Высадка на остров Пелелиу 1944 г.
---
Воспоминания Юджина Следжа капрала 1-й дивизии морской пехоты США. Перевод М.А. Копачевского.
"Час "H", 08-00. Длинные языки красного пламени, вперемешку с густым чёрным дымом вырывались из жерл огромных корабельных 16-дюймовых орудий с грохотом, подобным ударам грома. Гигантские снаряды раздирали воздух, улетая в сторону острова с рёвом, как от паровоза.
Лишь немногим менее впечатляющими были залпы крейсеров, стреляющих из 8-дюймовок и стаи малых кораблей, ведущих беглый огонь. Обычно чистый солёный воздух насытили запахи взрывчатки и дизельного топлива.
Пока формировались штурмовые волны, и мой десантный транспортёр неподвижно лежал на воде с мотором, работающим на холостых оборотах, интенсивность артобстрела возросла настолько, что в оглушительном грохоте я уже не мог различать звук разных видов орудий. Нам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.
Мы, казалось, целую вечность ждали сигнала начать движение к берегу. Напряжение было таким, что я едва мог его выносить. Ожидание составляет большую часть войны, но я никогда не переживал столь мучительного напряжения, как невыносимая пытка последних минут перед получением сигнала начать штурм Пелелиу.
Меня пробивал холодный пот, и напряжение росло вместе с интенсивностью артиллерийского огня. Мой желудок скрутило в узел. В горле у меня застрял комок, и я с большим трудом мог сглотнуть. Мои колени едва не подламывались, так что я цеплялся ослабшими руками за борт транспортёра.
Я ощущал головокружение и боялся, что мой мочевой пузырь того и гляди самопроизвольно опустошится и выдаст всем, какой я трус. Но бойцы вокруг меня, похоже, чувствовали себя точно так же, как и я.
Наконец, с чувством фаталистического облегчения, смешанного со вспышкой гнева на флотского офицера, который был командиром нашей волны, я увидел, как он машет флагом в сторону берега. Наш водитель прибавил оборотов. Гусеницы вспенили воду, и мы - вторая волна - двинулись к острову.
Мы двигались вперёд, наблюдая устрашающее зрелище. Огромные гейзеры воды вырастали вокруг амтраков впереди нас, когда те приближались к рифу. Берег по всей длине превратился в сплошную полосу огня на фоне стены густого дыма.
Казалось, что посреди моря извергается огромный вулкан, и мы не направляемся к острову, а нас затягивает в водоворот пылающей бездны. Многим суждено было исчезнуть там навсегда.
Лейтенант передёрнулся и вытащил полупинтовую бутылочку виски. - Вот оно, парни, - закричал он. Прямо как в кино! Происходящее казалось нереальным. Он протянул бутылочку мне, но я отказался. В тех условиях мне хватило бы понюхать пробку, чтобы отключиться. Он сделал длинный глоток из бутылки, и ещё пара человек сделала то же самое.
Внезапно крупный снаряд разорвался рядом, всё вокруг сотряслось, и огромный фонтан воды взметнулся вверх чуть правее перед нами. Он едва не попал в нас. Двигатель заглох. Носовую часть транспортёра качнуло влево и ударило об корму другого амтрака, который либо заглох, либо был подбит. Я так никогда и не узнал, в чём было дело.
Мы стояли с заглохшим двигателем, плавая на поверхности воды в течение нескольких кошмарных минут. Мы стали сидящими утками для вражеских стрелков. Я поглядел вперёд через люк за спиной водителя. Он яростно бился с рычагами управления.
Японские снаряды завывали в воздухе и рвались повсюду вокруг нас. Сержант Джонни Мармет наклонился к водителю и что-то ему прокричал. Чтобы это ни было, но слова, похоже, успокоили водителя, потому что ему удалось завести мотор. Мы снова двинулись вперёд посреди фонтанов от разрывающихся снарядов.
Наша артподготовка начала отодвигаться от побережья и перемещаться вглубь острова. Наши пикирующие бомбардировщики тоже перемещались глубже, обстреливая остров и сбрасывая бомбы. Японцы усилили свой огонь против волн амтраков. Сквозь шум я мог различить зловещий звук снарядных осколков, гудящих и воющих в воздухе.
Наш амтрак выехал из воды и проехал несколько ярдов по пологому песчаному берегу. - Покинуть машину! 0 закричал сержант за несколько секунд до того, как машина качнулась и встала.
Бойцы повалили через борта настолько быстро, насколько могли. Я последовал за Снафу, взобрался наверх и устойчиво встал обеими ногами на левый борт, чтобы прыгнуть как можно дальше. В это мгновение пулемётная очередь с раскалёнными добела трассерами пронеслась в воздухе на уровне глаз, едва не задев моего лица.
Я отдёрнул голову, как черепаха, потерял равновесие и неуклюже свалился на песок спутанным комом из снарядной сумки, рюкзака, противогаза, подсумков и гремящих фляг. "Уходить с берега! Уходить с берега!" - крутилось у меня в голове.
Пелелиу.
Стоило мне почувствовать под ногами сушу, и я уже не так боялся, как в те минуты, когда мы пересекали риф. Мои ноги зарылись в песок, когда я попытался встать. Крепкая рука схватила меня за плечо. "О Господи", - подумал я, - "Это нип, выскочивший из ДОТа!"
Я не мог дотянуться до своего кабара - к счастью, потому что когда я поднял лицо из песка и поглядел вверх, то увидел встревоженное лицо склонившегося надо мной морпеха. Он думал, что пулемётная очередь задела меня и подполз посмотреть. Увидев, что я цел, он повернулся и быстро пополз прочь с берега. Я поспешил за ним.
Вокруг повсюду рвались снаряды. Осколки проносились с жужжанием, ударяясь об песок и шлёпаясь в воду в нескольких ярдах позади нас. Японцы оправлялись после шока от нашей артподготовки. Их пулемётный и ружейный огонь усиливался, всё громче звучали злобные щелчки пуль над головой.
Наш амтрак развернулся и поехал назад, когда я добрался до края песчаного берега и растянулся на земле. Мир превратился в ночной кошмар из вспышек, оглушительных взрывов и щёлкающих пуль. Почти всё, что я видел, было размыто. Мой разум оцепенел от шока.
Пелелиу.
Я глянул назад, на берег, и увидел, как плавучий грузовик DUKW выкатился на песок возле того места, где только что высадились мы. В тот миг, когда DUKW остановился, его окутал густой грязно-чёрный дым от прямого попадания снаряда. В воздух разлетелись обломки.
В странном, отстранённом изумлении, присущим всем, кто оказался под обстрелом, я наблюдал, как плоская металлическая пластина площадью около двух квадратных футов взлетела, переворачиваясь, высоко в воздух, а затем шлёпнулась в воду, словно большой блин. Я не видел, чтобы кто-то вылез из DUKW.
По всему берегу и вдали на рифе горело несколько амтраков и DUKW. Японские пулемётные очереди оставляли на воде цепочки всплесков, как будто хлестали по воде гигантским кнутом. Море неустанно изрыгало фонтаны воды в тех местах, куда падали снаряды и миномётные мины.
Краем глаза я заметил группу морпехов, покидающих дымящийся амтрак на рифе. Некоторые падали под ударами пуль и осколков, взбивавших воду вокруг них. Их товарищи пытались помочь им, пока те барахтались в доходящей до колена воде.
Пелелиу.
Я содрогнулся, и дыхание у меня перехватило. Дикое, отчаянное чувство гнева, горя и жалости охватило меня. Впоследствии это чувство будет терзать мой разум всякий раз, когда мне придётся видеть людей, попавших в ловушку и не иметь возможности сделать что-либо, кроме как наблюдать, как их убивают.
Я тут же забыл о своём собственном положении, и чувствовал себя отравленным до глубины души. Я спрашивал Бога: "За что, за что, за что?" Я отвернулся, желая, чтобы всё это мне лишь показалось. Я попробовал горькую суть войны, вид беспомощных, погибающих товарищей, и это наполнило меня отвращением к войне.
Я поднялся на ноги. Пригибаясь к земле, я побежал вверх по прибрежному склону к ложбине. Добежав до внутреннего края песчаной полосы чуть выше верхнего уровня прилива, я посмотрел вниз и увидел нос большой чёрно-жёлтой бомбы, торчащий из песка. Металлическая пластинка на носу бомбы служила спуском взрывателя. Моя нога промахнулась всего на несколько дюймов.
Я снова бросился на землю, едва оказавшись в ложбине. На песке прямо передо мной лежала мёртвая змея около восемнадцати дюймов длиной. Она была пёстрой, и чем-то напоминала американских змей, которых я в детстве держал в качестве домашних животных. Это была единственная змея, что я видел на Пелелиу.
Пелелиу. Контратака японцев 17-ю танками.
Я ненадолго выбрался из-под плотного обстрела, накрывающего берег. Сильный запах химикалий от снарядных разрывов наполнял воздух. Участки коралла и песка вокруг меня пожелтели от пороха из взорвавшихся снарядов.
На краю ложбины стояла большая белая табличка высотой фута в четыре. На стороне, обращённой к берегу, была краской нанесена японская надпись. Для меня она выглядела, как если бы курица с грязными лапками побегала по табличке туда-сюда. Я почувствовал гордость от того, что мы находимся на вражеской территории и захватываем её для нашей страны, чтобы помочь выиграть войну.
Один из наших сержантов подал нам знак двигаться вправо от нас, за пределы узкой ложбины. Я был этому рад, потому что японцы запросто могли обрушить на ложбину миномётный огонь, чтобы предупредить её использование для укрытия. Впрочем, в тот момент казалось, что японские артиллеристы сконцентрировались на берегу и надвигающихся волнах морпехов.
- Кто-нибудь, дайте мне сигарету! - заорал я своим товарищам из отделения. Один приятель дал мне сигарету, и трясущимися руками мы её зажгли. Все отпускали шуточки насчёт моего отказа от всех своих прежних обещаний отказаться от курения.
Я всё смотрел направо, ожидая увидеть бойцов из 3-го батальона 7-го полка морской пехоты (3/7), которым там полагалось быть. Но, пока мы удалялись от берега, я видел только знакомые лица морпехов из своей собственной роты. Морпехи в больших количествах начали прибывать позади нас, но никого не было видно на нашем правом фланге.
Незнакомые офицеры и сержанты кричали, отдавая приказы: "Рота "К", первый взвод, ко мне!" или "Рота "К", миномётное отделение, ко мне!" В течение примерно пятнадцати минут царила неразбериха, пока офицеры и командиры из одноимённой роты 7-го полка морской пехоты не разделили наши два подразделения.
Мы начали продвигаться вглубь. Мы прошли всего несколько ярдов, когда вражеский пулемёт открыл по нам огонь из зарослей кустов справа от нас. По нам начали стрелять японские 81-мм и 90-мм миномёты. Все попадали на землю, я нырнул в неглубокую воронку.
Рота оказалась полностью прижата к земле. Все передвижения прекратились. Мины падали всё чаще, в конце концов, я уже не мог различать отдельные взрывы, просто слышал невыносимый, непрерывный грохот, и временами поверх него раздавался душераздирающий звук осколков, разрывающих воздух прямо у нас над головами.
Воздух сделался мутным от дыма и пыли. Каждый мускул в моём теле был натянут, как рояльная струна. Меня трясло и передёргивало, как будто в приступе конвульсий. Пот тёк ручьями. Я молился, стиснув зубы, сжимая приклад своего карабина, и проклинал японцев.
Наш лейтенант, ветеран мыса Глостер, лежал неподалёку, и, казалось, пребывал в том же состоянии. Из своего убогого укрытия в воронке я чувствовал жалость к нему и всем остальным, оставшимся на плоском коралле.
Плотный миномётный обстрел длился, не ослабевая. Я думал, он никогда не закончится. На меня наводили ужас большие снаряды, обрушивающиеся повсюду вокруг нас. Одному из них было назначено упасть точно в мою воронку, так я думал.
Если передавались приказы, если кто-то кричал, вызывая медика, я ничего этого не слышал из-за шума. Я как будто бы остался на поле боя в одиночестве, совершенно покинутый и беспомощный в урагане яростных взрывов.
Всё, что оставалось делать - терпеть и молиться о выживании. Встать на ноги в этом огненном шторме было бы верным самоубийством. Находясь под своим первым обстрелом после быстро сменяющихся событий высадки на берег, я познал новое чувство: полную и абсолютную беспомощность.
Обстрел закончился примерно через полчаса, хотя мне казалось, что он молотил многие часы. Время для меня ничего не значило. Пришёл приказ выходить, и я поднялся, покрытый слоем коралловой пыли. Я чувствовал себя, как желе, и не мог поверить, что кто-то из наших пережил обстрел.
Ходячие раненые начали проходить мимо нас в сторону берега, где они могли погрузиться на амтраки, чтобы их отвезли обратно на корабли. Сержант, который был моим личным знакомым, спешил мимо, прижимая окровавленные бинты к левой руке.
Нам приходилось постоянно быть настороже, пока мы продвигались сквозь кишащие снайперами заросли. Мы получили приказ остановиться на открытом участке, где я наткнулся на первого убитого врага, что мне довелось увидеть, мёртвого японского медика и двух стрелков.
Медик, по-видимому, пытался оказать медицинскую помощь, когда был убит одним из наших снарядов. Его медицинский чемоданчик лежал открытым рядом с ним, и различные бинты и медикаменты были аккуратно разложены по отделениям.
Медик лежал на спине, его брюшная полость была вскрыта. Я смотрел, объятый ужасом, шокированный видом блестящих внутренностей, присыпанных коралловой пылью. Это не может быть человек, билось у меня в голове. Это больше походило на кишки одного тех из кроликов или белок, что я потрошил на охотничьих вылазках в детстве. Глядя на трупы, я почувствовал тошноту.
Потный, покрытый пылью ветеран роты "К" подошёл, поглядев сперва на мертвецов, потом на меня. Он повесил свою винтовку М1 на плечо и склонился над телами. Большим и указательным пальцем одной руки он ловко снял очки в роговой оправе с лица медика. Это было проделано таким же привычным движением, каким гости берут бокал с подноса на коктейльной вечеринке.
- Не стой там, разинув рот. Здесь повсюду полно отличных сувениров. Он показал мне очки и добавил - Смотри, какие толстые стёкла. Эти пидоры должны быть наполовину слепые, только на их меткости это, похоже, не сказывается.
Затем он забрал пистолет "Намбу", стянул с трупа ремень и снял кожаную кобуру. Он стащил стальную каску, сунул руку внутрь и вынул аккуратно сложенный японский флаг, покрытый надписями. Ветеран бросил каску на коралл, по которому она с лязгом покатилась, перевернул труп и начал рыться в рюкзаке.
Приятель ветерана подошёл и начал обирать другие японские трупы. Его добычу составили флаг и другие вещи. Затем он вынул затворы из японских винтовок и разбил их приклады о коралл, чтобы сделать их бесполезными для лазутчиков. Первый ветеран сказал: "Смотри в оба и не хлопай ушами". Они с приятелем пошли дальше.
Я не сдвинулся ни на дюйм и не проронил ни слова, я просто стоял, остолбенев, словно в трансе. Трупы валялись там, куда ветераны оттащили их, чтобы добраться до их рюкзаков и карманов. Стану ли я таким же огрубевшим и привычным к вражеским трупам, думал я.
Обесчеловечит ли война меня до такой степени, что я тоже смогу "раздевать" вражеских убитых с подобной небрежностью? В скором времени это уже ни капли меня не беспокоило.
В нескольких ярдах от этой сцены один из наших медиков из госпиталя работал в небольшой, неглубокой ложбине, оказывая помощь раненому морпеху. Я подошёл ближе и сел на коралл рядом с ним. Медик стоял на коленях, склонившись над молодым морпехом, который только что умер на носилках.
Раненые, получившие дозу морфина, сидели или лежали вокруг, словно зомби, терпеливо ожидая внимания "дока". Снаряды с рёвом проносились над головой в обоих направлениях, временами один из них падал неподалёку, и пулемёты грохотали, словно болтливые демоны.
Мы продвигались вглубь. Заросли, возможно, замедляли движение роты, но и скрывали нас от жестокого вражеского обстрела, который задержал остальные роты, вышедшие к открытому аэродрому. Я слышал далёкий грохот разрывов и боялся, что мы попасть под них.
То, что начальник штаба нашего батальона погиб через несколько мгновений после высадки на берег, и амтрак, перевозящий полевое телефонное оборудование и связистов, был уничтожен на рифе, затруднило управление. Роты 3/5 утратили контакт друг с другом и с 3/7 на своём фланге66.
Проходя мимо разных подразделений, и здороваясь со знакомыми, я был поражён выражениями их лиц. Когда я попытался улыбнуться в ответ на замечание, которое отпустил один мой приятель, моё лицо оказалось натянуто, словно кожа на барабане.
Продвигаясь к востоку, мы ненадолго задержались на привале неподалёку от тропы Север-Юг. Прошёл слух, что нам предстоит быстрее двигаться вперёд к тропе, тогда мы сможем выровняться с 3/7.
Мы продолжали движение сквозь заросли и плотный снайперский огонь, пока не вышли к открытому месту, выходящему к океану. Рота "К" достигла восточного берега. Перед нами лежал мелкий залив с заграждениями из колючей проволоки, железными пирамидами и другими препятствиями против десантных средств. Я порадовался, что нам не пришлось штурмовать этот берег.
Около дюжины стрелков роты "К" открыли огонь по японским солдатам, пробирающимся по рифу с нескольких сотнях ярдов от нас у устья залива. К нам присоединились другие морпехи. Враги выходили из узкого выступа мангровых зарослей слева от нас и двигались к юго-восточному мысу справа.
С дюжину вражеских солдат то плыли, то бежали вдоль рифа. Иногда над водой виднелись лишь головы, а мои товарищи отправляли пули в самую середину их строя. Большинство бегущих врагов со всплеском упали в воду.
Мы воодушевились оттого, что достигли восточного берега и оттого, что можем стрелять по врагу на открытой местности. Несколько японцев проскочили и теперь карабкались среди скал на мысе.
- О"кей, парни, целимся и шлёпаем их! - скомандовал сержант, - Шумом их не убьешь, для этого есть пули. Вы, парни, даже буйволу в задницу с трёх шагов не попадёте! - кричал он.
Ещё несколько японцев выскочили из укрытия в мангровых зарослях. Под градом винтовочных пуль все они со всплеском повалились в воду. "Вот так-то лучше", - проворчал сержант.
Позади нас усиливалась стрельба. Мы не имели контакта с подразделениями морской пехоты справа и слева от нас. Но ветеранов не занимало ничего, кроме японцев на рифе.
Приготовиться к отходу! - пришёл приказ. Какого чёрта? - проворчал один ветеран, когда мы направились обратно в заросли. - Дрались-дрались, добрались до цели, а теперь они приказывают идти обратно.
Мы прошли вперёд и подошли к остальной части роты на открытом месте. Взводы строились и составляли отчёты о потерях. Японский миномётный и артиллерийский огонь усиливался. Обстрел становился плотнее, указывая на возможность контратаки.
В этот же самый миг танк морской пехоты принял нас за вражеских солдат. Едва моя рука поднялась, чтобы бросить мину в трубу, по нам открыли огонь из пулемёта. Он звучал как один из наших - и, к удивлению, из нашего тыла!
Когда я выглянул из воронки, то сквозь пыль и дым увидел танк "Шерман" на поляне позади нашей позиции, танк выстрелил из 75-мм орудия куда-то направо и назад от нас. Снаряд взорвался неподалёку, близ изгиба той же тропы, на которой находились мы. Затем я услышал ответ японского полевого орудия, которое вело огонь по танку. Я снова попытался выпустить мину, но нас снова обстреляли из пулемёта.
- Боже, когда этот танк разнесёт ниповскую пушку, он повернёт сюда, и мы все в заднице! Он думает, что мы нипы! - сказал один из ветеранов в воронке. - Господи Иисусе! - простонал кто-то.
Меня накрыла волна паники. За несколько кратких мгновений наш танк низвёл меня от хорошо обученного, решительного помощника миномётчика до дрожащего сгустка ужаса. Меня лишало духа не то, что я оказался под огнём пулемёта, а то, что это был наш пулемёт.
Погибнуть от рук врага было весьма скверно, это была реальная возможность, к которой я себя готовил. Но оказаться убитым по ошибке своим собственным товарищем, такую участь мне трудно было принять. Это было уже слишком.
Нашёлся доброволец, который прополз влево, и вскоре танк прекратил по нам стрелять. Позже мы узнали, что наши танкисты стреляли по нам, потому что мы выдвинулись слишком далеко вперёд. Они думали, что мы - прикрытие полевого орудия.
Это также объясняет, почему вражеские снаряды пролетали над нами и взрывались позади. Трагично, но морпех, который нас спас, объяснив танкистам, кто мы, был сбит с танка вражеским снайпером и погиб."
Могилы на Пелелиу.
С окончания Второй Мировой войны историки и военные аналитики безрезультатно спорят о необходимости кампании на островах Палау. После битвы многие считали - и считают до сегодняшнего дня - что Соединённым Штатам не стоило захватывать их в рамках подготовки к возвращению генерала Макартура на Филиппины.
Битва за Пелелиу считается одним из самых трудных и кровавых сражений с участием вооруженных сил США на Тихоокеанском театре военных действий. За десять недель потери американцев, по разным данным, составили от 7675 до 9615 человек, из которых от 1460 до 1656 были убиты, причём подавляющее большинство - в первый день высадки. 1-я дивизия морской пехоты потеряла более половины личного состава и оставалась на пополнении вплоть до вторжения на Окинаву.
За участие в битве за Пелилиу восемь морских пехотинцев были награждены Медалью Почёта - высшей военной наградой США. Из них пятеро были награждены посмертно.
"Час "H", 08-00. Длинные языки красного пламени, вперемешку с густым чёрным дымом вырывались из жерл огромных корабельных 16-дюймовых орудий с грохотом, подобным ударам грома. Гигантские снаряды раздирали воздух, улетая в сторону острова с рёвом, как от паровоза.
Лишь немногим менее впечатляющими были залпы крейсеров, стреляющих из 8-дюймовок и стаи малых кораблей, ведущих беглый огонь. Обычно чистый солёный воздух насытили запахи взрывчатки и дизельного топлива.
Пока формировались штурмовые волны, и мой десантный транспортёр неподвижно лежал на воде с мотором, работающим на холостых оборотах, интенсивность артобстрела возросла настолько, что в оглушительном грохоте я уже не мог различать звук разных видов орудий. Нам приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.
Мы, казалось, целую вечность ждали сигнала начать движение к берегу. Напряжение было таким, что я едва мог его выносить. Ожидание составляет большую часть войны, но я никогда не переживал столь мучительного напряжения, как невыносимая пытка последних минут перед получением сигнала начать штурм Пелелиу.
Меня пробивал холодный пот, и напряжение росло вместе с интенсивностью артиллерийского огня. Мой желудок скрутило в узел. В горле у меня застрял комок, и я с большим трудом мог сглотнуть. Мои колени едва не подламывались, так что я цеплялся ослабшими руками за борт транспортёра.
Я ощущал головокружение и боялся, что мой мочевой пузырь того и гляди самопроизвольно опустошится и выдаст всем, какой я трус. Но бойцы вокруг меня, похоже, чувствовали себя точно так же, как и я.
Наконец, с чувством фаталистического облегчения, смешанного со вспышкой гнева на флотского офицера, который был командиром нашей волны, я увидел, как он машет флагом в сторону берега. Наш водитель прибавил оборотов. Гусеницы вспенили воду, и мы - вторая волна - двинулись к острову.
Мы двигались вперёд, наблюдая устрашающее зрелище. Огромные гейзеры воды вырастали вокруг амтраков впереди нас, когда те приближались к рифу. Берег по всей длине превратился в сплошную полосу огня на фоне стены густого дыма.
Казалось, что посреди моря извергается огромный вулкан, и мы не направляемся к острову, а нас затягивает в водоворот пылающей бездны. Многим суждено было исчезнуть там навсегда.
Лейтенант передёрнулся и вытащил полупинтовую бутылочку виски. - Вот оно, парни, - закричал он. Прямо как в кино! Происходящее казалось нереальным. Он протянул бутылочку мне, но я отказался. В тех условиях мне хватило бы понюхать пробку, чтобы отключиться. Он сделал длинный глоток из бутылки, и ещё пара человек сделала то же самое.
Внезапно крупный снаряд разорвался рядом, всё вокруг сотряслось, и огромный фонтан воды взметнулся вверх чуть правее перед нами. Он едва не попал в нас. Двигатель заглох. Носовую часть транспортёра качнуло влево и ударило об корму другого амтрака, который либо заглох, либо был подбит. Я так никогда и не узнал, в чём было дело.
Мы стояли с заглохшим двигателем, плавая на поверхности воды в течение нескольких кошмарных минут. Мы стали сидящими утками для вражеских стрелков. Я поглядел вперёд через люк за спиной водителя. Он яростно бился с рычагами управления.
Японские снаряды завывали в воздухе и рвались повсюду вокруг нас. Сержант Джонни Мармет наклонился к водителю и что-то ему прокричал. Чтобы это ни было, но слова, похоже, успокоили водителя, потому что ему удалось завести мотор. Мы снова двинулись вперёд посреди фонтанов от разрывающихся снарядов.
Наша артподготовка начала отодвигаться от побережья и перемещаться вглубь острова. Наши пикирующие бомбардировщики тоже перемещались глубже, обстреливая остров и сбрасывая бомбы. Японцы усилили свой огонь против волн амтраков. Сквозь шум я мог различить зловещий звук снарядных осколков, гудящих и воющих в воздухе.
Наш амтрак выехал из воды и проехал несколько ярдов по пологому песчаному берегу. - Покинуть машину! 0 закричал сержант за несколько секунд до того, как машина качнулась и встала.
Бойцы повалили через борта настолько быстро, насколько могли. Я последовал за Снафу, взобрался наверх и устойчиво встал обеими ногами на левый борт, чтобы прыгнуть как можно дальше. В это мгновение пулемётная очередь с раскалёнными добела трассерами пронеслась в воздухе на уровне глаз, едва не задев моего лица.
Я отдёрнул голову, как черепаха, потерял равновесие и неуклюже свалился на песок спутанным комом из снарядной сумки, рюкзака, противогаза, подсумков и гремящих фляг. "Уходить с берега! Уходить с берега!" - крутилось у меня в голове.
Пелелиу.
Стоило мне почувствовать под ногами сушу, и я уже не так боялся, как в те минуты, когда мы пересекали риф. Мои ноги зарылись в песок, когда я попытался встать. Крепкая рука схватила меня за плечо. "О Господи", - подумал я, - "Это нип, выскочивший из ДОТа!"
Я не мог дотянуться до своего кабара - к счастью, потому что когда я поднял лицо из песка и поглядел вверх, то увидел встревоженное лицо склонившегося надо мной морпеха. Он думал, что пулемётная очередь задела меня и подполз посмотреть. Увидев, что я цел, он повернулся и быстро пополз прочь с берега. Я поспешил за ним.
Вокруг повсюду рвались снаряды. Осколки проносились с жужжанием, ударяясь об песок и шлёпаясь в воду в нескольких ярдах позади нас. Японцы оправлялись после шока от нашей артподготовки. Их пулемётный и ружейный огонь усиливался, всё громче звучали злобные щелчки пуль над головой.
Наш амтрак развернулся и поехал назад, когда я добрался до края песчаного берега и растянулся на земле. Мир превратился в ночной кошмар из вспышек, оглушительных взрывов и щёлкающих пуль. Почти всё, что я видел, было размыто. Мой разум оцепенел от шока.
Пелелиу.
Я глянул назад, на берег, и увидел, как плавучий грузовик DUKW выкатился на песок возле того места, где только что высадились мы. В тот миг, когда DUKW остановился, его окутал густой грязно-чёрный дым от прямого попадания снаряда. В воздух разлетелись обломки.
В странном, отстранённом изумлении, присущим всем, кто оказался под обстрелом, я наблюдал, как плоская металлическая пластина площадью около двух квадратных футов взлетела, переворачиваясь, высоко в воздух, а затем шлёпнулась в воду, словно большой блин. Я не видел, чтобы кто-то вылез из DUKW.
По всему берегу и вдали на рифе горело несколько амтраков и DUKW. Японские пулемётные очереди оставляли на воде цепочки всплесков, как будто хлестали по воде гигантским кнутом. Море неустанно изрыгало фонтаны воды в тех местах, куда падали снаряды и миномётные мины.
Краем глаза я заметил группу морпехов, покидающих дымящийся амтрак на рифе. Некоторые падали под ударами пуль и осколков, взбивавших воду вокруг них. Их товарищи пытались помочь им, пока те барахтались в доходящей до колена воде.
Пелелиу.
Я содрогнулся, и дыхание у меня перехватило. Дикое, отчаянное чувство гнева, горя и жалости охватило меня. Впоследствии это чувство будет терзать мой разум всякий раз, когда мне придётся видеть людей, попавших в ловушку и не иметь возможности сделать что-либо, кроме как наблюдать, как их убивают.
Я тут же забыл о своём собственном положении, и чувствовал себя отравленным до глубины души. Я спрашивал Бога: "За что, за что, за что?" Я отвернулся, желая, чтобы всё это мне лишь показалось. Я попробовал горькую суть войны, вид беспомощных, погибающих товарищей, и это наполнило меня отвращением к войне.
Я поднялся на ноги. Пригибаясь к земле, я побежал вверх по прибрежному склону к ложбине. Добежав до внутреннего края песчаной полосы чуть выше верхнего уровня прилива, я посмотрел вниз и увидел нос большой чёрно-жёлтой бомбы, торчащий из песка. Металлическая пластинка на носу бомбы служила спуском взрывателя. Моя нога промахнулась всего на несколько дюймов.
Я снова бросился на землю, едва оказавшись в ложбине. На песке прямо передо мной лежала мёртвая змея около восемнадцати дюймов длиной. Она была пёстрой, и чем-то напоминала американских змей, которых я в детстве держал в качестве домашних животных. Это была единственная змея, что я видел на Пелелиу.
Пелелиу. Контратака японцев 17-ю танками.
Я ненадолго выбрался из-под плотного обстрела, накрывающего берег. Сильный запах химикалий от снарядных разрывов наполнял воздух. Участки коралла и песка вокруг меня пожелтели от пороха из взорвавшихся снарядов.
На краю ложбины стояла большая белая табличка высотой фута в четыре. На стороне, обращённой к берегу, была краской нанесена японская надпись. Для меня она выглядела, как если бы курица с грязными лапками побегала по табличке туда-сюда. Я почувствовал гордость от того, что мы находимся на вражеской территории и захватываем её для нашей страны, чтобы помочь выиграть войну.
Один из наших сержантов подал нам знак двигаться вправо от нас, за пределы узкой ложбины. Я был этому рад, потому что японцы запросто могли обрушить на ложбину миномётный огонь, чтобы предупредить её использование для укрытия. Впрочем, в тот момент казалось, что японские артиллеристы сконцентрировались на берегу и надвигающихся волнах морпехов.
- Кто-нибудь, дайте мне сигарету! - заорал я своим товарищам из отделения. Один приятель дал мне сигарету, и трясущимися руками мы её зажгли. Все отпускали шуточки насчёт моего отказа от всех своих прежних обещаний отказаться от курения.
Я всё смотрел направо, ожидая увидеть бойцов из 3-го батальона 7-го полка морской пехоты (3/7), которым там полагалось быть. Но, пока мы удалялись от берега, я видел только знакомые лица морпехов из своей собственной роты. Морпехи в больших количествах начали прибывать позади нас, но никого не было видно на нашем правом фланге.
Незнакомые офицеры и сержанты кричали, отдавая приказы: "Рота "К", первый взвод, ко мне!" или "Рота "К", миномётное отделение, ко мне!" В течение примерно пятнадцати минут царила неразбериха, пока офицеры и командиры из одноимённой роты 7-го полка морской пехоты не разделили наши два подразделения.
Мы начали продвигаться вглубь. Мы прошли всего несколько ярдов, когда вражеский пулемёт открыл по нам огонь из зарослей кустов справа от нас. По нам начали стрелять японские 81-мм и 90-мм миномёты. Все попадали на землю, я нырнул в неглубокую воронку.
Рота оказалась полностью прижата к земле. Все передвижения прекратились. Мины падали всё чаще, в конце концов, я уже не мог различать отдельные взрывы, просто слышал невыносимый, непрерывный грохот, и временами поверх него раздавался душераздирающий звук осколков, разрывающих воздух прямо у нас над головами.
Воздух сделался мутным от дыма и пыли. Каждый мускул в моём теле был натянут, как рояльная струна. Меня трясло и передёргивало, как будто в приступе конвульсий. Пот тёк ручьями. Я молился, стиснув зубы, сжимая приклад своего карабина, и проклинал японцев.
Наш лейтенант, ветеран мыса Глостер, лежал неподалёку, и, казалось, пребывал в том же состоянии. Из своего убогого укрытия в воронке я чувствовал жалость к нему и всем остальным, оставшимся на плоском коралле.
Плотный миномётный обстрел длился, не ослабевая. Я думал, он никогда не закончится. На меня наводили ужас большие снаряды, обрушивающиеся повсюду вокруг нас. Одному из них было назначено упасть точно в мою воронку, так я думал.
Если передавались приказы, если кто-то кричал, вызывая медика, я ничего этого не слышал из-за шума. Я как будто бы остался на поле боя в одиночестве, совершенно покинутый и беспомощный в урагане яростных взрывов.
Всё, что оставалось делать - терпеть и молиться о выживании. Встать на ноги в этом огненном шторме было бы верным самоубийством. Находясь под своим первым обстрелом после быстро сменяющихся событий высадки на берег, я познал новое чувство: полную и абсолютную беспомощность.
Обстрел закончился примерно через полчаса, хотя мне казалось, что он молотил многие часы. Время для меня ничего не значило. Пришёл приказ выходить, и я поднялся, покрытый слоем коралловой пыли. Я чувствовал себя, как желе, и не мог поверить, что кто-то из наших пережил обстрел.
Ходячие раненые начали проходить мимо нас в сторону берега, где они могли погрузиться на амтраки, чтобы их отвезли обратно на корабли. Сержант, который был моим личным знакомым, спешил мимо, прижимая окровавленные бинты к левой руке.
Нам приходилось постоянно быть настороже, пока мы продвигались сквозь кишащие снайперами заросли. Мы получили приказ остановиться на открытом участке, где я наткнулся на первого убитого врага, что мне довелось увидеть, мёртвого японского медика и двух стрелков.
Медик, по-видимому, пытался оказать медицинскую помощь, когда был убит одним из наших снарядов. Его медицинский чемоданчик лежал открытым рядом с ним, и различные бинты и медикаменты были аккуратно разложены по отделениям.
Медик лежал на спине, его брюшная полость была вскрыта. Я смотрел, объятый ужасом, шокированный видом блестящих внутренностей, присыпанных коралловой пылью. Это не может быть человек, билось у меня в голове. Это больше походило на кишки одного тех из кроликов или белок, что я потрошил на охотничьих вылазках в детстве. Глядя на трупы, я почувствовал тошноту.
Потный, покрытый пылью ветеран роты "К" подошёл, поглядев сперва на мертвецов, потом на меня. Он повесил свою винтовку М1 на плечо и склонился над телами. Большим и указательным пальцем одной руки он ловко снял очки в роговой оправе с лица медика. Это было проделано таким же привычным движением, каким гости берут бокал с подноса на коктейльной вечеринке.
- Не стой там, разинув рот. Здесь повсюду полно отличных сувениров. Он показал мне очки и добавил - Смотри, какие толстые стёкла. Эти пидоры должны быть наполовину слепые, только на их меткости это, похоже, не сказывается.
Затем он забрал пистолет "Намбу", стянул с трупа ремень и снял кожаную кобуру. Он стащил стальную каску, сунул руку внутрь и вынул аккуратно сложенный японский флаг, покрытый надписями. Ветеран бросил каску на коралл, по которому она с лязгом покатилась, перевернул труп и начал рыться в рюкзаке.
Приятель ветерана подошёл и начал обирать другие японские трупы. Его добычу составили флаг и другие вещи. Затем он вынул затворы из японских винтовок и разбил их приклады о коралл, чтобы сделать их бесполезными для лазутчиков. Первый ветеран сказал: "Смотри в оба и не хлопай ушами". Они с приятелем пошли дальше.
Я не сдвинулся ни на дюйм и не проронил ни слова, я просто стоял, остолбенев, словно в трансе. Трупы валялись там, куда ветераны оттащили их, чтобы добраться до их рюкзаков и карманов. Стану ли я таким же огрубевшим и привычным к вражеским трупам, думал я.
Обесчеловечит ли война меня до такой степени, что я тоже смогу "раздевать" вражеских убитых с подобной небрежностью? В скором времени это уже ни капли меня не беспокоило.
В нескольких ярдах от этой сцены один из наших медиков из госпиталя работал в небольшой, неглубокой ложбине, оказывая помощь раненому морпеху. Я подошёл ближе и сел на коралл рядом с ним. Медик стоял на коленях, склонившись над молодым морпехом, который только что умер на носилках.
Раненые, получившие дозу морфина, сидели или лежали вокруг, словно зомби, терпеливо ожидая внимания "дока". Снаряды с рёвом проносились над головой в обоих направлениях, временами один из них падал неподалёку, и пулемёты грохотали, словно болтливые демоны.
Мы продвигались вглубь. Заросли, возможно, замедляли движение роты, но и скрывали нас от жестокого вражеского обстрела, который задержал остальные роты, вышедшие к открытому аэродрому. Я слышал далёкий грохот разрывов и боялся, что мы попасть под них.
То, что начальник штаба нашего батальона погиб через несколько мгновений после высадки на берег, и амтрак, перевозящий полевое телефонное оборудование и связистов, был уничтожен на рифе, затруднило управление. Роты 3/5 утратили контакт друг с другом и с 3/7 на своём фланге66.
Проходя мимо разных подразделений, и здороваясь со знакомыми, я был поражён выражениями их лиц. Когда я попытался улыбнуться в ответ на замечание, которое отпустил один мой приятель, моё лицо оказалось натянуто, словно кожа на барабане.
Продвигаясь к востоку, мы ненадолго задержались на привале неподалёку от тропы Север-Юг. Прошёл слух, что нам предстоит быстрее двигаться вперёд к тропе, тогда мы сможем выровняться с 3/7.
Мы продолжали движение сквозь заросли и плотный снайперский огонь, пока не вышли к открытому месту, выходящему к океану. Рота "К" достигла восточного берега. Перед нами лежал мелкий залив с заграждениями из колючей проволоки, железными пирамидами и другими препятствиями против десантных средств. Я порадовался, что нам не пришлось штурмовать этот берег.
Около дюжины стрелков роты "К" открыли огонь по японским солдатам, пробирающимся по рифу с нескольких сотнях ярдов от нас у устья залива. К нам присоединились другие морпехи. Враги выходили из узкого выступа мангровых зарослей слева от нас и двигались к юго-восточному мысу справа.
С дюжину вражеских солдат то плыли, то бежали вдоль рифа. Иногда над водой виднелись лишь головы, а мои товарищи отправляли пули в самую середину их строя. Большинство бегущих врагов со всплеском упали в воду.
Мы воодушевились оттого, что достигли восточного берега и оттого, что можем стрелять по врагу на открытой местности. Несколько японцев проскочили и теперь карабкались среди скал на мысе.
- О"кей, парни, целимся и шлёпаем их! - скомандовал сержант, - Шумом их не убьешь, для этого есть пули. Вы, парни, даже буйволу в задницу с трёх шагов не попадёте! - кричал он.
Ещё несколько японцев выскочили из укрытия в мангровых зарослях. Под градом винтовочных пуль все они со всплеском повалились в воду. "Вот так-то лучше", - проворчал сержант.
Позади нас усиливалась стрельба. Мы не имели контакта с подразделениями морской пехоты справа и слева от нас. Но ветеранов не занимало ничего, кроме японцев на рифе.
Приготовиться к отходу! - пришёл приказ. Какого чёрта? - проворчал один ветеран, когда мы направились обратно в заросли. - Дрались-дрались, добрались до цели, а теперь они приказывают идти обратно.
Мы прошли вперёд и подошли к остальной части роты на открытом месте. Взводы строились и составляли отчёты о потерях. Японский миномётный и артиллерийский огонь усиливался. Обстрел становился плотнее, указывая на возможность контратаки.
В этот же самый миг танк морской пехоты принял нас за вражеских солдат. Едва моя рука поднялась, чтобы бросить мину в трубу, по нам открыли огонь из пулемёта. Он звучал как один из наших - и, к удивлению, из нашего тыла!
Когда я выглянул из воронки, то сквозь пыль и дым увидел танк "Шерман" на поляне позади нашей позиции, танк выстрелил из 75-мм орудия куда-то направо и назад от нас. Снаряд взорвался неподалёку, близ изгиба той же тропы, на которой находились мы. Затем я услышал ответ японского полевого орудия, которое вело огонь по танку. Я снова попытался выпустить мину, но нас снова обстреляли из пулемёта.
- Боже, когда этот танк разнесёт ниповскую пушку, он повернёт сюда, и мы все в заднице! Он думает, что мы нипы! - сказал один из ветеранов в воронке. - Господи Иисусе! - простонал кто-то.
Меня накрыла волна паники. За несколько кратких мгновений наш танк низвёл меня от хорошо обученного, решительного помощника миномётчика до дрожащего сгустка ужаса. Меня лишало духа не то, что я оказался под огнём пулемёта, а то, что это был наш пулемёт.
Погибнуть от рук врага было весьма скверно, это была реальная возможность, к которой я себя готовил. Но оказаться убитым по ошибке своим собственным товарищем, такую участь мне трудно было принять. Это было уже слишком.
Нашёлся доброволец, который прополз влево, и вскоре танк прекратил по нам стрелять. Позже мы узнали, что наши танкисты стреляли по нам, потому что мы выдвинулись слишком далеко вперёд. Они думали, что мы - прикрытие полевого орудия.
Это также объясняет, почему вражеские снаряды пролетали над нами и взрывались позади. Трагично, но морпех, который нас спас, объяснив танкистам, кто мы, был сбит с танка вражеским снайпером и погиб."
Могилы на Пелелиу.
С окончания Второй Мировой войны историки и военные аналитики безрезультатно спорят о необходимости кампании на островах Палау. После битвы многие считали - и считают до сегодняшнего дня - что Соединённым Штатам не стоило захватывать их в рамках подготовки к возвращению генерала Макартура на Филиппины.
Битва за Пелелиу считается одним из самых трудных и кровавых сражений с участием вооруженных сил США на Тихоокеанском театре военных действий. За десять недель потери американцев, по разным данным, составили от 7675 до 9615 человек, из которых от 1460 до 1656 были убиты, причём подавляющее большинство - в первый день высадки. 1-я дивизия морской пехоты потеряла более половины личного состава и оставалась на пополнении вплоть до вторжения на Окинаву.
За участие в битве за Пелилиу восемь морских пехотинцев были награждены Медалью Почёта - высшей военной наградой США. Из них пятеро были награждены посмертно.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]