Особист под Керчью. 1942 г.
---
"17-18 мая противник прижал нас к берегу Керченского пролива. Я оказался за Керчью, в районе маяка. Велся беспрерывный обстрел кромки берега,на котором находились толпы людей. Отдельные снаряды выкашивали целые отделения.Многие стрелялись, другие выбрасывали документы, кто-то срывал с себя петлицы. Там и тут валялись останки - руки, головы, человеческие ноги.
Командир батальона Перевертай сидел на каком-то камне растеряный, безучастный, с отсутствующим взглядом. Губы у него пересохли, и он судорожно облизывал их языком. Я подскочил к нему, схватил за грудки -"ты что? Именем советской власти, расстреляю, если не возмешь себя в руки!"
Конечно я не собирался его расстреливать (хотя в чрезвычайной ситуации право такое имел), мне надо было вывести его из шокового состояния, из прострации.
Задержал возле нас одного, второго, третьего из бегущих бойцов. Они залегли,стали отстреливаться. Перевертай встрепенулся, пришел в себя. Вскоре возле нас залегло уже несколько десятков человек. Бег прекратился...
Но силы были не равны, началась настоящая агония. В нашем распоряжении оставалась небольшая полоска берега в 200-300 метров. При появлении немецких цепей я встал за большой валун и решил застрелиться, чтобы не попасть в плен.
В этот момент на небольшой высотке, совсем рядом, неожиданно появился здоровенный моряк в бушлате, брюках-клеш, бескозырке. Потрясая автоматом, он громко закричал: -"Братцы! Славяне! Отгоним немцев! Вперед,за мной! Ура-а!"
Наверное,никто не обратил бы на него внимание, но тут, рядом, неизвестно откуда, собрался военный оркестр и заиграл "интернационал". ( Это и правда выглядело как в кинофильме ) Все военнослужащие, здоровые и раненые, бросились на врага и отогнали его от берега...
Я случайно встретил в боевой цепи своего начальника Нойкина и получил задание возглавить переправу раненых на кубанский берег. На берегу уже скопились десятки тысяч военнослежащих, никакого управления людьми не было-каждый отвечал сам за себя.
С пирса было видно,что в морской воде находится большое количество трупов, почему-то они были в вертикальном положении. Кто был в шинели, кто в ватнике. Была небольшая волна, и создавалось впечатление, что они маршируют. Страшная картина. Многих она толкала на отчаянные поступки.
Напиравшую на пирс толпу приходилось сдерживать силами нескольких человек. Были случаи,когда под видом раненых пытались пробиться и здоровые. Был,случай, когда четверо здоровых солдат-грузин несли над головой носилки и кричали: "пропустите! Мы несем раненого полковника - командира дивизии!"
Действительно, на носилках лежал офицер, с четырьмя шпалами на петлицах и перевязаной головой. По его внимательному, настороженному взгляду у меня возникло сомнение - а действительно ли этот человек ранен?
Я приказал положить носилки на пирс и развязать бинт. Никакого ранения там не оказалось. Я был в ярости. Вид у меня, наверное был страшный: на голове каска, несколько дней не бритый, не спавший и не евший. Силы я поддерживал тогда с помощью фляги, наполненной смесью морской воды, сахара и спирта.
Все мы на этой полоске берега находились между жизнью и смертью. Тем большее возмущение среди тех, кто находился около пирса и видел картину происходящего, вызвал шкурный, трусливый поступок этого "офицера".
Военнослужащие яростными криками требовали от меня расстрела полковника, в противном случае грозили рассправится с нами обоими. При таких обстоятельствах я, как оперработник особого отдела, имевший при особых обстоятельствах право расстрела, поставил полковника на край пирса, левой рукой взял его за грудь, а правой достал пистолет.
И тут я увидел, что полковник стал терять сознание. У меня что-то дрогнуло в душе. Я сказал ему, что выстрелю, но выстрелю мимо,а он пусть падает в воду, словно убитый, и там выбирается как может. Дальнейшей его судьбы я не знаю...
Переправа продолжалась 3-4 дня. 21 мая все было кончено. Противник вновь подошел близко к кромке берега. Ну, думаю, пора стреляться, лучше на пирсе....неожиданно подошла шхуна, пожилой капитан знал меня лично - три или четыре раза приходил за ранеными.
- Молодой человек, - печально и спокойно сказал он мне - это последняя шхуна, больше не будет. Я с трудом сел в шхуну,через несколько секунд противник открыл по нам прицельный огонь, несколько человек было убито.
Мне удалось заползти за какой-то судовой ящик и тем самым спастись. Полузатопленная, с большим креном, шхуна дошла все же до песчаной косы Чушки.
До сих пор жалею,что не запомнил фамилию того героического капитана, спасшего сотни жизней, и в их числе мою...." - из воспоминаний оперуполномоченного особого отдела 13-й отдельной стрелковой бригады Л.Г. Иванова.
Командир батальона Перевертай сидел на каком-то камне растеряный, безучастный, с отсутствующим взглядом. Губы у него пересохли, и он судорожно облизывал их языком. Я подскочил к нему, схватил за грудки -"ты что? Именем советской власти, расстреляю, если не возмешь себя в руки!"
Конечно я не собирался его расстреливать (хотя в чрезвычайной ситуации право такое имел), мне надо было вывести его из шокового состояния, из прострации.
Задержал возле нас одного, второго, третьего из бегущих бойцов. Они залегли,стали отстреливаться. Перевертай встрепенулся, пришел в себя. Вскоре возле нас залегло уже несколько десятков человек. Бег прекратился...
Но силы были не равны, началась настоящая агония. В нашем распоряжении оставалась небольшая полоска берега в 200-300 метров. При появлении немецких цепей я встал за большой валун и решил застрелиться, чтобы не попасть в плен.
В этот момент на небольшой высотке, совсем рядом, неожиданно появился здоровенный моряк в бушлате, брюках-клеш, бескозырке. Потрясая автоматом, он громко закричал: -"Братцы! Славяне! Отгоним немцев! Вперед,за мной! Ура-а!"
Наверное,никто не обратил бы на него внимание, но тут, рядом, неизвестно откуда, собрался военный оркестр и заиграл "интернационал". ( Это и правда выглядело как в кинофильме ) Все военнослужащие, здоровые и раненые, бросились на врага и отогнали его от берега...
Я случайно встретил в боевой цепи своего начальника Нойкина и получил задание возглавить переправу раненых на кубанский берег. На берегу уже скопились десятки тысяч военнослежащих, никакого управления людьми не было-каждый отвечал сам за себя.
С пирса было видно,что в морской воде находится большое количество трупов, почему-то они были в вертикальном положении. Кто был в шинели, кто в ватнике. Была небольшая волна, и создавалось впечатление, что они маршируют. Страшная картина. Многих она толкала на отчаянные поступки.
Напиравшую на пирс толпу приходилось сдерживать силами нескольких человек. Были случаи,когда под видом раненых пытались пробиться и здоровые. Был,случай, когда четверо здоровых солдат-грузин несли над головой носилки и кричали: "пропустите! Мы несем раненого полковника - командира дивизии!"
Действительно, на носилках лежал офицер, с четырьмя шпалами на петлицах и перевязаной головой. По его внимательному, настороженному взгляду у меня возникло сомнение - а действительно ли этот человек ранен?
Я приказал положить носилки на пирс и развязать бинт. Никакого ранения там не оказалось. Я был в ярости. Вид у меня, наверное был страшный: на голове каска, несколько дней не бритый, не спавший и не евший. Силы я поддерживал тогда с помощью фляги, наполненной смесью морской воды, сахара и спирта.
Все мы на этой полоске берега находились между жизнью и смертью. Тем большее возмущение среди тех, кто находился около пирса и видел картину происходящего, вызвал шкурный, трусливый поступок этого "офицера".
Военнослужащие яростными криками требовали от меня расстрела полковника, в противном случае грозили рассправится с нами обоими. При таких обстоятельствах я, как оперработник особого отдела, имевший при особых обстоятельствах право расстрела, поставил полковника на край пирса, левой рукой взял его за грудь, а правой достал пистолет.
И тут я увидел, что полковник стал терять сознание. У меня что-то дрогнуло в душе. Я сказал ему, что выстрелю, но выстрелю мимо,а он пусть падает в воду, словно убитый, и там выбирается как может. Дальнейшей его судьбы я не знаю...
Переправа продолжалась 3-4 дня. 21 мая все было кончено. Противник вновь подошел близко к кромке берега. Ну, думаю, пора стреляться, лучше на пирсе....неожиданно подошла шхуна, пожилой капитан знал меня лично - три или четыре раза приходил за ранеными.
- Молодой человек, - печально и спокойно сказал он мне - это последняя шхуна, больше не будет. Я с трудом сел в шхуну,через несколько секунд противник открыл по нам прицельный огонь, несколько человек было убито.
Мне удалось заползти за какой-то судовой ящик и тем самым спастись. Полузатопленная, с большим креном, шхуна дошла все же до песчаной косы Чушки.
До сих пор жалею,что не запомнил фамилию того героического капитана, спасшего сотни жизней, и в их числе мою...." - из воспоминаний оперуполномоченного особого отдела 13-й отдельной стрелковой бригады Л.Г. Иванова.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]