Бойня под Прохоровкой. Эсэсовцу руку оторвали.
---
В составе SS-Panzergrenadier-Division "Leibstandarte Adolf Hitler" перед началом операции "Цитадель" насчитывалось 12 танков PzKw VI "Тигр", 72 танка PzKw IV, 16 PzKw III и PzKw II, а также 31 самоходное штурмовое орудие.
Причем все 12 "Тигров" находились в составе недавно сформированной 13-й роты тяжелых танков 1-го танкового полка СС. Потери "Лейбштандарта" всего за девять дней боев составили 2753 человека и 30 % танков.
"Это был сумасшедший фейерверк! Пулеметы вели огонь короткими очередями. Противотанковые ружья били в литавры, а танковые пушки и самоходная артиллерия - в турецкий барабан. Я навострил уши. Это тоже танковые пушки, только русские! Конечно же, иван послал не только пехоту против наших танков.
Они показались на правом склоне перед позицией Пауля. Внезапно, хотя их ждали, по непросматриваемой местности им удалось подъехать необычайно близко. Т-34! Один наш танк повесил хобот. В его левом борту зияла дыра. Башню охватили языки пламени, словно факел.
Т-34 на полном газу неслись к "Тиграм" спереди слева. Первые наши танки дернули гусеницами и повернули. Один задымился, но продолжал еще стрелять. И первый Т-34 исчез в разлетающемся серо-черном облаке.
Иваны мчались на полном ходу, чтобы не дать "Тиграм" воспользоваться преимуществом в дальности стрельбы и бронировании. Они мчались решительно, упрямо, ожесточенно. Масса против качества. Каждый попавший снаряд на сравнительно малом расстоянии проходил сквозь стальные стены, словно гвоздь через фанеру.
И местность помогала русским. "Спокойно, любитель спорта, спокойно. Оставь танки и следи за пехотой! Но мы лежим неправильно! До этого, при первом обстреле, скрытая позиция была хороша, но сейчас?" Холмики, на которых Петер и Пауль залегли со своими пулеметами, идеальны для обороны. Возвышенности - главные пункты.
Стрелков в лощине очень много: "Значит, встать и вперед!" На бегу я что-то кричал. И я видел, что Эрнст тоже побежал. С возвышенности гренадеры увидели два разрушенных крестьянских дома. Для хутора - много, для деревни - мало.
Руины лежали на возвышенности и были исходной позицией для атаки русской пехоты. Слева от обломков хат дымила дюжина подбитых танков Т-34. Перед ними стояло несколько наших подбитых танков. Еще два стояли непосредственно у развалин и ждали новой атаки.
Между Паулем и Петером на позицию вышли два станковых пулемета. И когда они открыли огонь, гренадеры с холмов перешли в контратаку. Они хорошо продвинулись до двух подбитых танков. Я задыхался. Эрнст' сплюнул, выругался и показал на танк, стоявший ближе к хатам.
За его кормой лежал танкист и махал обеими руками. В руинах домов поднимали пыль падающие снаряды. Станковые пулеметы стреляли не переставая. - К танку! - крикнул Эрнст. Они побежали под свист пуль. Танкист, обгоревший дочерна, как суданский негр, улыбнулся им, вращая глазами: - Я уже думал, что вы не придете!
- Что случилось? - спросил Эрнст.
- Нашего старшенького задело. Лежит впереди у гусеницы.
- Да, а почему ты не прополз вперед и не помог ему?
Танкист блеснул зубами: - Потому что потому. Его штанина на левом бедре была разорвана. Повязка на нем грязная, темноокрашенная. Метрах в двадцати перед танком взлетел столб пыли.
Сильно при гнувшись, они потащили стонущего от танка, и успели вовремя! Рядом с танком разорвался еще один снаряд. Танкист-ротенфюрер блеснул зубами: - Привет, шеф, все в порядке?
Тот молча кивнул. Ручьи пота блестели на бледном лице.
Коротко стриженные светлые волосы облепили голову. Рыцарский крест висел косо. Он попытался улыбнуться, сказав: - Спасибо, парни! Мощный взрыв прервал его. Башня танка отлетела в сторону, и командир танка сухо констатировал: - Был на волоске.
- Мы застряли, - проворчал Ханс. - На другой стороне очень много танков. Местность тоже плохая, не годится для наших «Тигров». Нет возможности использовать дальнобойные пушки. Слишком короткие дистанции.
- А где танки вермахта, которые должны были бить ивана во фланг? - Где-то, - Ханс разочарованно отмахнулся. - Наши "Тигры" расхлебали дерьмо, хотя при этом многих подбили, а у остальных кончились снаряды, осталась еще пара штурмовых орудий, которые как раз выезжают на передовую, и мы.
"Дерьмо, - подумал я, - проклятое дерьмо эта свинская война. А я сижу буквально посреди этого дерьма. Зритель и слушатель". И вдруг я перестал чувствовать себя солдатом "ЛАГа", одетым в маскировочную куртку, стальной шлем, держащим в руках винтовку. Я превратился в безучастного наблюдателя, нейтрального свидетеля, корреспондента из Гонолулу.
И В этот момент сражения под Прохоровкой я принял решение: "Как только Я выберусь из этого дерьма, запишу события каждого дня и каждого часа, каждой минуты и каждого мгновения этого убийственного сумасшествия. Нет, не как писатель для неверящего читательского сообщества, а для себя.
Это будет дневник коротких и длинных дней битвы под Курском с приземленной точки зрения солдата. Если, даст Бог; после войны я смогу вести нормальную жизнь, этот дневник станет для моих сыновей и внуков большим, чем краткое, сухое сообщение в исторической книге.
Они должны будут, по крайней мере, узнать, что видел обершарфюрер-танкист с Рыцарским крестом, который стоит в балке, смеясь как сумасшедший и одновременно вытирая слезы с закопченного лица.
Что пережил ротенфюрер, который лежит перед ним в обгоревшей форме и с прожженным нефтью мясом, с обугленной головой, без бровей и ресниц, с безгубым ртом на сгоревшем лице, прежде чем его командир, вытащивший его из подбитого танка, затушил горящую одежду собственным телом и, почти сошедший с ума от боли, дотащил до балки, чтобы там понять, что все это было напрасно. И это только двое!
Другие даже до балки не добираются. Лежат там, наверху. Их разрывает в их стальных гробах, они сгорают в них, кричат раненые между крутящимися и стреляющими танками, расставаясь с душой, покидающей тела, и никто их не слышит.
И никто не может им помочь. Или они тщетно пытаются найти укрытие, обезумев от страха. Их давят гусеницы, разрывают снаряды, давят обломки железа.
Один экипаж целым выбрался из своей разбитой снарядами духовки, до того как она взорвалась. Танкисты бежали сквозь взрывы, град камней, по горящей нефти, под пулеметными очередями, бившими в стальные борта без направления, потеряв всякие ориентиры.
Они пытались найти где-нибудь укрытие в этом сумасшествии, искали путь между взрывами и пожарами. Их накрыло взрывом, двое споткнулись и упали, двое бежали дальше, пытаясь вырваться из грохота и скрежета и спрятаться от осколков.
На другом танке радист попытался вытащить наводчика с его места. Он тащил, задыхаясь, просунув руки под мышки друга и сцепив их замком у него на груди. Голова била затылком ему в лицо.
Он тащил, а пронзительные крики раненого резали его как бритва. Когда онувидел разбитые в кровавую кашу ноги, и сам закричал, но продолжал тащить, а кровавая каша продолжала тянуться вверх и обрываться.
Он ударился затылком о броню, закашлялся от едкого густого дыма, увидел плечи механика-водителя, с которых была сорвана голова, раздавленные и размазанные по стальным обломкам остатки тела командира.
Он вытащил раненого из погнутого сплющенного металлолома, дотянул его до щитка гусеницы, вскочив, вскрикнул, согнулся, попытался ползти, хотел найти горящим взглядом своего безногого приятеля на танке - два метра отделяли их - две вечности.
Метрах в пятнадцати от балки подбили "Тигр". Пушка отказала и повисла. Экипаж вылез. Из башни один выскочил, словно прыгун-фигурист. Остальные тащились, спотыкались, зацеплялись, падали с корпуса танка, словно дохлые мухи.
Их окутало клубом пыли от взрыва. Лишь один появился из осыпающейся земли, сделал, качаясь, несколько шагов, упал и остался лежать. Гренадеры в балке между взрывами слышали его крики...
Командир роты погиб ранним вечером или, как уточнил Эрнст, в начале сумерек. Их командир взвода погиб перед ужином. Ханс принял командование взводом, парой оставшихся горемык.
Через этот ад Дори три раза подвозил боеприпасы и три раза невредимым возвращался назад. Четвертую поездку предпринял техник. До передовой он не доехал и назад не вернулся.
Мы пошли в атаку. Из оврага под проливным дождем. Небо сильно плакало, и вскоре нам тоже досталось. Мы - точнее сказать, то, что осталось от нашего батальона, - продвинулись далеко вперед. Помню только, как выглядели мои сапоги. На них налипли огромные комья грязи, с каждым шагом становившиеся все больше и тяжелее.
Артиллерия наша была в отпуске. В любом случае, мы ее не видели и не слышали. Наши танки дрались с Т-34 и останавливались. И это было настоящим чудом. И тут началось! Иван! Мы, идиоты, бежали навстречу контратаке!
Бежали? Мы пытались ковылять по земле, как кроты, которые не умеют плавать. Потом подошли русские танки и завершили дело. Они развалили едва выкопанные окопы, стреляли во все, что шевелилось, намотали раненых на гусеницы.
Рядом со мной ранили Пимпфа. Он звал санитара, но тот не пришел, так как не мог прийти - лежал в нескольких метрах позади с простреленным животом. Я подскочил, чтобы помочь Пимпфу. Удар в левую руку опрокинул меня в грязь. "Ничего страшного", - подумал я.
А Ханс - мой командир взвода - кричал, хотел узнать, что со мной случилось. Я крикнул, что со мной все в порядке, подполз к Пимпфу и лег за пулемет. Пимпф стрелять больше не мог. Осколком ему разорвало предплечье. Сначала я еще видел русских, потом не смог больше держать голову. Что было дальше - не помню.
Когда очнулся, почувствовал сильную боль. Дождь продолжал все еще лить как из ведра. Пимпф лежал рядом со мной. Он не шевелился и был перевернут, по-видимому, хотел бежать назад и при этом был убит.
Я переломил его жетон и попытался отползти в глубокую воронку от крупнокалиберного снаряда. Можете себе представить, как я испугался, когда увидел там лежащего убитого русского. Перед другими воронками тоже лежали убитые гвардейские стрелки. Я посмотрел на свои часы - они остановились.
Рукава куртки и рубашки у левого локтя стали твердыми от запекшейся крови. Счастье и несчастье. Кровь остановилась из-за того, что я лежал животом на руке.
Попробовал пошевелить пальцами - не получилось. Осторожно маленькими ножницами для стрижки ногтей я разрезал рукава куртки и рубашки. Я резал все глубже и глубже через кровавое месиво.
И странно - я не пришел в отчаяние и не испугался, когда увидел свою руку, лежащую отдельно от меня. Не понимая, почти помешавшись, я смотрел на желто-синюю руку и на часы, лежавшие передо мной, как на что-то такое, что было не частью меня.
Механически я взял часы. Вы их, конечно, помните. Это был подарок дедушки на конфирмацию. Перетянул предплечье ремешком от котелка и осмотрелся. След танка отпечатался в нескольких метрах от позиции пулемета.
Он был кривой, и колеи были наполнены водой. Собаки ехали от окопа к окопу. Почему именно меня они не взяли - не знаю. Иван прорвался! Повсюду валялось множество вещей. Я не стал ждать, пока стемнеет, надел русскую накидку и таким "полуиваном" отправился дальше. Мне навстречу проехало несколько Т-34. Они отходили.
Значит, далеко прорваться им не удалось. В любом случае, я вежливо их пропускал. Рука горела огнем. Мне стало плохо. Ноги были как ватные.
Потом я нарвался на отделение русских. Теперь японял, как был прав, захватив с собой автомат. Они попали мне в спину и в голень. Боль была нестерпимой. Но я дошел, и мне удалось сесть на "Тигр", ехавший в тыл.
На главном перевязочном пункте стояли пустые бочки из-под бензина, из которых свешивались отрезанныеруки и ноги. Вокруг лежали раненые и мертвые. Когда я снова очнулся, кто-то дал мне глоток водки имягко сказал: - Радуйся, приятель, для тебя война закончилась!
Культя левой руки была загипсована и забинтована. Я снова почувствовал левую руку, торчащие пальцы и снова подумал: странно, рука валяется в Прохоровке, а я могу сжать кулак, вытягивать и сжимать пальцы.
Несколько дней я оставался в Харькове. Там я услышал, что операция "Цитадель", наше наступление на Курск, действительно было прервано, хотя мы и прорвались! И несмотря на то, что мы удержались под Прохоровкой!
Якобы американцы высадились где-то в Италии. Но зачем было прерывать? Зачем было тогда заваривать эту кашу? К чему терять столько жизней?" - Из воспоминаний ротенфюрера Курта Пфеча 2-я рота 2-го панцергренадерского полка дивизии СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер".
Про автора: https://loveread-ec.appspot.com/biography-author.php?expires=1529274382&author=Kurt-Pfech
Заместитель начальника штаба 31-й танковой бригады резерва Григорий Пенежко вспоминал: "В памяти остались тяжелые картины... Стоял такой грохот, что на перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа...
От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия, лопалась броня, взрывались танки. Танки мгновенно вспыхивали от выстрелов в бензобаки. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу.
Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненый, он не мог выбраться из люка. Так и погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление - пока жив, бей врага.
Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого танка и бил автоматом по люку, чтобы "выкурить" оттуда немвцев.
Помню, как отважно действовал командир танковой роты Черторижский. Он подбил вражеский "Тигр", но и сам был подбит. Выскочив из машины, танкисты потушили огонь. И снова пошли в бой".
Причем все 12 "Тигров" находились в составе недавно сформированной 13-й роты тяжелых танков 1-го танкового полка СС. Потери "Лейбштандарта" всего за девять дней боев составили 2753 человека и 30 % танков.
"Это был сумасшедший фейерверк! Пулеметы вели огонь короткими очередями. Противотанковые ружья били в литавры, а танковые пушки и самоходная артиллерия - в турецкий барабан. Я навострил уши. Это тоже танковые пушки, только русские! Конечно же, иван послал не только пехоту против наших танков.
Они показались на правом склоне перед позицией Пауля. Внезапно, хотя их ждали, по непросматриваемой местности им удалось подъехать необычайно близко. Т-34! Один наш танк повесил хобот. В его левом борту зияла дыра. Башню охватили языки пламени, словно факел.
Т-34 на полном газу неслись к "Тиграм" спереди слева. Первые наши танки дернули гусеницами и повернули. Один задымился, но продолжал еще стрелять. И первый Т-34 исчез в разлетающемся серо-черном облаке.
Иваны мчались на полном ходу, чтобы не дать "Тиграм" воспользоваться преимуществом в дальности стрельбы и бронировании. Они мчались решительно, упрямо, ожесточенно. Масса против качества. Каждый попавший снаряд на сравнительно малом расстоянии проходил сквозь стальные стены, словно гвоздь через фанеру.
И местность помогала русским. "Спокойно, любитель спорта, спокойно. Оставь танки и следи за пехотой! Но мы лежим неправильно! До этого, при первом обстреле, скрытая позиция была хороша, но сейчас?" Холмики, на которых Петер и Пауль залегли со своими пулеметами, идеальны для обороны. Возвышенности - главные пункты.
Стрелков в лощине очень много: "Значит, встать и вперед!" На бегу я что-то кричал. И я видел, что Эрнст тоже побежал. С возвышенности гренадеры увидели два разрушенных крестьянских дома. Для хутора - много, для деревни - мало.
Руины лежали на возвышенности и были исходной позицией для атаки русской пехоты. Слева от обломков хат дымила дюжина подбитых танков Т-34. Перед ними стояло несколько наших подбитых танков. Еще два стояли непосредственно у развалин и ждали новой атаки.
Между Паулем и Петером на позицию вышли два станковых пулемета. И когда они открыли огонь, гренадеры с холмов перешли в контратаку. Они хорошо продвинулись до двух подбитых танков. Я задыхался. Эрнст' сплюнул, выругался и показал на танк, стоявший ближе к хатам.
За его кормой лежал танкист и махал обеими руками. В руинах домов поднимали пыль падающие снаряды. Станковые пулеметы стреляли не переставая. - К танку! - крикнул Эрнст. Они побежали под свист пуль. Танкист, обгоревший дочерна, как суданский негр, улыбнулся им, вращая глазами: - Я уже думал, что вы не придете!
- Что случилось? - спросил Эрнст.
- Нашего старшенького задело. Лежит впереди у гусеницы.
- Да, а почему ты не прополз вперед и не помог ему?
Танкист блеснул зубами: - Потому что потому. Его штанина на левом бедре была разорвана. Повязка на нем грязная, темноокрашенная. Метрах в двадцати перед танком взлетел столб пыли.
Сильно при гнувшись, они потащили стонущего от танка, и успели вовремя! Рядом с танком разорвался еще один снаряд. Танкист-ротенфюрер блеснул зубами: - Привет, шеф, все в порядке?
Тот молча кивнул. Ручьи пота блестели на бледном лице.
Коротко стриженные светлые волосы облепили голову. Рыцарский крест висел косо. Он попытался улыбнуться, сказав: - Спасибо, парни! Мощный взрыв прервал его. Башня танка отлетела в сторону, и командир танка сухо констатировал: - Был на волоске.
- Мы застряли, - проворчал Ханс. - На другой стороне очень много танков. Местность тоже плохая, не годится для наших «Тигров». Нет возможности использовать дальнобойные пушки. Слишком короткие дистанции.
- А где танки вермахта, которые должны были бить ивана во фланг? - Где-то, - Ханс разочарованно отмахнулся. - Наши "Тигры" расхлебали дерьмо, хотя при этом многих подбили, а у остальных кончились снаряды, осталась еще пара штурмовых орудий, которые как раз выезжают на передовую, и мы.
"Дерьмо, - подумал я, - проклятое дерьмо эта свинская война. А я сижу буквально посреди этого дерьма. Зритель и слушатель". И вдруг я перестал чувствовать себя солдатом "ЛАГа", одетым в маскировочную куртку, стальной шлем, держащим в руках винтовку. Я превратился в безучастного наблюдателя, нейтрального свидетеля, корреспондента из Гонолулу.
И В этот момент сражения под Прохоровкой я принял решение: "Как только Я выберусь из этого дерьма, запишу события каждого дня и каждого часа, каждой минуты и каждого мгновения этого убийственного сумасшествия. Нет, не как писатель для неверящего читательского сообщества, а для себя.
Это будет дневник коротких и длинных дней битвы под Курском с приземленной точки зрения солдата. Если, даст Бог; после войны я смогу вести нормальную жизнь, этот дневник станет для моих сыновей и внуков большим, чем краткое, сухое сообщение в исторической книге.
Они должны будут, по крайней мере, узнать, что видел обершарфюрер-танкист с Рыцарским крестом, который стоит в балке, смеясь как сумасшедший и одновременно вытирая слезы с закопченного лица.
Что пережил ротенфюрер, который лежит перед ним в обгоревшей форме и с прожженным нефтью мясом, с обугленной головой, без бровей и ресниц, с безгубым ртом на сгоревшем лице, прежде чем его командир, вытащивший его из подбитого танка, затушил горящую одежду собственным телом и, почти сошедший с ума от боли, дотащил до балки, чтобы там понять, что все это было напрасно. И это только двое!
Другие даже до балки не добираются. Лежат там, наверху. Их разрывает в их стальных гробах, они сгорают в них, кричат раненые между крутящимися и стреляющими танками, расставаясь с душой, покидающей тела, и никто их не слышит.
И никто не может им помочь. Или они тщетно пытаются найти укрытие, обезумев от страха. Их давят гусеницы, разрывают снаряды, давят обломки железа.
Один экипаж целым выбрался из своей разбитой снарядами духовки, до того как она взорвалась. Танкисты бежали сквозь взрывы, град камней, по горящей нефти, под пулеметными очередями, бившими в стальные борта без направления, потеряв всякие ориентиры.
Они пытались найти где-нибудь укрытие в этом сумасшествии, искали путь между взрывами и пожарами. Их накрыло взрывом, двое споткнулись и упали, двое бежали дальше, пытаясь вырваться из грохота и скрежета и спрятаться от осколков.
На другом танке радист попытался вытащить наводчика с его места. Он тащил, задыхаясь, просунув руки под мышки друга и сцепив их замком у него на груди. Голова била затылком ему в лицо.
Он тащил, а пронзительные крики раненого резали его как бритва. Когда онувидел разбитые в кровавую кашу ноги, и сам закричал, но продолжал тащить, а кровавая каша продолжала тянуться вверх и обрываться.
Он ударился затылком о броню, закашлялся от едкого густого дыма, увидел плечи механика-водителя, с которых была сорвана голова, раздавленные и размазанные по стальным обломкам остатки тела командира.
Он вытащил раненого из погнутого сплющенного металлолома, дотянул его до щитка гусеницы, вскочив, вскрикнул, согнулся, попытался ползти, хотел найти горящим взглядом своего безногого приятеля на танке - два метра отделяли их - две вечности.
Метрах в пятнадцати от балки подбили "Тигр". Пушка отказала и повисла. Экипаж вылез. Из башни один выскочил, словно прыгун-фигурист. Остальные тащились, спотыкались, зацеплялись, падали с корпуса танка, словно дохлые мухи.
Их окутало клубом пыли от взрыва. Лишь один появился из осыпающейся земли, сделал, качаясь, несколько шагов, упал и остался лежать. Гренадеры в балке между взрывами слышали его крики...
Командир роты погиб ранним вечером или, как уточнил Эрнст, в начале сумерек. Их командир взвода погиб перед ужином. Ханс принял командование взводом, парой оставшихся горемык.
Через этот ад Дори три раза подвозил боеприпасы и три раза невредимым возвращался назад. Четвертую поездку предпринял техник. До передовой он не доехал и назад не вернулся.
Мы пошли в атаку. Из оврага под проливным дождем. Небо сильно плакало, и вскоре нам тоже досталось. Мы - точнее сказать, то, что осталось от нашего батальона, - продвинулись далеко вперед. Помню только, как выглядели мои сапоги. На них налипли огромные комья грязи, с каждым шагом становившиеся все больше и тяжелее.
Артиллерия наша была в отпуске. В любом случае, мы ее не видели и не слышали. Наши танки дрались с Т-34 и останавливались. И это было настоящим чудом. И тут началось! Иван! Мы, идиоты, бежали навстречу контратаке!
Бежали? Мы пытались ковылять по земле, как кроты, которые не умеют плавать. Потом подошли русские танки и завершили дело. Они развалили едва выкопанные окопы, стреляли во все, что шевелилось, намотали раненых на гусеницы.
Рядом со мной ранили Пимпфа. Он звал санитара, но тот не пришел, так как не мог прийти - лежал в нескольких метрах позади с простреленным животом. Я подскочил, чтобы помочь Пимпфу. Удар в левую руку опрокинул меня в грязь. "Ничего страшного", - подумал я.
А Ханс - мой командир взвода - кричал, хотел узнать, что со мной случилось. Я крикнул, что со мной все в порядке, подполз к Пимпфу и лег за пулемет. Пимпф стрелять больше не мог. Осколком ему разорвало предплечье. Сначала я еще видел русских, потом не смог больше держать голову. Что было дальше - не помню.
Когда очнулся, почувствовал сильную боль. Дождь продолжал все еще лить как из ведра. Пимпф лежал рядом со мной. Он не шевелился и был перевернут, по-видимому, хотел бежать назад и при этом был убит.
Я переломил его жетон и попытался отползти в глубокую воронку от крупнокалиберного снаряда. Можете себе представить, как я испугался, когда увидел там лежащего убитого русского. Перед другими воронками тоже лежали убитые гвардейские стрелки. Я посмотрел на свои часы - они остановились.
Рукава куртки и рубашки у левого локтя стали твердыми от запекшейся крови. Счастье и несчастье. Кровь остановилась из-за того, что я лежал животом на руке.
Попробовал пошевелить пальцами - не получилось. Осторожно маленькими ножницами для стрижки ногтей я разрезал рукава куртки и рубашки. Я резал все глубже и глубже через кровавое месиво.
И странно - я не пришел в отчаяние и не испугался, когда увидел свою руку, лежащую отдельно от меня. Не понимая, почти помешавшись, я смотрел на желто-синюю руку и на часы, лежавшие передо мной, как на что-то такое, что было не частью меня.
Механически я взял часы. Вы их, конечно, помните. Это был подарок дедушки на конфирмацию. Перетянул предплечье ремешком от котелка и осмотрелся. След танка отпечатался в нескольких метрах от позиции пулемета.
Он был кривой, и колеи были наполнены водой. Собаки ехали от окопа к окопу. Почему именно меня они не взяли - не знаю. Иван прорвался! Повсюду валялось множество вещей. Я не стал ждать, пока стемнеет, надел русскую накидку и таким "полуиваном" отправился дальше. Мне навстречу проехало несколько Т-34. Они отходили.
Значит, далеко прорваться им не удалось. В любом случае, я вежливо их пропускал. Рука горела огнем. Мне стало плохо. Ноги были как ватные.
Потом я нарвался на отделение русских. Теперь японял, как был прав, захватив с собой автомат. Они попали мне в спину и в голень. Боль была нестерпимой. Но я дошел, и мне удалось сесть на "Тигр", ехавший в тыл.
На главном перевязочном пункте стояли пустые бочки из-под бензина, из которых свешивались отрезанныеруки и ноги. Вокруг лежали раненые и мертвые. Когда я снова очнулся, кто-то дал мне глоток водки имягко сказал: - Радуйся, приятель, для тебя война закончилась!
Культя левой руки была загипсована и забинтована. Я снова почувствовал левую руку, торчащие пальцы и снова подумал: странно, рука валяется в Прохоровке, а я могу сжать кулак, вытягивать и сжимать пальцы.
Несколько дней я оставался в Харькове. Там я услышал, что операция "Цитадель", наше наступление на Курск, действительно было прервано, хотя мы и прорвались! И несмотря на то, что мы удержались под Прохоровкой!
Якобы американцы высадились где-то в Италии. Но зачем было прерывать? Зачем было тогда заваривать эту кашу? К чему терять столько жизней?" - Из воспоминаний ротенфюрера Курта Пфеча 2-я рота 2-го панцергренадерского полка дивизии СС "Лейбштандарт Адольф Гитлер".
Про автора: https://loveread-ec.appspot.com/biography-author.php?expires=1529274382&author=Kurt-Pfech
Заместитель начальника штаба 31-й танковой бригады резерва Григорий Пенежко вспоминал: "В памяти остались тяжелые картины... Стоял такой грохот, что на перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа...
От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия, лопалась броня, взрывались танки. Танки мгновенно вспыхивали от выстрелов в бензобаки. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу.
Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненый, он не мог выбраться из люка. Так и погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление - пока жив, бей врага.
Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого танка и бил автоматом по люку, чтобы "выкурить" оттуда немвцев.
Помню, как отважно действовал командир танковой роты Черторижский. Он подбил вражеский "Тигр", но и сам был подбит. Выскочив из машины, танкисты потушили огонь. И снова пошли в бой".
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]