Штрафбат, да....
---
"Политинформаторы рассказывали, что "Миус-фронт", как называли немцы свои позиции на реке Миус - это сильно укрепленный оборонительный рубеж шестой гитлеровской армии, которая получила приказ - удерживать его любой ценой, считая, что судьба Донбаса будет решаться именно здесь.
В свободное время мы читали фронтовые газеты, писали письма, играли в шашки, рассказывали анекдоты и пели песни под гармонь, подпевая нашему виртуозу-гармонисту.
После одной из таких песен ко мне обратился солдат: "Товарищ младший лейтенант, какую, по вашему мнению, казнь можно применить к Гитлеру после Победы?" Я предложил четвертовать его на Красной площади - на лобном месте.
Но у солдата оказалось нечто более жестокое, по его мнению - заставить Гитлера выучить наизусть на древнееврейском языке "Капитал" К. Маркса. А, если не справится, то на той же Красной площади бить батогами по голой заднице до тех пор, пока не запоет гимн Советского Союза на мотив "Яблочка".
Через полтора месяца - 17-го июля я принял боевое крещение. После того, как комбат поставил личному составу боевую задачу, вечером к нам на батарею пришел комсорг полка. Собрал комсомольцев, пригласил остальных солдат и сообщил:
"Рано утром Южный фронт перейдет в наступление. Оборона у немцев глубоко эшелонированная. После Сталинградского разгрома немец отступать не хочет, и обороняться будет жестоко. Поэтому бой предстоит тяжелый. Батарее вместе с танками и пехотой приказано прорвать оборону. Опыт у нас есть.
Главное - боевая сообразительность и взаимная выручка. После того, как наша 5-я ударная армия - армия прорыва взломает оборону, идущие за нами войска получат оперативный простор, чтобы гнать и уничтожать врага. А наша задача на этом будет выполнена. Сам я остаюсь в батарее".
Дальше он торжественно вручил двум молоденьким солдатам комсомольские билеты и подошел ко мне. Я представился, а он сказал: "Знаю, Вы комсомолец, и это Ваш первый бой. Старайтесь быть внимательным. Дальше будет проще. Если позволит обстановка, я обязательно приду в Ваш взвод".
И вот - начинается. Ночью выехали вслед за танками 37-го танкового корпуса на исходный рубеж. Пути подхода к реке были прокопаны, переправы готовы. На подходе к переправе попали под огневой налет. Бронетранспортеры встали. Солдаты разбежались.
Из этого первого своего пребывания под обстрелом помню, что был больше в недоумении, чем в испуге. Все, что творилось вокруг меня, было непонятным. Я выпрыгнул из машины и хотел побежать к переправе. Но раздались новые разрывы, и пламя ослепило глаза. Свист, шипение осколков, скрежет, дым... Я упал к гусенице машины, уткнувшись лицом в мягкую дорожную пыль.
Потом меня кто-то позвал. Я пошел на голос. Люди сидели в пехотинских ровиках. Я залез к ним. Рядом стоны и крики раненых. Вышло из строя семь человек. Двое из них были убиты...
+++++++++
Переправившись на правый берег Миуса, замаскировав машины и орудия, расположились в ровиках, ожидая действий нашей артиллерии и авиации, предваряющих наступление. Ровно в 3-30 по сигналу красной и зеленой ракет артиллерия и легендарные "катюши" с закрытых огневых позиций начали обстрел переднего края немцев. Постепенно увеличивая дальность, огневой вал приближался ко второй оборонительной линии. Появились наши бомбардировщики и штурмовики "Ил-2".
Минут через 30 по команде двинулись вперед танки, за ними пехота и за ней - бронетранспортеры с пушками. Орудийные расчеты шли, "прижимаясь" к бортам бронетранспортеров. Танки двигались медленно, стреляя с коротких остановок и часто маневрируя: чуть отходили назад, а затем опять вперед.
Первую траншею прошли без особого сопротивления. Остановились, решили окопаться. Но немец рядом: вдруг, слышу: "Младший лейтенант! Слева впереди их пушка палит по нашим танкам!". Смотрю в бинокль. Сквозь пыль и дым вижу - блеснул язычок огня и вслед раздался звук выстрела.
В момент отцепили орудие. Командую: "К бою! Взрыватель осколочный! Беглым пять снарядов, огонь!". Но не успели зарядить, как рядом разорвался снаряд, и ранило подносчиков снарядов. Затем, после наших выстрелов увидели, как два немца пустились наутек. Дали им вдогонку еще два выстрела. Для пущей острастки. Да и сами чуть "разрядились".
Это мощное огневое наступление продолжалось один час.
Как я себя чувствовал, и было ли мне страшно? Да! Да! Да!
Проклятый страх был. Начали предательски дрожать руки. Чтобы никто не заметил, я все время старался что-то делать - чем-то занять руки. Сворачивал "козью ножку" и закуривал, прятал руки в карманы, ломал ветки кустарника, пытался что-то сказать смешное и сам начинал хохотать, вставал во весь рост и пытался заглянуть туда - в страшную бездну рвущихся снарядов. В общем, делал, как мне казалось, все, чтобы спрятать от других, а тем более подчиненных, свой страх, или предательскую трусость.
Но всем было не до меня, и, к счастью, дрожание моих рук никто не заметил. А вот некоторые другие мои действия все же людям опытным в глаза бросились.
После уничтожения той немецкой пушки, когда наступило относительное затишье, ко мне обратился заряжающий - бравый, здоровенный ефрейтор с пышными усами Митрофаненко. Он попросил разрешения отнять у меня минутку и сказал:
"Я вот о чем хотел... Может быть, не стоило стрелять по этой пушке? Ведь немцы засекли наше орудие. Может, вечером, если доживем, сменим огневую? Иначе...".
Вдруг, он неожиданно положил руку на мое плечо, и я услышал то, чего никак не ожидал:
"Сынок, я все время наблюдаю за тобой. Не нужно так бесстрашничать. Кругом пули, осколки... Чего ты высовываешься, лезешь вперед? Никому твоя гибель не нужна. Это ведь проще всего. А зачем ни за грош? Все прикрываются броней, а ты... Поверь, говорю, как родному сыну - будет глупо.
Ты, сынок, извини меня, но не играй с огнем. Не играй в героя".
Видно, почувствовав мое смущение, он обнял меня и добавил: "Ничего, нас никто не видит и не слышит. Подумай и поверь мне: ты здесь нужен живой. Да и не только здесь...".
++++++++++++
К полудню, успев пройти лишь около десяти километров, мы ощутили упорнейшее сопротивление. Немцы бросили в бой авиацию и танки, начала активнее действовать их артиллерия. Мы стали нести ощутимые потери, и были вынуждены приостановить наступление.
Второе орудие моего взвода, открывшее огонь по немецкому танку, было разбито прямым попаданием снаряда..Пострадал весь орудийный расчет: были раненые и убитые. Вскоре появились немецкие бомбардировщики.
Бронетранспортер второго орудия загорелся. Взорвались бензобаки, горели ящики со снарядами. От разрывающихся гильз эти снаряды взлетали, как болванки. Во взводе остались - один бронетранспортер с водителем, одно орудие и всего четыре человека.
Палит солнце. Жарко даже в тени. Хочется пить, а воды нет ни у кого. Впереди в лощине два наших танка. Там же залегла и пехота. Связь с командиром батареи потеряна. Стрельба с немецкой стороны продолжается. Изредка постреливают и наши танки... Впереди небольшая возвышенность, откуда немец просматривает наши позиции. Поэтому надо дождаться темноты, чтобы выяснить, где командный пункт.
Когда стало темнеть, нас обнаружил командир взвода управления. Он передал приказ командира батареи - оставаться на месте. За ночь окопаться, и только в случае контратаки открывать огонь. Объяснил, в какое место в 4 утра подъедет кухня.
За короткую летнюю ночь похоронили двух товарищей. Успели полностью оборудовать орудийный окоп, вырыть ровики для расчета и боеприпасов, отогнать в балочку, что чуть сзади, бронетранспортер и окопать его.
Раненых и еще двух убитых бойцов после моей убедительной просьбы взял санинструктор на санитарную машину танкистов, прибывшую за своими пострадавшими.
+++++++++++++++
Следующий день до 12-ти было спокойно. А потом немецкий танк стал бить из укрытия по нашей огневой. Мы решили не отвечать, в надежде, что этот танк выдвинется вперед и подставит нам свой борт. Так и случилось.
Танк выполз, чуть развернулся и перенес огонь уже конкретно по укрытию нашего танка. Еще немного ждем, и танк подходит уже на дальность прямого выстрела. "Заряжай!" - командую и пригибаюсь к панораме. Тут слышу: "Товарищ младший лейтенант, позволь мне - у меня опыта больше". Это старшина Миронов - уже прошедший огонь и воду.
Конечно, соглашаюсь. Уж очень хочется, чтобы этот танк "взлетел". Старшина смотрит в панораму. "Беру перекрестие чуть выше. После выстрела заряжай моментально" - это уже его слова. - А я вспоминаю, как вчера дрожали руки, и мне теперь так легко и радостно, что сегодня этого нет и в помине. Что я делаю свою работу. Именно работу. Ведь война - это та же работа. Только цена ошибки иная, чем в мирное время.
И мне приятно, что теперь я это понимаю. И стараюсь сконцентрироваться на работе, чтобы не делать ошибок. - Мы знаем, что с расстояния прямого выстрела - что-то около 800 метров - если не поразить танк с первого, или второго выстрела, он наверняка сразу же уничтожит наше орудие. И вот старшина нажимает на спусковой крючок. Орудие подпрыгивает, выскакивает гильза. Тут же достаю второй снаряд .
После второго выстрела из танка повалил дым. Еще выстрел. Танк делает пол оборота и уже полностью исчезает в клубах дыма. А я во всю глотку ору: "Урааа!" и иду от одного бойца к другому, пожимая им руки. С кем-то даже на радостях и обнимаюсь. Ведь это первая победа, участником которой я стал. Такое, как и первая любовь, не забывается.
++++++++++
На следующее утро мы обнаружили на немецкой стороне в кустах огневую точку - пулемет. Его, очевидно, установили ночью и хорошо замаскировали ветками и травой. Но обнаружить его помогло то, что ветки во время стрельбы начинали колебаться. По пулемету выпустили пять осколочных снарядов и он "приказал долго жить".
В последующие дни артиллерийские налеты немцев усилились. Более активно стала действовать и их авиация. Во время одного из таких обстрелов рядом с ровиком разорвались несколько снарядов, и все, кто там находился, были оглушены взрывной волной. У некоторых из ушей и носа пошла кровь. У некоторых, в том числе и у меня минут на 30 пропал слух.
Во время следующего налета тяжело ранили старшину Миронова. Мы разорвали две рубахи и обвязали большую рану с вываливающимися из живота внутренностями. Он, то терял сознание, то приходил в себя, стонал и просил пить.
Вечером удалось остановить санитарную машину. Ехавший в ней офицер отказался взять раненого, мотивируя тем, что нет места. Я остановил вторую машину, где в кабине был офицер-медик, который на мою просьбу довольно грубо ответил: "Вы из какой части? У вас есть своя санчасть и свои машины. А я еду за своими ранеными".
Какая-то логика в его словах, конечно, была, но и наша ситуация не позволяла ждать. Наверное, поэтому я вцепился в дверцу кабины и продолжал его уже не просить, а умолять: Раненому нужна срочная помощь. Ранение настолько тяжелое, что в любой момент может умереть". Но офицер был неумолим. Он попытался закрыть дверцу, чтобы уехать.
И в этот момент, очевидно, нервы мои всего пережитого за эти сутки не выдержали, и я неожиданно для себя разрыдался. Думаю, это было неожиданным и для офицера. Но он понял мое состояние и что самое главное - важность моей просьбы, потому что сказал: "Грузи". - К сожалению, это не помогло. Примерно через месяц я узнаю, что в полк пришло извещение из санбата о смерти старшины Миронова. Светлая ему память.
+++++++++
Стояли жаркие знойные дни, насыщенные зловонием разлагающихся трупов, растворенные в приторном густом запахе полыни. Примерно через месяц - 18-го августа, войска Южного фронта под командованием генерала Ф.И.Толбухина перешли в наступление. Искусно организованный прорыв сделали 5-я ударная армия под командованием генерала В.Д.Цветкова и 2-я гвардейская армия под командованием генерала Г.Ф.Захарова. В результате ураганного огня пяти тысяч орудий и минометов, мощных ударов авиации и стремительной атаки пехоты и танков от обороны немцев не осталось и следа.
И когда я "листаю" свою память об этом, то нахожу там лишь рубежи рек и городов, где они пытались организовать оборону и остановить наше наступление. Это реки - Кальмиус, Мокрый Еланчик, Сухой Еланчик, Молочная и города - Мелитополь и Никополь, а также, Никопольский плацдарм.
Но война уже вступала в ту фазу, где успех немцам, ни в одном из этих мест не сопутствовал. Мы их гнали и гнали со всей накопившейся в нас злостью и яростью за содеянное на нашей земле - за утраты, которые они нам принесли. И мы, еще вчера молоденькие курсанты, мало что успевшие до войны испытать, чувствовали, что как-то явно и резко повзрослели." - из воспоминаний мл.лейтенанта 521-го истребительно-противотанкового полка В.Н.Шапошникова.
В свободное время мы читали фронтовые газеты, писали письма, играли в шашки, рассказывали анекдоты и пели песни под гармонь, подпевая нашему виртуозу-гармонисту.
После одной из таких песен ко мне обратился солдат: "Товарищ младший лейтенант, какую, по вашему мнению, казнь можно применить к Гитлеру после Победы?" Я предложил четвертовать его на Красной площади - на лобном месте.
Но у солдата оказалось нечто более жестокое, по его мнению - заставить Гитлера выучить наизусть на древнееврейском языке "Капитал" К. Маркса. А, если не справится, то на той же Красной площади бить батогами по голой заднице до тех пор, пока не запоет гимн Советского Союза на мотив "Яблочка".
Через полтора месяца - 17-го июля я принял боевое крещение. После того, как комбат поставил личному составу боевую задачу, вечером к нам на батарею пришел комсорг полка. Собрал комсомольцев, пригласил остальных солдат и сообщил:
"Рано утром Южный фронт перейдет в наступление. Оборона у немцев глубоко эшелонированная. После Сталинградского разгрома немец отступать не хочет, и обороняться будет жестоко. Поэтому бой предстоит тяжелый. Батарее вместе с танками и пехотой приказано прорвать оборону. Опыт у нас есть.
Главное - боевая сообразительность и взаимная выручка. После того, как наша 5-я ударная армия - армия прорыва взломает оборону, идущие за нами войска получат оперативный простор, чтобы гнать и уничтожать врага. А наша задача на этом будет выполнена. Сам я остаюсь в батарее".
Дальше он торжественно вручил двум молоденьким солдатам комсомольские билеты и подошел ко мне. Я представился, а он сказал: "Знаю, Вы комсомолец, и это Ваш первый бой. Старайтесь быть внимательным. Дальше будет проще. Если позволит обстановка, я обязательно приду в Ваш взвод".
И вот - начинается. Ночью выехали вслед за танками 37-го танкового корпуса на исходный рубеж. Пути подхода к реке были прокопаны, переправы готовы. На подходе к переправе попали под огневой налет. Бронетранспортеры встали. Солдаты разбежались.
Из этого первого своего пребывания под обстрелом помню, что был больше в недоумении, чем в испуге. Все, что творилось вокруг меня, было непонятным. Я выпрыгнул из машины и хотел побежать к переправе. Но раздались новые разрывы, и пламя ослепило глаза. Свист, шипение осколков, скрежет, дым... Я упал к гусенице машины, уткнувшись лицом в мягкую дорожную пыль.
Потом меня кто-то позвал. Я пошел на голос. Люди сидели в пехотинских ровиках. Я залез к ним. Рядом стоны и крики раненых. Вышло из строя семь человек. Двое из них были убиты...
+++++++++
Переправившись на правый берег Миуса, замаскировав машины и орудия, расположились в ровиках, ожидая действий нашей артиллерии и авиации, предваряющих наступление. Ровно в 3-30 по сигналу красной и зеленой ракет артиллерия и легендарные "катюши" с закрытых огневых позиций начали обстрел переднего края немцев. Постепенно увеличивая дальность, огневой вал приближался ко второй оборонительной линии. Появились наши бомбардировщики и штурмовики "Ил-2".
Минут через 30 по команде двинулись вперед танки, за ними пехота и за ней - бронетранспортеры с пушками. Орудийные расчеты шли, "прижимаясь" к бортам бронетранспортеров. Танки двигались медленно, стреляя с коротких остановок и часто маневрируя: чуть отходили назад, а затем опять вперед.
Первую траншею прошли без особого сопротивления. Остановились, решили окопаться. Но немец рядом: вдруг, слышу: "Младший лейтенант! Слева впереди их пушка палит по нашим танкам!". Смотрю в бинокль. Сквозь пыль и дым вижу - блеснул язычок огня и вслед раздался звук выстрела.
В момент отцепили орудие. Командую: "К бою! Взрыватель осколочный! Беглым пять снарядов, огонь!". Но не успели зарядить, как рядом разорвался снаряд, и ранило подносчиков снарядов. Затем, после наших выстрелов увидели, как два немца пустились наутек. Дали им вдогонку еще два выстрела. Для пущей острастки. Да и сами чуть "разрядились".
Это мощное огневое наступление продолжалось один час.
Как я себя чувствовал, и было ли мне страшно? Да! Да! Да!
Проклятый страх был. Начали предательски дрожать руки. Чтобы никто не заметил, я все время старался что-то делать - чем-то занять руки. Сворачивал "козью ножку" и закуривал, прятал руки в карманы, ломал ветки кустарника, пытался что-то сказать смешное и сам начинал хохотать, вставал во весь рост и пытался заглянуть туда - в страшную бездну рвущихся снарядов. В общем, делал, как мне казалось, все, чтобы спрятать от других, а тем более подчиненных, свой страх, или предательскую трусость.
Но всем было не до меня, и, к счастью, дрожание моих рук никто не заметил. А вот некоторые другие мои действия все же людям опытным в глаза бросились.
После уничтожения той немецкой пушки, когда наступило относительное затишье, ко мне обратился заряжающий - бравый, здоровенный ефрейтор с пышными усами Митрофаненко. Он попросил разрешения отнять у меня минутку и сказал:
"Я вот о чем хотел... Может быть, не стоило стрелять по этой пушке? Ведь немцы засекли наше орудие. Может, вечером, если доживем, сменим огневую? Иначе...".
Вдруг, он неожиданно положил руку на мое плечо, и я услышал то, чего никак не ожидал:
"Сынок, я все время наблюдаю за тобой. Не нужно так бесстрашничать. Кругом пули, осколки... Чего ты высовываешься, лезешь вперед? Никому твоя гибель не нужна. Это ведь проще всего. А зачем ни за грош? Все прикрываются броней, а ты... Поверь, говорю, как родному сыну - будет глупо.
Ты, сынок, извини меня, но не играй с огнем. Не играй в героя".
Видно, почувствовав мое смущение, он обнял меня и добавил: "Ничего, нас никто не видит и не слышит. Подумай и поверь мне: ты здесь нужен живой. Да и не только здесь...".
++++++++++++
К полудню, успев пройти лишь около десяти километров, мы ощутили упорнейшее сопротивление. Немцы бросили в бой авиацию и танки, начала активнее действовать их артиллерия. Мы стали нести ощутимые потери, и были вынуждены приостановить наступление.
Второе орудие моего взвода, открывшее огонь по немецкому танку, было разбито прямым попаданием снаряда..Пострадал весь орудийный расчет: были раненые и убитые. Вскоре появились немецкие бомбардировщики.
Бронетранспортер второго орудия загорелся. Взорвались бензобаки, горели ящики со снарядами. От разрывающихся гильз эти снаряды взлетали, как болванки. Во взводе остались - один бронетранспортер с водителем, одно орудие и всего четыре человека.
Палит солнце. Жарко даже в тени. Хочется пить, а воды нет ни у кого. Впереди в лощине два наших танка. Там же залегла и пехота. Связь с командиром батареи потеряна. Стрельба с немецкой стороны продолжается. Изредка постреливают и наши танки... Впереди небольшая возвышенность, откуда немец просматривает наши позиции. Поэтому надо дождаться темноты, чтобы выяснить, где командный пункт.
Когда стало темнеть, нас обнаружил командир взвода управления. Он передал приказ командира батареи - оставаться на месте. За ночь окопаться, и только в случае контратаки открывать огонь. Объяснил, в какое место в 4 утра подъедет кухня.
За короткую летнюю ночь похоронили двух товарищей. Успели полностью оборудовать орудийный окоп, вырыть ровики для расчета и боеприпасов, отогнать в балочку, что чуть сзади, бронетранспортер и окопать его.
Раненых и еще двух убитых бойцов после моей убедительной просьбы взял санинструктор на санитарную машину танкистов, прибывшую за своими пострадавшими.
+++++++++++++++
Следующий день до 12-ти было спокойно. А потом немецкий танк стал бить из укрытия по нашей огневой. Мы решили не отвечать, в надежде, что этот танк выдвинется вперед и подставит нам свой борт. Так и случилось.
Танк выполз, чуть развернулся и перенес огонь уже конкретно по укрытию нашего танка. Еще немного ждем, и танк подходит уже на дальность прямого выстрела. "Заряжай!" - командую и пригибаюсь к панораме. Тут слышу: "Товарищ младший лейтенант, позволь мне - у меня опыта больше". Это старшина Миронов - уже прошедший огонь и воду.
Конечно, соглашаюсь. Уж очень хочется, чтобы этот танк "взлетел". Старшина смотрит в панораму. "Беру перекрестие чуть выше. После выстрела заряжай моментально" - это уже его слова. - А я вспоминаю, как вчера дрожали руки, и мне теперь так легко и радостно, что сегодня этого нет и в помине. Что я делаю свою работу. Именно работу. Ведь война - это та же работа. Только цена ошибки иная, чем в мирное время.
И мне приятно, что теперь я это понимаю. И стараюсь сконцентрироваться на работе, чтобы не делать ошибок. - Мы знаем, что с расстояния прямого выстрела - что-то около 800 метров - если не поразить танк с первого, или второго выстрела, он наверняка сразу же уничтожит наше орудие. И вот старшина нажимает на спусковой крючок. Орудие подпрыгивает, выскакивает гильза. Тут же достаю второй снаряд .
После второго выстрела из танка повалил дым. Еще выстрел. Танк делает пол оборота и уже полностью исчезает в клубах дыма. А я во всю глотку ору: "Урааа!" и иду от одного бойца к другому, пожимая им руки. С кем-то даже на радостях и обнимаюсь. Ведь это первая победа, участником которой я стал. Такое, как и первая любовь, не забывается.
++++++++++
На следующее утро мы обнаружили на немецкой стороне в кустах огневую точку - пулемет. Его, очевидно, установили ночью и хорошо замаскировали ветками и травой. Но обнаружить его помогло то, что ветки во время стрельбы начинали колебаться. По пулемету выпустили пять осколочных снарядов и он "приказал долго жить".
В последующие дни артиллерийские налеты немцев усилились. Более активно стала действовать и их авиация. Во время одного из таких обстрелов рядом с ровиком разорвались несколько снарядов, и все, кто там находился, были оглушены взрывной волной. У некоторых из ушей и носа пошла кровь. У некоторых, в том числе и у меня минут на 30 пропал слух.
Во время следующего налета тяжело ранили старшину Миронова. Мы разорвали две рубахи и обвязали большую рану с вываливающимися из живота внутренностями. Он, то терял сознание, то приходил в себя, стонал и просил пить.
Вечером удалось остановить санитарную машину. Ехавший в ней офицер отказался взять раненого, мотивируя тем, что нет места. Я остановил вторую машину, где в кабине был офицер-медик, который на мою просьбу довольно грубо ответил: "Вы из какой части? У вас есть своя санчасть и свои машины. А я еду за своими ранеными".
Какая-то логика в его словах, конечно, была, но и наша ситуация не позволяла ждать. Наверное, поэтому я вцепился в дверцу кабины и продолжал его уже не просить, а умолять: Раненому нужна срочная помощь. Ранение настолько тяжелое, что в любой момент может умереть". Но офицер был неумолим. Он попытался закрыть дверцу, чтобы уехать.
И в этот момент, очевидно, нервы мои всего пережитого за эти сутки не выдержали, и я неожиданно для себя разрыдался. Думаю, это было неожиданным и для офицера. Но он понял мое состояние и что самое главное - важность моей просьбы, потому что сказал: "Грузи". - К сожалению, это не помогло. Примерно через месяц я узнаю, что в полк пришло извещение из санбата о смерти старшины Миронова. Светлая ему память.
+++++++++
Стояли жаркие знойные дни, насыщенные зловонием разлагающихся трупов, растворенные в приторном густом запахе полыни. Примерно через месяц - 18-го августа, войска Южного фронта под командованием генерала Ф.И.Толбухина перешли в наступление. Искусно организованный прорыв сделали 5-я ударная армия под командованием генерала В.Д.Цветкова и 2-я гвардейская армия под командованием генерала Г.Ф.Захарова. В результате ураганного огня пяти тысяч орудий и минометов, мощных ударов авиации и стремительной атаки пехоты и танков от обороны немцев не осталось и следа.
И когда я "листаю" свою память об этом, то нахожу там лишь рубежи рек и городов, где они пытались организовать оборону и остановить наше наступление. Это реки - Кальмиус, Мокрый Еланчик, Сухой Еланчик, Молочная и города - Мелитополь и Никополь, а также, Никопольский плацдарм.
Но война уже вступала в ту фазу, где успех немцам, ни в одном из этих мест не сопутствовал. Мы их гнали и гнали со всей накопившейся в нас злостью и яростью за содеянное на нашей земле - за утраты, которые они нам принесли. И мы, еще вчера молоденькие курсанты, мало что успевшие до войны испытать, чувствовали, что как-то явно и резко повзрослели." - из воспоминаний мл.лейтенанта 521-го истребительно-противотанкового полка В.Н.Шапошникова.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]