Последствия октября. "Раскулачивание". Часть 3.
---
«Известный русский экономист и деятель вологодского кооперативного движения С.С. Маслов в эмиграции демографические последствия коллективизации оценивал так. В 1929 г. в СССР существовали 25,8 млн. крестьянских дворов, а в 1935 г. – 20,9 млн. Убыль составила 4,9 млн. дворов с населением 24 млн. человек. В 1929–1935 гг. городское население увеличилось за счет миграции из деревни на 12 млн. “Куда девались еще 12 млн. человек?” – вопрошал Маслов. Речь идет о гуманитарной катастрофе вполне сравнимой с Холокостом, но имеющей социальную, а не национальную окраску. Именно поэтому, в свою очередь, власть в Российской Федерации решительно не заинтересована в объективных оценках коллективизации и голода в годы первой пятилетки, равно как и в увековечивании памяти миллионов погибших крестьян. Подобные действия сделали бы вновь актуальным вопрос о юридической и морально-нравственной оценке политических мероприятий Коммунистической партии. Признание сталинской государственной политики в 1929–1933 гг. актом стратоцида — массовым уничтожением собственного населения по социальному признаку — вступило бы в резкое противоречие с ложной исторической памятью, укорененной в российском общественном сознании, и с попытками выстроить современную российскую государственность на признании ценности и позитивного характера советского периода» [48].
«В России, приговоренной к Социализму, слагали и пели скорбные песни. Об этих песнях, ходивших в народе, становилось известно компетентным органам. В системе тотальных доносов и слежки фиксировалось все. Тексты этих песен, действительно народных, и поныне хранятся в архивах. Вот одна из них — плач русской души:
Злодеи когда-то сулили
Жизнь людям хорошую дать.
А вместо того разорили
Кормилицу Родину-мать.
Вы много людей расстреляли,
Вы много сгноили в тюрьме,
Вы многих на ссылку сослали
На верную гибель в тайге.
Вам шлют миллионы проклятий
Старушек, калек, матерей,
Вы взяли из теплых объятий
Отцов от несчастных детей.
За хлебозаготовку забрали
Беднягу кормильца отца.
Весь хлеб у семьи отобрали,
Мать с горя в могилу сошла.
На сносях она умирает
С проклятьем для вас на устах.
Над нею семья вся рыдает,
Четыре малютки в слезах.
Родные закрылися глазки,
С могилы нам мать не придет.
Не встретить отцовской нам ласки,
В тайге он уральской умрет.
Забрали в колхоз всю скотину,
Продали с торгов дом родной.
Теперь нам придется по миру
С бабусей ходить впятером.
И ходит старушка, сбирает
Кусочки по селам с сумой,
Власть сталинскую проклинает
Дорогою в бурю зимой
[ЦГАНХ СССР. Ф. 7486. Д. 198] (л. 52–53)
В это же самое время жрецы религии Социализма заставляли население 1/6 части суши петь песни о светлом будущем и неизбежном счастье. Блантеры, Дунаевские, Покрассы слагали песни о Сталине и радостной советской жизни» [23] (с. 522–523)
По книге: Лопатин Л.Н., Лопатина Н.Л. Коллективизация и раскулачивание в воспоминаниях очевидцев. М., 2006 (начало в: СЛОВО. Т. 35. Серия 6. Кн. 5. Коллективизация [49]).
Док №66
Баржа пришла, выгрузила всех на берег Нарыма, и как хотите, так и живите. Кто не хотел ехать в Нарым, сопротивлялся, того расстреляли... Питание в Нарым не поставлялось. Мы питались только дарами природы: травой, колбой, рыбой. Хлеба в Нарыме мы не видели целых три года!!! Выселили людей на берегу Нарыма. И им ничего другого не оставалось, как приспосабливаться к существующим условиям… Кто пытался протестовать, того по 58 статье расстреливали.
Горько вспоминать о Нарыме, о людях, которые умерли там от голода… Кому нужны были наши лишения?
Яйчане охотно шли в школу учиться, но некоторым просто нечего было одеть. Случалось даже так, что один ученик придет из школы, разденется, а в этой одежде другой ребенок идет в школу...
Док №67
Многие, почуяв опасность, заранее в город Щегловск подались. До него было всего километров сорок. Кто успел, продал имущество и уехал. А были и такие, что все бросали и уезжали. Лишь бы не раскулачили и не сослали. Жизнь дороже богатства. Когда раскулачивали, все имущество отбирали, а тем, кого ссылали, ничего нельзя было брать с собой в дорогу. Без еды, одежды, орудий труда их посылали на верную смерть.
Из ссылки никто из наших балахоновских не вернулся. Куда людей ссылали, не знаю. Но говорили, что на Соловки.
Дома ломали и увозили на известковый завод, а там их жгли в печах. Такие хорошие дома сожгли!
Ребятишки с 7–8 лет в колхозе работали. Если ребенок не работал в колхозе, отца вызывали на правление и на вид ему ставили за таких детей. На все были нормы.
Старые люди были верующими. Люди Бога любили и верили ему. Знали, что он все видит, за все может наказать или благодарить. И не воровали поэтому. У верующих совесть была. Верующий тебя словом плохим не назовет, матом не заругается. А нас, молодых, власть безбожниками сделала. Власть нам запрещала кому-то верить. Верить мы должны были только ей.
Док №68
Коллективизация и раскулачивание — это был самый настоящий грабеж крестьян.
Ночью приходили, забирали. Много у нас забрали народу из деревни. Тех, кого увозили и их семьи, люди врагами не считали.
Я учителем всю жизнь в Подъяково проработал. Был директором школы. Доносили и на меня. Хорошо, что нашлись люди, предупредили. А то бы тоже ни за что пропал! Все уничтожили. Корень крестьянской жизни и уничтожили! Откуда теперь взять силы, чтобы страна выправилась?!
Док №70
Пока народ, пока мы сами не захотим жить по-человечески, наверное, ничего не изменится.
Док №71
Колхозы были должны сдавать продукты государству по очень низким ценам. Из-за всего этого случился голод. Люди пытались выстоять против этого, но многие из-за этого попадали в тюрьму. В нашей деревне в 30-е годы встречалось людоедство.
Док №72
Как врагов народа забирали многих. Это были самые разные люди. Забирали в основном по доносу. А его мог написать любой грамотный человек, которому ты просто не понравился. Приходили ночью, без всяких проверок, предупреждений. И люди пропадали навсегда.
В том, что деревня до сих пор не может выбраться из нищеты, виновато правительство. Как все началось в коллективизацию, так нисколько лучше и не стало, чтобы ни строили социализм ли, коммунизм ли.
Док №73
Анна Фатеевна: Когда Петрова преследовали, то сильно били и его самого, и его семью. Старуху-мать маленько не задавили, чуть до смерти не забили. Детей на улицу повыкидывали, а хозяйство, трудом и потом нажитое, забрали… Издевались над людьми, как хотели!
Егор Андреевич: В 30-е годы у нас многих мужиков угнали из деревни. Уже и колхозы были. А все не успокаивались. Помню, забрали в нашей деревне трех мужиков: Токарева Сидора, Шадрина Ивана, Нехорошина. Сказывали, что в 1935 г. правительство приняло какое-то решение, в котором говорилось о свободе колхозника в колхозах. Вот эти мужики и решили выйти из колхоза со своим земельным паем. За ними ночью приехал «черный ворон» и увез навсегда. Больше их никто не видел.
Семье колхозника почти ничего и не оставалось. Но люди как-то и не возмущались таким положением. А что толку было возмущаться?! Не то скажешь — руки назад, и не увидишь больше родных.
Док №74
В 1937 г. еще хуже получилось. Ночью приедут на «черном вороне» и заберут человека. Вся деревня знала, что он ни при чем. Это я хорошо помню. Большая уже была. Никакие это были не враги народа. Посмотришь — ни богатый, ни тунеядец, ни вымогатель, честный колхозник. А оказывались врагами народа. За что их так, спрашивается?
Говорю сейчас об этом и невольно боюсь. Тем более что ты записываешь на магнитофон. Может, не надо?..
А в городе еще хуже было. У моей сестры семья большая была. У них поросенок был. Но держали они его в погребе. Чтобы никто о нем не знал и не наказал их.
Есть-то нечего было. Люди пойдут в поле, соберут колоски. А их плетьми гоняли, судили [вот в какую эпоху в России был рабовладельческий строй — А.М.]. Трудно людям жилось... хорошо живет тот, кто ворует…
Тебе вот интересно, почему деревня до сих пор не может выбраться из нищеты. Ты, Наташа, поди, думаешь — сами люди виноваты? Но я отвечу: правительство. Оно не дает жить людям. Правительство не может устроить так, чтобы человек мог жить и работать нормально. Знаешь что? Ты бы не писала эти слова.
Док №75
Время моей жизни я могу назвать нищетой, разрухой, голодом. Деревня разрушена и разграблена коллективизацией, стала в запустении. Надо много сил и времени для ее восстановления.
Док №76
Которые из деревенских не вступали в колхоз, у тех отбирали нажитое и ссылали. Хоть богатый, хоть бедный — значения не имело.
Один председатель у нас толковый был. Он после уборки норму хлеба сдал государству, а остальное — раздал людям по трудодням. Так его, бедненького, посадили…
Чтобы никто не знал, что я держу овечку, я выпасала ее тайком ночью, а днем прятала в стайке. Днем намотаешься, устанешь, а ночью еще и овечку пасешь.
Сталин с Берией такое в стране творили, что невозможно! Насмерть людей уничтожали. У нас многие так считают... Советский Союз другим странам помогал, а мы сами голые да босые ходили и вечно голодные. Зачем спрашивается? Проклятие какое-то над страной!
Док №77
Кулаков в нашей деревне не было. Не раскулачивали. С детьми из нашей деревни куда-то не угоняли. Но в тридцать седьмом году некоторых наших деревенских все же забрали. У мужа моего (я за него уже после войны вышла) отца и брата Виктора забрали. Просто пришли ночью, постучались, да и увезли их. А куда? За что? До сих пор никто не знает. А ведь они много хорошего для людей сделали. Виктор, например, жил в Атаманово. Школы у них не было. А он взял и построил ее. Сам построил. До сих пор эта школа там стоит. А его забрали и сгубили.
Колхозники-то на власть понадеялись. Все свое добро ей отдали. Думали, лучше будет. А стало совсем худо. Мы своим соседям-колхозникам то картошечку, то горбушку хлеба носили. Сильно голодно они жили. Сильно! Но на власть никто не жаловался. Все работали. Думали, что пройдут трудные времена и всем станет хорошо, заживут люди. Не дождались.
И учить и учиться было трудно. Ни ручек, ни чернил, ни тетрадок не было. Линовали газеты. Чернила делали из свеклы. Вся писанина, конечно, расплывалась по газете. Как проверить, не знаешь. Дети всегда голодными были. Одежонки на них — никакой. Помню, учился у меня мальчонка. Лет восемь ему было. Он в одной рубашонке, босиком ходил в школу. А осенью и зимой мать его утром приносила на руках в школу. А после уроков забирала. И таких детей много было. Трудно жили!
После войны тоже трудно было. Мужиков не было. В деревнях одни бабы остались. На себе пахали, сеяли и убирали. Многие умирали от голода и истощения. Совсем бедно жили...
Док №78
Деньги не платили. А за один трудодень давали всего 200 г зерна. В нашей семье работало 5 человек. Но за год мы заработали всего 500 трудодней и получили всего 100 кг зерна. А что эти 100 кг на нашу семью из двенадцати человек?.. [То есть большевики выделили работающим день и ночь людям по 20 г в день на человека в семье!!! — А.М.].
Док №79
Тогда, в 1931–33 гг., у нас изымалось хлеба больше, чем когда-либо. В нашей Ивановке несколько десятков крестьян погибло от голода. Очень много осталось сирот.
Док №80
В период репрессий из деревни забрали многих мужиков, как врагов народа. Забрали разных людей — от председателя колхоза до скотника. А за что? Ведь основная часть из них были деревенскими жителями, никогда в жизни не выезжавшими за пределы деревни. Где, интересно, они могли стать врагами?
Люди голодали, много детей умирало от голода.
Пенсию по старости начали выплачивать только в конце 60-х годов, и была она мизерная — около 8 рублей…
Свет и радио появились только в 60-х годах [вот где эта пресловутая «лампочка Ильича» — и это все притом, что Петроград до революции был самым электрифицированным городом мира — А.М.]…
Деревня не может выбраться из нищеты до сих пор потому, что в период коллективизации и в период репрессий были уничтожены крестьяне, любящие крестьянский труд, землю и умеющие на ней работать и обрабатывать ее.
Колхозное хозяйство пришло в сильное запущение. Руководство страны во все времена не давало крестьянину жить в достатке и с достоинством.
Док №81
Кто поумней тогда был, видят, что дело неладное, все быстренько попродали и кто куда разбежались, поуехали. А дураки все у них скупали, быстро разбогатели. Потом их-то и объявили кулаками.
Соседский мальчишка взял колоски с убранного колхозного поля, его посадили на 10 лет. Не смотрели, ребенок или нет. Не смей! Пусть пропадает, но колхозное добро трогать не смей!
Док №83
Были в деревне люди, которых забирали как врагов народа. Это были работящие, неленивые люди. Им завидовали, доносы на них писали. А все они были честные. Помню, забрали школьного учителя, библиотекаря. В 1932 г. был голод, народ умирал. А на полях после уборки оставались лежать колоски, которые подбирали женщины и дети. И если их находили у них, то сажали лет на десять или расстреливали «за растрату народного имущества».
После войны не стали лучше жить. Нет, не стали. Страну восстанавливали на костях народа. Как был голод, так он и остался. Все шло на благо Родины.
Док №84
Днем работала на пасеке, а ночью ходила, как и все колхозники, молотить, скирдовать.
Помню, нельзя было даже в карманах зерна принести, обыскивали. При коммунистах строго было!..
Были люди, которые не любили коммунистов. Но об этом помалкивали. При колхозах строго было. Это сейчас вольно. Все можно. А тогда нет! Попробуй, что скажи не то или сделай не так! Статья была обезпечена.
Док №85
Народ стал всего бояться. В селе говорили только шепотом.
Жили очень бедно. В 1950 г. родилась твоя мама. Ее даже не во что было завернуть. Ничего в магазинах не было. Везде огромные очереди. Чтобы купить ей плюшевое пальто, простояла всю ночь в очереди. В другой раз стояла всю ночь за двумя простынями. Товары стали появляться где-то в 1955–57 годах.
Док №88
тех, кто сопротивлялся раскулачиванию, просто расстреливали.
Док №89
В деревне были, как и сейчас, и бедные, и богатые. Бедные выплачивали все налоги, а кто побогаче от налогов откупались.
Док №92
Бедняки это просто лентяи. Ведь и отец когда-то мало что имел. Но много работал, трудился, чтобы вывести нас из нищеты. Вывел. Все отобрали. Я, конечно, до конца многого не понимал. Но всегда испытывал злость и негодование. Почему мы должны были делиться своим кровным с кем-то? Почему мы должны работать за других? Кто придумал отдавать хлеб, овощи, скотину, которые мы вырастили своими руками. Нет, лучше не вспоминать про то. Обидно! Обидно и страшно! Отец не хотел сопротивляться судьбе. Когда к нему пришли раскулачивать, он пытался тем людям что-то объяснить. Но его и слушать не стали. Забрали и сослали куда-то. Мы до сих пор не знаем, где он похоронен.
Док №93
Невозможно равенство, к которому вели революционеры. Если ты тунеядец и пьяница, то и живи плохо! Почему кто-то другой должен обезпечивать твое благополучие? Но если ты всю жизнь учился, честно работал, но живешь не совсем хорошо, то это неправильно. Каждое поколение в нашей многострадальной стране после революции говорило: «Наши дети будут жить иначе, лучше». Я прожила много лет. И пришла к выводу, что ни одно поколение у нас не жило достойно.
Док №94
Но было и самое ужасное наказание — смерть. Тогда, будучи ребенком, я просто чувствовала исчезновение какого-либо человека, потом забывала его. Как впоследствии я узнала, не подчиняющегося установленному порядку крестьянина ночью будили и уводили из дома. А наутро все уже понимали, что за неподчинение и их ждет эта участь.
Док №95
Те, кто был неудачлив жизнью и испытывал недовольство своей судьбой, кто ничего не умел и не имел, входили в отряды по раскулачиванию. Часто туда входили любившие выпить. Большинство отрядчиков были горожанами. Но в деревне у них всегда были свои помощники. Это те, кто указывал на соседей как на кулаков. Так что отрядчики верили нечестным людям, часто проходимцам, врунам и пьяницам. Такие люди были заинтересованы в раскулачивании. Они получали часть добра из раскулаченных хозяйств. Это добро они отвозили к родственникам в другие деревни, прятали в лесу. Они ездили туда, где их не знали, и продавали полученные таким нечестным путем вещи. Раскулачивали в любое время, но чаще всего ночью. Никакие мольбы и уговоры не действовали. Приходили, отбирали, высылали. А некоторых людей эти отрядчики убивали только из-за их красивых жен и дочерей. Ничего и никого отрядчики не боялись. Перед ними крестьяне были совершенно беззащитны. Отряд по раскулачиванию обычно состоял из 10–15 человек. У них имелось 3–5 винтовок, наган, подводы. На подводы грузили отобранное у кулаков добро: муку, хлеб, крупы. Животных забивали, а мясо грузили на те же подводы. Часть кулацкого инвентаря забирали с собой, а часть оставляли в деревне. С собой забирали и людей, которых никто, никогда больше уже не видел. После того, как кого-то раскулачили, члены отряда пьяными ходили по деревне. В эти моменты вся деревня дрожала от страха. Не дай Бог, этот пьяный отрядчик зайдет к тебе в дом и убьет твоего мужа, сына, или изнасилует дочь, жену.
Кулацкий инвентарь бросали под дождем. Он никем не использовался и пропадал: ржавел, гнил. Дома гнили и заваливались. Заборы падали. Земли кулаков зарастали сорняком.
Во время раскулачивания была одна правда. Правда была человека с оружием! К моему брату пришли и потребовали отдать всю муку, пшеницу и лошадей. Брат отказался. Его жестоко избили, а муку, пшеницу и лошадей все равно забрали. Если хозяин был стоек и, несмотря на избиения, не говорил, где у него и что спрятано, избивали его жену, сжигали постройки. Отряды по раскулачиванию заходили в дома в любое время и даже не просили хозяина убрать собаку. Они ее просто убивали.
Многие не понимали, почему с такой жестокостью и безсердечием их избивают за свое же добро. Все, кто сопротивлялся отрядчикам, были убиты или жестоко избиты. Однако сопротивление было только в самом начале коллективизации. Очень скоро все поняли, что лучше отдать все, но сохранить свою жизнь и жизнь близких. Все равно ведь все отберут! Мы знали, что в соседних деревнях убивали целые семьи, а трупы увозили неизвестно куда. Страх сковал людей.
В те годы было много расстрелянных за то, что они пытались унести хлеб с поля. Да и уносили-то они его в колосках, а не мешках.
До недавних пор я не знала о ГУЛАГе… Не слышала я и рассказы тех, кто там был потому, что большая часть из них оттуда не вернулась. Если человек побывал в лагере, вернулся и рассказал о нем, то за ним приезжали на следующий день, и уже его никто, никогда не видел. Если человека забирали органы, то его оплакивали, как умершего. Очень распространено было доносительство. Страх сковывал языки людей.
Человек, побывавший в лагере и вернувшийся оттуда, знал, как тяжело в лагере и представлял, как легко туда попасть и стать никому ненужным существом. Поэтому эти люди старались никому и никогда не рассказывать, где они были...
Док №97
С раскулачиванием уничтожили крестьянство. В результате наступил голод. Засуха тут не причем.
Боялись всего и всех. Страх главная деталь того времени.
Как раскулачивали? Просто. Забивали людьми товарные поезда битком. Наглухо закрывали, стоя ехали, стоя умирали. Умершие люди стояли среди живых, пока не останавливался поезд. Многие умерли в пути, но большинство умерло по приезду. По приезду был лютый мороз.
Работать заставляли всех, даже детей 12–13 лет.
Люди привыкли как бы работать, а на самом деле не работать. Люди разучились любить работу. И то! Не на себя же трудиться стали.
Знаю, почему молчали люди: они боялись. Боюсь до сих пор. Потому и прошу тебя не указывать мое имя.
Док №98
Было такое ощущение, что эти люди были захватчиками своей собственной нации, завоевателями.
Колхоз это сборище лодырей и лентяев. Он создан для тех, кто не любит работать и не хочет работать. Они собирают все у нас, чтобы разделить и отдать этим пьяницам.
Док №99
Окна — без стекол, тогда стекла еще не было… Керосинка без стекла, вся изба закопченная была. Как шахтеры жили. Мыла не было, ходили грязными… Ходили босиком, лапти с портянками носили весной и осенью.
Док №100
Анна Григорьевна: Помню, как отец не хотел идти в колхоз. Хотел жить в единоличниках. Нас налогами задавили. Отцу пришлось отдать наш большой новый дом в колхоз и выплатить долги за налоги. А через несколько дней пришли и забрали у нас коня, корову. Ничего у нас не осталось. Сколько отец бился, чтобы коня не забирали. В колхоз загнали.
Иван Алексеевич: кто добровольно не пошел, тех старались задавить налогами, угрозами и другими несправедливостями. Нужда и голодные дети заставят куда хочешь вступить.
Зоя Федоровна: Насколько мне помнится, мой отец тоже активно не сопротивлялся вступлению в колхоз. Дома тихо сам себе повозмущался да и вступил. Хотя при этом сразу сказал, что голоду натерпимся да крепостными на всю жизнь останемся. Больше я от него никакого порицания колхозам не слышала. Может, и говорил, да без меня дело было. Молчали, все боялись. Ведь у всех — дети, да и самим жить хотелось.
Иван Алексеевич: Мой-то отец поначалу сильно ругался на колхоз, на председателя. Все пытался ему на ошибки в организации указать. А как его товарища забрали, то поаккуратнее стал. Мать ему дома нагоняй устроила, сказала, чтобы молчал, пока детей не погубил. Потом, бывало, придет домой и скажет пару «ласковых» слов о колхозе, но уже потише и только матери. Доносчиков стал бояться, развелось их потом.
Анна Григорьевна: я даже по детству не помню, чтобы кого-то бедняком называли. До колхоза все одинаково хорошо жили, а в колхозе — одинаково плохо.
Анна Григорьевна: У нас все также было. Пришли, и все из дому вынесли. Представляете, и это после того, как перед этим у нас отобрали наш хороший новый дом и всю скотину. Мать очень расстроилась, что забрали отцов тулуп и ее новое пальто, которое недавно купил ей отец. Понятно, было из-за чего горевать. Другой зимней одежды не было. Вот и живи, как знаешь.
Зоя Федоровна: Зато моя мать смекалистой оказалась. Увидела, что у людей все добро забирают и поняла, что и к нам заглянуть могут. А какое у нас богатство? Домишко — не из лучших, техники — никакой, животины — даже поменьше, чем у других. Ну, одежонка кое-какая. Вот ее-то мать и спрятала. Шубу свою, тулуп отца, да еще какие-то тряпки, сейчас уже не вспомню. Это сейчас сижу со смехом вспоминаю, как с матерью все это прятали. А тогда же больше не купишь, нигде не достанешь. Кажется, неделя прошла, а может чуть больше. И к нам пожаловали. Забрали все остатки, хотя удивились, что зимних вещей мало.
Зимней одежды почти не было, а весной, когда уже мокрый снег и в валенках ходить нельзя, то ходили босиком.
За трудодни оплата мизерная или вообще никакая. Раз в год давали мешок зерна.
Док №101
В 1937–1938 гг. из нашего колхоза забрали трех-четырех человек. Это были обычные крестьяне. Толком никто не знал, за что их забрали. Просто этих людей объявили врагами народа и все!
Док №102
Один дед сказал, что на 7 ноября раньше портрет Бога несли, а сейчас Сталина. Его наутро забрали. Больше его никто не видел.
Жить стало значительно легче. Можно бы теперь и забыть плохое, начать жить заново. Но как забыть голод, разруху, унижения от политики советских вождей, которым верили, которых боготворили?! А они…
Док №103
Наша семья была репрессирована в 1931 г., реабилитирована только в 1992 г. Родители, конечно, — посмертно. Горькие, очень горькие воспоминания о тех временах. Высылка протекала очень быстро. Приехали военные, собрали обоз, погнали нас в тайгу в необжитые места. Из имущества у нас забрали все, оставили только одежду. Даже детей не всех разрешили взять. С нами поехали только те, кому не было 12 лет. Двенадцатилетнюю мою сестру и двух шестнадцатилетних братьев родители были вынуждены оставить в деревне побираться, как бездомных собак.
Имущество раскулаченных поступало в собственность колхоза или делилось между бедняками. У нас в деревне все знали, что бедняки — это лодыри и пьяницы. Они временно работали у богатых, а все полученное пропивали. Они становились активистами колхозов. Они-то и загубили хозяйскую скотину в колхозах, не зная, как ухаживать за ней.
Питались мы теми продуктами, которые оставались после сдачи плана. А оставалась гнилая картошка, которую нам и выдавали на трудодни. В 1931–33 гг. и в 1941–46 гг. был страшный мор людей из-за страшного голода.
Лучше всех в колхозе жили председатель, бригадиры и кладовщик. Это было наше начальство, которое не воровало, а «брало». В колхозах был настоящий рабский труд. Работали весь световой день. Иногда прихватывали и ночь.
Колхозники были прикреплены к земле. Это было выгодно государству. Самостоятельно уехать они не могли, так как не имели паспортов. Государство боялось, что если оно даст паспорта колхозникам, то они все разбегутся. А без паспорта никуда.
Док №104
Много кого раскулачивали. Сначала кулаков, потом просто зажиточных крестьян. А после уже стали забирать у каждой семьи все, что у них было. Помню, как-то приехали и забрали у соседей единственную лошаденку. Когда ее уводили, то ребятишки долго бежали за телегой и плакали. Да, много слез пролил в те годы простой крестьянин…
После коллективизации, конечно, питались хуже, чем до колхозов. А в колхозах жили практически голодом. Правда, после коллективизации появилась хоть какая-то техника, стало полегче работать на поле. Но что толку от этого «полегче». Ведь есть-то нечего!
Если пашем, то коня уже несколько раз сменят, а человек все работает.
Жили впроголодь. Голод был. Людям и так есть нечего было, так еще нужно было платить налоги на то небольшое хозяйство, что разрешалось держать колхознику. Держишь кур — сдай яйца, коровку — молоко, мясо и т.д. Страшное было время! Ели все, что попадется под руку.
Как-то тетя Маша (соседка) принесла украдкой с поля в фартуке несколько колосков. Состряпала для своих голодных детишек лепешки. Тут неожиданно зашел соседний мальчик, ну тетя Маша и его угостила лакомством. А тот пришел домой и рассказал все родителям. В результате тетя Маша просидела в тюрьме целый год.
Страшно было, когда наших деревенских забирали в лагеря без суда и следствия. У нас забрали председателя лишь за то, что колхоз не выполнил план по заготовке зерна (нереальные планы спускались «сверху»). Его посадили в тюрьму, где он и скончался. В те годы из-за чьего-либо доноса лишали людей свободы или даже жизни.
Док №105
Набрали они тогда 25 мужиков, не имевших за душой ни гроша. Было у них по 1–2 мешка зерна да пару голов скота. Увели мужиков-то наших, и все тут! Увели, получилось, с концом. Больше их не видели. Наутро собрались наши бабы в район. Пошли разузнать, как и что, за что и по какому праву. Четыре дня ходили. Да все без толку. И говорить с ними никто не стал. На пятый день пришли, а мужичок один потихонечку сказал им: «Не ходите, бабоньки, не носите передачки. Увели ваших мужиков два дня назад в лес и расстреляли».
За мешок зерна расстрел. Ну, ладно, как говорится, ты его украл. А то за свой же мешок — и смерть. Было ли еще где такое?
Ты, внучка, не пиши из какой мы деревни и где сейчас живем. Кто знает, как еще все повернется.
Док №106
Да и кто такие кулаки? Это все дармоеды да пьяницы выдумали! Были труженики или лодыри. Вопрос этот мог бы быть не риторическим, если бы после краха социализма в 1991 г. у российских демократов хватило сил, а главное, воли провести суд над коммунистической партией, над коммунизмом. Суд — по аналогии с Нюренбергским процессом над фашизмом. Фашизм, осужденный международным судом как идеология, уже не имел шанса политически подняться. Коммунизм, совершивший преступление перед русским народом более тяжкое, чем фашизм перед немецким, уже через год после развала КПСС поднялся.
А бедняки — это кто? Лентяи, слюнтяи, да пьяницы, вот кто они такие. Это знали все. Те, кто ничего не делал, да к тому же еще и водку жрал, дебоширил, в самом почете и оказались. Это как понимать? Что за власть такая сделалась! А потом их поставили бригадирами, председателями в колхозах.
Никто в деревне и не знал, что такое колхоз. Все же были темные. А кто имел какое-то образование — учитель, поп, староста, — их забрали и расстреляли. Сказали, что они «враги народа». Убили, чтобы нам правду они не раскрыли про власть.
Колхозники тогда были, как рабы как крепостные. Работали от солнца до солнца. Работали за просто так. А чтобы покормить свою скотину, приходилось ночью воровать. А если поймают, то посадят. Нам и паспортов не давали, как собак держали на поводке. В город на базар если едешь, то бери справку у председателя.
Док №107
Думаю, что все изменится к лучшему. Это произойдет, когда у людей проснется вера, появится желание созидать, а сами они станут более духовными и гуманными.
Док №108
К весне 1932 г. дети начали болеть от истощения. Пришла дизентерия и др. болезни. В некоторых семьях все дети поумирали.
В 1937–38 гг. повсеместно репрессировали молодых (30–40-летних) мужчин.
Молодых мужчин угробили в 1937–38 годах. В те годы в нашу деревню ночью приезжали работники НКВД, обходили нужные дома и забирали молодых мужчин (человек 40) в контору. Потом их везли в комендатуру. Затем этапом (пешком) под конным конвоем отправляли в Сталинск, в тюрьму. А там шло распределение, кого куда: в Таштагол на строительство рудника и на лесоповал, в шахты Кузбасса, в Норильск, на Колыму и проч. Им обычно давали срок 8–10 лет. Но возвращались лишь единицы. А многих из таких потом снова забирали. Там они и погибали. А ведь это были простые труженики, молодые семейные мужчины. А что такое, нет в семье мужчины? Даже в нашей деревне Берензасс как не стало отца, считай, вся семья и погибла. Зимой от голода люди пухли. Дети плакали и кричали: «Хотим есть, дай кушать!» А мать ничего не имела. Летом еще как-то огородом, травой питались. А зимой, если кончались запасы, шли по деревням побираться. Умирали люди.
Источник: nethistory.su
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]