150 лет назад. Человек, благословивший штыки
---
Портрет Михаила Гершензона работы Леонида Пастернака
13 (1) июля, 150 лет тому назад, родился человек, вошедший в российскую историю, в общем-то, одной своей знаменитой фразой. Звали его Михаил Осипович Гершензон (1869—1925). А фраза, которую он написал в либеральном сборнике «Вехи» (1909), была такая: «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами ещё ограждает нас от ярости народной». Кстати, и сам сборник был издан по инициативе Гершензона.
Эта фраза стала «этикеткой», как сказали бы теперь, брендом «Вех». Всем ещё были памятны штыки и пули 9 января 1905 года. Благословлять их? Почти у всей тогдашней интеллигенции, более или менее фрондёрской, эта мысль вызвала в тот момент содрогание и брезгливое неприятие. Или ещё более сильные чувства. Ленин назвал «Вехи» «знамением времени» и «сплошным потоком реакционных помоев», а тираду Гершензона про штыки прокомментировал так: «Эта тирада хороша тем, что откровенна... Эта тирада хороша тем, что вскрывает в краткой и рельефной форме весь дух «Вех». А «Вехи» хороши тем, что вскрывают весь дух действительной политики русских либералов и русских кадетов, в том числе».
Михаил Гершензон в молодости
В.И. Ленин дал «Вехам» и словам Гершензона уничтожающую оценку
Сам Гершензон закончил дни в 1925 году в качестве мирного советского служащего. А его мысли позднее, уже в эмиграции, развивали другие участники «Вех», в том числе Пётр Струве (1870—1944). В 1934 году Струве заявил на каком-то собрании эмигрантов, что у него по существу есть лишь один повод для критики последнего русского императора, а именно, что тот был слишком мягок с революционерами, в то время как их следовало «безжалостно уничтожать». Монархист Василий Шульгин (1878—1976) с улыбкой спросил, не считает ли Струве, что и его самого тоже следовало бы уничтожить (ведь он был одно время марксистом и соратником Ленина).
— Да! — ответил Струве, сильно волнуясь. — Да, и меня первого! Именно так! Как только какой-нибудь революционер поднимал голову свою — бац! — прикладом по черепу.
Стоит отметить, что советские диссиденты 60-х и 70-х годов, то есть правая оппозиция тех лет, также в своём большинстве сохраняли неприятие фразы Гершензона.
Ещё один автор «Вех» Пётр Струве. Друг Ленина, а потом соратник Столыпина. Ленин писал о своём бывшем товарище: "Струве, Гучков и Столыпин из кожи лезут, чтобы «совокупиться» и народить бисмарковскую Россию, — но не выходит. Не выходит. Импотентны".
Солженицын, по его мемуарам, в 60-е годы спорил с Твардовским по поводу «Вех»: для Александра Трифоновича определяющей оставалась оценка Ленина, а Александр Исаевич пытался внушить ему, что "мало ли что Ленин писал"... Диалог из "Телёнка" Солженицына:
«— Александр Трифоныч, вы «Вехи» читали?
Три раза он меня переспросил! — слово-то короткое, да незнакомое.
— Нет.
Нахмурился А. Т., вспоминая:
— О ней что-то Ленин писал...
— Да мало ли что Ленин писал... В разгаре борьбы, — добавляю поспешно, без этого — резко, без этого — раскол!..
Твардовский — не прежняя партийная уверенность. Новые поиски так и пробиваются морщинками по лицу:
— А где достать? Она запрещена?
— Не запрещена, но в библиотеках её зажимают. Да пусть ваши ребята вам достанут. [...] Владимир Яковлевич! Вы обязаны найти "Вехи" для A. T. Да вы сами-то читали их?
— Нет.
— Так надо!
Лакшин, достаточно сдержанно, достаточно холодно:
— Мне — сейчас — это — не надо.
Я:
— Великие книги — всегда надо.
И вдруг А. Т. посреди маленькой комнаты стоя большой, малоподвижный, ещё руки раскинув, и с обаятельной улыбкой откровенности:
— Да вы освободите меня от марксизма-ленинизма, тогда другое дело. А пока — мы на нём сидим."
А вот что, например, писала летом 1991 года, сидя в Лефортовской тюрьме, Валерия Новодворская (в статье "Эстетика общественных процессов"): "Давайте рассмотрим, не погрешили ли мы против принципов эстетики ХХ века, и не за это ли судьба нас наказует. Первое серьёзное прегрешение против порядочности — "Вехи". И у Гершензона, и у Бердяева, и у Франка оказалось мало хорошего вкуса. Общественный протест, живое негодование, талант, артистизм. А этого было в изобилии у тех, кто сражался на баррикадах Пресни, стрелял в усмирителей народных восстаний, шёл на виселицы ныне поднятого на щит "либерала" Столыпина. Они горячо любили и горячо ненавидели и отдали свою жизнь за други своя. И им Всевышний простил их прегрешения за желание спасти мир, за самоотречение, за страсть, за кураж, за эшафот. Мне чужды их убеждения, но не чужда их эстетика. И, живи я тогда, я наплевала бы на теории и на практике встала бы в их ряды. А вот сытым, благополучным, холёным авторам "Вех", которые тешились над повешенными инсургентами и просили у неправедной власти, обагрённой кровью Лены и 9 января, защитить их штыками и тюрьмами от ярости голодных и раздетых, Бог не простит, я уверена. И вот с тех пор и пошло. О либералах стали говорить, как о попутчиках по вагону до определённой станции: они стали навек чужими, закопав идею либерализма в России. А всё могло бы быть иначе, если бы ошибки эсеров и эсдеков исправлялись кадетами на общих баррикадах и в казематах общей Петропавловки. Если бы либералы были Герценами и Огаревыми, а не Гершензонами и Бердяевыми."
Сейчас мало кто помнит, что в 1991-1992 годах, когда Новодворская находилась в антиельцинской оппозиции и дружила с С. Кургиняном, другие либералы воспринимали её весьма враждебно и рисовали на неё вот такие карикатуры
Валерия Ильинична писала это, транслируя общее ощущение тогдашней, 1991 года, интеллигенции. Надо сказать, что она и была именно таким чутким барометром общего бессознательного этого социального слоя — именно в этом и заключался секрет её популярности в интеллигентских кругах. Но спустя пару лет всё поменялось. И та же Новодворская писала — опять поминая «Вехи» и слова Гершензона, этот вечный камертон — в журнале «Огонёк» за 1994 год, в статье под названием «На той единственной гражданской»:
«После 4 октября [1993 года] мы полноправные участники нашей единственной гражданской, мы, сумевшие убить и не жалеющие об этом, — желанные гости на следующем балу королей Сатаны. Утром 4 октября залпы танковых орудий разрывали лазурную тишину, и мы ловили каждый звук с наслаждением... Я желала тем, кто собрался в "Белом доме", одного — смерти. Я жалела и жалею только о том, что кто-то из "Белого дома" ушёл живым, чтобы справиться с ними, нам понадобятся пули. Нас бы не остановила и большая кровь... Я вполне готова к тому, что придётся избавляться от каждого пятого. А про наши белые одежды мы всегда сможем сказать, что сдали их в стирку. Свежая кровь отстирывается хорошо. Сколько бы их не было, они погибли от нашей руки. Оказалось также, что я могу убить и потом спокойно спать и есть. Мы уже ничего не имеем против штыков власти, ограждавших нас от ярости тех самых 20%... Мы вырвали у них страну. Ну, а пока мы получили всё, о чём условились то ли с Воландом, то ли с Мефистофелем, то ли с Ельциным.»
В общем, как видно из этого беглого обзора, сто лет с момента выхода "Вех" фраза Гершензона буквально сопровождала интеллигентов и либералов на всех крутых поворотах истории: и в 1917 году, и в 1991, и в 1993-м... Именно по ней, как по компасу, они определяли своё положение — по ту или другую сторону баррикады.
Что ж, спасибо реакционеру Гершензону, который на век с лишним, а может, и на целых два, поставил для нас эту "веху"!
Взято: foto-history.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]