СМЕРШ.
---
"Перевернул еще страничку дневничка и... дрогнуло сердце. 22 марта. Нелепый случай. "Ранен Василий Федорович Симбуховский случайным выстрелом в грудь навылет. Отправили в госпиталь в тяжелом состоянии..." За какой населенный пункт дрался полк 22 марта, я не вспомню. Повернул страничку назад, прочитал: "18 марта. Следуем в район Подзамче..." За три дня далеко уйти не могли, бои там были тяжелейшие.
А вот что произошло, помню хорошо. Мы с Николаем были в хате, где остановились, неподалеку от штаба полка. Через дорогу в большой хате остановился командир полка. Я сидел и что-то писал, Николай возился в сенцах, зашивал переметку на седле. Подрало седло осколком при бомбежке пару дней назад.
Я заметил, что кто-то из наших казаков, пробегая мимо, что-то крикнул Николаю. Он тут же вбежал в комнату, я поднял голову, вижу - на нем лица нет.
- Что случилось?
- Товарищ начальник... - Николай от волнения запнулся. - Убит Симбуховский! В него Лебедев стрелял!..
- Что-о-о??? - только и мог я вскрикнуть. Испарина покрыла лоб.
Схватив пистолет, я выскочил из хаты. Вижу, бежит Аронов с санитарной сумкой в руках. Вбежали в хату. Симбуховский лежал на кровати. Кровь. Рядом, белый как полотно, его ординарец Лебедев.
Ефим схватил руку лежащего, нащупывая пульс. Симбуховский застонал, открыл глаза, сквозь стиснутые зубы тихо проговорил:
- Лебедев не виноват... Это случайность... Не давайте его в обиду...
Ефим перевернул Симбуховского, разорвал рубашку, стал перебинтовывать грудь. Пуля попала слева в грудь, вышла через лопатку. К счастью, вроде бы не задела сердце.
А произошло вот что. Лебедев, любимый ординарец и коновод Симбуховского, сибиряк, отчаянно храбрый и влюбленный в своего командира, который обычно называл его дружелюбно "чалдоном желторотым", в сенцах чистил командирский трофейный "парабеллум". Этот хороший немецкий пистолет очень ценил не только командир полка, но и многие офицеры. У командира же была привычка носить пистолет не в кобуре, а за пазухой, засунув за борт полушубка или куртки-венгерки. Но была у него и опасная привычка: патрон в пистолете всегда был в патроннике.
Лебедев, чистя пистолет, нечаянно нажал на спусковой крючок. Выстрел. Симбуховский, застонав, упал на кровать.
В том, что это была случайность, у меня ни на секунду не возникло сомнений. Но как доказать руководству дивизии, прокурору? Все это могло быть истолковано как покушение на жизнь командира полка, как террористический акт! Тогда трибунал и...
- Ефим, что будем делать? - спросил я Дронова. - Я думаю так: сейчас отправим Василия Федоровича в медсанэскадрон. Нужна операция. Потом в госпиталь. Я считаю, что все будет в порядке. Сердце не задето, это счастье. Но легкое пробито... А Лебедева... Как ты считаешь?
- Лебедева я арестовывать не буду. Он не виноват. Но начальство в дивизии, прокуратура... Слушай, надо сделать так, чтобы Лебедева ни в полку, ни в дивизии не было. Понял? Давай отправим его вместе с Симбуховским, как сопровождающего.
Так и сделали. Лебедев уехал вместе с командиром полка. Объяснение по этому поводу мне пришлось писать большое-большое, и слов, которые выслушать было далеко не просто от своего начальства, я выслушал немало.
Начальник "Смерш" дивизии настойчиво требовал отдать Лебедева под суд. Террористический акт против командира полка - это звучало бы громко. Но разговор начальника со мной закончился без последствий для кого-либо. И я даже выговора не получил... Все обошлось. А как бы решил дело трибунал — неизвестно. Вполне могли отправить Лебедева в штрафбат.
Шепетын запомнился мне не только возвращением Симбуховского, но и наконец-то откровенным разговором с ним. Уже упоминалось, что я никак не мог понять, почему ко мне командир полка относится не так, как к другим офицерам штаба. Тот разговор надолго остался в памяти. Василий Федорович еще не оправился после дорожного происшествия. Болела грудь, и на брови еще сидела внушительная наклейка.
Должен признаться, я полюбил этого человека. Полюбил за бесстрашие, преданность боевым делам, внимательность, требовательность... Да бог знает еще за что. Порой и не скажешь, почему одного человека полюбил, а другого нет. Бывает ведь так.
Но тогда меня потянуло к командиру желание выяснить, понять, почему же он относится ко мне подчеркнуто официально, сухо, сдержанно. В чем дело? Неужели виной тому моя должность? Вроде бы ничем иным я ни разу не дал не только ему, но и любому в полку повода к какому-то особому отношению. Все время вместе с полком и в походах, и в боях. Да что, собственно, значит вместе? Полк был моей родной боевой семьей.
Зашел я в сенцы его хаты, постучал в дверь.
- Заходите, не заперто.
Я зашел. Василий Федорович сидел за столом, что-то писал.
- А-а, лейтенант, заходи, заходи, гостем будешь.
Помню, я удивился той первой фразе, произнесенной им с какой-то ранее мне неведомой теплотой в голосе.
- Лебедев, согрей-ка чайку! Или чего-нибудь погорячее, а? Хотя нет, знаю. Вам по службе "горяченького" не положено? Так?
- Да, пожалуй, чайку лучше...
- Чего зашел-то, случилось что?
- Да нет, товарищ майор, просто поговорить хотел.
- Поговорить? Это можно, хотя и осторожно. Но я гляжу, лейтенант, ты - человек! А я, признаться, с давних времен недолюбливал вашего брата. Есть причина.
- Почему же, Василий Федорович? Дело-то не в должности - в человеке...
- Человеке, человеке... Много ты знаешь... Тебе сколько лет-то? - Двадцать два...
- Вот то-то и оно, что двадцать два. Счастливый ты, не коснулась тебя лихая година... Счастливый. И — человек! Это я по Лебедеву понял, тогда, после ранения. Правильно вы с Дроновым поступили, по-человечески. Мне о том все доложили. А ведь мог ты его арестовать?
- Мог...
- А не арестовал, и не засудили. Понял, значит, что у этого человека, чалдона, умысла не было. Так что сказать-то хотел?
В тот вечер Василий Федорович рассказал мне много такого о своей жизни, чего я не знал, даже познакомившись с его личным делом в дивизии.
Родился он в Красноярске в 1908 году, в семье столяра железнодорожных мастерских. Семья была многодетной - четверо мальчишек, четыре девчонки. Мать умерла очень рано от крупозного воспаления легких, Василию было всего восемь лет. Все заботы семейные взяла на себя старшая дочь. Понять нетрудно, как жилось семье. Василия отдали в детдом, там он рос и учился до поступления в фабрично-заводское училище при железнодорожных мастерских, а в шестнадцать лет пошел в депо слесарем.
В 1928 году ушел добровольцем в Красную армию, в кавалерию. Толкового паренька направили в полковую школу, он стал младшим командиром. Через год вступил в партию. А тут события на КВЖД. Воевал в Особой Дальневосточной армии, которой командовал В. К. Блюхер. Отличившийся в боях молодой командир Симбуховский заслужил орден Красного Знамени, был направлен в Борисоглебскую кавалерийскую школу.
В 1932 году стал лейтенантом и поехал на Дальний Восток в кавалерийский полк, в городок Камень-Рыболов, на озере Ханка. Назначили командиром эскадрона. Приближалась 20-я годовщина Красной армии. За хорошие успехи эскадрона молодого командира отметили еще раз, наградили медалью "XX лет РККА".
Наступил 1938 год... - Нашлась какая-то сволочь, состряпала донос на меня, что изменник, предатель, враг... - Василий Федорович, помню, как только заговорил об этом, в лице изменился. - Понимаешь, это я враг народа! Арестовали. Камера... Допросы. Ух-х, гады! И трибунал. Вот так, брат. А ты знал об этом? Знал, что твой командир полка был "врагом народа"? Знал? Вот потому и любовь у меня особая...
Василий Федорович взял с кровати полевую сумку, расстегнул, вынул клеенчатый пакет с какими-то бумагами, достал одну, протянул мне: - На, прочитай. И не волнуйся. История. С его согласия я тогда переписал себе на память эту бумагу.
"Дело № 17/580 Копия. ПРИГОВОР № 14
Именем Союза Советских Социалистических республик
27 января 1939 года. Гор. Ворошилов.
Военный трибунал 1-й ОК армии в составе: Председательствующего интенданта 3 ранга Передреева, членов техника-интенданта 2 ранга Казачина и воентехника 2 ранга Маклакова, при секретаре технике-интенданте 2 ранга Митенко, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению бывшего командира эскадрона 86-го кавалерийского полка - старшего лейтенанта Симбуховского Василия Федоровича, 1908 года рождения, происходящего из рабочих гор. Красноярска, по соцположению рабочего, холостого, бывшего члена ВКП(б) с 1929 года, исключенного в связи с настоящим делом, русского, с низшим образованием, ранее не судимого, в РККА с 1929 года, добровольно, в преступлении, предусмотренном ст. 193–17 п. "а" УК
РСФСР, ПРИГОВОРИЛ:
Симбуховского Василия Федоровича по суду считать ОПРАВДАННЫМ. Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Военную Коллегию Верховного Суда Союза ССР в течение 72 часов с момента вручения копии его осужденному, опротестован прокурором после оглашения.
Подлинный за надлежащими подписями.
Верно: Суд. секретарь В. Т. 1-й ОКА
Техник-интендант 2 ранга (Митенко) Кр. герб, печать". - из воспоминаний оперуполномоченного СМЕРШ 29-го гвардейского кавалерийского полка 8-й гвардейской Оренбургско-Ровенской кав.дивизии 6-го гвардейского кав.корпуса лейтенанта О.Г.Ивановского.
АВТОР:
А вот что произошло, помню хорошо. Мы с Николаем были в хате, где остановились, неподалеку от штаба полка. Через дорогу в большой хате остановился командир полка. Я сидел и что-то писал, Николай возился в сенцах, зашивал переметку на седле. Подрало седло осколком при бомбежке пару дней назад.
Я заметил, что кто-то из наших казаков, пробегая мимо, что-то крикнул Николаю. Он тут же вбежал в комнату, я поднял голову, вижу - на нем лица нет.
- Что случилось?
- Товарищ начальник... - Николай от волнения запнулся. - Убит Симбуховский! В него Лебедев стрелял!..
- Что-о-о??? - только и мог я вскрикнуть. Испарина покрыла лоб.
Схватив пистолет, я выскочил из хаты. Вижу, бежит Аронов с санитарной сумкой в руках. Вбежали в хату. Симбуховский лежал на кровати. Кровь. Рядом, белый как полотно, его ординарец Лебедев.
Ефим схватил руку лежащего, нащупывая пульс. Симбуховский застонал, открыл глаза, сквозь стиснутые зубы тихо проговорил:
- Лебедев не виноват... Это случайность... Не давайте его в обиду...
Ефим перевернул Симбуховского, разорвал рубашку, стал перебинтовывать грудь. Пуля попала слева в грудь, вышла через лопатку. К счастью, вроде бы не задела сердце.
А произошло вот что. Лебедев, любимый ординарец и коновод Симбуховского, сибиряк, отчаянно храбрый и влюбленный в своего командира, который обычно называл его дружелюбно "чалдоном желторотым", в сенцах чистил командирский трофейный "парабеллум". Этот хороший немецкий пистолет очень ценил не только командир полка, но и многие офицеры. У командира же была привычка носить пистолет не в кобуре, а за пазухой, засунув за борт полушубка или куртки-венгерки. Но была у него и опасная привычка: патрон в пистолете всегда был в патроннике.
Лебедев, чистя пистолет, нечаянно нажал на спусковой крючок. Выстрел. Симбуховский, застонав, упал на кровать.
В том, что это была случайность, у меня ни на секунду не возникло сомнений. Но как доказать руководству дивизии, прокурору? Все это могло быть истолковано как покушение на жизнь командира полка, как террористический акт! Тогда трибунал и...
- Ефим, что будем делать? - спросил я Дронова. - Я думаю так: сейчас отправим Василия Федоровича в медсанэскадрон. Нужна операция. Потом в госпиталь. Я считаю, что все будет в порядке. Сердце не задето, это счастье. Но легкое пробито... А Лебедева... Как ты считаешь?
- Лебедева я арестовывать не буду. Он не виноват. Но начальство в дивизии, прокуратура... Слушай, надо сделать так, чтобы Лебедева ни в полку, ни в дивизии не было. Понял? Давай отправим его вместе с Симбуховским, как сопровождающего.
Так и сделали. Лебедев уехал вместе с командиром полка. Объяснение по этому поводу мне пришлось писать большое-большое, и слов, которые выслушать было далеко не просто от своего начальства, я выслушал немало.
Начальник "Смерш" дивизии настойчиво требовал отдать Лебедева под суд. Террористический акт против командира полка - это звучало бы громко. Но разговор начальника со мной закончился без последствий для кого-либо. И я даже выговора не получил... Все обошлось. А как бы решил дело трибунал — неизвестно. Вполне могли отправить Лебедева в штрафбат.
Шепетын запомнился мне не только возвращением Симбуховского, но и наконец-то откровенным разговором с ним. Уже упоминалось, что я никак не мог понять, почему ко мне командир полка относится не так, как к другим офицерам штаба. Тот разговор надолго остался в памяти. Василий Федорович еще не оправился после дорожного происшествия. Болела грудь, и на брови еще сидела внушительная наклейка.
Должен признаться, я полюбил этого человека. Полюбил за бесстрашие, преданность боевым делам, внимательность, требовательность... Да бог знает еще за что. Порой и не скажешь, почему одного человека полюбил, а другого нет. Бывает ведь так.
Но тогда меня потянуло к командиру желание выяснить, понять, почему же он относится ко мне подчеркнуто официально, сухо, сдержанно. В чем дело? Неужели виной тому моя должность? Вроде бы ничем иным я ни разу не дал не только ему, но и любому в полку повода к какому-то особому отношению. Все время вместе с полком и в походах, и в боях. Да что, собственно, значит вместе? Полк был моей родной боевой семьей.
Зашел я в сенцы его хаты, постучал в дверь.
- Заходите, не заперто.
Я зашел. Василий Федорович сидел за столом, что-то писал.
- А-а, лейтенант, заходи, заходи, гостем будешь.
Помню, я удивился той первой фразе, произнесенной им с какой-то ранее мне неведомой теплотой в голосе.
- Лебедев, согрей-ка чайку! Или чего-нибудь погорячее, а? Хотя нет, знаю. Вам по службе "горяченького" не положено? Так?
- Да, пожалуй, чайку лучше...
- Чего зашел-то, случилось что?
- Да нет, товарищ майор, просто поговорить хотел.
- Поговорить? Это можно, хотя и осторожно. Но я гляжу, лейтенант, ты - человек! А я, признаться, с давних времен недолюбливал вашего брата. Есть причина.
- Почему же, Василий Федорович? Дело-то не в должности - в человеке...
- Человеке, человеке... Много ты знаешь... Тебе сколько лет-то? - Двадцать два...
- Вот то-то и оно, что двадцать два. Счастливый ты, не коснулась тебя лихая година... Счастливый. И — человек! Это я по Лебедеву понял, тогда, после ранения. Правильно вы с Дроновым поступили, по-человечески. Мне о том все доложили. А ведь мог ты его арестовать?
- Мог...
- А не арестовал, и не засудили. Понял, значит, что у этого человека, чалдона, умысла не было. Так что сказать-то хотел?
В тот вечер Василий Федорович рассказал мне много такого о своей жизни, чего я не знал, даже познакомившись с его личным делом в дивизии.
Родился он в Красноярске в 1908 году, в семье столяра железнодорожных мастерских. Семья была многодетной - четверо мальчишек, четыре девчонки. Мать умерла очень рано от крупозного воспаления легких, Василию было всего восемь лет. Все заботы семейные взяла на себя старшая дочь. Понять нетрудно, как жилось семье. Василия отдали в детдом, там он рос и учился до поступления в фабрично-заводское училище при железнодорожных мастерских, а в шестнадцать лет пошел в депо слесарем.
В 1928 году ушел добровольцем в Красную армию, в кавалерию. Толкового паренька направили в полковую школу, он стал младшим командиром. Через год вступил в партию. А тут события на КВЖД. Воевал в Особой Дальневосточной армии, которой командовал В. К. Блюхер. Отличившийся в боях молодой командир Симбуховский заслужил орден Красного Знамени, был направлен в Борисоглебскую кавалерийскую школу.
В 1932 году стал лейтенантом и поехал на Дальний Восток в кавалерийский полк, в городок Камень-Рыболов, на озере Ханка. Назначили командиром эскадрона. Приближалась 20-я годовщина Красной армии. За хорошие успехи эскадрона молодого командира отметили еще раз, наградили медалью "XX лет РККА".
Наступил 1938 год... - Нашлась какая-то сволочь, состряпала донос на меня, что изменник, предатель, враг... - Василий Федорович, помню, как только заговорил об этом, в лице изменился. - Понимаешь, это я враг народа! Арестовали. Камера... Допросы. Ух-х, гады! И трибунал. Вот так, брат. А ты знал об этом? Знал, что твой командир полка был "врагом народа"? Знал? Вот потому и любовь у меня особая...
Василий Федорович взял с кровати полевую сумку, расстегнул, вынул клеенчатый пакет с какими-то бумагами, достал одну, протянул мне: - На, прочитай. И не волнуйся. История. С его согласия я тогда переписал себе на память эту бумагу.
"Дело № 17/580 Копия. ПРИГОВОР № 14
Именем Союза Советских Социалистических республик
27 января 1939 года. Гор. Ворошилов.
Военный трибунал 1-й ОК армии в составе: Председательствующего интенданта 3 ранга Передреева, членов техника-интенданта 2 ранга Казачина и воентехника 2 ранга Маклакова, при секретаре технике-интенданте 2 ранга Митенко, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению бывшего командира эскадрона 86-го кавалерийского полка - старшего лейтенанта Симбуховского Василия Федоровича, 1908 года рождения, происходящего из рабочих гор. Красноярска, по соцположению рабочего, холостого, бывшего члена ВКП(б) с 1929 года, исключенного в связи с настоящим делом, русского, с низшим образованием, ранее не судимого, в РККА с 1929 года, добровольно, в преступлении, предусмотренном ст. 193–17 п. "а" УК
РСФСР, ПРИГОВОРИЛ:
Симбуховского Василия Федоровича по суду считать ОПРАВДАННЫМ. Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в Военную Коллегию Верховного Суда Союза ССР в течение 72 часов с момента вручения копии его осужденному, опротестован прокурором после оглашения.
Подлинный за надлежащими подписями.
Верно: Суд. секретарь В. Т. 1-й ОКА
Техник-интендант 2 ранга (Митенко) Кр. герб, печать". - из воспоминаний оперуполномоченного СМЕРШ 29-го гвардейского кавалерийского полка 8-й гвардейской Оренбургско-Ровенской кав.дивизии 6-го гвардейского кав.корпуса лейтенанта О.Г.Ивановского.
АВТОР:
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]