Мой детский Крым.
---
На днях слушали "Крымский блюз", песню, которую написал Дмитрий Львович о тех чудесных краях. И вдруг я вспомнил, что у меня в детстве был и "свой" Крым. Правда всё там было не так солнечно и романтично, как в песне. Зато в голову полезло множестово самых разных подробностей, которые сохранила моя детская память. Я и не думал, что оказывается помню о той поездке в Крым так много.
Я почему-то писал в своём блоге о детстве очень мало и отрывочно. Да и писал ли вообще? Вроде где-то было. Например, самая большая в моём журнале "порция детства" есть вот тут.
Сначала расскажу о том, как всё это началось. В детстве я был, скажем так, склонным к полноте. И вот, в восьмидесятом году меня решили отправить по путёвке в Евпаторию, в санаторный пионерский лагерь. На полтора месяца. Худеть. Было мне тогда 12 лет, и я заканчивал пятый класс. Сначала я собирал всяческие справки от врачей, подолгу сидя в очередях. А потом, в последних числах мая нас посадили в самолёт и мы полетели к тёплому морю.
Надо сказать, что я был исключительно домашним ребёнком. Никогда раньше я ни в какие пионерские лагеря не ездил. Никакого опыта жизни в "казённых условиях" не имел. Поэтому поездка в Крым стала для меня потрясением. От той поездки у меня осталась на память только эта фотография. Все остальные фото взяты из Интернета.
Очень хорошо помню самолёт, ведь летал-то я всего лишь второй раз в жизни. Я сидел у окошечка и смотрел наружу. Вот самолёт разогнался и могучая сила оторвала меня от земли. Ещё секунда - и внизу осталась непонятная, неузнаваемая земля. Разве здесь я час назад ехал на автобусе? Сквозь космы низких облаков мелькнули поля, домики, железная дорога. А потом потянулась сплошная облачность. Мы летели над облаками, как над огромным полем, занесённым снегом. Белизна этого "снега" резала глаза, а само поле было монотонным и до обидного скучным. И так почти три часа до самого Крыма. А потом мы приземлились, и это был уже Симферополь.
В Симферополе было пасмурно, и как мне показалось, даже холодно. Здание аэровокзала, построенное в стиле пятидесятых годов. И тоже с башенкой, как и в Кольцово.
Вокруг аэропорта - машины, автобусы. Стоит какой-то ларёк с надписью "Крым троллейбус", а возле него несколько небольших, неизвестного мне вида троллейбусов. Они были гораздо меньше привычных свердловских. Как раз отсюда начиналась троллейбусная линия на Ялту, но я тогда этого не знал.
Перед отъездом родители мне сказали:
-Как приедешь, отправь нам телеграмму, что благополучно доехал.
И вот, в аэропорту я ненадолго отпросился у сопровождающего сходить на телеграф. Пришёл, взял бланк телеграммы. И обалдел. Подписи на бланке были на украинском языке. "Пам'ятка видмидки....". Что бы это могло значить? Эта "видмидка" меня так озадачила, что у меня пропало всякое желание отправлять телеграмму. И всю дорогу до лагеря меня грызло нехорошее чувство, что родители будут за меня волноваться, а я не выполнил их поручения. Конечно сразу по приезде я написал им письмо, но телеграмму вручили бы на следующий день, а письмо будет идти больше недели.
Как сейчас помню длинную скучную дорогу через степь. Серое небо, плоская серо-коричневая степь. А потом, уже перед самой Евпаторией, показалось море. Тоже серое и рифлёное от волн. И памятник морякам-десантникам у самой дороги. Тёмный треугольный силуэт остриём вниз. Таким вот и было моё первое впечатление от Крыма. Потом я конечно узнал, что где-то, и не так далеко от тех мест есть крымские горы, леса, скалы, разные там Карадаги и Аюдаги, Орлиные гнёзда и Чайные домики. И уже через день было много яркого, весёлого солнца. Но первый мой день в Крыму был именно таким - пасмурным и хмурым.
Пионерский лагерь, в который мы приехали, назывался "Юный Ленинец". Сейчас это место, наверное, уже считается частью города, а в то время мне казалось, что от лагеря до города далеко. В лагере было несколько жилых корпусов. Тот, в котором нас поселили, назывался "Звёздный". Палата человек на шесть и огромные, почти от пола до потолка окна, выходящие прямо на море. Сейчас кстати бывший "Юный Ленинец" называется "Эволюция". Такое вот говорящее название. В ленинские времена была революция, теперь - эволюция. Смена названия как бы символизирует переход от кровавого к бескровному.
Ещё одно крымское потрясение - это вкус воды. Обычной пресной воды, которую наливали в графины для питья. Этот вкус показался мне совершенно непереносимым, как-будто в воду что-то подмешали.
-А почему вода тут такая? - спросил я у кого-то из взрослых.
-Привыкнешь - ответили мне.
И действительно, дня через три я привык, и вкус крымской воды уже не казался мне диким. От чего зависит вкус воды? Почему в Крыму она не такая, как у нас на Урале? Наверное всё дело в составе почвы, по которой она течёт.
И потянулись "предельно организованные" будни толстеньких пионеров на отдыхе. Подъём в семь часов по звуку горна, зарядка и прочее времяпрепровождение, включая лечебные процедуры, линейки, обед, бассейн, тихий час и всё остальное, что положено в пионерском лагере. Кормили нас, естественно, диетической пищей, что энтузиазма не добавляло. Несладкий компот - это нечто. Я сначала не понял, что именно пью. Потом догадался, что он просто без сахара. Купание в море естественно только по свистку. Двадцать минут в воде - и на берег.
Поначалу я тосковал страшно. Писал домой жалостливые письма и однажды даже написал тетке Лиле, что хочу сбежать. Писал я побеге конечно больше для понтов. Ибо куда б я побежал без денег, не зная ни местности, ни автобусных маршрутов, в разгар курортного сезона, когда билетов в кассах не было совсем?
Что было действительно интересно, так это поездки в город. В Евпатории жило тогда тысяч триста. Не знаю, правдива ли эта цифра, я её тоже услышал от кого-то. Окраины города были застроены унылыми пятиэтажками, которые посреди степи и чахлой зелени смотрелись не очень. Зато в центре... Старинная архитектура, огромный купол собора Святого Николая, мечеть Джума Джами. Обо всём нам рассказывали экскурсоводы. Мечеть я помню и сейчас. Множество странных тёмных куполов и слова:
-Вот в эти ворота входили мужчины, а вон в ту дверь заходил лично крымский хан. А женщин туда не пускали вовсе.
Хотя, вроде бы женщин должны пускать в мечеть,только они стоят там отдельно от мужчин.
Центр Евпатории, фото с дрона.
Добавляли городу таинственного шарма крошечные, будто игрушечные, красные трамвайчики, которые, как и троллейбусы крымские, были сильно меньше трамваев свердловских. Я тогда не обратил внимания на то, что их колея намного меньше, чем у наших.
А ещё вожатая нам говорила:
-Экскурсоводы очень любят, когда ребята знают, как Евпатория называлась раньше.
И если экскурсовод спросит у нас, как называлась Евпатория при древних греках, то мы должны дружно кричать, что Керкинитида. А при татарах она называлась Гёзлёв, что в переводе значит "глаз дома". А я сейчас сижу и думаю, почему глаз, почему дома? Мы старательно запоминали эти странные названия, чтобы потом поразить экскурсовода своими знаниями. Но женщина-экскурсовод не стала нас ни о чём спрашивать. Просто сказала:
-При греках наш город назывался...
А Евпаторией город назвали то ли при Потёмкине, то ли чуть позже. Евпатория по-гречески значит "благородная". Потёмкин ведь был увлечён всем греческим, и многие причерноморские города именно он назвал на греческий манер. Во времена Очакова и покорения Крыма греки были нашими союзниками в войне с Турцией, и князь хотел ещё тогда создать государство греков. Хотя может быть, Евпаторию назвали в честь царя Митридата, который Евпатор. Помните "С Орестом спорил там Пилад, там закололся Митридат"? Это из "Улицы младшего сына". Правда Митридат был в Керчи.
Центр города представлял собой клубок улочек и переулков с множестом тупиков.
-Так было сделано татарами специально, чтоб запутать врагов, которые будут захватывать город...
Помню стены без окон и тупик, в котором стоял красный, свежепокрашенный "запорожец".
Музей, полный античных экспонатов. И какая-то особо ценная греческая статуя. Чья? Я уже не помню. Каменный дворик с колоннами и сетчатой крышей. И вся крыша увита диким виноградом. Где это было? Может быть, там же, в музее. И именно там нам рассказывали про караимов. О том, что их в царскую армию не призывали. За что уж караимам была даровна такая царская милость - надо посмотреть в Интернете. Здание с "виноградной" крышей до революции было караимской синагогой. Неужели нам, советским пионерам, рассказывали, что такое синагога?
Однажды нас возили на археологические раскопки. В античные времена рядом с Евпаторией была небольшая греческая крепость. Называлась Тейхес, что знчит "стены". И вся земля вокруг фундаментов древних стен была засыпана осколками керамики. Это были остатки амфор. Амфоры в античные времена были просто тарой, каждый город лепил их тысячами. Поэтому обломки амфор ценностью вообще не считались, и мы смогли набрать этих кусочков полные карманы. Один изх кусочков долгие годы лежал у меня на шкафу. А потом опять автобус вез нас в лагерь унылой степью.
Однажды нас катали по морю на небольшом белом кораблике. Он уплыл далеко, на несколько километров от берега и город оттуда виделся совсем крошечным.
К морю за окнами палаты мы быстро привыкли и часто смотрели вдаль, пытаясь среди волн разглядеть острый чёрный плавник дельфина. Иногда нам казалось, что мы его видели. А одна девочка как-то сказала:
-Подумаешь, море. У нас в Баку оно тоже есть.
Мы собирали на берегу ракушки и мне было ужасно обидно, что там не валялись такие, которые можно было поднести к уху и услышать в "шум моря". На берегу валялась лишь мелочь. Как нам говорили, крупные ракушки с "шумом моря" были только на глубине, за ними нужно было нырять специально.
"Ракушечная промышленность" в Крыму, кстати говоря, была в те советские годы развита замечательно. Наверное, этим занимались какие-нибудь кустари, "получастные" или даже поплуподпольные. Из больших и малых ракушек, из варёных крабов они делали массу сувениров, которые стоили довольно дорого. Мне все эти крабы были не по карману. На что хватило моих тощих финансов, так это на маленькую фигурку ракушечного кота, который потом долго стоял у нас на шкафу рядом с обломком амфоры. Кстати склеивали эти ракушки термоклеем вроде нынешнего клеящего пистолетика. По тем советским временам это было вещью невероятной. В магазинах тогда я этих пистолетиков не видел ни разу, они появились в продаже лишь многие годы спустя.
А однажды ночью за окном как-будто расцвела новогодняя ёлка. Это с военного корабля пускали разноцветные ракеты. Сам корабль не был виден, только светящиеся следы в небе на огромной высоте. Мы прилипли к оконным стёклам, смотрели и негромко переговаривались:
-Что это?
-Инопланетяне прилетели?
У самого нашего корпуса стоял самолёт Ан-2, внутри которого был тир. Тир стал ещё одним моим разочарованием и вот почему. В те годы я ужасно любил стрелять. Выпрошу у родителей двадцать копеек, и иду в подвальчик, который был буквально в двух шагах от моего дома. Сейчас там магазин "Колесо". А раньше надо было пройти по тёмному "подземелью" - и вот он, тир. Две копейки за выстрел. Иногда я выковыривал "потерянные" монетки из подкладки пальто. И опять же нёс их в тир. А тут, в крымском самолёте выстрел стоил уже три копейки. Разница между двумя и тремя копейками только на первый взгляд кажется смехотворной. На самом деле это означало, что выстрел здесь стоит в полтора раза дороже. И я просто разрывался между желанием пойти пострелять и жадностью.
-Почему три копейки? Это ж грабёж просто.
И, наверное, с тех пор у меня где-то в мозгу засел обрывок мысли: "На родном Урале всё справедливо и честно, а на югах - нет". Этот "крылатый тир" простоял возле нашего корпуса недолго. Чуть позже самолёт разломало штормом. Но это случилось уже не на моей памяти. Я вычитал про это "вконтакте". Там есть специальная группа, посвящённая "Юному Ленинцу".
Ещё я потерял ключ от чемодана. А в чемодане хранилась большая часть моих денег, одежда, бумага для писем. И зимняя удочка. Я ж к морю ехал, там жеж рыба должна быть - вот и захватил удочку. Правда глубоких и обрывистых мест на море возле нашего "Ленинца" не было. Был песчаный пляж, полого уходящий вглубь. И что б я там делал со своей коротенькой удочкой? Ловил бы рыбу у себя под ногами целых двадцать минут, пока не прозвучит свисток? Так что потерянный ключ оказался как раз кстати. И я не вспоминал об удочке довольно долго. А когда я ключ таки нашёл и получил доступ к остатку денег, то тут же подумал о трёхкопеечном тире и на меня насела "жаба ".
Друзей закадычных я так и не приобрёл. Я ведь был маленьким и довольно грустным идивидуалистом, и сходился с людьми нелегко. Впрочем, почему был? Я во многом остаюсь таким и сейчас. Не добавляли радостей общения и разговоры о сексе, которые время от времени велись в нашей палате. У одного из наших мальчиков был переписанный в тетрадочку рассказ Алексея Толстого "Баня". И во время тихого часа сей рассказ читался нам со всеми полагающимися похабными подробностями типа: "Ах ты, барин-молодец, вставь красавице конец". Это ж надо было кому-то переписать несуразным детским почерком весь довольно длинный рассказ, да ещё и не попасться на глаза родителям. А я ж был "хорошим", я знал, что материться и говорить о таких вещах - очень плохо и стыдно.
Зато однажды, когда какой-то мальчишка говорил про одну из девушек-вожатых что-то типа "а я бы вдул" (тогда эти слова ещё не писались вместе), то наши довольно сурово его оборвали и пригрозили настучать по носу. Мы относились к нашим старшим товарищам-вожатым очень уважительно.
А один умный мальчик с Сахалина читал мне по памяти длинный заумный стих без рифмы: "На краю вселенной сидит паук с миллионом глаз, без имени..." а дальше там было что-то "с железнодорожными рельсами, черепами телевизоров...". Под пауком имелась в виду наша человеческая цивилизация. Я слушал этого парня, развесив уши. К тому же он много летал на самолётах, а я всего "два раза, включая этот".
-На Сахалине по железной дороге ездить некуда, а на материк всегда на самолёте - говорил он мне.
Была у нас и культурная программа. Встреча с вьетнамцами. Низенькие, худощавые люди в серых пиджаках где-то на сцене за спинами сотен пионеров. Кем они были, эти вьетнамцы? Помню, как кому-то из наших раздали большие такие жёлтые листья, вырезанные из ватмана. На обратной стороне листьев был написан текст песни "Листья жёлтые над городом кружатся..." причём на языке оргинала. Песня эта была сначала латышская, потом её перевели на русский. И дети пели её, запинаясь на непонятных словах. А один мальчик, тощий и смуглый узбек, читал со сцены стих "Ленин асторлыхан".
Кстати странно, что в нашем лагере "для похудения" было довольно много тощих детей. Посмотрите на фотку, много ли там по-настоящему толстых? Зачем тощие-то сюда ехали? Для какой такой радости пили этот диетический компот без сахара?
Помню романтическую историю, которую рассказывала нам женщина "из начальства". Вечер, море. И печальная история о том, как хан и его сын полюбили одну и ту же девушку. Так и не могли договориться, кому же достанется красавица. И привели они её на высокий утёс над морем, и решили сбросить вниз, в волны. Догадалась девушка об их намерениях и сказала:
-Что ж, решили, что ни тому, ни другому?
Чем уж кончилось - я не помню. Но тут возможны два варианта. Первый: "И сия пучина поглотила ея в один момент". И второй : "И окаменели они все трое от горя". Второй вариант предпочтительней, ибо вроде бы речь в этой истории шла о скалах. Странно, что нам никто не рассказывал про Карадагского морского змея. Хорошая была бы история "для детского чтения". Но вероятно в те времена разговоры о змее не приветствовались.
Было у нас и социалистическое соревнование, которое наш отряд позорно проиграл. А призом была поездка в Севастополь. Вообще, как я сейчас думаю, это было варварством - держать детей в лагере между морем и степью и не возить их никуда кроме ближнего города. Мы были вроде в Крыму, но Крыма не видели. Никакой Ялты, Бахчисарая или, скажем, Судака.
И ещё мы ходили копать землю под какие-то цветочки. Крымская земля - жесткая, сухая, спёкшаяся и неподатливая, совсем не такая, как у нас на клумбах и огородах.
И вот когда я почти привык к лагерному житью-бытью, случилось со мной несчастье. Меня парализовало. Полностью. Сначала отнялся язык, потом руки-ноги. Кое-как я дошёл до палаты и упал на кровать. Всё последующее я помню, но очень смутно. Скорая, больница, чьи-то руки, которые ворочали и перекладывали меня с носилок на койку. Смутно помню, как брали пункцию. Это анализ спинномозговой жидкости, когда длинную иглу вгоняют между позвонками. Я почувствовал это как слабый укол, от которого у меня до сих пор есть крошечный шрам на спине. И лишь потом я узнал, что из Симферополя на вертолёте специально для меня привезли в Евпаторию бригаду врачей. И диагноз мне поставили "острый вирусный энцефалит". А я-то раньше думал, что энцефалит только от клещей бывает.
Героическими усилиями врачей мне вернули возможность членораздельной речи, но я был лежачим. И пить мне не давали почему-то. Медсестра проводила мне по губам комочком марли, смоченном в воде или чае. И за это время я пытался втянуть в себя как можно больше живительной влаги, но получалось у меня плохо. Несколько дней я лежал в палате вместе со взрослыми, а потом меня зачем-то перевели в изолятор и оставили в одиночестве. Может быть, решили, что я заразный.
Почему-то больничной едой меня там не кормили. Еду возили из лагеря в судках. Причём кормили уже не по диетической норме. Кормили так, как-будто пытались оправдаться за многие дни диеты. То привезут три или четыре куриных ножки, то банку сгущёнки. Я чуть не сломал ножницы, пока её открыл. Других инструментов кроме ножниц у меня в палате не было.
А родителям послали две телеграммы. Первая не дошла, где-то потерялась. А вторая была вот такого содержания: "Состояние Саши улучшилось, но ваш приезд необходим". Представляю их состояние, когда они получили эту телеграмму. Отец пошёл в профсоюз завода, просил отпустить с работы и посодействовать. Секретарь профсоюзного комитета собрал с сотрудников деньги, у кого сколько было, и вручил их отцу. От завода направили официальный запрос в аэропорт, и родителям выделили два билета. Если же покупать билеты обычным путём через кассу, то пришлось бы томиться в очереди очень долго.
И однажды вечером, когда я уже готовился лечь спать, вдруг открывается дверь на улицу(у моей палаты был отдельный вход) и входят мои папа и мама. Ой, сколько слёз тут у нас было. Я ведь их не ждал, и никто мне не сказал про телеграммы. Мама поселилась в изоляторе вместе со мной, а отцу дали место в каком-то вагончике, где жили сезонные рабочие возле озера Мойнаки. В змеёвнике, как говорили эти рабочие. В жёсткой и жилистой южной траве возле вагончика водилось множество змей. И крупные кузнечики, которые не прыгали на три-четыре метра, как наши, уральские. Они улетали метров на двадцать-тридцать. Поймать такого кузнечика было совершенно невозможно.
Тут уж я окончательно пошёл на поправку. Мы с родителями гуляли по городу, правда я мало чего запомнил. Помню только длинный причал на сваях, теплоходы и странный корабль, будто на воздушной подушке, стоявший у того же причала. Или не на воздушной. Я не знал точно, как такие корабли выглядят. Мог ли в Евпатории быть такой кораблик?
Были на рынке. Вонь, запах шашлыка и надоедливый свист десятков пластмассовых соловьёв. В то время они были модным товаром. Этот соловей представлял собой свистульку в виде птички с резервуаром внизу. Туда наливалось немного воды и была вставлена трубка. Дуешь в трубку - и раздаётся характерный булькающий звук, имитирующий соловьиную трель. Какой-то грузин-продавец пытался впарить нам эту штучку, якобы полезную для разжигания аппетита:
-Купи соловья. Две минуты дуешь, потом час кушаешь.
Вообще в Евпатории было много грузин. У меня тогда сложилось впечатление, что практически любой курорт - это Грузия.
-А Сочи разве не в Грузии?
-Нет, в Краснодарском крае.
А шашлык был довольно дорогим при маленьких порциях.
И вот, наконец настало время улетать назад. Хорошо помню, что спал я на полу в симферопольском аэровокзале. Почти там же, где давным-давно, я испугался украинских слов на бланке телеграммы. Летели с пересадкой в Москве, где уже заканчивалась подготовка к Олимпийским играм. Помню разговор двух пилотов:
-А ты что, на олимпиаду не остаёшься?
И опять небо, затянутое сплошным пологом облаков. А когда самолёт, пробив облака, пошёл на посадку, то под облаками была ужё тёмная ночь. Это меня тогда так удивило - над облаками день, светит солнце, а под облаками уже ночь.
В аэропорту Кольцово синяя будка автобусной остановки. Холодно. И старенький "левый" автобус, водитель которого решил подзаработать.
-Садитесь, довезу до вокзала за рубль. Экспрессом пойдём.
Мы сначала сели в этот автобус, а потом вылезли, чего-то испугавшись. Наверное, решили дождаться более комфортабельного автобуса.
Отец потом написал о наших злоключениях статью, где благодарил всех причастных за заботу и участие. Её напечатали в "Уральском рабочем" под заголовком "Беда ушла, друзья остались". Где-нибудь в библиотеке, в подшивках газеты за то давнее олимпийское лето есть и эта небольша статейка.
И естественно, после таких испытаний я стал относиться с недоверием ко всем курортам и организованному стдыху вообще. И никуда потом больше не ездил. А сейчас вот захотелось опять съездить в Евпаторию, прокатиться на крошечном трамвае, постоять у стен корпуса, где я когда-то жил. Вроде бы он и до сих пор называется "Звёздный". Правда я не знаю, пускают ли туда в наше время "всеобщих заборов и охранников". Может быть, когда и съездим.
Я почему-то писал в своём блоге о детстве очень мало и отрывочно. Да и писал ли вообще? Вроде где-то было. Например, самая большая в моём журнале "порция детства" есть вот тут.
Сначала расскажу о том, как всё это началось. В детстве я был, скажем так, склонным к полноте. И вот, в восьмидесятом году меня решили отправить по путёвке в Евпаторию, в санаторный пионерский лагерь. На полтора месяца. Худеть. Было мне тогда 12 лет, и я заканчивал пятый класс. Сначала я собирал всяческие справки от врачей, подолгу сидя в очередях. А потом, в последних числах мая нас посадили в самолёт и мы полетели к тёплому морю.
Надо сказать, что я был исключительно домашним ребёнком. Никогда раньше я ни в какие пионерские лагеря не ездил. Никакого опыта жизни в "казённых условиях" не имел. Поэтому поездка в Крым стала для меня потрясением. От той поездки у меня осталась на память только эта фотография. Все остальные фото взяты из Интернета.
Очень хорошо помню самолёт, ведь летал-то я всего лишь второй раз в жизни. Я сидел у окошечка и смотрел наружу. Вот самолёт разогнался и могучая сила оторвала меня от земли. Ещё секунда - и внизу осталась непонятная, неузнаваемая земля. Разве здесь я час назад ехал на автобусе? Сквозь космы низких облаков мелькнули поля, домики, железная дорога. А потом потянулась сплошная облачность. Мы летели над облаками, как над огромным полем, занесённым снегом. Белизна этого "снега" резала глаза, а само поле было монотонным и до обидного скучным. И так почти три часа до самого Крыма. А потом мы приземлились, и это был уже Симферополь.
В Симферополе было пасмурно, и как мне показалось, даже холодно. Здание аэровокзала, построенное в стиле пятидесятых годов. И тоже с башенкой, как и в Кольцово.
Вокруг аэропорта - машины, автобусы. Стоит какой-то ларёк с надписью "Крым троллейбус", а возле него несколько небольших, неизвестного мне вида троллейбусов. Они были гораздо меньше привычных свердловских. Как раз отсюда начиналась троллейбусная линия на Ялту, но я тогда этого не знал.
Перед отъездом родители мне сказали:
-Как приедешь, отправь нам телеграмму, что благополучно доехал.
И вот, в аэропорту я ненадолго отпросился у сопровождающего сходить на телеграф. Пришёл, взял бланк телеграммы. И обалдел. Подписи на бланке были на украинском языке. "Пам'ятка видмидки....". Что бы это могло значить? Эта "видмидка" меня так озадачила, что у меня пропало всякое желание отправлять телеграмму. И всю дорогу до лагеря меня грызло нехорошее чувство, что родители будут за меня волноваться, а я не выполнил их поручения. Конечно сразу по приезде я написал им письмо, но телеграмму вручили бы на следующий день, а письмо будет идти больше недели.
Как сейчас помню длинную скучную дорогу через степь. Серое небо, плоская серо-коричневая степь. А потом, уже перед самой Евпаторией, показалось море. Тоже серое и рифлёное от волн. И памятник морякам-десантникам у самой дороги. Тёмный треугольный силуэт остриём вниз. Таким вот и было моё первое впечатление от Крыма. Потом я конечно узнал, что где-то, и не так далеко от тех мест есть крымские горы, леса, скалы, разные там Карадаги и Аюдаги, Орлиные гнёзда и Чайные домики. И уже через день было много яркого, весёлого солнца. Но первый мой день в Крыму был именно таким - пасмурным и хмурым.
Пионерский лагерь, в который мы приехали, назывался "Юный Ленинец". Сейчас это место, наверное, уже считается частью города, а в то время мне казалось, что от лагеря до города далеко. В лагере было несколько жилых корпусов. Тот, в котором нас поселили, назывался "Звёздный". Палата человек на шесть и огромные, почти от пола до потолка окна, выходящие прямо на море. Сейчас кстати бывший "Юный Ленинец" называется "Эволюция". Такое вот говорящее название. В ленинские времена была революция, теперь - эволюция. Смена названия как бы символизирует переход от кровавого к бескровному.
Ещё одно крымское потрясение - это вкус воды. Обычной пресной воды, которую наливали в графины для питья. Этот вкус показался мне совершенно непереносимым, как-будто в воду что-то подмешали.
-А почему вода тут такая? - спросил я у кого-то из взрослых.
-Привыкнешь - ответили мне.
И действительно, дня через три я привык, и вкус крымской воды уже не казался мне диким. От чего зависит вкус воды? Почему в Крыму она не такая, как у нас на Урале? Наверное всё дело в составе почвы, по которой она течёт.
И потянулись "предельно организованные" будни толстеньких пионеров на отдыхе. Подъём в семь часов по звуку горна, зарядка и прочее времяпрепровождение, включая лечебные процедуры, линейки, обед, бассейн, тихий час и всё остальное, что положено в пионерском лагере. Кормили нас, естественно, диетической пищей, что энтузиазма не добавляло. Несладкий компот - это нечто. Я сначала не понял, что именно пью. Потом догадался, что он просто без сахара. Купание в море естественно только по свистку. Двадцать минут в воде - и на берег.
Поначалу я тосковал страшно. Писал домой жалостливые письма и однажды даже написал тетке Лиле, что хочу сбежать. Писал я побеге конечно больше для понтов. Ибо куда б я побежал без денег, не зная ни местности, ни автобусных маршрутов, в разгар курортного сезона, когда билетов в кассах не было совсем?
Что было действительно интересно, так это поездки в город. В Евпатории жило тогда тысяч триста. Не знаю, правдива ли эта цифра, я её тоже услышал от кого-то. Окраины города были застроены унылыми пятиэтажками, которые посреди степи и чахлой зелени смотрелись не очень. Зато в центре... Старинная архитектура, огромный купол собора Святого Николая, мечеть Джума Джами. Обо всём нам рассказывали экскурсоводы. Мечеть я помню и сейчас. Множество странных тёмных куполов и слова:
-Вот в эти ворота входили мужчины, а вон в ту дверь заходил лично крымский хан. А женщин туда не пускали вовсе.
Хотя, вроде бы женщин должны пускать в мечеть,только они стоят там отдельно от мужчин.
Центр Евпатории, фото с дрона.
Добавляли городу таинственного шарма крошечные, будто игрушечные, красные трамвайчики, которые, как и троллейбусы крымские, были сильно меньше трамваев свердловских. Я тогда не обратил внимания на то, что их колея намного меньше, чем у наших.
А ещё вожатая нам говорила:
-Экскурсоводы очень любят, когда ребята знают, как Евпатория называлась раньше.
И если экскурсовод спросит у нас, как называлась Евпатория при древних греках, то мы должны дружно кричать, что Керкинитида. А при татарах она называлась Гёзлёв, что в переводе значит "глаз дома". А я сейчас сижу и думаю, почему глаз, почему дома? Мы старательно запоминали эти странные названия, чтобы потом поразить экскурсовода своими знаниями. Но женщина-экскурсовод не стала нас ни о чём спрашивать. Просто сказала:
-При греках наш город назывался...
А Евпаторией город назвали то ли при Потёмкине, то ли чуть позже. Евпатория по-гречески значит "благородная". Потёмкин ведь был увлечён всем греческим, и многие причерноморские города именно он назвал на греческий манер. Во времена Очакова и покорения Крыма греки были нашими союзниками в войне с Турцией, и князь хотел ещё тогда создать государство греков. Хотя может быть, Евпаторию назвали в честь царя Митридата, который Евпатор. Помните "С Орестом спорил там Пилад, там закололся Митридат"? Это из "Улицы младшего сына". Правда Митридат был в Керчи.
Центр города представлял собой клубок улочек и переулков с множестом тупиков.
-Так было сделано татарами специально, чтоб запутать врагов, которые будут захватывать город...
Помню стены без окон и тупик, в котором стоял красный, свежепокрашенный "запорожец".
Музей, полный античных экспонатов. И какая-то особо ценная греческая статуя. Чья? Я уже не помню. Каменный дворик с колоннами и сетчатой крышей. И вся крыша увита диким виноградом. Где это было? Может быть, там же, в музее. И именно там нам рассказывали про караимов. О том, что их в царскую армию не призывали. За что уж караимам была даровна такая царская милость - надо посмотреть в Интернете. Здание с "виноградной" крышей до революции было караимской синагогой. Неужели нам, советским пионерам, рассказывали, что такое синагога?
Однажды нас возили на археологические раскопки. В античные времена рядом с Евпаторией была небольшая греческая крепость. Называлась Тейхес, что знчит "стены". И вся земля вокруг фундаментов древних стен была засыпана осколками керамики. Это были остатки амфор. Амфоры в античные времена были просто тарой, каждый город лепил их тысячами. Поэтому обломки амфор ценностью вообще не считались, и мы смогли набрать этих кусочков полные карманы. Один изх кусочков долгие годы лежал у меня на шкафу. А потом опять автобус вез нас в лагерь унылой степью.
Однажды нас катали по морю на небольшом белом кораблике. Он уплыл далеко, на несколько километров от берега и город оттуда виделся совсем крошечным.
К морю за окнами палаты мы быстро привыкли и часто смотрели вдаль, пытаясь среди волн разглядеть острый чёрный плавник дельфина. Иногда нам казалось, что мы его видели. А одна девочка как-то сказала:
-Подумаешь, море. У нас в Баку оно тоже есть.
Мы собирали на берегу ракушки и мне было ужасно обидно, что там не валялись такие, которые можно было поднести к уху и услышать в "шум моря". На берегу валялась лишь мелочь. Как нам говорили, крупные ракушки с "шумом моря" были только на глубине, за ними нужно было нырять специально.
"Ракушечная промышленность" в Крыму, кстати говоря, была в те советские годы развита замечательно. Наверное, этим занимались какие-нибудь кустари, "получастные" или даже поплуподпольные. Из больших и малых ракушек, из варёных крабов они делали массу сувениров, которые стоили довольно дорого. Мне все эти крабы были не по карману. На что хватило моих тощих финансов, так это на маленькую фигурку ракушечного кота, который потом долго стоял у нас на шкафу рядом с обломком амфоры. Кстати склеивали эти ракушки термоклеем вроде нынешнего клеящего пистолетика. По тем советским временам это было вещью невероятной. В магазинах тогда я этих пистолетиков не видел ни разу, они появились в продаже лишь многие годы спустя.
А однажды ночью за окном как-будто расцвела новогодняя ёлка. Это с военного корабля пускали разноцветные ракеты. Сам корабль не был виден, только светящиеся следы в небе на огромной высоте. Мы прилипли к оконным стёклам, смотрели и негромко переговаривались:
-Что это?
-Инопланетяне прилетели?
У самого нашего корпуса стоял самолёт Ан-2, внутри которого был тир. Тир стал ещё одним моим разочарованием и вот почему. В те годы я ужасно любил стрелять. Выпрошу у родителей двадцать копеек, и иду в подвальчик, который был буквально в двух шагах от моего дома. Сейчас там магазин "Колесо". А раньше надо было пройти по тёмному "подземелью" - и вот он, тир. Две копейки за выстрел. Иногда я выковыривал "потерянные" монетки из подкладки пальто. И опять же нёс их в тир. А тут, в крымском самолёте выстрел стоил уже три копейки. Разница между двумя и тремя копейками только на первый взгляд кажется смехотворной. На самом деле это означало, что выстрел здесь стоит в полтора раза дороже. И я просто разрывался между желанием пойти пострелять и жадностью.
-Почему три копейки? Это ж грабёж просто.
И, наверное, с тех пор у меня где-то в мозгу засел обрывок мысли: "На родном Урале всё справедливо и честно, а на югах - нет". Этот "крылатый тир" простоял возле нашего корпуса недолго. Чуть позже самолёт разломало штормом. Но это случилось уже не на моей памяти. Я вычитал про это "вконтакте". Там есть специальная группа, посвящённая "Юному Ленинцу".
Ещё я потерял ключ от чемодана. А в чемодане хранилась большая часть моих денег, одежда, бумага для писем. И зимняя удочка. Я ж к морю ехал, там жеж рыба должна быть - вот и захватил удочку. Правда глубоких и обрывистых мест на море возле нашего "Ленинца" не было. Был песчаный пляж, полого уходящий вглубь. И что б я там делал со своей коротенькой удочкой? Ловил бы рыбу у себя под ногами целых двадцать минут, пока не прозвучит свисток? Так что потерянный ключ оказался как раз кстати. И я не вспоминал об удочке довольно долго. А когда я ключ таки нашёл и получил доступ к остатку денег, то тут же подумал о трёхкопеечном тире и на меня насела "жаба ".
Друзей закадычных я так и не приобрёл. Я ведь был маленьким и довольно грустным идивидуалистом, и сходился с людьми нелегко. Впрочем, почему был? Я во многом остаюсь таким и сейчас. Не добавляли радостей общения и разговоры о сексе, которые время от времени велись в нашей палате. У одного из наших мальчиков был переписанный в тетрадочку рассказ Алексея Толстого "Баня". И во время тихого часа сей рассказ читался нам со всеми полагающимися похабными подробностями типа: "Ах ты, барин-молодец, вставь красавице конец". Это ж надо было кому-то переписать несуразным детским почерком весь довольно длинный рассказ, да ещё и не попасться на глаза родителям. А я ж был "хорошим", я знал, что материться и говорить о таких вещах - очень плохо и стыдно.
Зато однажды, когда какой-то мальчишка говорил про одну из девушек-вожатых что-то типа "а я бы вдул" (тогда эти слова ещё не писались вместе), то наши довольно сурово его оборвали и пригрозили настучать по носу. Мы относились к нашим старшим товарищам-вожатым очень уважительно.
А один умный мальчик с Сахалина читал мне по памяти длинный заумный стих без рифмы: "На краю вселенной сидит паук с миллионом глаз, без имени..." а дальше там было что-то "с железнодорожными рельсами, черепами телевизоров...". Под пауком имелась в виду наша человеческая цивилизация. Я слушал этого парня, развесив уши. К тому же он много летал на самолётах, а я всего "два раза, включая этот".
-На Сахалине по железной дороге ездить некуда, а на материк всегда на самолёте - говорил он мне.
Была у нас и культурная программа. Встреча с вьетнамцами. Низенькие, худощавые люди в серых пиджаках где-то на сцене за спинами сотен пионеров. Кем они были, эти вьетнамцы? Помню, как кому-то из наших раздали большие такие жёлтые листья, вырезанные из ватмана. На обратной стороне листьев был написан текст песни "Листья жёлтые над городом кружатся..." причём на языке оргинала. Песня эта была сначала латышская, потом её перевели на русский. И дети пели её, запинаясь на непонятных словах. А один мальчик, тощий и смуглый узбек, читал со сцены стих "Ленин асторлыхан".
Кстати странно, что в нашем лагере "для похудения" было довольно много тощих детей. Посмотрите на фотку, много ли там по-настоящему толстых? Зачем тощие-то сюда ехали? Для какой такой радости пили этот диетический компот без сахара?
Помню романтическую историю, которую рассказывала нам женщина "из начальства". Вечер, море. И печальная история о том, как хан и его сын полюбили одну и ту же девушку. Так и не могли договориться, кому же достанется красавица. И привели они её на высокий утёс над морем, и решили сбросить вниз, в волны. Догадалась девушка об их намерениях и сказала:
-Что ж, решили, что ни тому, ни другому?
Чем уж кончилось - я не помню. Но тут возможны два варианта. Первый: "И сия пучина поглотила ея в один момент". И второй : "И окаменели они все трое от горя". Второй вариант предпочтительней, ибо вроде бы речь в этой истории шла о скалах. Странно, что нам никто не рассказывал про Карадагского морского змея. Хорошая была бы история "для детского чтения". Но вероятно в те времена разговоры о змее не приветствовались.
Было у нас и социалистическое соревнование, которое наш отряд позорно проиграл. А призом была поездка в Севастополь. Вообще, как я сейчас думаю, это было варварством - держать детей в лагере между морем и степью и не возить их никуда кроме ближнего города. Мы были вроде в Крыму, но Крыма не видели. Никакой Ялты, Бахчисарая или, скажем, Судака.
И ещё мы ходили копать землю под какие-то цветочки. Крымская земля - жесткая, сухая, спёкшаяся и неподатливая, совсем не такая, как у нас на клумбах и огородах.
И вот когда я почти привык к лагерному житью-бытью, случилось со мной несчастье. Меня парализовало. Полностью. Сначала отнялся язык, потом руки-ноги. Кое-как я дошёл до палаты и упал на кровать. Всё последующее я помню, но очень смутно. Скорая, больница, чьи-то руки, которые ворочали и перекладывали меня с носилок на койку. Смутно помню, как брали пункцию. Это анализ спинномозговой жидкости, когда длинную иглу вгоняют между позвонками. Я почувствовал это как слабый укол, от которого у меня до сих пор есть крошечный шрам на спине. И лишь потом я узнал, что из Симферополя на вертолёте специально для меня привезли в Евпаторию бригаду врачей. И диагноз мне поставили "острый вирусный энцефалит". А я-то раньше думал, что энцефалит только от клещей бывает.
Героическими усилиями врачей мне вернули возможность членораздельной речи, но я был лежачим. И пить мне не давали почему-то. Медсестра проводила мне по губам комочком марли, смоченном в воде или чае. И за это время я пытался втянуть в себя как можно больше живительной влаги, но получалось у меня плохо. Несколько дней я лежал в палате вместе со взрослыми, а потом меня зачем-то перевели в изолятор и оставили в одиночестве. Может быть, решили, что я заразный.
Почему-то больничной едой меня там не кормили. Еду возили из лагеря в судках. Причём кормили уже не по диетической норме. Кормили так, как-будто пытались оправдаться за многие дни диеты. То привезут три или четыре куриных ножки, то банку сгущёнки. Я чуть не сломал ножницы, пока её открыл. Других инструментов кроме ножниц у меня в палате не было.
А родителям послали две телеграммы. Первая не дошла, где-то потерялась. А вторая была вот такого содержания: "Состояние Саши улучшилось, но ваш приезд необходим". Представляю их состояние, когда они получили эту телеграмму. Отец пошёл в профсоюз завода, просил отпустить с работы и посодействовать. Секретарь профсоюзного комитета собрал с сотрудников деньги, у кого сколько было, и вручил их отцу. От завода направили официальный запрос в аэропорт, и родителям выделили два билета. Если же покупать билеты обычным путём через кассу, то пришлось бы томиться в очереди очень долго.
И однажды вечером, когда я уже готовился лечь спать, вдруг открывается дверь на улицу(у моей палаты был отдельный вход) и входят мои папа и мама. Ой, сколько слёз тут у нас было. Я ведь их не ждал, и никто мне не сказал про телеграммы. Мама поселилась в изоляторе вместе со мной, а отцу дали место в каком-то вагончике, где жили сезонные рабочие возле озера Мойнаки. В змеёвнике, как говорили эти рабочие. В жёсткой и жилистой южной траве возле вагончика водилось множество змей. И крупные кузнечики, которые не прыгали на три-четыре метра, как наши, уральские. Они улетали метров на двадцать-тридцать. Поймать такого кузнечика было совершенно невозможно.
Тут уж я окончательно пошёл на поправку. Мы с родителями гуляли по городу, правда я мало чего запомнил. Помню только длинный причал на сваях, теплоходы и странный корабль, будто на воздушной подушке, стоявший у того же причала. Или не на воздушной. Я не знал точно, как такие корабли выглядят. Мог ли в Евпатории быть такой кораблик?
Были на рынке. Вонь, запах шашлыка и надоедливый свист десятков пластмассовых соловьёв. В то время они были модным товаром. Этот соловей представлял собой свистульку в виде птички с резервуаром внизу. Туда наливалось немного воды и была вставлена трубка. Дуешь в трубку - и раздаётся характерный булькающий звук, имитирующий соловьиную трель. Какой-то грузин-продавец пытался впарить нам эту штучку, якобы полезную для разжигания аппетита:
-Купи соловья. Две минуты дуешь, потом час кушаешь.
Вообще в Евпатории было много грузин. У меня тогда сложилось впечатление, что практически любой курорт - это Грузия.
-А Сочи разве не в Грузии?
-Нет, в Краснодарском крае.
А шашлык был довольно дорогим при маленьких порциях.
И вот, наконец настало время улетать назад. Хорошо помню, что спал я на полу в симферопольском аэровокзале. Почти там же, где давным-давно, я испугался украинских слов на бланке телеграммы. Летели с пересадкой в Москве, где уже заканчивалась подготовка к Олимпийским играм. Помню разговор двух пилотов:
-А ты что, на олимпиаду не остаёшься?
И опять небо, затянутое сплошным пологом облаков. А когда самолёт, пробив облака, пошёл на посадку, то под облаками была ужё тёмная ночь. Это меня тогда так удивило - над облаками день, светит солнце, а под облаками уже ночь.
В аэропорту Кольцово синяя будка автобусной остановки. Холодно. И старенький "левый" автобус, водитель которого решил подзаработать.
-Садитесь, довезу до вокзала за рубль. Экспрессом пойдём.
Мы сначала сели в этот автобус, а потом вылезли, чего-то испугавшись. Наверное, решили дождаться более комфортабельного автобуса.
Отец потом написал о наших злоключениях статью, где благодарил всех причастных за заботу и участие. Её напечатали в "Уральском рабочем" под заголовком "Беда ушла, друзья остались". Где-нибудь в библиотеке, в подшивках газеты за то давнее олимпийское лето есть и эта небольша статейка.
И естественно, после таких испытаний я стал относиться с недоверием ко всем курортам и организованному стдыху вообще. И никуда потом больше не ездил. А сейчас вот захотелось опять съездить в Евпаторию, прокатиться на крошечном трамвае, постоять у стен корпуса, где я когда-то жил. Вроде бы он и до сих пор называется "Звёздный". Правда я не знаю, пускают ли туда в наше время "всеобщих заборов и охранников". Может быть, когда и съездим.
Взято: guriny.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]