Логово германского зверя.
---
"И вот наконец германская граница, Восточная Пруссия, так сказать, колыбель германского милитаризма! На нашей земле (а Литву мы тогда считали, несмотря ни на что, своей) немца больше нет!
За два года до этого, сидя в окопах под горящим Ржевом и видя перед собой поле, усеянное телами наших солдат, трудно было представить, поверить, что я когда-нибудь буду разглядывать в бинокль не противоположный берег Волги, занятый врагом, а само логово врага. Честное слово, это будоражило воображение и заставляло сердце биться чаще.
Граница проходила по мелкой, но быстрой речке со странным названием Шешупа. Справа от полосы наступления нашего полка находился литовский пограничный городок Наумистис, а за рекой вплотную к нему подходил немецкий городок Ширвиндт.
Уже при первом, поверхностном взгляде на тот берег было понятно, что нас ждут и к нашему приходу все готово. По данным разведки, нашему полку противостоял Прусский Фузелерный полк, сформированный из местных жителей.
Костяк полка составляли опытные, воевавшие на Восточном фронте солдаты. Они помнили, что творили на нашей земле, и понимали, что мы сюда пришли не шутки шутить, и поэтому все они готовы были умереть, но не пустить нас на свою землю.
К встрече с нами подготовили не обычные дерево-земляные полевые укрепления (дзоты), а мощную, эшелонированную оборонительную систему, главным составным элементом которой являлись железобетонные доты - долговременные огневые точки.
Каждый такой дот представлял собой небольшую крепость. Внизу под землей в железобетонной шахте на нескольких ярусах располагались склад боеприпасов, склад продуктов питания и воды, кухня, спальные места.
В верхней части дота устанавливалось орудие и станковый пулемет. Все это накрывалось мощным железобетонным колпаком обтекаемой формы, через амбразуры которого немцы и вели по нас огонь.
Как мы и ожидали, наша артиллерия никакого видимого вреда немецким дотам не причинила, но, по крайней мере, нарыла воронок вокруг этих колпаков, что позволит потом подползти к ним вплотную. За несколько минут до атаки послышался гул танковых моторов.
С нашего тыла в боевом порядке "в линию" по всей полосе наступления шла приданная батальону танковая рота. Еще одна танковая рота, приданная нашему соседу слева, также шла к передовой. И вот они переваливают через нас, спускаются с берега к воде, форсируют речку - и вот они уже на территории Германии!
С ходу из пушек и пулеметов танки бьют по амбразурам дотов. Но в те времена еще не существовало стабилизации ствола танкового орудия.
При движении танка по пересеченной местности ствол постоянно задирался вверх и опускался вниз, поворачивал то влево, то вправо, и поэтому поразить на ходу такую небольшую цель было очень сложно. А попадая в железобетонный колпак, танковый снаряд делал в нем лишь маленькую щербинку.
Атакующие цепи рот пошли практически сразу за танками, ведя на ходу огонь, также целясь в амбразуры. Ну а что же немцы? А немцы подпустили моих ребят на достаточно близкое расстояние и открыли по ним беспощадный, губительный огонь из пулеметов длинными очередями.
Смотрю, на колпаке один за другим взрываются три артиллерийских снаряда, выпущенные из танков, а немецкий пулемет в это время продолжает оттуда стрелять как ни в чем не бывало.
Впрочем, не долго все это продолжалось. Танки, подходя к дотам на несколько метров, в упор били по амбразурам, а солдаты забрасывали туда гранаты и зажигательные и дымовые шашки. А вскоре сильно поредевшая цепь батальона прошла первую линию дотов и залегла перед второй линией.
Пришла, пора и мне переносить свой командный пункт ближе к ротам. И вот я, мои заместители, связные, радисты, командир артиллерийского дивизиона редкой цепочкой двинулись вперед.
Дважды нас обстреливал немецкий пулемет, дважды нам приходилось бросаться на землю. По пути мы находили много наших убитых солдат, в том числе командира четвертой роты, узбека, старшего лейтенанта Нуманова.
Перед ним лежал его взведенный автомат. Было очевидно, что парень шел непосредственно в боевых порядках своей роты (хотя по уставу он не должен был этого делать), подбадривая свох бойцов личным примером, и погиб геройски.
Не доходя метров пятьдесят до залегших рот, мы тоже залегли. Но, поскольку мы расположились на открытом месте, немцы вскоре повели по нас пристрелочный артиллерийский огонь.
Я, занятый организацией следующей атаки, не обратил сначала на это внимания, но капитан-артиллерист сразу все понял и предложил уйти или в траншею, или в один из отбитых немецких дотов. Я согласился. Мы сползли в ход сообщения, и я, как и положено хозяину, пошел первым и повел всех за собой к ближайшему колпаку.
Как раз в этот момент наладили связь, и телефонист крикнул, что меня вызывает к телефону командир полка. Я сказал шедшему за мной артиллеристу, чтобы они шли в дот и ждали там меня, а сам взял трубку. Не помню, о чем конкретно мы говорили с комполка, но разговор был коротким.
Я держал еще трубку в руках, как вдруг со стороны дота раздалась длинная автоматная очередь. Я бросился туда и увидел, что капитан-артиллерист лежит бездыханный на земле, весь изрешеченный пулями.
Оказалось, что этот дот не был подавлен, и расчет его, несмотря на то что они уже находились в нашем тылу, намерен был продолжать сопротивление. Как только капитан открыл бронированную дверь, он тут же получил дюжину автоматных пуль в живот.
А ведь это была моя смерть. Не позови меня комполка к телефону, лежать бы мне сейчас в прусской земле. До сих пор виню себя в смерти этого парня. Ведь я был уже опытный, битый вояка. И как же это у меня не хватило ума проверить, прочесать этот только что отбитый у немцев кусок земли?..
Ну а дальше все было, как говорится, делом техники. Вызванный нами танк подошел к доту, встал в нескольких метрах от него и в упор ударил несколько раз из пушки по амбразуре. С нами было несколько человек разведчиков того артиллерийского дивизиона.
Эти ребята забрались на колпак и стали бросать в амбразуру дымовые шашки. Через несколько минут открылась дверь, и немцы в противогазах, с поднятыми руками начали выскакивать оттуда. А по краям траншеи с обеих сторон стояли ребята-артиллеристы и прикладами и штыками кромсали всех подряд. Я не счел нужным вмешиваться...
Доты второй линии оказали слабое сопротивление, и мы взяли их с малыми потерями. Таким образом, еще утром мы сидели в окопах на территории Литвы, а во второй половине дня, двумя ударами прорвав эшелонированную оборону противника, уже вышли на оперативный простор на территории Германии.
Удивительно, что немецкие противотанковые средства оказались здесь неэффективны против наших танков. Во всяком случае, ни один приданный нам танк не был серьезно поврежден.
Ну, а мы за этот успех заплатили высокую цену. Потери убитыми и ранеными в ротах составляли от половины до двух третей личного состава. Но видели бы вы, как смело и неудержимо шли в атаку эти, по сути дела, совсем еще мальчишки!
По ним били из орудий, их косили в упор из пулеметов, а они шли и брали эти чертовы железобетонные колпаки и, часто ценою своей жизни, заставляли их навеки замолкать. Мысленно всем им, и тем, кто остался лежать там, на чужой земле, и тем, кто чудом выжил, низко кланяюсь в ноги...
А на следующий день погиб мой заместитель по строевой части капитан Алмазов. Был уже вечер, и батальон, вымотанный до предела, остановился около небольшой высотки. Роты залегли, окопались.
Перед нами лежало небольшое местечко из нескольких каменных домов, откуда утром нам предстояло выбивать немцев. Алмазов, человек уже в возрасте, от усталости еле стоял на ногах и поэтому попросил у меня разрешения пойти отдохнуть в сарае с черепичной крышей, который находился в нашем ближайшем тылу.
Я только хотел сказать ему, что это опасно, так как немцы часто бьют из артиллерии или минометов по всем строениям, которые находятся рядом с передовой, как в этот момент мне позвонил командир полка. Я взял трубку и сделал Алмазову знак, чтобы он меня подождал.
Видимо, он неправильно понял мой жест, потому что сразу повернулся и пошел по ходу сообщения к этому сараю. Должно быть, немецкий наблюдатель заметил, что в сарай зашел офицер с солдатом. Я еще говорил по телефону, как послышалcя шелест летящих мин...
Всего две мины ударили в черепичную крышу сарая. Когда мина ударяет в крышу, то ее осколки летят веером вниз, поражая все на своем пути. Алмазов и парнишка-связной были буквально изрешечены этими осколками.
Помню, Леша Рудой, начальник штаба батальона, который к тому времени крепко сдружился с Алмазовым, не стесняясь, горько плакал по погибшему другу. В вещах Алмазова мы нашли не отправленное жене письмо.
А в нем он, как бы предчувствуя свою гибель, прощался и с ней, и с сыном. Да, не обмануло его предчувствие. Вот так, уже не в первый раз, кто-то или что-то мешает мне сделать простое телодвижение, чтобы отвести смерть от человека...
Утром следующего дня, когда подтянулась артиллерия, после мощного артналета, мы выбили немцев из этого местечка, но при этом неожиданно понесли большие потери. Дело в том, что в каменных и железобетонных подвалах этих домов находились пулеметные гнезда.
Через слуховые окна, которые больше напоминали бойницы, немцы, подпустив атакующие роты на близкое расстояние, открыли поражающий кинжальный огонь. Дома уже были разрушены нашей артиллерией, а огневые точки в подвалах остались невредимы.
Конечно, это были не доты, и при прямом попадании снаряда фундамент дома разрушался. Поредевшие роты залегли. Я опять вызвал огонь артиллерии по развалинам этих домов, и где-то через полчаса все было закончено. Во время этого боя шальной пулей был легко ранен мой ординарец, молодой парнишка...
Мы продолжали двигаться вперед. Немцы отходили на новый рубеж обороны, яростно огрызаясь. При малейшей возможности даже пытались контратаковать. Чтобы замедлить наше продвижение, они постоянно выставляли тыловые заставы, которые держались до последней возможности и, как правило, погибали все, но не отходили и в плен не сдавались.
Понятное дело, они защищали свой дом, причем часто в прямом смысле этого слова. Но немец был уже не тот. Помню, среди убитых и пленных было очень много пожилых мужчин и совсем еще безусых юнцов.
На каждый немецкий танк приходилось три, а то и пять наших танков. Не помню точные данные, но, по своим ощущениям, у нас было подавляющее преимущество в артиллерии, а авиация наша давно господствовала в воздухе.
В общем, Германия явно выдыхалась. Но главное, что мы давно уже были не те, что в сорок первом и сорок втором. Что и говорить, хорошие у нас были учителя.
Ну а если брать во внимание, что теперь у нас практически всегда было преимущество и оно постоянно наращивалось, то становилось понятно, что окончательная победа - это дело не такого уж долгого времени.
Однако большинство из нас, кто тогда находился в боевых порядках, не дожили до этого дня." - из воспоминаний командира второго батальона 852-го стр.полка 277-й стр.дивизии капитана М.Н.Шелкова.
За два года до этого, сидя в окопах под горящим Ржевом и видя перед собой поле, усеянное телами наших солдат, трудно было представить, поверить, что я когда-нибудь буду разглядывать в бинокль не противоположный берег Волги, занятый врагом, а само логово врага. Честное слово, это будоражило воображение и заставляло сердце биться чаще.
Граница проходила по мелкой, но быстрой речке со странным названием Шешупа. Справа от полосы наступления нашего полка находился литовский пограничный городок Наумистис, а за рекой вплотную к нему подходил немецкий городок Ширвиндт.
Уже при первом, поверхностном взгляде на тот берег было понятно, что нас ждут и к нашему приходу все готово. По данным разведки, нашему полку противостоял Прусский Фузелерный полк, сформированный из местных жителей.
Костяк полка составляли опытные, воевавшие на Восточном фронте солдаты. Они помнили, что творили на нашей земле, и понимали, что мы сюда пришли не шутки шутить, и поэтому все они готовы были умереть, но не пустить нас на свою землю.
К встрече с нами подготовили не обычные дерево-земляные полевые укрепления (дзоты), а мощную, эшелонированную оборонительную систему, главным составным элементом которой являлись железобетонные доты - долговременные огневые точки.
Каждый такой дот представлял собой небольшую крепость. Внизу под землей в железобетонной шахте на нескольких ярусах располагались склад боеприпасов, склад продуктов питания и воды, кухня, спальные места.
В верхней части дота устанавливалось орудие и станковый пулемет. Все это накрывалось мощным железобетонным колпаком обтекаемой формы, через амбразуры которого немцы и вели по нас огонь.
Как мы и ожидали, наша артиллерия никакого видимого вреда немецким дотам не причинила, но, по крайней мере, нарыла воронок вокруг этих колпаков, что позволит потом подползти к ним вплотную. За несколько минут до атаки послышался гул танковых моторов.
С нашего тыла в боевом порядке "в линию" по всей полосе наступления шла приданная батальону танковая рота. Еще одна танковая рота, приданная нашему соседу слева, также шла к передовой. И вот они переваливают через нас, спускаются с берега к воде, форсируют речку - и вот они уже на территории Германии!
С ходу из пушек и пулеметов танки бьют по амбразурам дотов. Но в те времена еще не существовало стабилизации ствола танкового орудия.
При движении танка по пересеченной местности ствол постоянно задирался вверх и опускался вниз, поворачивал то влево, то вправо, и поэтому поразить на ходу такую небольшую цель было очень сложно. А попадая в железобетонный колпак, танковый снаряд делал в нем лишь маленькую щербинку.
Атакующие цепи рот пошли практически сразу за танками, ведя на ходу огонь, также целясь в амбразуры. Ну а что же немцы? А немцы подпустили моих ребят на достаточно близкое расстояние и открыли по ним беспощадный, губительный огонь из пулеметов длинными очередями.
Смотрю, на колпаке один за другим взрываются три артиллерийских снаряда, выпущенные из танков, а немецкий пулемет в это время продолжает оттуда стрелять как ни в чем не бывало.
Впрочем, не долго все это продолжалось. Танки, подходя к дотам на несколько метров, в упор били по амбразурам, а солдаты забрасывали туда гранаты и зажигательные и дымовые шашки. А вскоре сильно поредевшая цепь батальона прошла первую линию дотов и залегла перед второй линией.
Пришла, пора и мне переносить свой командный пункт ближе к ротам. И вот я, мои заместители, связные, радисты, командир артиллерийского дивизиона редкой цепочкой двинулись вперед.
Дважды нас обстреливал немецкий пулемет, дважды нам приходилось бросаться на землю. По пути мы находили много наших убитых солдат, в том числе командира четвертой роты, узбека, старшего лейтенанта Нуманова.
Перед ним лежал его взведенный автомат. Было очевидно, что парень шел непосредственно в боевых порядках своей роты (хотя по уставу он не должен был этого делать), подбадривая свох бойцов личным примером, и погиб геройски.
Не доходя метров пятьдесят до залегших рот, мы тоже залегли. Но, поскольку мы расположились на открытом месте, немцы вскоре повели по нас пристрелочный артиллерийский огонь.
Я, занятый организацией следующей атаки, не обратил сначала на это внимания, но капитан-артиллерист сразу все понял и предложил уйти или в траншею, или в один из отбитых немецких дотов. Я согласился. Мы сползли в ход сообщения, и я, как и положено хозяину, пошел первым и повел всех за собой к ближайшему колпаку.
Как раз в этот момент наладили связь, и телефонист крикнул, что меня вызывает к телефону командир полка. Я сказал шедшему за мной артиллеристу, чтобы они шли в дот и ждали там меня, а сам взял трубку. Не помню, о чем конкретно мы говорили с комполка, но разговор был коротким.
Я держал еще трубку в руках, как вдруг со стороны дота раздалась длинная автоматная очередь. Я бросился туда и увидел, что капитан-артиллерист лежит бездыханный на земле, весь изрешеченный пулями.
Оказалось, что этот дот не был подавлен, и расчет его, несмотря на то что они уже находились в нашем тылу, намерен был продолжать сопротивление. Как только капитан открыл бронированную дверь, он тут же получил дюжину автоматных пуль в живот.
А ведь это была моя смерть. Не позови меня комполка к телефону, лежать бы мне сейчас в прусской земле. До сих пор виню себя в смерти этого парня. Ведь я был уже опытный, битый вояка. И как же это у меня не хватило ума проверить, прочесать этот только что отбитый у немцев кусок земли?..
Ну а дальше все было, как говорится, делом техники. Вызванный нами танк подошел к доту, встал в нескольких метрах от него и в упор ударил несколько раз из пушки по амбразуре. С нами было несколько человек разведчиков того артиллерийского дивизиона.
Эти ребята забрались на колпак и стали бросать в амбразуру дымовые шашки. Через несколько минут открылась дверь, и немцы в противогазах, с поднятыми руками начали выскакивать оттуда. А по краям траншеи с обеих сторон стояли ребята-артиллеристы и прикладами и штыками кромсали всех подряд. Я не счел нужным вмешиваться...
Доты второй линии оказали слабое сопротивление, и мы взяли их с малыми потерями. Таким образом, еще утром мы сидели в окопах на территории Литвы, а во второй половине дня, двумя ударами прорвав эшелонированную оборону противника, уже вышли на оперативный простор на территории Германии.
Удивительно, что немецкие противотанковые средства оказались здесь неэффективны против наших танков. Во всяком случае, ни один приданный нам танк не был серьезно поврежден.
Ну, а мы за этот успех заплатили высокую цену. Потери убитыми и ранеными в ротах составляли от половины до двух третей личного состава. Но видели бы вы, как смело и неудержимо шли в атаку эти, по сути дела, совсем еще мальчишки!
По ним били из орудий, их косили в упор из пулеметов, а они шли и брали эти чертовы железобетонные колпаки и, часто ценою своей жизни, заставляли их навеки замолкать. Мысленно всем им, и тем, кто остался лежать там, на чужой земле, и тем, кто чудом выжил, низко кланяюсь в ноги...
А на следующий день погиб мой заместитель по строевой части капитан Алмазов. Был уже вечер, и батальон, вымотанный до предела, остановился около небольшой высотки. Роты залегли, окопались.
Перед нами лежало небольшое местечко из нескольких каменных домов, откуда утром нам предстояло выбивать немцев. Алмазов, человек уже в возрасте, от усталости еле стоял на ногах и поэтому попросил у меня разрешения пойти отдохнуть в сарае с черепичной крышей, который находился в нашем ближайшем тылу.
Я только хотел сказать ему, что это опасно, так как немцы часто бьют из артиллерии или минометов по всем строениям, которые находятся рядом с передовой, как в этот момент мне позвонил командир полка. Я взял трубку и сделал Алмазову знак, чтобы он меня подождал.
Видимо, он неправильно понял мой жест, потому что сразу повернулся и пошел по ходу сообщения к этому сараю. Должно быть, немецкий наблюдатель заметил, что в сарай зашел офицер с солдатом. Я еще говорил по телефону, как послышалcя шелест летящих мин...
Всего две мины ударили в черепичную крышу сарая. Когда мина ударяет в крышу, то ее осколки летят веером вниз, поражая все на своем пути. Алмазов и парнишка-связной были буквально изрешечены этими осколками.
Помню, Леша Рудой, начальник штаба батальона, который к тому времени крепко сдружился с Алмазовым, не стесняясь, горько плакал по погибшему другу. В вещах Алмазова мы нашли не отправленное жене письмо.
А в нем он, как бы предчувствуя свою гибель, прощался и с ней, и с сыном. Да, не обмануло его предчувствие. Вот так, уже не в первый раз, кто-то или что-то мешает мне сделать простое телодвижение, чтобы отвести смерть от человека...
Утром следующего дня, когда подтянулась артиллерия, после мощного артналета, мы выбили немцев из этого местечка, но при этом неожиданно понесли большие потери. Дело в том, что в каменных и железобетонных подвалах этих домов находились пулеметные гнезда.
Через слуховые окна, которые больше напоминали бойницы, немцы, подпустив атакующие роты на близкое расстояние, открыли поражающий кинжальный огонь. Дома уже были разрушены нашей артиллерией, а огневые точки в подвалах остались невредимы.
Конечно, это были не доты, и при прямом попадании снаряда фундамент дома разрушался. Поредевшие роты залегли. Я опять вызвал огонь артиллерии по развалинам этих домов, и где-то через полчаса все было закончено. Во время этого боя шальной пулей был легко ранен мой ординарец, молодой парнишка...
Мы продолжали двигаться вперед. Немцы отходили на новый рубеж обороны, яростно огрызаясь. При малейшей возможности даже пытались контратаковать. Чтобы замедлить наше продвижение, они постоянно выставляли тыловые заставы, которые держались до последней возможности и, как правило, погибали все, но не отходили и в плен не сдавались.
Понятное дело, они защищали свой дом, причем часто в прямом смысле этого слова. Но немец был уже не тот. Помню, среди убитых и пленных было очень много пожилых мужчин и совсем еще безусых юнцов.
На каждый немецкий танк приходилось три, а то и пять наших танков. Не помню точные данные, но, по своим ощущениям, у нас было подавляющее преимущество в артиллерии, а авиация наша давно господствовала в воздухе.
В общем, Германия явно выдыхалась. Но главное, что мы давно уже были не те, что в сорок первом и сорок втором. Что и говорить, хорошие у нас были учителя.
Ну а если брать во внимание, что теперь у нас практически всегда было преимущество и оно постоянно наращивалось, то становилось понятно, что окончательная победа - это дело не такого уж долгого времени.
Однако большинство из нас, кто тогда находился в боевых порядках, не дожили до этого дня." - из воспоминаний командира второго батальона 852-го стр.полка 277-й стр.дивизии капитана М.Н.Шелкова.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]