Дождь из Рембрантов
---
Продолжаем тему подделок и их счастливых обладателей. Принято говорить, что после революции в Европу хлынул поток шедевров, вывезенных эмигрантами, а гадкостные, жадные французы покапали их за копейки.
Так ли всё однозначно?
В прекрасном журнале «Жар-Птица», выходившем в 1921−26 годах в Берлине и Париже, была опубликована заметка об этом (фото страниц журнала — ниже). Автором материала был некий А. Т-въ, и за этой подписью легко угадывается историк искусства, искусствовед, журналист, литературный критик, один из создателей журнала Александр Александрович Трубников (1882−1966), часто писавший под псевдонимом Андрей Трофимов.
Он работал в императорском Эрмитаже, был хранителем императорских дворцов, затем служил в отделении драгоценностей и галерее фарфора и серебра. В 1917 году входил в совет комиссии по делам искусства; накануне Октябрьского переворота был назначен в русское посольство в Рим. После национализации римского посольства советской властью эмигрировал во Францию, где участвовал в организации выставок (в т. ч. русского отдела на брюссельской выставке, приуроченной к открытию Дворца искусств), читал лекции в Лувре, сотрудничал с эмигрантской периодикой.
Много басен и тревожных слухов было распространено о разграблении многих русских хранилищ и музеев, о продаже их богатств по столицам Европы. В Париже сообщали о продаваемых в Америке эрмитажных рембрандтах, очевидно, что и в Америке фантазировали о сбываемых на парижском рынке рафаэлях.
Случались забавные эпизоды, — приходили, говорили: имеют редчайшую картину, вывезенную из Константинополя, из Крыма, с Кавказа, «уникум» из Эрмитажа. Доказательства тому неоспоримы, на обратной стороне — печать Эрмитажа. Идём смотреть. Уступал просьбам, чтобы не обидеть, хотя наперёд знал, что печать не иная, как та, что накладывалась на подрамник Канцелярией Эрмитажа, когда выдавалось разрешение снимать копию. А картина — заурядная копия, часто вовсе и не старая, с эрмитажного оригинала, большей частью с Ван-Дейка или Рембрандта.
Курьёзов таких, где перемешаны и горе, и слёзы, и издевательство, и детски-наивный обман — не оберёшься.
режде чем попасть в Париж, виденные мною произведения проделали стажи: шедшие из Крыма — в Константинополе, шедшие через Финляндию — в Стокгольме. Тут-то, по словам владельцев, их и снабжали «точными» определениями и делали униками. «Почему вы там же их и не продали, раз Вы утверждаете, что Вам предлагали такие крупные деньги?» — спрашивал я неизменно несчастного обладателя полдюжины рембрандтов и пары рафаэлей. «Помилуйте, как можно! Мы везли в Париж на мировой рынок, нас уверяли, что здесь дадут вдвойне против Константинополя». И вот, вместо сотни тысяч, мировой рынок предлагает в лучшем случае — 600 франков.
Несчастную русскую даму уверили в Константинополе, что у неё Рембрандт; уверял член «Болгарской Академии» с каким-то именитым «загребским художником, исследующим краски». По словам дамы, они наметили продажную цену её картины в миллион и уговорили ехать с ними в Париж. Здесь начинается мистификация, в которую, обычно, впутывают, конечно, ни в чём не повинных, бывших коллег моих по Луврскому музею. Ясно, что на Лувр и его хранителей так же клевещут, как клеветали на нас «эрмитажных». Я слыхал басни, когда лица для отзыва показывали всякий хлам, утверждая, что лет 25 тому назад Эрмитаж предлагал за него 50 тысяч рублей. Итак, «Рембрандт» моей дамы был, якобы, и Лувром окрещён — несомненным Рембрандтом. Музей не купил его (о чём очень сожалел) только потому, что не имел свободных, огромных денег, необходимых для приобретения такого выдающегося шедевра. Наконец этот шедевр показали и мне, бережно развернув из мягкого одеяла… Моей оценкой остались очень недовольны, ибо я осмелился сообщить, узнав в облупившейся и пострадавшей картине небольшого голландского мастера в стиле Босха (картина изображала довольно обычный сюжет «Посещение мастерской»), что на парижском рынке цена на подобные картины колеблется от тысячи до трёх тысяч франков.
Подлинная и фальшивая картины Фрагонара в английском музее
Дальше совсем уж упоительная история
Являлся ко мне и такой оригинал, — как говорят, известная и почтенная личность в Москве, — просит помочь продать картину. Спрашиваю: «Что за картина?» «Ни школы, ни автора я Вам не скажу. Меня научили, что показывать или говорить о своих картинах — значит обесценивать их. А, вот, если Вы обязуетесь купить, да сперва согласны выложить мне полтора миллиона, тогда картину я Вам покажу». Меня даже несколько испугало такое категорическое заявление почтенного москвича: в своём ли он уме? Не имея, случайно, в кармане полтора миллиона, мне пришлось отказаться от сей выгодной операции. На прощание владелец сокровища добавил, очевидно, желая меня соблазнить: «Могу Вам ещё сообщить, что картина фамильная, что 25 лет тому назад директор Эрмитажа Сомов предлагал за неё 250 тысяч золотом, а Лувр хотел построить для неё отдельный зал. Тогда, понятно, мы не продали, в деньгах не нуждались, жили богато».
Несколько времени спустя, картина, не нашедшая покупателя «в тёмную», сделалась менее секретной, и мне довелось видеть это сокровище, для которого Лувр собирался «построить отдельный зал». Признаюсь, мне стало даже непонятно, каким образом могут рождаться такие нелепые басни, которые повторить даже стыдно.
А дождь рембрандтов, посыпавшихся на Париж? В частных коллекциях юга России, в Нахичевани, в Одессе их народилось более полсотни. В последнем городе, в одном только собрании, объявилось четыре рембрандта. Для продажи этого собрания был составлен даже довольно курьёзный каталог-прейскурант, совсем как для базарной лавки. В нём читалось дословно: Рембрандту цена в Америке два с половиной миллиона (почему?), а у нас только девятьсот тысяч. Рубенсу цена в Америке два миллиона, а у нас пятьсот тысяч и т. д. Не хватало только приписки: «Поторопитесь пользоваться небывалой дешёвкой».
Итак, Париж наводнили «Российские рембрандты». Правда, один оказался каминным экраном сороковых годов, другой, при самом поверхностном осмотре, раскрашенной гравюрой, третий просто чёрным полотном и т. д. Ещё мне показывал рембрандта один русский художник… смотрю — совершенно новенькая копия с очень известного эрмитажного оригинала. Художник божится, что картина у них в семье была сто лет. Ещё мальчиком помнит её, «висела у дедушки». Очевидно, что в данном случае аберрация сливалась с чувством несколько менее красивого порядка. И думается мне, не написал ли эту копию сам показывающий мне её художник? А на вид такой почтенный, пожилой и известный даже! Видел я и прибывавших из частных русских собраний на продажу и удивление Парижа Брейгелей с фигурками маркиз XVIII века и коробки Луи XV с миниатюрами, на которых вдали усматриваются паровоз и мчащийся поезд. Видел я и пейзажи Рейсдаля и Мушерона, оживлённые людьми, одетыми по моде 40-х годов прошлого века. И всё это было фамильное, редкостное, спасённое, признанное шедеврами всеми музеями и знатоками и ценилось от ста тысяч и выше".
Вообще, для понимания ситуации : согласно статистике полицейских, с 1909-го по 1951-й год в США было заявлено о краже 9482 (!) картин «кисти Рембрандта».
Взято: foto-history.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]