Великий ужас немецкого танкиста.
---
"13 мая 1945г. Неожиданно события принимают стремительный оборот, у нас нет времени на раздумья. Будь оно у нас, мы непременно пытались бы бежать.
Вовсю гуляют слухи о том, что нас скоро передадут русским. А ведь как мы надеялись, что американцы обойдутся с нами по-человечески, что они не станут выдавать пленных Красной Армии...
Но этим утром нас вызвали в госпиталь, велели построится и ждать транспорта. Нам стало ясно, что надежды наши рухнули. По пути в бараки мы встречаем несколько женщин и девушек. Они в курсе,что нас передают русским, и они, пока еще не поздно, разыскивают родных и близких. Они неистово машут нам, но никто им не отвечает.
Мы сидим в грузовиках в полной тишине, с бледными лицами, неспособные постичь, как так получилось, что наши надежды рухнули в одночасье, что вместо человеческого обращения в американском плену, на которое мы так надеялись, нас ждут ужасы плена русского. Нас везут в Россию,а это означает не что иное, как лагеря в СИБИРИ!!!
Сибирь! Какое ужасное слово! Оно стучит, гремит внутри моей головы. Могут ли американцы представить, что означает слово СИБИРЬ? Способны ли они осознать весь тот страх, ужас и ощущение полной безнадежности, которое оно вызывает у нас? Мы, сражавшиеся против советских войск, можем себе представить, что ждет нас в Сибири....
В бараках мы впервые почувствовали вкус того, что нас ожидает. Нас разместили в комнатах, обставленных нарами, наскоро сбитыми из голых досок, прикрытых одним покрывалом. Мы пока еще под стражей амариканцев, но все меняется, когда в конце бараков останавливается товарняк и из него выходят несколько русских.
Меня охватывает дрожь! Меня всегда пугали и эти лица, и эта форма! Я думал,что смогу забыть о них, но как я ошибался...И даже если их не будет рядом со мной, они еще долго будут преследовать меня в ночных кашмарах.
Нам приказали построится. Приходит переводчик. Он требует,чтобы все, кто служил в СС, сделали шаг вперед. Только несколько человек подчиняются этому требованию. Затем сделать шаг вперед велят тем из нас, кто сражался только на Восточном фронте.
Переводчик призывает нас сознаться и не лгать, потому что сведения легко проверить. Я просто молчу. Мой мозг лихорадочно работает, пытаясь придумать, как мне отсюда выбраться.
Я не хочу, чтобы меня отправили в Сибирь! Пусть уж лучше я получу пулю в спину при попытке к бегству, как это случилось с двумя солдатами, рискнувшими бежать, когда мы строем входили в лагерь....
14 мая. Из личного опыта мне известно, что меня лихорадит всякий раз, когда рана начинает гноиться, - значит я должен спровоцировать новое заражение. Я заставляю себя взять ржавый гвоздь.
Осознаю всю серьезность последствий, но в таком безвыходном отчаянии пусть лучше я умру от заражения крови, чем позволю отправить себя в сибирский ледовый ад.
Морщась от боли прокалываю рану гвоздем, пока не проступает кровь, и, чтобы ускорить инфекцию, проталкиваю в рану неколько сантиметров марлевой повязки....
15 мая. Похоже, мой план сработал. Всю ночь меня мучили страшные боли в руке, зато днем лоб становится горячим, и я сваливаюсь в лихорадке. Пока я бреду к медпункту, голова кружится, и я чувствую, что теряю сознание.
Санитары уносят меня на насилках и осматривает. Смутно помню, как обращаюсь к больничному водителю с просьбой отвезти меня в госпиталь в Байришер Хоф....и меня увозят из лагеря." - из дневника обер-ефрейтора Ганса Киншермана 24-я танковая дивизия вермахта.
Вовсю гуляют слухи о том, что нас скоро передадут русским. А ведь как мы надеялись, что американцы обойдутся с нами по-человечески, что они не станут выдавать пленных Красной Армии...
Но этим утром нас вызвали в госпиталь, велели построится и ждать транспорта. Нам стало ясно, что надежды наши рухнули. По пути в бараки мы встречаем несколько женщин и девушек. Они в курсе,что нас передают русским, и они, пока еще не поздно, разыскивают родных и близких. Они неистово машут нам, но никто им не отвечает.
Мы сидим в грузовиках в полной тишине, с бледными лицами, неспособные постичь, как так получилось, что наши надежды рухнули в одночасье, что вместо человеческого обращения в американском плену, на которое мы так надеялись, нас ждут ужасы плена русского. Нас везут в Россию,а это означает не что иное, как лагеря в СИБИРИ!!!
Сибирь! Какое ужасное слово! Оно стучит, гремит внутри моей головы. Могут ли американцы представить, что означает слово СИБИРЬ? Способны ли они осознать весь тот страх, ужас и ощущение полной безнадежности, которое оно вызывает у нас? Мы, сражавшиеся против советских войск, можем себе представить, что ждет нас в Сибири....
В бараках мы впервые почувствовали вкус того, что нас ожидает. Нас разместили в комнатах, обставленных нарами, наскоро сбитыми из голых досок, прикрытых одним покрывалом. Мы пока еще под стражей амариканцев, но все меняется, когда в конце бараков останавливается товарняк и из него выходят несколько русских.
Меня охватывает дрожь! Меня всегда пугали и эти лица, и эта форма! Я думал,что смогу забыть о них, но как я ошибался...И даже если их не будет рядом со мной, они еще долго будут преследовать меня в ночных кашмарах.
Нам приказали построится. Приходит переводчик. Он требует,чтобы все, кто служил в СС, сделали шаг вперед. Только несколько человек подчиняются этому требованию. Затем сделать шаг вперед велят тем из нас, кто сражался только на Восточном фронте.
Переводчик призывает нас сознаться и не лгать, потому что сведения легко проверить. Я просто молчу. Мой мозг лихорадочно работает, пытаясь придумать, как мне отсюда выбраться.
Я не хочу, чтобы меня отправили в Сибирь! Пусть уж лучше я получу пулю в спину при попытке к бегству, как это случилось с двумя солдатами, рискнувшими бежать, когда мы строем входили в лагерь....
14 мая. Из личного опыта мне известно, что меня лихорадит всякий раз, когда рана начинает гноиться, - значит я должен спровоцировать новое заражение. Я заставляю себя взять ржавый гвоздь.
Осознаю всю серьезность последствий, но в таком безвыходном отчаянии пусть лучше я умру от заражения крови, чем позволю отправить себя в сибирский ледовый ад.
Морщась от боли прокалываю рану гвоздем, пока не проступает кровь, и, чтобы ускорить инфекцию, проталкиваю в рану неколько сантиметров марлевой повязки....
15 мая. Похоже, мой план сработал. Всю ночь меня мучили страшные боли в руке, зато днем лоб становится горячим, и я сваливаюсь в лихорадке. Пока я бреду к медпункту, голова кружится, и я чувствую, что теряю сознание.
Санитары уносят меня на насилках и осматривает. Смутно помню, как обращаюсь к больничному водителю с просьбой отвезти меня в госпиталь в Байришер Хоф....и меня увозят из лагеря." - из дневника обер-ефрейтора Ганса Киншермана 24-я танковая дивизия вермахта.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]