Как наши бойцы жили с немками. "В Германии было безопаснее, чем в Польше и даже у нас в России".
---
"Постепенно налаживались контакты с местными жителями. Я, как и остальные, был удивлен практически полным отсутствием настороженного отношения немцев к нам, вроде оккупантам, хотя это слово не совсем отражало содержание. Ведь только что мы были смертельными врагами, и вдруг никакой враждебности, никакого сопротивления с их стороны.
Позднее я понял, что они испытывали скорее облекчение от конца этого кошмара и падения нацизма, да и русские оказались не такими варварами, как их описывала пропаганда.
Правда, где-то в середине или конце лета 1945 года нам объявили, что надо быть бдительными, в лесах скрываются и делают вылазки террористические группы. От каждой части были отряжены в помощь войскам НКВД команды, которые прочесывали леса. Но ни у нас, ни поблизости никакого сопротивления не было, а вернувшиеся команды рассказывали, что ничего не нашли.
Более того, в Германии было безопаснее, чем в Польше и даже у нас в России. В любое время суток можно было ходить где угодно и как угодно. Никто тебя не тронет, а то и поможет. Вот некоторые эпизоды.
Какой-то офицер с автоматом напился до скотского состояния и свалился на окраине города у придорожной канавы, близ входа в частный домик. Сначало хозяин дома заперся и с опаской наблюдал за ним. Стало темнеть, а пьяный валялся наполовину в луже, изредка издавая различные звуки.
Немец с помощью домочадцев затащил безчувственного лейтенанта домой, раздел, кое-как помыл, почистил шинель и уложил на топчан, положив рядом автомат.
Офицер проснулся под утро, вскочил, не очень соображая,как здесь очутился. Хозяин немец протянул ему автомат, и тот, что-то пробормотав, поспешно ушел. "Никс гуд!" - говорил нам позже немец, не понимая, как такой позор возможен, особенно с офицером.
Пьяный солдат потерял карабин. Утром,обнаружив находку, немец пришел в камендатуру и, объяснив произошедшее, попросил забрать оружие, не забыв покачать головой и произнести "Никс гуд!". Подобных случаев было не мало.
Особое, если не сказать значительное, место занимали амурные похождения почти всех солдат и офицеров, которые наконец дорвались до мирной жизни. Мое окружение, от юнцов до пожилых дядек, хвасталось своими связями, короткими, случайными и более устойчивыми.
Случайные связи, особенно у офицеров, имевших большую свободу общения с населением и большие возможности, очень часто заканчивались венерической болезнью и госпиталем. Устойчивые привязанности были более редкими и иногда сопровождались драмами.
Так мой неизменный друг, товарищ и номинальный командир фронтовой жизни Шалевич хвастался своей белокурой молоденькой немкой. В тоже время он с удивлением говорил мне, что она красавица(впрочем, у него все подружки были "красавицами"), привязалась к нему, но время от времени говорит, что они, немцы, истинные арийцы, высшая раса и скоро покажут всем, на что способны.
На вопрос, зачем же она связалась и дружит с ним, с одесским евреем, отвечала, что он не такой как все, и ей с ним очень хорошо. Это парадокс, похожий на высказывание моего портного: "Гитлер болван и дурак, надо было объединится с Россией и тогда бы мы захватили весь мир!"
Наш разведчик Гущин привязался к молоденькой немке с ребенком, потерявшей мужа. Привязался так сильно, что, когда его демобилизовали, не поехал домой, а решил остаться с ней в Германии.
Это по тем временам считалось недопустимым даже законодательно и строго преследовалось. Гулять - гуляй, но после демобилизации возвращайся домой и никаких браков с иностранцами.
Он, получив документы, тайно спрятался у своей любимой. Многие знали об этом, но держали язык за зубами. Однако нашелся подлец, доложивший о происшествии нашему особисту. А для особиста (лейтенант Голощалов) это "живое" дело, и бедного Гущина арестовали как перебежчика, судили и отправили в лагеря.
Рассказывали, что немка хорошо спрятала его, когда приходили с обыском. Но настырный особист в течении нескольких дней тайно следил за домом, выследил наконец "беглеца" и загубил парня ни за что ни про что.
Много лет спустя,когда этот особист появился на встрече однополчан, ему припомнили этот случай и, как он не оправдывался (мол работа такая, не мог иначе) его чурались. Почувствовав неприязнь однополчан, он больше на встречи не приходил.
Другой случай имел место с нашим офицером Гликманом. Живя как и остальные офицеры в отдельной квартире, он, будучи скульптором по призванию, познакомился с немецкой художницей Урсулой. Завязался роман, перешедший в глубокую привязанность.
Женится было нельзя, да и невозможно, поскольку в Ленинграде у него оставалась жена, кстати тоже фронтовичка. Пробыв в Германии два года, Гликман был демобилизован, вернулся в Ленинград, вскоре заимел свою мастерскую, где отдавал всего себя искуству.
Но Урсула жила в сердце. Возможно была тайная переписка. В 70-е Гликман эммигрировал в США, где стал известным скульптором, даже ваял что-то для президента. Затем он переехал в ГДР (!), к своей Урсуле." - из воспоминаний сержанта 21-й бригады 6-й артиллерийской дивизии прорыва Владилена Орлова.
Позднее я понял, что они испытывали скорее облекчение от конца этого кошмара и падения нацизма, да и русские оказались не такими варварами, как их описывала пропаганда.
Правда, где-то в середине или конце лета 1945 года нам объявили, что надо быть бдительными, в лесах скрываются и делают вылазки террористические группы. От каждой части были отряжены в помощь войскам НКВД команды, которые прочесывали леса. Но ни у нас, ни поблизости никакого сопротивления не было, а вернувшиеся команды рассказывали, что ничего не нашли.
Более того, в Германии было безопаснее, чем в Польше и даже у нас в России. В любое время суток можно было ходить где угодно и как угодно. Никто тебя не тронет, а то и поможет. Вот некоторые эпизоды.
Какой-то офицер с автоматом напился до скотского состояния и свалился на окраине города у придорожной канавы, близ входа в частный домик. Сначало хозяин дома заперся и с опаской наблюдал за ним. Стало темнеть, а пьяный валялся наполовину в луже, изредка издавая различные звуки.
Немец с помощью домочадцев затащил безчувственного лейтенанта домой, раздел, кое-как помыл, почистил шинель и уложил на топчан, положив рядом автомат.
Офицер проснулся под утро, вскочил, не очень соображая,как здесь очутился. Хозяин немец протянул ему автомат, и тот, что-то пробормотав, поспешно ушел. "Никс гуд!" - говорил нам позже немец, не понимая, как такой позор возможен, особенно с офицером.
Пьяный солдат потерял карабин. Утром,обнаружив находку, немец пришел в камендатуру и, объяснив произошедшее, попросил забрать оружие, не забыв покачать головой и произнести "Никс гуд!". Подобных случаев было не мало.
Особое, если не сказать значительное, место занимали амурные похождения почти всех солдат и офицеров, которые наконец дорвались до мирной жизни. Мое окружение, от юнцов до пожилых дядек, хвасталось своими связями, короткими, случайными и более устойчивыми.
Случайные связи, особенно у офицеров, имевших большую свободу общения с населением и большие возможности, очень часто заканчивались венерической болезнью и госпиталем. Устойчивые привязанности были более редкими и иногда сопровождались драмами.
Так мой неизменный друг, товарищ и номинальный командир фронтовой жизни Шалевич хвастался своей белокурой молоденькой немкой. В тоже время он с удивлением говорил мне, что она красавица(впрочем, у него все подружки были "красавицами"), привязалась к нему, но время от времени говорит, что они, немцы, истинные арийцы, высшая раса и скоро покажут всем, на что способны.
На вопрос, зачем же она связалась и дружит с ним, с одесским евреем, отвечала, что он не такой как все, и ей с ним очень хорошо. Это парадокс, похожий на высказывание моего портного: "Гитлер болван и дурак, надо было объединится с Россией и тогда бы мы захватили весь мир!"
Наш разведчик Гущин привязался к молоденькой немке с ребенком, потерявшей мужа. Привязался так сильно, что, когда его демобилизовали, не поехал домой, а решил остаться с ней в Германии.
Это по тем временам считалось недопустимым даже законодательно и строго преследовалось. Гулять - гуляй, но после демобилизации возвращайся домой и никаких браков с иностранцами.
Он, получив документы, тайно спрятался у своей любимой. Многие знали об этом, но держали язык за зубами. Однако нашелся подлец, доложивший о происшествии нашему особисту. А для особиста (лейтенант Голощалов) это "живое" дело, и бедного Гущина арестовали как перебежчика, судили и отправили в лагеря.
Рассказывали, что немка хорошо спрятала его, когда приходили с обыском. Но настырный особист в течении нескольких дней тайно следил за домом, выследил наконец "беглеца" и загубил парня ни за что ни про что.
Много лет спустя,когда этот особист появился на встрече однополчан, ему припомнили этот случай и, как он не оправдывался (мол работа такая, не мог иначе) его чурались. Почувствовав неприязнь однополчан, он больше на встречи не приходил.
Другой случай имел место с нашим офицером Гликманом. Живя как и остальные офицеры в отдельной квартире, он, будучи скульптором по призванию, познакомился с немецкой художницей Урсулой. Завязался роман, перешедший в глубокую привязанность.
Женится было нельзя, да и невозможно, поскольку в Ленинграде у него оставалась жена, кстати тоже фронтовичка. Пробыв в Германии два года, Гликман был демобилизован, вернулся в Ленинград, вскоре заимел свою мастерскую, где отдавал всего себя искуству.
Но Урсула жила в сердце. Возможно была тайная переписка. В 70-е Гликман эммигрировал в США, где стал известным скульптором, даже ваял что-то для президента. Затем он переехал в ГДР (!), к своей Урсуле." - из воспоминаний сержанта 21-й бригады 6-й артиллерийской дивизии прорыва Владилена Орлова.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]