22 июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, на объявили, что началась война.
---
"22 июня 1941 года...Почти одновременно с первым налётом, на десять минут раньше, на аэродром Лида был произведён налёт диверсионной группы немцев в количестве 39 человек, одетых сверху в нашу форму, а под ней - в немецкую.
В это время у нас в учебном батальоне при авиабазе как раз проходили ночные занятия по теме "Взвод в сторожевом охранении". Часовой полевого караула заметил движение людей на опушке берёзовой рощи, расположенной за границей юго-восточной окраины аэродрома, и сообщил об этом подчаску. Последний побежал доложить командиру поста, а тот, соответственно, послал посыльного к командиру взвода…
Командир взвода в бинокль рассмотрел, что по направлению на аэродром двигаются несколько десятков солдат, одетых в нашу форму. Только они как-то странно держат оружие, причём не наше. Он отдал приказание через начальника полкового караула - командира отделения - произвести выстрел (предупредительный).
После выстрела диверсанты открыли огонь из автоматов и продолжили движение в том же направлении. А по моему приказу на все такие занятия подразделения ходили, имея при себе, помимо учебных и холостых патронов, боекомплекты. И после обстрела, когда стало ясно, что это немцы, в пулемёт заправили ленту и открыли из него огонь.
Наступающие частично попадали, частично залегли. Тогда командир взвода поднял взвод в атаку и ударом в штыки полностью уничтожил нападавшую группу. Все 39 человек нападавших были убиты. После этого случая командир дивизии отдал приказ всему командному составу выдать винтовки и патроны, организовав на подступах к аэродрому сторожевое охранение, что и былополнено. В такой обстановке и начался первый день войны.
Связь со своими частями была нарушена, но её быстро восстановили - проводную. Радиосвязь ещё накануне была запрещена, и нам не было дано документов для ведения зашифрованного радиообмена. А вот со штабом ВВС округа связь прекратила
В первый день войны я был вызван в Минск, в штаб ВВС округа, и улетел туда на У-2 после первой бомбардировки аэродрома. После возвращения из Минска, где я ничего путёвого не получил, явился к Ганичеву (полковник Ганичев Петр Иванович, командир 11-й смешанной авиадивизии) доложил ему минскую обстановку и "установки" начальства.
В это время в Лиду из-под Гродно, с аэродрома Новый Двор, прибыл 122-й истребительный полк, который уже вёл бои с немцами под Гродно, - его аэродром находился в нескольких километрах от переднего края обороны стрелковой дивизии, которая через шесть часов боя пала смертью храбрых... - Там наносился главный удар на Минск.
Когда 122-й ИАП произвёл посадку и заправился, Ганичев приказал мне и командиру эскадрильи этого полка слетать на оперативный аэродром Чеховщизна (Другое название - Каролин: аэродром авиации погранвойск НКВД.) на самолете У-2 - с целью ознакомиться с аэродромом. Командир эскадрильи направил со мной своего заместителя, Лохматова.
Мы должны были вылететь на том же У-2, на котором я прилетел из Минска. Сели в кабину, начали запуск мотора, но он не запускался, так как был ещё очень горячий. В это время т. Лохматов мне крикнул: "Вот они, мессеры!" И я увидел девятку Ме-109, которые заходили со стороны солнца.
Это было 12 часов дня, в это время Молотов выступал по радио. На юго-восточной окраине аэродрома 3000 заключённых работали на строительстве бетонных полос, рулёжных дорожек, мест стоянок и других сооружений. "Мессеры" сделали правый разворот с резким снижением, затем - левый. И с пикирования открыли огонь по работающим (людям), которые падали как снопы.
Мне из кабины самолёта хорошо была видна эта страшная картина - сильная пыль и смерть беззащитных людей. Затем "мессеры" перешли в горизонтальный полёт на высоте 100–50 метров - с курсом на стоянку дивизионного звена - СБ (скоростной фронтовой бомбардировщик) замкомандира дивизии, И-16 Ганичева и У-2, стоявший между этими самолётами, - в котором и сидели мы с т. Лохматовым.
С первого захода загорелся СБ и был повреждён наш У-2 - перебиты расчалки, разбита лопасть винта и 20-мм эрликоновскими снарядами был пробит мой планшет с картой и двумя пакетами.
После прохождения линии стоянок самолётов "мессеры" стали резко набирать высоту и на северной окраине аэродрома были обстреляны зенитным огнём ОЗАД. Они сразу же снизились, развернулись на 180 градусов и начали повторять свой первый заход, Ноо уже не девяткой, а звеньями. Мы выскочили из самолёта и заметили, что течёт масло и бензин. Самолёт был дозаправлен, баки были полными и, видимо, пули прошли где-то в средней части баков. Хорошо, что не в верхней, иначе бы загорелись (пары бензина). Рядом щелей не было, и в течение нескольких заходов мы оказывались под сильным пулемётно-пушечным огнём. Одно звено, отстрелявшись, набирало высоту и разворачивалось за ангарами, на стрельбу заходило второе, за ним третье и так далее. Земля вокруг нас была вспахана пулями и снарядами.
Я крикнул Лохматову: "Бежим за ангар!" Мы вскочили и пробежали примерно метров 200. За линией ангар - их было два - один большой, современный, с каменными стенами и металлоконструкциями, второй старинный – "мессершмитты" разворачивались на малой высоте, боясь зенитного артогня. Как в этот момент досадовал, что здесь нет наших зенитных пулемётов! Во время разворота хорошо видны были рожи немецких пилотов.
Сделав ещё пару заходов, они ушли. А И-16 122-го ИАП продолжали заправляться. Мы с Лохматовым побежали к самолётам. Наш У-2 стоял с разбитым винтом и повисшими расчалками, из него лилось масло и бензин. Моторист, который до штурмовки дёргал за винт (заводя мотор), лежал, раненный в живот, но, видимо, легко: сам поднялся и ушёл в ангарный домик (его вылечили в нашем лазарете. Примерно через месяц он уже был в строю).
Но тут меня позвали механики полка, я подбежал и увидел лежащего с закрытыми глазами П.И. Ганичева. Проверил у него пульс: сердце работало. Расстегнул реглан и обнаружил ранение в верхнюю часть правого лёгкого. Пуля прошла навылет. Подозвал двух лётчиков и санитара, и мы его понесли: лётчики по бокам, за полы реглана, санитар за ноги, а я одной рукой держал между лопаток, другой поддерживал голову.
В это время зашли 14 "Мессершмиттов-110". Стали в круг и с пикирования начали обстреливать стоянку самолётов. Перед выводом из пикирования сбрасывали бомбы-лягушки СД-2. Огонь был очень мощный, бомбы рвались с чёрным дымом и пылью, наши стоянки сплошь покрылись разрывами. А при выводе из пикирования стрелок ещё и обстреливал аэродром из крупнокалиберного пулемёта. Лётчики, которые вместе с нами несли Ганичева, попадали, и я не понял, что с ними произошло. Крикнул санитару, чтобы он не.
Командир 11-й САД полковник Ганичев в первый день войны был тяжело ранен часов в 12 дня, а вечером после операции умер. Похоронить его не удалось, так как на второй день войны немцы разбомбили военный госпиталь, и там, под развалинами каменных сооружений, погибли все - раненые, больные, а также весь медперсонал.
23–27 июня 1941 года.Оставался за него начальник штаба полковник Воробьёв. В период переброски дивизии и РАБа (комдивом) был назначен "на бумаге" командир 127-го ИАП (подполковник Гордиенко). Фактически, все части, входившие в состав этих соединений, вывел я. Сначала в район Молодечно, но, ввиду того, что немцы уже пересекли дорогу Молодечно - Минск, пришлось вернуться всей громадой обратно почти до Лиды - до впадения реки Гавья в Неман в 20 километрах восточнее Лиды. Мост в этом районе через Неман был разрушен, и я организовал переправу на пароме и вывел части на дорогу местечко Мир - станция Столбцы.
Такую большую колонну немецкая воздушная разведка не могла не заметить, поэтому старался совершать марш ночью, причём вёл накануне и в движении тщательную разведку...
Мы же в это время уже успели отрыть щели и приготовились к приёму пищи. Последующий бомбовый удар немцы провели точно так же, как и первый. С наступлением темноты мы двинулись дальше. Я спешил вторично миновать переправу через Неман в районе Столбцы, где был мост. Разведка, высланная на мотоциклах, наши безлошадные лётчики.
В дивизии были лётчики, воевавшие в Испании, которые привезли из-за границы мотоциклы. Несколько таких "испанцев" к исходу второго дня остались без самолётов, зато со своими мотоциклами... доложили, что мост цел, но что противник в этом районе уже был.
Достигнув исходного положения до переправы через мост и лично ознакомившись с обстановкой, отдал приказание: на предельно большой скорости проезжать по одной машине на дистанции 200 метров друг от друга и сосредоточиваться в семи километрах (от переправы) - в глубине леса восточнее моста.
Как только прошли первые пять машин, по дороге и по мосту был открыт артиллерийско-миномётный огонь. Разрывы ложились в стороне дороги - то влево, то вправо, по дороге попадали редко. И мы проскочили, из всей колонны была подбита лишь одна машина - автостартёр.
Вышли мы за старую границу и углубились в дремучий, прекрасный сосновый лес. Гул артиллерийской стрельбы стих, решили сделать большой привал. Хорошо замаскировавшись, покушали, и, выставив охранение и организовав наблюдение за воздухом, я разрешил всем отдыхать. Люди были очень утомлены, так как с начала войны все спали очень мало. Особенно я беспокоился за шофёров.
Поспали часа два, и среди жаркого ясного дня вдруг зашли чёрные грозовые тучи, началась гроза с проливным дождём. Решил использовать нелётную погоду и среди дня двинул колонну на Минск. Так мы достигли аэродрома Мачулище, что в 14 километрах южнее Минска. Колонну к вечеру укрыл в лесу, а сам поехал на аэродром. Моим глазам представилась неприглядная картина...
На этом аэродроме строили ВПП с бетонным покрытием, там работали две тысячи заключённых. Ни одного живого человека не обнаружил - видимо, после воздушного налёта все (выжившие) ушли. Валялись сотни уже разлагающихся трупов. В ангаре стояли, видимо, неисправные самолёты И-16. Склад ГСМ был цел. Склад боеприпасов взорван - то ли преднамеренно, то ли от бомбёжки. Остальные склады были целы, и я приказал пополнить запасы продовольствия, обмундирования и бель
Поехал в Минск и по дороге встретил там знакомого заместителя командира танковой бригады, который вёл разведку насчёт ГСМ. Его ъсо всей колонной БТ привёл на аэродром и официально, под расписку, сдал ему склад ГСМ.
После этого уехал в Минск вместе с заместителем начальника особого отдела дивизии Ляшенко. Он за несколько дней до этого отправил семью в Минск и просил меня подвезти его до квартиры в городе. Въехали мы в Минск. Город имел значительные разрушения. Выехали на Советскую улицу: многие дома были разрушены, электропроводка нарушена, провода упали - где на дорогу, где на разбитые дома. Дом правительства БССР был цел, студенческий городок недалеко от него - тоже.
Из населения, милиции и военных в городе не было видно никого, кроме заключённых, вероятно, из Мачулища: они парами тащили на перекладинах окорока, ящики с вином и уходили на восточную окраину города. Их было много.
И вот заехали мы на квартиру Ляшенко. Дом был повреждён разрывами авиабомб. Мы зашли на третий этаж по повреждённой лестничной клетке и вошли в квартиру: дверь была вырвана, окна - тоже, потолок и пол пробиты, на стенах - кровь. И на одной из них прилепился подбородок - детский. Он опознал подбородок своей дочки. Ему стало плохо, и я приказал командиру отделения вынести его в машину - нас сопровождало лёгко-пулемётное отделение, три человека. После этого поехал в штаб ВВС Белорусского особого военного округа.
Там тоже не оказалось ни души. В здании обнаружил всего одну пробоину от авиабомбы, которая прошла через все перекрытия и взорвалась в подвальном помещении. На полу валялись личные дела командиров, причём очень много! Мы нашли наши дела и сожгли их, а заодно также и много разной переписки. Оттуда я уехал разведать автостраду Минск - Орша - Москва. Проехав через Красное Урочище километров 10, встретил нашу небольшую танковую группу. Танкисты сказали мне, что немецкие части уже пересекли автостраду в районе западнее Жодино. После тщательной разведки установил, что автострада Минск - Москва, действительно, уже перерезана.
Развернулся в обратную сторону и поехал в Мачулище. Доложил обстановку комиссару дивизии Соколову и врио командира дивизии подполковнику Гордиенко. Затем доложил своё решение: двигаться на Могилёв через Березино. Надо сказать, что все эти дороги как в Западной, так и в Восточной Белоруссии я знал отлично. Со мной согласились, и ночью повёл колонну по маршруту: Мачулище - южная окраина Минска - шоссе Минск - Бобруйск и далее, до населённого пункта Обчак, что в 18 километрах от Минска, повернул на шоссе Березино - Могилёв.
Березино мы достигли ночью, к рассвету. Двигались без огней, довольно медленно. Переправляться на восточный берег реки Березина в светлое время я не решился: на западном берегу был хороший лес, а на восточном - голое место. А ехать днем до Могилёва, безусловно, было бы не только рискованно, но и глупо.
Расположив колонну в лесу, пошёл на восточный берег и там, недалеко от моста, обнаружил наших военных, среди них одного генерала, сообщившего мне, что он является начальником обороны на данном участке и что ему приказано взорвать мост.
В свою очередь, сообщил ему свои цели и задачи и, исходя из обстановки, просил до наступления темноты мост не взрывать - с тем, чтобы с наступлением темноты повести колонну на Могилёв. Он согласился с моим решением и обещал до вечера мост не взрывать.Оставив на месте т. Гордиенко и Соколова, вместе с Воробьёвым уехал на его легковой машине в Могилёв.
Не доезжая километров двадцати, мы заметили, что немецкие самолёты разворачиваются влево, уходя в западном направлении через реку Березина. И тут же заметили наши истребители МиГ-3, которые прикрывали район Могилёва. Так мы доехали до города. Заметив парикмахерскую, остановились, решили привести себя в порядок. Сняли комбинезоны, помылись, подстриглись, побрились. Вышли из парикмахерской, и я решил зайти к коменданту гарнизона Могилёва, предварительно узнав в парикмахерской дорогу и адрес. Машину пока оставил у парикмахерской. Пройдя метров 300, встретил майора, спросил его, как найти коменданта. Он спросил меня, кто я такой и зачем мне это мне нужно. Предъявил ему удостоверение личности и, в свою очередь, предложил ему показать документы. Он оказался помощником коменданта города и сообщил, что штаб ВВС находится на аэродроме.
Отправился на аэродром и, прибыв туда, явился к генералу Таюрскому и полковнику Худякову. Таюрский был очень мрачен, Худяков расспросил меня о состоянии авиабаз и о дивизии. После моего доклада он позвонил командующему войсками на Главный командный пункт, после чего приказал ехать с ним туда.
Главный командный пункт находился в лесу, восточнее Могилёва километрах в пятнадцати. Там были построены хорошо оборудованные землянки, в которых располагались оперативное и разведывательное управления штаба Западного фронта, узел связи. Под соснами были поставлены столики со скамейками. Оставив меня на одной из них, Худяков ушёл к начальству. Через некоторое время ко мне подошли два полковника из оперативного управления Генштаба и объявили мне, чтобы я подробно доложил всю нашу "эпопею", от первого момента до настоящего времени.
Я открыл свою карту и подробно доложил обстановку от самого начала боевых действий, а также по всему нашему маршруту. В некоторых местах они меня останавливали, просили пояснить подробнее. Этот допрос-информация длился два часа. Потом они ушли, через какое-то время вернулись и сообщили, что моим докладом остался доволен Климент Ефремович Ворошилов и через них передаёт мне благодарность.Одновременно они передали, чтобы по получении приказания от Худякова я приступил к выполнению поставленных им задач.
Мы вошли в подчинение ВВС Западного фронта. Прибыли в район базирования Гановка - станция Коммунарка - Кричев, к нам был назначен новый комдив - дважды Герой Советского Союза Кравченко…" на.- из записок начальника 14-го района авиационного базирования полковника Воронова П.П.
В это время у нас в учебном батальоне при авиабазе как раз проходили ночные занятия по теме "Взвод в сторожевом охранении". Часовой полевого караула заметил движение людей на опушке берёзовой рощи, расположенной за границей юго-восточной окраины аэродрома, и сообщил об этом подчаску. Последний побежал доложить командиру поста, а тот, соответственно, послал посыльного к командиру взвода…
Командир взвода в бинокль рассмотрел, что по направлению на аэродром двигаются несколько десятков солдат, одетых в нашу форму. Только они как-то странно держат оружие, причём не наше. Он отдал приказание через начальника полкового караула - командира отделения - произвести выстрел (предупредительный).
После выстрела диверсанты открыли огонь из автоматов и продолжили движение в том же направлении. А по моему приказу на все такие занятия подразделения ходили, имея при себе, помимо учебных и холостых патронов, боекомплекты. И после обстрела, когда стало ясно, что это немцы, в пулемёт заправили ленту и открыли из него огонь.
Наступающие частично попадали, частично залегли. Тогда командир взвода поднял взвод в атаку и ударом в штыки полностью уничтожил нападавшую группу. Все 39 человек нападавших были убиты. После этого случая командир дивизии отдал приказ всему командному составу выдать винтовки и патроны, организовав на подступах к аэродрому сторожевое охранение, что и былополнено. В такой обстановке и начался первый день войны.
Связь со своими частями была нарушена, но её быстро восстановили - проводную. Радиосвязь ещё накануне была запрещена, и нам не было дано документов для ведения зашифрованного радиообмена. А вот со штабом ВВС округа связь прекратила
В первый день войны я был вызван в Минск, в штаб ВВС округа, и улетел туда на У-2 после первой бомбардировки аэродрома. После возвращения из Минска, где я ничего путёвого не получил, явился к Ганичеву (полковник Ганичев Петр Иванович, командир 11-й смешанной авиадивизии) доложил ему минскую обстановку и "установки" начальства.
В это время в Лиду из-под Гродно, с аэродрома Новый Двор, прибыл 122-й истребительный полк, который уже вёл бои с немцами под Гродно, - его аэродром находился в нескольких километрах от переднего края обороны стрелковой дивизии, которая через шесть часов боя пала смертью храбрых... - Там наносился главный удар на Минск.
Когда 122-й ИАП произвёл посадку и заправился, Ганичев приказал мне и командиру эскадрильи этого полка слетать на оперативный аэродром Чеховщизна (Другое название - Каролин: аэродром авиации погранвойск НКВД.) на самолете У-2 - с целью ознакомиться с аэродромом. Командир эскадрильи направил со мной своего заместителя, Лохматова.
Мы должны были вылететь на том же У-2, на котором я прилетел из Минска. Сели в кабину, начали запуск мотора, но он не запускался, так как был ещё очень горячий. В это время т. Лохматов мне крикнул: "Вот они, мессеры!" И я увидел девятку Ме-109, которые заходили со стороны солнца.
Это было 12 часов дня, в это время Молотов выступал по радио. На юго-восточной окраине аэродрома 3000 заключённых работали на строительстве бетонных полос, рулёжных дорожек, мест стоянок и других сооружений. "Мессеры" сделали правый разворот с резким снижением, затем - левый. И с пикирования открыли огонь по работающим (людям), которые падали как снопы.
Мне из кабины самолёта хорошо была видна эта страшная картина - сильная пыль и смерть беззащитных людей. Затем "мессеры" перешли в горизонтальный полёт на высоте 100–50 метров - с курсом на стоянку дивизионного звена - СБ (скоростной фронтовой бомбардировщик) замкомандира дивизии, И-16 Ганичева и У-2, стоявший между этими самолётами, - в котором и сидели мы с т. Лохматовым.
С первого захода загорелся СБ и был повреждён наш У-2 - перебиты расчалки, разбита лопасть винта и 20-мм эрликоновскими снарядами был пробит мой планшет с картой и двумя пакетами.
После прохождения линии стоянок самолётов "мессеры" стали резко набирать высоту и на северной окраине аэродрома были обстреляны зенитным огнём ОЗАД. Они сразу же снизились, развернулись на 180 градусов и начали повторять свой первый заход, Ноо уже не девяткой, а звеньями. Мы выскочили из самолёта и заметили, что течёт масло и бензин. Самолёт был дозаправлен, баки были полными и, видимо, пули прошли где-то в средней части баков. Хорошо, что не в верхней, иначе бы загорелись (пары бензина). Рядом щелей не было, и в течение нескольких заходов мы оказывались под сильным пулемётно-пушечным огнём. Одно звено, отстрелявшись, набирало высоту и разворачивалось за ангарами, на стрельбу заходило второе, за ним третье и так далее. Земля вокруг нас была вспахана пулями и снарядами.
Я крикнул Лохматову: "Бежим за ангар!" Мы вскочили и пробежали примерно метров 200. За линией ангар - их было два - один большой, современный, с каменными стенами и металлоконструкциями, второй старинный – "мессершмитты" разворачивались на малой высоте, боясь зенитного артогня. Как в этот момент досадовал, что здесь нет наших зенитных пулемётов! Во время разворота хорошо видны были рожи немецких пилотов.
Сделав ещё пару заходов, они ушли. А И-16 122-го ИАП продолжали заправляться. Мы с Лохматовым побежали к самолётам. Наш У-2 стоял с разбитым винтом и повисшими расчалками, из него лилось масло и бензин. Моторист, который до штурмовки дёргал за винт (заводя мотор), лежал, раненный в живот, но, видимо, легко: сам поднялся и ушёл в ангарный домик (его вылечили в нашем лазарете. Примерно через месяц он уже был в строю).
Но тут меня позвали механики полка, я подбежал и увидел лежащего с закрытыми глазами П.И. Ганичева. Проверил у него пульс: сердце работало. Расстегнул реглан и обнаружил ранение в верхнюю часть правого лёгкого. Пуля прошла навылет. Подозвал двух лётчиков и санитара, и мы его понесли: лётчики по бокам, за полы реглана, санитар за ноги, а я одной рукой держал между лопаток, другой поддерживал голову.
В это время зашли 14 "Мессершмиттов-110". Стали в круг и с пикирования начали обстреливать стоянку самолётов. Перед выводом из пикирования сбрасывали бомбы-лягушки СД-2. Огонь был очень мощный, бомбы рвались с чёрным дымом и пылью, наши стоянки сплошь покрылись разрывами. А при выводе из пикирования стрелок ещё и обстреливал аэродром из крупнокалиберного пулемёта. Лётчики, которые вместе с нами несли Ганичева, попадали, и я не понял, что с ними произошло. Крикнул санитару, чтобы он не.
Командир 11-й САД полковник Ганичев в первый день войны был тяжело ранен часов в 12 дня, а вечером после операции умер. Похоронить его не удалось, так как на второй день войны немцы разбомбили военный госпиталь, и там, под развалинами каменных сооружений, погибли все - раненые, больные, а также весь медперсонал.
23–27 июня 1941 года.Оставался за него начальник штаба полковник Воробьёв. В период переброски дивизии и РАБа (комдивом) был назначен "на бумаге" командир 127-го ИАП (подполковник Гордиенко). Фактически, все части, входившие в состав этих соединений, вывел я. Сначала в район Молодечно, но, ввиду того, что немцы уже пересекли дорогу Молодечно - Минск, пришлось вернуться всей громадой обратно почти до Лиды - до впадения реки Гавья в Неман в 20 километрах восточнее Лиды. Мост в этом районе через Неман был разрушен, и я организовал переправу на пароме и вывел части на дорогу местечко Мир - станция Столбцы.
Такую большую колонну немецкая воздушная разведка не могла не заметить, поэтому старался совершать марш ночью, причём вёл накануне и в движении тщательную разведку...
Мы же в это время уже успели отрыть щели и приготовились к приёму пищи. Последующий бомбовый удар немцы провели точно так же, как и первый. С наступлением темноты мы двинулись дальше. Я спешил вторично миновать переправу через Неман в районе Столбцы, где был мост. Разведка, высланная на мотоциклах, наши безлошадные лётчики.
В дивизии были лётчики, воевавшие в Испании, которые привезли из-за границы мотоциклы. Несколько таких "испанцев" к исходу второго дня остались без самолётов, зато со своими мотоциклами... доложили, что мост цел, но что противник в этом районе уже был.
Достигнув исходного положения до переправы через мост и лично ознакомившись с обстановкой, отдал приказание: на предельно большой скорости проезжать по одной машине на дистанции 200 метров друг от друга и сосредоточиваться в семи километрах (от переправы) - в глубине леса восточнее моста.
Как только прошли первые пять машин, по дороге и по мосту был открыт артиллерийско-миномётный огонь. Разрывы ложились в стороне дороги - то влево, то вправо, по дороге попадали редко. И мы проскочили, из всей колонны была подбита лишь одна машина - автостартёр.
Вышли мы за старую границу и углубились в дремучий, прекрасный сосновый лес. Гул артиллерийской стрельбы стих, решили сделать большой привал. Хорошо замаскировавшись, покушали, и, выставив охранение и организовав наблюдение за воздухом, я разрешил всем отдыхать. Люди были очень утомлены, так как с начала войны все спали очень мало. Особенно я беспокоился за шофёров.
Поспали часа два, и среди жаркого ясного дня вдруг зашли чёрные грозовые тучи, началась гроза с проливным дождём. Решил использовать нелётную погоду и среди дня двинул колонну на Минск. Так мы достигли аэродрома Мачулище, что в 14 километрах южнее Минска. Колонну к вечеру укрыл в лесу, а сам поехал на аэродром. Моим глазам представилась неприглядная картина...
На этом аэродроме строили ВПП с бетонным покрытием, там работали две тысячи заключённых. Ни одного живого человека не обнаружил - видимо, после воздушного налёта все (выжившие) ушли. Валялись сотни уже разлагающихся трупов. В ангаре стояли, видимо, неисправные самолёты И-16. Склад ГСМ был цел. Склад боеприпасов взорван - то ли преднамеренно, то ли от бомбёжки. Остальные склады были целы, и я приказал пополнить запасы продовольствия, обмундирования и бель
Поехал в Минск и по дороге встретил там знакомого заместителя командира танковой бригады, который вёл разведку насчёт ГСМ. Его ъсо всей колонной БТ привёл на аэродром и официально, под расписку, сдал ему склад ГСМ.
После этого уехал в Минск вместе с заместителем начальника особого отдела дивизии Ляшенко. Он за несколько дней до этого отправил семью в Минск и просил меня подвезти его до квартиры в городе. Въехали мы в Минск. Город имел значительные разрушения. Выехали на Советскую улицу: многие дома были разрушены, электропроводка нарушена, провода упали - где на дорогу, где на разбитые дома. Дом правительства БССР был цел, студенческий городок недалеко от него - тоже.
Из населения, милиции и военных в городе не было видно никого, кроме заключённых, вероятно, из Мачулища: они парами тащили на перекладинах окорока, ящики с вином и уходили на восточную окраину города. Их было много.
И вот заехали мы на квартиру Ляшенко. Дом был повреждён разрывами авиабомб. Мы зашли на третий этаж по повреждённой лестничной клетке и вошли в квартиру: дверь была вырвана, окна - тоже, потолок и пол пробиты, на стенах - кровь. И на одной из них прилепился подбородок - детский. Он опознал подбородок своей дочки. Ему стало плохо, и я приказал командиру отделения вынести его в машину - нас сопровождало лёгко-пулемётное отделение, три человека. После этого поехал в штаб ВВС Белорусского особого военного округа.
Там тоже не оказалось ни души. В здании обнаружил всего одну пробоину от авиабомбы, которая прошла через все перекрытия и взорвалась в подвальном помещении. На полу валялись личные дела командиров, причём очень много! Мы нашли наши дела и сожгли их, а заодно также и много разной переписки. Оттуда я уехал разведать автостраду Минск - Орша - Москва. Проехав через Красное Урочище километров 10, встретил нашу небольшую танковую группу. Танкисты сказали мне, что немецкие части уже пересекли автостраду в районе западнее Жодино. После тщательной разведки установил, что автострада Минск - Москва, действительно, уже перерезана.
Развернулся в обратную сторону и поехал в Мачулище. Доложил обстановку комиссару дивизии Соколову и врио командира дивизии подполковнику Гордиенко. Затем доложил своё решение: двигаться на Могилёв через Березино. Надо сказать, что все эти дороги как в Западной, так и в Восточной Белоруссии я знал отлично. Со мной согласились, и ночью повёл колонну по маршруту: Мачулище - южная окраина Минска - шоссе Минск - Бобруйск и далее, до населённого пункта Обчак, что в 18 километрах от Минска, повернул на шоссе Березино - Могилёв.
Березино мы достигли ночью, к рассвету. Двигались без огней, довольно медленно. Переправляться на восточный берег реки Березина в светлое время я не решился: на западном берегу был хороший лес, а на восточном - голое место. А ехать днем до Могилёва, безусловно, было бы не только рискованно, но и глупо.
Расположив колонну в лесу, пошёл на восточный берег и там, недалеко от моста, обнаружил наших военных, среди них одного генерала, сообщившего мне, что он является начальником обороны на данном участке и что ему приказано взорвать мост.
В свою очередь, сообщил ему свои цели и задачи и, исходя из обстановки, просил до наступления темноты мост не взрывать - с тем, чтобы с наступлением темноты повести колонну на Могилёв. Он согласился с моим решением и обещал до вечера мост не взрывать.Оставив на месте т. Гордиенко и Соколова, вместе с Воробьёвым уехал на его легковой машине в Могилёв.
Не доезжая километров двадцати, мы заметили, что немецкие самолёты разворачиваются влево, уходя в западном направлении через реку Березина. И тут же заметили наши истребители МиГ-3, которые прикрывали район Могилёва. Так мы доехали до города. Заметив парикмахерскую, остановились, решили привести себя в порядок. Сняли комбинезоны, помылись, подстриглись, побрились. Вышли из парикмахерской, и я решил зайти к коменданту гарнизона Могилёва, предварительно узнав в парикмахерской дорогу и адрес. Машину пока оставил у парикмахерской. Пройдя метров 300, встретил майора, спросил его, как найти коменданта. Он спросил меня, кто я такой и зачем мне это мне нужно. Предъявил ему удостоверение личности и, в свою очередь, предложил ему показать документы. Он оказался помощником коменданта города и сообщил, что штаб ВВС находится на аэродроме.
Отправился на аэродром и, прибыв туда, явился к генералу Таюрскому и полковнику Худякову. Таюрский был очень мрачен, Худяков расспросил меня о состоянии авиабаз и о дивизии. После моего доклада он позвонил командующему войсками на Главный командный пункт, после чего приказал ехать с ним туда.
Главный командный пункт находился в лесу, восточнее Могилёва километрах в пятнадцати. Там были построены хорошо оборудованные землянки, в которых располагались оперативное и разведывательное управления штаба Западного фронта, узел связи. Под соснами были поставлены столики со скамейками. Оставив меня на одной из них, Худяков ушёл к начальству. Через некоторое время ко мне подошли два полковника из оперативного управления Генштаба и объявили мне, чтобы я подробно доложил всю нашу "эпопею", от первого момента до настоящего времени.
Я открыл свою карту и подробно доложил обстановку от самого начала боевых действий, а также по всему нашему маршруту. В некоторых местах они меня останавливали, просили пояснить подробнее. Этот допрос-информация длился два часа. Потом они ушли, через какое-то время вернулись и сообщили, что моим докладом остался доволен Климент Ефремович Ворошилов и через них передаёт мне благодарность.Одновременно они передали, чтобы по получении приказания от Худякова я приступил к выполнению поставленных им задач.
Мы вошли в подчинение ВВС Западного фронта. Прибыли в район базирования Гановка - станция Коммунарка - Кричев, к нам был назначен новый комдив - дважды Герой Советского Союза Кравченко…" на.- из записок начальника 14-го района авиационного базирования полковника Воронова П.П.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]