Краском.
---
"Из семерых детей в живых осталось и достигло зрелого возраста четверо братьев - Иван, Федор, Петр и я, а также сестра Людмила, Все мы, братья, служили в армии, все воевали. Иван погиб под Витебском в 1943 году, а трое остальных стали генералами...
Каков был в нашей семье быт, можно понять из того, что никакой покупной посуды, кроме котла и сковороды, у нас не было. Миски и ложки делали из дерева - липы или березы. Сначала этим занимался только отец, а потом и мы, мальчишки.
Сами плели лыковые лапти или веревочные "коты". Мать с бабушкой ткали льняное полотно, из него шили одежду, делали онучи. Из овечьей шерсти ткали грубое сукно, которое шло на армяки и зипуны, из выделанных своими руками овчин шили полушубки и тулупы...
Семи лет от роду, в 1914 году, я пошел в школу. Учительницами были две молодые девушки: Эмилия Адольфовна Штюрцель (видимо, из обрусевших остзейских дворян) и Прасковья Андреевна Шонина - дочь священника из Рославля. Обе имели гимназическое образование и стали педагогами по призванию.
За четыре года они готовили грамотных во многих отношениях людей, которые знали назубок русскую грамматику, писали без ошибок хорошим, разборчивым почерком, безупречно решали арифметические задачи.
Но самым главным я считаю то, что они прививали ученикам любовь к Родине, знакомя ярко и впечатляюще с ее героической историей. Слова одной из учительниц о том, что люди, забывшие свое героическое прошлое, рискуют превратиться в стадо, запомнились мне на всю жизнь.
Учительницы воспитывали не только нас, детей, но и наших родителей, подавая во всем пример высокой нравственности, честности и самоотверженности, присущих лучшей части русской интеллигенции...
С началом гражданской войны и империалистической интервенции многие крестьяне-бедняки с охотой добровольно пошли служить в Красную Армию. Так ушел защищать Советскую власть и мой старший брат Иван.
Вместе с тем, чего греха таить, рождались и другие настроения. Время было тревожное, продразверстка пришлась не по душе крестьянам, и ее принимали как суровую необходимость. Зато введение продналога все встретили как большое радостное событие, позволившее воочию увидеть материальные плоды революции.
В сентябре 1920 года, в свои тринадцать лет, смог и я на себе лично ощутить преимущества новой жизни. До революции мужицкий сын едва ли посмел бы даже мечтать о среднем гимназическом образовании, разве если бы только его родители могли ежемесячно наскребать по 10 рублей золотом, - а именно такова была плата лишь за обучение в гимназии, плюс к этому деньги на форму и учебники.
Теперь же, когда обучение в школе второй ступени стало бесплатным, а форму отменили, затраты сократились до минимума и сводились только к расходам на снятие жилого угла в городе и питание. Это обходилось отцу в две меры картошки, два воза дров, 15 фунтов муки и два куска сала в месяц. С этим он справлялся...
В школе я вступил в комсомол и даже в 14 лет стал бойцом отряда ЧОН (части особого назначения). Участвовал в облавах и оцеплениях при борьбе с бандитами, спекулянтами, дезертирами.
Комсомольская организация школы, невзирая на отсутствие у нее какого-либо опыта, сумела поднять среди своих членов дисциплину и успеваемость. Вожаками были лучшие парни, мы много и дружно трудились на субботниках и воскресниках, принимали участие в митингах, слушали лекции и доклады закаленных партийцев.
Окончив школу, я все же считал себя недостаточно подготовленным, особенно по математике. Поэтому, устроившись работать на бойню, поступил в вечернюю школу повышенного типа, занятия в которой облегчили бы мне в последующем сдачу экзаменов в высшее учебное заведение.
С годами я все чаще задумывался о своем дальнейшем жизненном пути, и к моменту окончания вечерней школы выбор был сделан: стану кадровым военным. Безграничное уважение к делу защиты Родины воспитал в нас, своих сыновьях, отец.
А романтика воинских будней, воочию увиденная в ЧОНе, пленила меня бесповоротно. Много хорошего рассказывал об армии и принимавший участие в боях с белогвардейцами старший брат Иван - его рассказы крепко запали мне в душу.
Но решающую роль сыграли все же призывы партии и комсомола к молодежи о вступлении в ряды Вооруженных Сил в связи со сложной международной обстановкой и необходимостью надежной защиты завоеваний Великого Октября.
1-я пехотная школа стала для меня настоящим военным университетом, ибо она давала поистине универсальные знания и навыки во всех областях ратного дела, начиная со строевой подготовки и кончая военной администрацией.
Кстати, военную администрацию нам преподавал бывший генерал старой армии Евреинов потомок того самого геодезиста и путешественника И. М. Евреинова, который по приказу Петра I составил первые географические карты Камчатки и Курильских островов.
Без всякого преувеличения могу сказать, что на всех ступенях военной лестницы, по которой я затем поднимался, знания и навыки, полученные в 1-й пехотной школе, оказывали мне добрую поддержку.
Именно эти три года учебы в Москве сделали из меня - сугубо гражданского, полудеревенского, полугородского парня - кадрового военного, привили любовь и, если хотите, преклонение перед воинской дисциплиной и порядком, убеждение в необходимости высочайшей ответственности перед народом и государством, неукоснительной исполнительности, честности, четкости, умения экономно, с максимальной отдачей использовать быстротекущее время.
Надо отдать должное руководству нашей армии, и прежде всего М. В. Фрунзе, которое создало после революции такие военные училища. В том, что мы выиграли Великую Отечественную войну, думается, немалая заслуга этих школ - ведь их питомцы занимали тогда большинство средних, да и немало высших командных и военно-политических постов.
Со мной в одной группе учились А. С. Желтов будущий генерал-полковник, с которым мы были вместе на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах; К. П. Рябченко, ставший генерал-майором, он получил закалку на фронте, а затем преподавал в Военной академии Генерального штаба.
Учебу я закончил по первому разряду и получил назначение в Ленинградский военный округ - в 16-ю стрелковую дивизию имени В. И. Киквидзе. Она дислоцировалась в основном в Новгороде, куда я и прибыл 1 октября 1929 года.
В тот памятный для меня год Военная академия имени М. В. Фрунзе переходила с четырехлетнего на трехлетний срок обучения. Новый учебный год начинался 1 сентября, но мы были вызваны к маю - лето использовалось для подготовки кандидатов к экзаменам. Без каких-либо трудностей прошел я по конкурсу.
Все лето 1936 года мы провели в лагерях академии под Наро-Фоминском. Жена тоже приехала сюда вместе с нашим двухлетним сыном Володей. Жили мы в деревне, в крестьянской хате, и были довольны и счастливы.
Военная академия имени М. В. Фрунзе размещалась тогда на Кропоткинской, 19, но строительство ее нового, капитального корпуса по проекту архитекторов Л. В. Руднева и В. О. Мунца уже заканчивалось в Девичьем проезде, 2.
Новое здание отвечало всем требованиям учебного процесса и в то время по архитектуре, техническому оснащению и удобствам было одним из лучших в Москве. Мы были первым набором, начавшим обучение в этом здании. Я был зачислен в 4-ю группу курса и назначен ее старшим.
К сожалению, время нормальной учебы было прервано разгулом массовых репрессий и сопровождавшей их постоянной нервотрепкой. Жертвами беззаконий стали высокопочитаемый мною маршал М. Н. Тухачевский и начальник нашей академии А. И. Корк.
Это событие потрясло меня до глубины души, я переживал его так, как потерю самых близких мне людей. Это были те маяки, на которые мы, молодые командиры, ориентировались в своем движении к вершинам военной мысли и боевой практики. За ними последовали мудрейший из мудрых, как мы называли его, И. И. Вацетис и пламенный проповедник танкового дела В. С. Тамручи.
Каждую ночь исчезал кто-то новый. Так случилось с моим близким другом подполковником М. Л. Дударенко, затем - с И. П. Беловым. Непрерывно шли заседания, собрания, митинги, на которых клеймились позором мнимые враги народа, перечеркивалась их самоотверженная деятельность, изгонялись из партии честнейшие люди со стандартной мотивировкой пособничества врагам, потери классовой бдительности. Академию лихорадило, как и всю страну. Верил ли я, что эти люди стали предателями? Ни одной минуты.
Генерал С.П. Иванов. (справа)
Наслышанный от своих деревенских родственников о перегибах в коллективизации, я понял, что Сталин идет к своей цели, не считаясь с жертвами. У меня закрадывалось предположение, что, быть может, эти верные ленинским идеалам военачальники, которые в моем сознании как-то ассоциировались с декабристами, дерзнули сменить Вождя другим, более лояльным и человечным лидером, не более того. Но эти мысли приходилось глубоко затаить, ибо высказывать их даже самым близким друзьям было опасно.
Вместе с тем не возникло у меня и колебаний в правильности исторического выбора, сделанного нашим народом в пользу социализма, хотя с годами на опыте все больше и больше приходилось убеждаться в том, что массовые репрессии нанесли и еще долгое время будут наносить нам огромный нравственный и материальный ущерб, ослаблять обороноспособность государства. В этом я убедился воочию, участвуя в советско-финляндской войне...
Как известно, в Испании в феврале 1936 года пришло к власти правительство Народного фронта. Германские и итальянские фашисты через несколько месяцев инспирировали в стране военно-фашистский мятеж под руководством генерала Франко.
Вскоре Германия и Италия непосредственно ввязались в боевые действия. По всему миру росло добровольческое движение, имевшее целью оказать прямую помощь республиканской армии. Многие советские военнослужащие изъявили желание поехать в Испанию. Среди них был и я, однако моя просьба была удовлетворена лишь в конце 1938 года.
Отправка добровольцев происходила небольшими группами. В частности, из числа слушателей нашей академии в декабре 1938 года была сформирована группа в 10 человек. Мы выехали в Ленинград, отсюда на теплоходе "Смольный" путь лежал во Францию.
Генерал Армии С.П. Иванов после войны.
В Северном море нас крепко отштормило, как выражаются моряки. Вскоре, однако, мы прибыли в Гавр. Здесь группу встретил советский военный атташе во Франции В. Е. Горев, который сказал, что сухопутный маршрут в Испанию закрыт - мятежникам удалось блокировать границу.
Правда, плывшие с нами на теплоходе 20 испанцев, проходившие военную подготовку в СССР, невзирая на это, решили пробираться на родину поодиночке. Нам же после недолгой прогулки по Гавру приказали вернуться на теплоход.
Вскоре выяснилось, что группу везут обратно. Мы вошли в Лондонский порт. К нам прибыл посол СССР в Великобритании И. М. Майский. Он разъяснил, что ситуация резко изменилась, наша переброска в Испанию отменена и даже обратный путь не безопасен немецкие подводные лодки стремились топить советские корабли.
В Финляндии. Заключительная операция, в которой участвовал наш корпус, была проведена под Лоймолой. В состав нашего соединения входили четыре стрелковые дивизии и одна кавалерийская, личный состав которой поставили на лыжи.
Мы прорвали оборону только со второй попытки. В первый день была проведена мощная артиллерийская подготовка. Войска заняли исходное положение для атаки еще в темное время. При этом в каждой роте находился кто-либо из старшего и высшего комсостава. На НП оставались лишь командиры полков, дивизий и корпуса, все остальные были в ротах, в том числе я - начальник штаба корпуса и Лестев - замполит.
По рекомендации свыше перед атакой была поставлена дымовая завеса, однако лесной ландшафт и полное безветрие лишили видимости не только противника, но и нас самих. Не достигла цели и посылка старших начальников в роты - управление боем со стороны командиров подразделений оказалось скованным.
Генерал С.П. Иванов. (в центре)
На следующий день артподготовку повторили, но уже без дымовой завесы и послав в части лишь необходимый минимум командного и политического состава из дивизий и корпуса. Воины смело двинулись в атаку и вынудили врага к отходу. Войска вышли на оперативный простор, но вскоре боевые действия прекратились, поскольку правительство Финляндии запросило мира. Финская сторона вынуждена была принять условия, выдвинутые правительством СССР, и 12 марта в Москве состоялось подписание мирного договора.
За отличия в боях на Карельском перешейке в числе большой группы командиров и политработников я был награжден первым орденом Красного Знамени." - из воспоминаний тогда (в 1940-м году) полковника С.П. Иванова.
Генерал С.П. Иванов.
Каков был в нашей семье быт, можно понять из того, что никакой покупной посуды, кроме котла и сковороды, у нас не было. Миски и ложки делали из дерева - липы или березы. Сначала этим занимался только отец, а потом и мы, мальчишки.
Сами плели лыковые лапти или веревочные "коты". Мать с бабушкой ткали льняное полотно, из него шили одежду, делали онучи. Из овечьей шерсти ткали грубое сукно, которое шло на армяки и зипуны, из выделанных своими руками овчин шили полушубки и тулупы...
Семи лет от роду, в 1914 году, я пошел в школу. Учительницами были две молодые девушки: Эмилия Адольфовна Штюрцель (видимо, из обрусевших остзейских дворян) и Прасковья Андреевна Шонина - дочь священника из Рославля. Обе имели гимназическое образование и стали педагогами по призванию.
За четыре года они готовили грамотных во многих отношениях людей, которые знали назубок русскую грамматику, писали без ошибок хорошим, разборчивым почерком, безупречно решали арифметические задачи.
Но самым главным я считаю то, что они прививали ученикам любовь к Родине, знакомя ярко и впечатляюще с ее героической историей. Слова одной из учительниц о том, что люди, забывшие свое героическое прошлое, рискуют превратиться в стадо, запомнились мне на всю жизнь.
Учительницы воспитывали не только нас, детей, но и наших родителей, подавая во всем пример высокой нравственности, честности и самоотверженности, присущих лучшей части русской интеллигенции...
С началом гражданской войны и империалистической интервенции многие крестьяне-бедняки с охотой добровольно пошли служить в Красную Армию. Так ушел защищать Советскую власть и мой старший брат Иван.
Вместе с тем, чего греха таить, рождались и другие настроения. Время было тревожное, продразверстка пришлась не по душе крестьянам, и ее принимали как суровую необходимость. Зато введение продналога все встретили как большое радостное событие, позволившее воочию увидеть материальные плоды революции.
В сентябре 1920 года, в свои тринадцать лет, смог и я на себе лично ощутить преимущества новой жизни. До революции мужицкий сын едва ли посмел бы даже мечтать о среднем гимназическом образовании, разве если бы только его родители могли ежемесячно наскребать по 10 рублей золотом, - а именно такова была плата лишь за обучение в гимназии, плюс к этому деньги на форму и учебники.
Теперь же, когда обучение в школе второй ступени стало бесплатным, а форму отменили, затраты сократились до минимума и сводились только к расходам на снятие жилого угла в городе и питание. Это обходилось отцу в две меры картошки, два воза дров, 15 фунтов муки и два куска сала в месяц. С этим он справлялся...
В школе я вступил в комсомол и даже в 14 лет стал бойцом отряда ЧОН (части особого назначения). Участвовал в облавах и оцеплениях при борьбе с бандитами, спекулянтами, дезертирами.
Комсомольская организация школы, невзирая на отсутствие у нее какого-либо опыта, сумела поднять среди своих членов дисциплину и успеваемость. Вожаками были лучшие парни, мы много и дружно трудились на субботниках и воскресниках, принимали участие в митингах, слушали лекции и доклады закаленных партийцев.
Окончив школу, я все же считал себя недостаточно подготовленным, особенно по математике. Поэтому, устроившись работать на бойню, поступил в вечернюю школу повышенного типа, занятия в которой облегчили бы мне в последующем сдачу экзаменов в высшее учебное заведение.
С годами я все чаще задумывался о своем дальнейшем жизненном пути, и к моменту окончания вечерней школы выбор был сделан: стану кадровым военным. Безграничное уважение к делу защиты Родины воспитал в нас, своих сыновьях, отец.
А романтика воинских будней, воочию увиденная в ЧОНе, пленила меня бесповоротно. Много хорошего рассказывал об армии и принимавший участие в боях с белогвардейцами старший брат Иван - его рассказы крепко запали мне в душу.
Но решающую роль сыграли все же призывы партии и комсомола к молодежи о вступлении в ряды Вооруженных Сил в связи со сложной международной обстановкой и необходимостью надежной защиты завоеваний Великого Октября.
1-я пехотная школа стала для меня настоящим военным университетом, ибо она давала поистине универсальные знания и навыки во всех областях ратного дела, начиная со строевой подготовки и кончая военной администрацией.
Кстати, военную администрацию нам преподавал бывший генерал старой армии Евреинов потомок того самого геодезиста и путешественника И. М. Евреинова, который по приказу Петра I составил первые географические карты Камчатки и Курильских островов.
Без всякого преувеличения могу сказать, что на всех ступенях военной лестницы, по которой я затем поднимался, знания и навыки, полученные в 1-й пехотной школе, оказывали мне добрую поддержку.
Именно эти три года учебы в Москве сделали из меня - сугубо гражданского, полудеревенского, полугородского парня - кадрового военного, привили любовь и, если хотите, преклонение перед воинской дисциплиной и порядком, убеждение в необходимости высочайшей ответственности перед народом и государством, неукоснительной исполнительности, честности, четкости, умения экономно, с максимальной отдачей использовать быстротекущее время.
Надо отдать должное руководству нашей армии, и прежде всего М. В. Фрунзе, которое создало после революции такие военные училища. В том, что мы выиграли Великую Отечественную войну, думается, немалая заслуга этих школ - ведь их питомцы занимали тогда большинство средних, да и немало высших командных и военно-политических постов.
Со мной в одной группе учились А. С. Желтов будущий генерал-полковник, с которым мы были вместе на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах; К. П. Рябченко, ставший генерал-майором, он получил закалку на фронте, а затем преподавал в Военной академии Генерального штаба.
Учебу я закончил по первому разряду и получил назначение в Ленинградский военный округ - в 16-ю стрелковую дивизию имени В. И. Киквидзе. Она дислоцировалась в основном в Новгороде, куда я и прибыл 1 октября 1929 года.
В тот памятный для меня год Военная академия имени М. В. Фрунзе переходила с четырехлетнего на трехлетний срок обучения. Новый учебный год начинался 1 сентября, но мы были вызваны к маю - лето использовалось для подготовки кандидатов к экзаменам. Без каких-либо трудностей прошел я по конкурсу.
Все лето 1936 года мы провели в лагерях академии под Наро-Фоминском. Жена тоже приехала сюда вместе с нашим двухлетним сыном Володей. Жили мы в деревне, в крестьянской хате, и были довольны и счастливы.
Военная академия имени М. В. Фрунзе размещалась тогда на Кропоткинской, 19, но строительство ее нового, капитального корпуса по проекту архитекторов Л. В. Руднева и В. О. Мунца уже заканчивалось в Девичьем проезде, 2.
Новое здание отвечало всем требованиям учебного процесса и в то время по архитектуре, техническому оснащению и удобствам было одним из лучших в Москве. Мы были первым набором, начавшим обучение в этом здании. Я был зачислен в 4-ю группу курса и назначен ее старшим.
К сожалению, время нормальной учебы было прервано разгулом массовых репрессий и сопровождавшей их постоянной нервотрепкой. Жертвами беззаконий стали высокопочитаемый мною маршал М. Н. Тухачевский и начальник нашей академии А. И. Корк.
Это событие потрясло меня до глубины души, я переживал его так, как потерю самых близких мне людей. Это были те маяки, на которые мы, молодые командиры, ориентировались в своем движении к вершинам военной мысли и боевой практики. За ними последовали мудрейший из мудрых, как мы называли его, И. И. Вацетис и пламенный проповедник танкового дела В. С. Тамручи.
Каждую ночь исчезал кто-то новый. Так случилось с моим близким другом подполковником М. Л. Дударенко, затем - с И. П. Беловым. Непрерывно шли заседания, собрания, митинги, на которых клеймились позором мнимые враги народа, перечеркивалась их самоотверженная деятельность, изгонялись из партии честнейшие люди со стандартной мотивировкой пособничества врагам, потери классовой бдительности. Академию лихорадило, как и всю страну. Верил ли я, что эти люди стали предателями? Ни одной минуты.
Генерал С.П. Иванов. (справа)
Наслышанный от своих деревенских родственников о перегибах в коллективизации, я понял, что Сталин идет к своей цели, не считаясь с жертвами. У меня закрадывалось предположение, что, быть может, эти верные ленинским идеалам военачальники, которые в моем сознании как-то ассоциировались с декабристами, дерзнули сменить Вождя другим, более лояльным и человечным лидером, не более того. Но эти мысли приходилось глубоко затаить, ибо высказывать их даже самым близким друзьям было опасно.
Вместе с тем не возникло у меня и колебаний в правильности исторического выбора, сделанного нашим народом в пользу социализма, хотя с годами на опыте все больше и больше приходилось убеждаться в том, что массовые репрессии нанесли и еще долгое время будут наносить нам огромный нравственный и материальный ущерб, ослаблять обороноспособность государства. В этом я убедился воочию, участвуя в советско-финляндской войне...
Как известно, в Испании в феврале 1936 года пришло к власти правительство Народного фронта. Германские и итальянские фашисты через несколько месяцев инспирировали в стране военно-фашистский мятеж под руководством генерала Франко.
Вскоре Германия и Италия непосредственно ввязались в боевые действия. По всему миру росло добровольческое движение, имевшее целью оказать прямую помощь республиканской армии. Многие советские военнослужащие изъявили желание поехать в Испанию. Среди них был и я, однако моя просьба была удовлетворена лишь в конце 1938 года.
Отправка добровольцев происходила небольшими группами. В частности, из числа слушателей нашей академии в декабре 1938 года была сформирована группа в 10 человек. Мы выехали в Ленинград, отсюда на теплоходе "Смольный" путь лежал во Францию.
Генерал Армии С.П. Иванов после войны.
В Северном море нас крепко отштормило, как выражаются моряки. Вскоре, однако, мы прибыли в Гавр. Здесь группу встретил советский военный атташе во Франции В. Е. Горев, который сказал, что сухопутный маршрут в Испанию закрыт - мятежникам удалось блокировать границу.
Правда, плывшие с нами на теплоходе 20 испанцев, проходившие военную подготовку в СССР, невзирая на это, решили пробираться на родину поодиночке. Нам же после недолгой прогулки по Гавру приказали вернуться на теплоход.
Вскоре выяснилось, что группу везут обратно. Мы вошли в Лондонский порт. К нам прибыл посол СССР в Великобритании И. М. Майский. Он разъяснил, что ситуация резко изменилась, наша переброска в Испанию отменена и даже обратный путь не безопасен немецкие подводные лодки стремились топить советские корабли.
В Финляндии. Заключительная операция, в которой участвовал наш корпус, была проведена под Лоймолой. В состав нашего соединения входили четыре стрелковые дивизии и одна кавалерийская, личный состав которой поставили на лыжи.
Мы прорвали оборону только со второй попытки. В первый день была проведена мощная артиллерийская подготовка. Войска заняли исходное положение для атаки еще в темное время. При этом в каждой роте находился кто-либо из старшего и высшего комсостава. На НП оставались лишь командиры полков, дивизий и корпуса, все остальные были в ротах, в том числе я - начальник штаба корпуса и Лестев - замполит.
По рекомендации свыше перед атакой была поставлена дымовая завеса, однако лесной ландшафт и полное безветрие лишили видимости не только противника, но и нас самих. Не достигла цели и посылка старших начальников в роты - управление боем со стороны командиров подразделений оказалось скованным.
Генерал С.П. Иванов. (в центре)
На следующий день артподготовку повторили, но уже без дымовой завесы и послав в части лишь необходимый минимум командного и политического состава из дивизий и корпуса. Воины смело двинулись в атаку и вынудили врага к отходу. Войска вышли на оперативный простор, но вскоре боевые действия прекратились, поскольку правительство Финляндии запросило мира. Финская сторона вынуждена была принять условия, выдвинутые правительством СССР, и 12 марта в Москве состоялось подписание мирного договора.
За отличия в боях на Карельском перешейке в числе большой группы командиров и политработников я был награжден первым орденом Красного Знамени." - из воспоминаний тогда (в 1940-м году) полковника С.П. Иванова.
Генерал С.П. Иванов.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]