминаю: ради бога, хорошо относитесь к людям, пока они живы, поздно проявлять хорошее отношение — когда умрут. Привет. До свидания.
[Щербаков:] До свидания. Спасибо за науку“».
Из дневника первого секретаря Союза писателей Александра Щербакова о телефонном звонке Сталина 4 марта 1935 года
К Сталину обращались в случаях, когда требовалось скорое вмешательство, притом что никогда точно не было известно, как именно отреагирует он на ту или иную просьбу. Так, например, к Сталину обратился Борис Пастернак, когда в 1935 году были арестованы муж и сын Анны Ахматовой. В благодарность за то, что буквально на следующий же день они были отпущены, Пастернак написал Сталину письмо, приложив переводы с грузинского:
«Дорогой Иосиф Виссарионович! Меня мучает, что я не последовал тогда своему первому желанию и не поблагодарил Вас за чудное молниеносное освобождение родных Ахматовой, но я постеснялся побеспокоить Вас вторично и решил затаить про себя это чувство горячей признательности Вам, уверенный в том, что все равно неведомым образом оно как-нибудь до Вас дойдет.
<…>
Я давно мечтал поднести Вам какой-нибудь скромный плод моих трудов, но все это так бездарно, что мечте, видно, никогда не осуществиться. Или тут быть смелее и, недолго раздумывая, последовать первому побуждению? „Грузинские лирики“ — работа слабая и несамостоятельная, честь и заслуга всецело принадлежит самим авторам, в значительной части замечательным поэтам. В передаче Важа Пшавелы [Важа Пшавела (1861–1915) — псевдоним грузинского писателя и поэта Луки Павловича Разикашвили] я сознательно уклонялся от верности форме подлинника по соображениям, которыми не смею Вас утомлять, для того, чтобы тем свободнее передать бездонный и громоподобный по красоте и мысли дух оригинала».
Анна Ахматова и Борис Пастернак. 1940-е годы
Российский государственный архив литературы и искусства
Вообще Союз советских писателей чутко следил за настроением власти и живо откликался на ее требования. Так, после присуждения Борису Пастернаку Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго» Суслов, секретарь ЦК КПСС, составил записку о мерах, которые необходимо принять как можно скорее. Одним из пунктов была публикация заявлений виднейших советских писателей. После исключения Пастернака из Союза писателей в октябре 1958 года были проведены многочисленные писательские собрания для осуждения Пастернака и одобрения исключения.
Самая неудачная командировка советских писателей
Самой известной писательской поездкой «за материалом» стала организованная Горьким шестидневная командировка на Беломорско-Балтийский канал в августе 1933 года. Затея преследовала конкретную пропагандистскую цель: необходимо было представить лагеря как место «перековки» маргинальных личностей в нового советского человека.
Александр Родченко. Караульный у шлюза на строительстве Беломорско-Балтийского канала. 1933 год
© Архив Александра Родченко и Варвары Степановой / Мультимедиа-арт-музей / «История России в фотографиях»
Командировка состоялась чуть позже открытия, когда бо́льшая часть заключенных была отправлена на строительство другого канала (Москва — Волга). На момент открытия объекта уже была заказана книга о нем, поэтому было необходимо как можно сильнее сократить интервал между поездкой и выходом совместного писательского труда. В поездке приняли участие Алексей Толстой, Зощенко, Пильняк, Катаев, Ильф и Петров, Виктор Шкловский, Всеволод Иванов, Константин Симонов и другие — всего 120 писателей из различных республик.
Все было организовано на высшем уровне. Подразумевалось, что писатели смогут своими глазами увидеть, какие замечательные условия созданы для того, чтобы каждый заключенный под чутким руководством чекистов смог стать советским гражданином. Писатели оставили отзывы для ОГПУ
непосредственно после поездки. Многие из них признавались, что не ожидали увидеть чекистов в роли воспитателей.
Я знаю: мне нужно учиться, —
писателю у чекистов, —
Искусству быть инженером,
строителем новых людей.
Бруно Ясенский
Как можно судить по отзывам, писатели пребывали в искреннем восторге от того, что они увидели:
«Меня больше всего поразили люди, которые там работали и которые организовывали эту работу. Я увидел воров и бандитов (ныне ударников), которые произносили речи человеческим языком, призывая товарищей по работе брать теперь с них пример. Мне не приходилось раньше видеть ГПУ в роли воспитателя — и то, что я увидел, было для меня чрезвычайно радостным» [Цит. по кн.: В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950-е годы. М., 2005].
Михаил Зощенко
Через полгода после поездки за авторством 36 человек вышла книга «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства». Большую часть фотографий сделал Александр Родченко. Также были осуществлены американское и британское издания книги.
Спустя некоторое время в воспоминаниях многих писателей можно встретить переосмысление отношения к Беломорканалу, попытку оправдать себя молодостью и неопытностью. Тамара Иванова, сопровождавшая Всеволода Иванова, в 1989 году пишет о поездке так:
«Показывали для меня лично и тогда явные „потемкинские деревни“. Я не могла удержаться и спрашивала и Всеволода, и Михала Михалыча Зощенко: неужели вы не видите, что выступления перед вами „перековавшихся“ уголовников — театральное представление, а коттеджи в палисадниках, с посыпанными чистым песком дорожками, с цветами на клумбах, лишь театральные декорации? Они мне искренне отвечали (оба верили в возможность так называемой „перековки“), что для перевоспитания человека его прежде всего надо поместить в очень хорошую обстановку, совсем не похожую на ту, из которой он попал в преступный мир. А среди уголовников были, несомненно, талантливейшие актеры. Они такие пламенные речи перед нами произносили, такими настоящими, по системе Станиславского, слезами заливались! И пусть это покажется невероятным, но и Всеволод и Михал Михалыч им верили. А самое главное, хотели верить!» [Цит. по: И. Клейн. Беломорканал: литература и пропаганда в сталинское время // Новое литературное обозрение. № 71. 2005].
Уже через несколько лет большая часть «героев» и некоторые из авторов книги были названы «врагами народа». В частности, был расстрелян и автор приведенного выше стихотворного отзыва Бруно Ясенский. Основная часть тиража книги была уничтожена.
Источник - arzamas.academy
Как расплачивались советские писатели за свое высокое положение
Михаил Булгаков с труппой Московского Художественного академического театра. 1926 год
Российский государственный архив литературы и искусства
«Когда пьеса „Дни Турбиных“ с огромным успехом шла в Художественном театре, целый легион попрошаек, «стрелков» — так назывался этот род аферистов, одолевал Михаила Афанасьевича [Булгакова], считая, что он стал богачом и что ему ничего не стоит выбросить даже сотни рублей на подачки. <…> Один такой тип позвонил по телефону в пять часов утра. Именно время поразило Михаила Афанасьевича. Днем-то звонили часто.
„А тут, — рассказывал Булгаков, — во время самого сладкого утреннего сна затрещал звонок. Я вскочил с постели, босиком добежал до аппарата, взял трубку. Хриплый мужской голос заговорил:
— Товарищ Булгаков, мы с вами не знакомы, но, надеюсь, это не помешает вам оказать услугу… Вообразите: только что, выходя из пивной, я разбил свои очки в золотой оправе! При моей близорукости… Думаю, для вас не составит большого урона дать мне сто рублей на новые окуляры?..
Я в ярости бросил трубку на рычаг, — продолжал Булгаков, — вернулся в постель, но еще не успел заснуть, как новый звонок. Вторично встаю, беру трубку. Тот же голос вопрошает:
— Ну, если не с золотой оправой, то на простые-то очки можете?“».
Михаил Ардов. «Вокруг Ордынки»
Как решался жилищный вопрос советских писателей
Дом писателей в Лаврушинском переулке. Фотография 1930-х годов
pastvu.com
К началу 1930-х годов началось строительство домов для литераторов: в Ленинграде так называемая писательская надстройка на канале Грибоедова, 9; и в Москве — дом в проезде МХАТ, Дом советских писателей в Нащокинском переулке и надстройки соседних домов, а также писательский дом в Лаврушинском переулке. Дома строились на скорую руку, многие жильцы были недовольны недоделками, но основной проблемой оставалась цена: квартиры площадью в 50 квадратных метров стоили 10–12 тысяч рублей, причем половину суммы нужно было отдать сразу же. Таким образом, квартира равнялась четырем годичным зарплатам среднестатистического москвича, или полутора годичным зарплатам инженера. Постановлением ЦИК 1933 года литераторы приравнивались к научным сотрудникам и им полагались некоторые льготы, в частности отдельная комната в 20 квадратных метров.
«В начале тридцатых годов почти все писатели (малые и великие) селились по коммунальным квартирам. Поэтому, когда вдруг прошел слух, что будет писательская надстройка в Нащокинском переулке, образовалась большая давка».
Евгений Габрилович. «Вещичка»
Когда, например, Михаил Булгаков пошел на собрание пайщиков жилищного кооператива, там произошел такой случай:
«Первым в списке называют Б-на. Булгаков тянет руку. „Что сделал тов. Б-н? В чем его заслуга перед литературой?“ — „О, его заслуги велики, — отвечает председательствующий. — Он достал для кооператива 70 унитазов“».
Владимир Лакшин. «Елена Сергеевна рассказывает…»
После войны жилищные условия литераторов вновь ухудшились: возвратившись в Москву и Ленинград, многие писатели обнаружили, что в их квартирах живут посторонние люди, а большая часть имущества пропала.
Со временем Союз писателей утрачивал право на распоряжение квартирами, квартиры в писательских домах выдавались лицам, не имеющим к Союзу никакого отношения.
Как работали советские писатели, если у них не было кабинета
В 1938 году в улучшении жилищных условий нуждались более 200 московских писателей, 40 из них вообще не имели собственного жилья. Литераторам была необходима не просто квартира, но и определенные условия, так как часто именно квартира являлась местом работы. Поэтому при отсутствии выбора писатели пытались приспособить квартиру под себя: например, Андрей Платонов сделал кабинет в ванной комнате, избавившись от ванной, а мыться ходил в баню.
Как питались советские писатели
В начале 1930-х годов в Москве для литераторов были организованы две столовые — при Доме Герцена и на улице Воровского. В них были высокие цены и низкий уровень обслуживания. Столовую Дома советского писателя [Дом советского писателя был основан в 1934 году по инициативе Максима Горького как культурно-просветительное учреждение при Союзе советских писателей. С 1938 года он стал называться Клубом писателей, а с 1948 года — Центральным домом литера-торов] ежедневно посещали не больше сорока писателей, что приводило к убыткам. В 1936 году столовую переоборудовали в буфет, а в 1940-м модернизировали в ресторан: купили новую посуду, обновили занавески, затопили камин, пригласили джаз и стали менее строго относиться к посетителям, не имеющим отношения к литературе.
«Лютый мороз, попали на Поварскую в Союз. Миша хотел повидать Фадеева, того не было. Добрались до ресторана писательского, поели: Миша — икру и какой-то суп-крем, а я котлеты — жареные из дичи, чудовищная гадость, после которой тошнило. Бедствие столовки этой, что кто-нибудь подсядет непременно».
Елена Булгакова. Из дневника, 13 января 1940 года
В войну количество посетителей ресторана Клуба писателей в Москве возросло. Ресторан вновь стал закрытым, выдача обедов осуществлялась в «строго централизованном порядке». Только к 1942 году писателям было разрешено приводить с собой родственников, однако на каждого литератора полагалось не более двух бесплатных обедов. Каждый питающийся получал на выбор два блюда, в том числе мясные закуски.
В дубовом зале ресторана в Центральном доме литераторов. 1960-е годы
pastvu.com
Для писателей были организованы также столовые: «нижняя» и «литерная». В «нижней» питались рядовые и командировочные писатели. Средства на это выделялись скудные, поэтому работники столовой были вынуждены экономить. Питание было однообразным (иногда несколько дней подряд писателей кормили омлетом из яичного концентрата).
«Обедаем в Клубе писателей… Наверху, в комнате с камином, стоят два стола. За этими столами выдают так называемые „литерные“ обеды… Я — литерный, но мамка — отнюдь. Я сегодня получил мясную котлету, две картофельных и суп, который украшала кость какого-то животного. У мамки не было ни картофельных котлет, ни кости и тем более мясной котлетки. У нее просто был суп с капустой и немного печенки, тоже с капустой».
Всеволод Иванов. Из письма сыну и пасынку, 13 ноября 1942 года
С мая 1942 года всем лауреатам Сталинской премии, наравне с заслуженными деятелями науки и искусства, помимо товаров, полагающихся по карточкам, выдавали по 300 граммов шоколада и по 500 граммов кофе или какао. Этим же приказом всех членов Союза писателей приравняли в снабжении к рабочим промышленных предприятий — то есть к категории граждан, которые снабжались лучше других.
«Еда. Первый месяц я тут ни черта не получал. Нужна была прописка (постоянная). Без этого карточек не давали. Дали только хлебную (командировочную) и обед в Союзе. Обед приличный, весьма обильный. Так что при моем аппетите мне хватало его на целый день. <…> Сейчас дали два пайка, кроме обеда. Получил всякую муру — фасоль, масло, печенье, консервы…»
Михаил Зощенко. Из письма Лидии Чаловой, 8 июня 1943 года
С июля 1943 года паек писателей был еще увеличен: пятьдесят пять «выдающихся писателей» по списку Союза получали «литерные» обеды без карточек на 500 рублей ежемесячно. Таким образом, они уравнивались с действительными членами Академии наук СССР. Еще сто членов Союза получали «литерные» обеды на 300 рублей в месяц.
Утопия советских писателей
Во время разговора Сталина с писателями в квартире Горького в октябре 1932 года высказывалась мысль о создании целого писательского города. Тут же появились сомнения: не будет ли писатель в таком городе оторван от читателей, захочет ли жить отдельно от семьи? Мысль о писательском городе так и осталась неосуществленной, но трансформировалась в мысль о писательском дачном городке Переделкино.
Загородные дома советских писателей
Поэтесса Вера Инбер на даче в Переделкине. 1950 год
Михаил Озерский / РИА «Новости»
Еще до создания Союза писателей группа литераторов во главе с Борисом Пильняком выбрала участок для строительства дач в Переделкине. Планировалось построить около 120 дач. Однако в 1934 году вышло постановление Совета народных комиссаров (СНК) о постройке 30 дач для лучших советских писателей. На дачи выделялись средства из целевого фонда СНК [d 1940 году Литфонд как подразделение был передан в ведение Комитета по делам искусства при Совете народных комиссаров. В 1948 году Литфонд опять отошел к Союзу писателей], таким образом, они считались собственностью государства. Взнос в строительный кооператив быстро возрос до 6000 рублей. С 1939 года Литфонд выдавал долгосрочные беспроцентные ссуды размером до 20 000 рублей на постройку дач. В первую очередь их выдали 21 писателю, среди которых были Николай Асеев, Всеволод Вишневский, Валерия Герасимова, Валентин Катаев, Самуил Маршак, Константин Паустовский. Распределением занимался сам Горький.
«Тот же А. Афиногенов замечал, как желание иметь материальные блага деформировало поведение литераторов: „Интеллигентные умные люди писатели рассорились из-за того, кому в первую очередь ставить забор. И до того дошли, что разговаривать перестали друг с другом, а напрасно, совершенно напрасно“» [Цит. по: В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950-е годы. М., 2005].
Строительство возобновилось после войны. В это время дач еще не имели многие известные писатели: Всеволод Иванов, Василий Лебедев-Кумач, Василий Гроссман, Мариэтта Шагинян, Илья Эренбург. Дачи строились на скорую руку, технические нормы строительства не выполнялись. Тем не менее в следующие три года было сдано еще шестнадцать дач, а четыре восстановлены.
Как отдыхали советские писатели
Парк в Гагре. 1960-е годы
РИА «Новости»
Принцип неравного распределения ресурсов действовал и в отношении путевок на курорты. В 1932 году отделение Литфонда открыло в Коктебеле Дом отдыха. Несмотря на большое количество заявок, он пустовал большую часть года. Путевки в Ялту предоставлялись только писателям первого ряда. Что касается подмосковных домов отдыха, то желающих отдыхать в них с осени по весну было немного.
Одним из способов попасть на курорт для писателя оставались поездки за сбором материала. Если такую поездку одобряли и выделяли для нее средства, можно было совместить ее с отдыхом. Так, выступая на собрании писателей, руководитель Ленинградского отделения Александр Прокофьев обратился к присутствующим:
«Вот, товарищи, есть тут одно заявление. Некий деятель нашего Союза… просит дать ему творческую командировку с соответствующей выплатой суточных… В Сочи и Гагры… На июль и август… А с какой целью? Цитирую — точно: „На место происходивших там воздушных боев“» [Цит. по: В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950-е годы. М., 2005].
В 1948 году была разработана Инструкция о порядке выдачи писателям творческих командировок. Оплату командировок осуществлял Литфонд, длительность определял сам писатель. Суточные выплаты составляли 50, 100 или 150 рублей (сумму назначали комиссии Союза).
Как хоронили советских писателей
Ранжирование писателей на «лауреатов» и «рядовых» распространялось не только в сфере услуг, но и при организации похорон.
Например, гроб с телом Юрия Трифонова не разрешили выставить в Большом зале Центрального дома литераторов, в отличие от гроба Константина Симонова.
«Хоронили Константина Михайловича Симонова. Мы с ним дружили, и я его любил. Панихида шла в Большом зале. Штатские и военные, подходя к микрофону, по бумажкам держали надгробные слова. Бок о бок со мною сидела Мариэтта Сергеевна Шагинян. Она была тугоуха и пользовалась слуховым аппаратом… Создательница авантюрного романа „Мес-Менд“, подписанного псевдонимом Джим Доллар, была в ужасе от того, что официальные пономари читали свои отходные по заранее написанному. „Нет, нет, когда я умру, пусть меня публично не хоронят. Путь у гроба будут только родные, а это ведь срам!“
Женщина, сидевшая от нее с другой стороны, громко прошептала: „Вы несправедливы, Мариэтта Сергеевна. Как можно лишать народ желания проститься с вами?“».
Яков Козловский. «Нигде кроме, как в нашем доме»
Похороны Максима Горького. 1936 год
Эммануил Евзерихин / ТАСС
Конечно, степень торжественности, место проведения похорон и место захоронения определяла не воля писателя, а его статус. Так, вопреки желанию Горького быть похороненным рядом с сыном, на кладбище Новодевичьего монастыря, его тело было кремировано, а урна с прахом помещена в Кремлевскую стену.
Похоронами писателей долгое время заведовал Арий Давыдович Ротницкий, и, естественно, он воспринимался писателями как вестник потустороннего мира, с чем связано большое количество анекдотов. Иногда он навещал тяжелобольных писателей и всячески старался их приободрить, при этом, как утверждали, он мысленно прикидывал, какого размера потребуется гроб.
Сменил Ария Давыдовича на этом посту Лев Качер, который оставил сборник воспоминаний «Спецпохороны в полночь».
Отношения советских писателей и власти
Писатели, как представители интеллектуальной элиты, безусловно, осознавали свое привилегированное положение. Несмотря на выстроенную вертикаль Союза писателей, несмотря на Литфонд, многие литераторы обращались с просьбами напрямую к Сталину, и тот мог «похлопотать» за своих протеже.
«4/III [1935]. Во время пленума [правления ССП] в помещении правления звонок. „Товарищ Ст[алин]. Здравствуйте. Что у вас делает Лахути? — Здравствуйте, И[осиф] Вис[сарионович]. Лахути является одним из секретарей правления ССП.
Ст[алин:] Правительство подарило Лахути машину, и он сейчас мучается с ней. Не имеет гаража. Почему бы вам не поставить машину Лахути в свой гараж.
[Щербаков:] Я давал такое распоряжение 15 дней назад. Но т. Лахути заболел. И я не проверил, поставлена машина в наш гараж или нет.
[Сталин:] Вот видите, ‚дал распоряжение‘. Этого мало. Если будем давать распоряжения и не проверять — плохо нам будет. Имейте в виду: к товарищам надо хорошо относиться. Ради бога, относитесь хорошо. К людям надо хорошо относиться, когда они живы. Умрут — поздно писать некрологи. Помогите Лахути. Человек он своеобразный, обидчивый. Это надо учитывать. С ним надо считаться. Отношение к Лахути бывает неровное, его то забудут, то начинают нянчиться, как с ребенком. Последнее тоже его обижает.
[Щербаков:] Разрешите воспользоваться случаем и сказать, что я 4 месяца стараюсь выхлопотать для Лахути квартиру, и нам не удается.
[Сталин:] Через три дня Лахути получит квартиру в 4 комнаты, и будьте уверены, я свои распоряжения выполняю. Еще раз напоминаю: ради бога, хорошо относитесь к людям, пока они живы, поздно проявлять хорошее отношение — когда умрут. Привет. До свидания.
[Щербаков:] До свидания. Спасибо за науку“».
Из дневника первого секретаря Союза писателей Александра Щербакова о телефонном звонке Сталина 4 марта 1935 года
К Сталину обращались в случаях, когда требовалось скорое вмешательство, притом что никогда точно не было известно, как именно отреагирует он на ту или иную просьбу. Так, например, к Сталину обратился Борис Пастернак, когда в 1935 году были арестованы муж и сын Анны Ахматовой. В благодарность за то, что буквально на следующий же день они были отпущены, Пастернак написал Сталину письмо, приложив переводы с грузинского:
«Дорогой Иосиф Виссарионович! Меня мучает, что я не последовал тогда своему первому желанию и не поблагодарил Вас за чудное молниеносное освобождение родных Ахматовой, но я постеснялся побеспокоить Вас вторично и решил затаить про себя это чувство горячей признательности Вам, уверенный в том, что все равно неведомым образом оно как-нибудь до Вас дойдет.
<…>
Я давно мечтал поднести Вам какой-нибудь скромный плод моих трудов, но все это так бездарно, что мечте, видно, никогда не осуществиться. Или тут быть смелее и, недолго раздумывая, последовать первому побуждению? „Грузинские лирики“ — работа слабая и несамостоятельная, честь и заслуга всецело принадлежит самим авторам, в значительной части замечательным поэтам. В передаче Важа Пшавелы [Важа Пшавела (1861–1915) — псевдоним грузинского писателя и поэта Луки Павловича Разикашвили] я сознательно уклонялся от верности форме подлинника по соображениям, которыми не смею Вас утомлять, для того, чтобы тем свободнее передать бездонный и громоподобный по красоте и мысли дух оригинала».
Анна Ахматова и Борис Пастернак. 1940-е годы
Российский государственный архив литературы и искусства
Вообще Союз советских писателей чутко следил за настроением власти и живо откликался на ее требования. Так, после присуждения Борису Пастернаку Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго» Суслов, секретарь ЦК КПСС, составил записку о мерах, которые необходимо принять как можно скорее. Одним из пунктов была публикация заявлений виднейших советских писателей. После исключения Пастернака из Союза писателей в октябре 1958 года были проведены многочисленные писательские собрания для осуждения Пастернака и одобрения исключения.
Самая неудачная командировка советских писателей
Самой известной писательской поездкой «за материалом» стала организованная Горьким шестидневная командировка на Беломорско-Балтийский канал в августе 1933 года. Затея преследовала конкретную пропагандистскую цель: необходимо было представить лагеря как место «перековки» маргинальных личностей в нового советского человека.
Александр Родченко. Караульный у шлюза на строительстве Беломорско-Балтийского канала. 1933 год
© Архив Александра Родченко и Варвары Степановой / Мультимедиа-арт-музей / «История России в фотографиях»
Командировка состоялась чуть позже открытия, когда бо́льшая часть заключенных была отправлена на строительство другого канала (Москва — Волга). На момент открытия объекта уже была заказана книга о нем, поэтому было необходимо как можно сильнее сократить интервал между поездкой и выходом совместного писательского труда. В поездке приняли участие Алексей Толстой, Зощенко, Пильняк, Катаев, Ильф и Петров, Виктор Шкловский, Всеволод Иванов, Константин Симонов и другие — всего 120 писателей из различных республик.
Все было организовано на высшем уровне. Подразумевалось, что писатели смогут своими глазами увидеть, какие замечательные условия созданы для того, чтобы каждый заключенный под чутким руководством чекистов смог стать советским гражданином. Писатели оставили отзывы для ОГПУ
непосредственно после поездки. Многие из них признавались, что не ожидали увидеть чекистов в роли воспитателей.
Я знаю: мне нужно учиться, —
писателю у чекистов, —
Искусству быть инженером,
строителем новых людей.
Бруно Ясенский
Как можно судить по отзывам, писатели пребывали в искреннем восторге от того, что они увидели:
«Меня больше всего поразили люди, которые там работали и которые организовывали эту работу. Я увидел воров и бандитов (ныне ударников), которые произносили речи человеческим языком, призывая товарищей по работе брать теперь с них пример. Мне не приходилось раньше видеть ГПУ в роли воспитателя — и то, что я увидел, было для меня чрезвычайно радостным» [Цит. по кн.: В. Антипина. Повседневная жизнь советских писателей. 1930–1950-е годы. М., 2005].
Михаил Зощенко
Через полгода после поездки за авторством 36 человек вышла книга «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства». Большую часть фотографий сделал Александр Родченко. Также были осуществлены американское и британское издания книги.
Спустя некоторое время в воспоминаниях многих писателей можно встретить переосмысление отношения к Беломорканалу, попытку оправдать себя молодостью и неопытностью. Тамара Иванова, сопровождавшая Всеволода Иванова, в 1989 году пишет о поездке так:
«Показывали для меня лично и тогда явные „потемкинские деревни“. Я не могла удержаться и спрашивала и Всеволода, и Михала Михалыча Зощенко: неужели вы не видите, что выступления перед вами „перековавшихся“ уголовников — театральное представление, а коттеджи в палисадниках, с посыпанными чистым песком дорожками, с цветами на клумбах, лишь театральные декорации? Они мне искренне отвечали (оба верили в возможность так называемой „перековки“), что для перевоспитания человека его прежде всего надо поместить в очень хорошую обстановку, совсем не похожую на ту, из которой он попал в преступный мир. А среди уголовников были, несомненно, талантливейшие актеры. Они такие пламенные речи перед нами произносили, такими настоящими, по системе Станиславского, слезами заливались! И пусть это покажется невероятным, но и Всеволод и Михал Михалыч им верили. А самое главное, хотели верить!» [Цит. по: И. Клейн. Беломорканал: литература и пропаганда в сталинское время // Новое литературное обозрение. № 71. 2005].
Уже через несколько лет большая часть «героев» и некоторые из авторов книги были названы «врагами народа». В частности, был расстрелян и автор приведенного выше стихотворного отзыва Бруно Ясенский. Основная часть тиража книги была уничтожена.
Источник - arzamas.academy
Взято: vakin.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]