"Русский Ваня переходи к нам! У нас водка и бабы и шоколад!" Под Ржевом.
---
"Наш полк стоял в обороне на левом берегу Волги, до немецких позиций было максимум двести метров, разделяли нас только скованное льдом русло и крутые в этом месте берега реки. Близость противника породила новую волну побегов. Бежали в одиночку, вдвоем, группами.
Набраться храбрости и бросить оружие - уже психологически чрезвычайно сложно. Но перебежчика ждали и другие трудности. Он должен был выбраться из траншеи на бруствер и спуститься по обледеневшему склону к реке, перебежать по неровному ребристому льду к противоположному берегу, взобраться по скользкому склону наверх - что уже потруднее, а потом - что еще тяжелее и опаснее - переползти минное поле и достичь немецких траншей. И все это нужно сделать незаметно для своих и одновременно дать знать о своих намерениях немцам.
Часов в пять утра, когда еще не отступила долгая зимняя ночь, когда еще темно и все погружены в самый крепкий предутренний сон, а внимание часовых притупляется, беглец оставлял в окопе винтовку, патроны, гранаты, документы и пускался в путь, стараясь как можно скорее добраться до противоположного берега и взобраться наверх, а далее действовал строго по указаниям немецких листовок.
Но еще раньше, как только он добирался до противоположного берега, даже еще не успев взобраться на него, - он уже находился под охраной немецких пулеметчиков и снайперов, которые, если затевалась погоня, немедленно открывали заградительный огонь, не позволявший преследователям высунуть головы из траншей.
Кроме того, стараясь облегчить перебежчикам дорогу, немцы сделали несколько проходов в минированной зоне, снабдив их плакатами: "Подними вверх руки и пропуск. Спокойно иди к траншеям!" И, как правило, беглецам удавалось добраться до вожделенной цели.
А начиналось все с вечера. Ближе к ночи над передним краем обычно раздавалось знакомое всем пощелкивание микрофона, и вчерашние красноармейцы, бежавшие к врагу, обращались по радио к своим бывшим товарищам примерно так:
"Говорит солдат 1-й роты 1-го батальона 673-го стрелкового полка рядовой Серега Хмельной. Здравствуй, Ванек, слушай, милый человек! И передай всей роте. Приняли меня как положено. Живу в тепле, сыт. Избавился от жидов и комиссаров. Через три недели обещали отпустить в деревню к Соньке".
Сразу же следовало второе радиообращение. Теперь говорил немец, неплохо владеющий русским, по интонации - твердой, уверенной - угадывалось, что говорит офицер: "Солдаты Красной Армии! Переходите на нашу сторону! До шести утра обстрела не будет. В шесть тридцать завтрак. Если не придете - пропадете..."
С этим текстом немцы выступали ежедневно - два-три раза за день. Третье радиообращение. Опять перебежчик: "Здравствуй, Василек! Я - Денис. Давай, друг, бросай свою хреновую житуху и переходи к немцам. Приличная публика, не то что наши матерщинники. Кормят нас французским шоколадом, голландским сыром, датской ветчиной. Не жрали такого при Советах. Вот так. Служу в обозе. Обещали весной отпустить домой. Давай, смелей двигай, браток! Не пожалеешь!"
Сначала во время побегов и ночных речей полковая артиллерия открывала огонь по бегущим, разбивая лед, но долго продолжать стрельбу не могли - берегли снаряды. Однако полыньи снова замерзали, а немцы временно переносили радиоустановку в другое место, чтобы спустя время вернуться обратно, и опять мы слышали имена тех, кто раньше был с нами, а теперь против нас: Василек, Петюха, Джанбай, Гриць, Армен...
На переднем крае вражескую радиопропаганду глушить было нечем, и каждую ночь все мы - командиры, комиссары, сотни солдат - вынуждены были слушать эти гадюшные речи. Я-то понимал: не солдатский в них язык - чужой, подсказанный немцами. Но понимают ли это солдаты?
Уверенности не было. Одни презирали и посулы немцев, и перебежчиков; другие посмеивались, особенно на медовые речи о французском шоколаде; некоторые вовсе не реагировали - мол, все это нам до фени. В то же время я видел, как внимательно вслушиваются отдельные солдаты, пожилые и молодые, в каждое слово с другого берега.
Как влезть с чужую душу, распознать, что движет человеком? Может быть, я как командир да и другие что-то упускаем, недоделываем, потеряли с бойцами простой человеческий контакт?..
Между тем поступила новая директива. Какие-то идиоты сверху рекомендовали периодически обыскивать солдатские вещмешки в поисках немецких листовок, якобы это поможет сократить число побегов. Для себя я отверг этот совет как абсурдный и безнравственный, считая, что это приведет к еще большему числу побегов.Обыск вещмешка наглядно покажет бойцу, что я не доверяю ему, а это породит ответное недоверие.
Чепэ в соседней роте! Побег - сразу троих! Командир роты чуть не потерял рассудок. Приказал во что бы то ни стало догнать беглецов и уничтожить из автоматов. Но только успели наши вылезти из траншей, как с двух сторон застрочили немецкие пулеметы. Безрассудная затея обезумевшего комроты обернулась двумя ранеными.
Тогда комполка Глухов, которому доложили о чепэ, отдал приказ артиллерии: разбить лед и помешать беглецам добраться до противоположного берега. Но и это не помогло. Перебежчики спокойно отошли берегом подальше от разрывов, переждали и ночью благополучно перебрались к немцам.
Следующей ночью мы уже слышали их голоса: Ванек, Серега, Демьян... Командира роты и взводного, у которых служили беглецы, отстранили от должности, трибунал осудил их на десять лет и отправил в штрафной батальон. Взводному было девятнадцать лет - мальчишка, еще не нюхавший пороха, не дождавшийся своего первого боя.
Такая сложилась ситуация на нашем фронте. Казалось, возникла черная дыра, которая поглотит всех нас, командиров, в своем ненасытном чреве. И вот что я сделал. Я придумал "систему".
Сорок восемь бойцов своей роты разбил на две смены - дневную и ночную. На участке в триста метров, занимаемом ротой, расставил двенадцать постов, по два бойца на каждом. От поста до поста получилось всего двадцать пять метров. Никто не имел права покидать свой пост до окончания смены.
Я и мой заместитель курсировали по траншеям всю ночь, с фланга на фланг: проверяли посты, оружие, беседовали с солдатами. Все отдыхающие после дежурства находились в блиндажах. Дневальный в каждом блиндаже никому не разрешал удаляться от блиндажа более чем на пять шагов, утром участок приводили в порядок.
Главное было правильно расставить людей, чтобы им было сложнее сговориться. Для этого я внимательно изучил списочный состав роты - кто откуда. А в роте были бойцы с Урала, из Сибири, Средней Азии, были и уроженцы из оккупированных районов; обнаружилось также восемь фамилий украинцев, попавших на фронт из Казахстана: почему они там оказались - вопрос.
Я поступал следующим образом: назначал на пост одного бойца с оккупированной территории, а другого - с неоккупированной; на следующий пост - комсомольца и солдата-старика; на третьем дежурили русский с узбеком или казахом и т. д.
Одновременно старался сделать оборону активной - стреляли вовсю. Двух бойцов отобрал в снайперы. Правда, немцы теперь вели себя осторожнее, подловить их в оптический прицел стало труднее.
Конечно, о полной гарантии от побегов нечего было и думать, но пока система работала. Набегался я в те ночи - на всю жизнь. И не напрасно. Прошел почти месяц - и ни одного побега. Чудо! За это время в соседних ротах сбежали еще четыре солдата - их командиры оказались в штрафных батальонах." - из воспоминаний лейтенанта 673-й стрелкового полка 220-й стрелковой дивизии Б.Горбачевского.
Набраться храбрости и бросить оружие - уже психологически чрезвычайно сложно. Но перебежчика ждали и другие трудности. Он должен был выбраться из траншеи на бруствер и спуститься по обледеневшему склону к реке, перебежать по неровному ребристому льду к противоположному берегу, взобраться по скользкому склону наверх - что уже потруднее, а потом - что еще тяжелее и опаснее - переползти минное поле и достичь немецких траншей. И все это нужно сделать незаметно для своих и одновременно дать знать о своих намерениях немцам.
Часов в пять утра, когда еще не отступила долгая зимняя ночь, когда еще темно и все погружены в самый крепкий предутренний сон, а внимание часовых притупляется, беглец оставлял в окопе винтовку, патроны, гранаты, документы и пускался в путь, стараясь как можно скорее добраться до противоположного берега и взобраться наверх, а далее действовал строго по указаниям немецких листовок.
Но еще раньше, как только он добирался до противоположного берега, даже еще не успев взобраться на него, - он уже находился под охраной немецких пулеметчиков и снайперов, которые, если затевалась погоня, немедленно открывали заградительный огонь, не позволявший преследователям высунуть головы из траншей.
Кроме того, стараясь облегчить перебежчикам дорогу, немцы сделали несколько проходов в минированной зоне, снабдив их плакатами: "Подними вверх руки и пропуск. Спокойно иди к траншеям!" И, как правило, беглецам удавалось добраться до вожделенной цели.
А начиналось все с вечера. Ближе к ночи над передним краем обычно раздавалось знакомое всем пощелкивание микрофона, и вчерашние красноармейцы, бежавшие к врагу, обращались по радио к своим бывшим товарищам примерно так:
"Говорит солдат 1-й роты 1-го батальона 673-го стрелкового полка рядовой Серега Хмельной. Здравствуй, Ванек, слушай, милый человек! И передай всей роте. Приняли меня как положено. Живу в тепле, сыт. Избавился от жидов и комиссаров. Через три недели обещали отпустить в деревню к Соньке".
Сразу же следовало второе радиообращение. Теперь говорил немец, неплохо владеющий русским, по интонации - твердой, уверенной - угадывалось, что говорит офицер: "Солдаты Красной Армии! Переходите на нашу сторону! До шести утра обстрела не будет. В шесть тридцать завтрак. Если не придете - пропадете..."
С этим текстом немцы выступали ежедневно - два-три раза за день. Третье радиообращение. Опять перебежчик: "Здравствуй, Василек! Я - Денис. Давай, друг, бросай свою хреновую житуху и переходи к немцам. Приличная публика, не то что наши матерщинники. Кормят нас французским шоколадом, голландским сыром, датской ветчиной. Не жрали такого при Советах. Вот так. Служу в обозе. Обещали весной отпустить домой. Давай, смелей двигай, браток! Не пожалеешь!"
Сначала во время побегов и ночных речей полковая артиллерия открывала огонь по бегущим, разбивая лед, но долго продолжать стрельбу не могли - берегли снаряды. Однако полыньи снова замерзали, а немцы временно переносили радиоустановку в другое место, чтобы спустя время вернуться обратно, и опять мы слышали имена тех, кто раньше был с нами, а теперь против нас: Василек, Петюха, Джанбай, Гриць, Армен...
На переднем крае вражескую радиопропаганду глушить было нечем, и каждую ночь все мы - командиры, комиссары, сотни солдат - вынуждены были слушать эти гадюшные речи. Я-то понимал: не солдатский в них язык - чужой, подсказанный немцами. Но понимают ли это солдаты?
Уверенности не было. Одни презирали и посулы немцев, и перебежчиков; другие посмеивались, особенно на медовые речи о французском шоколаде; некоторые вовсе не реагировали - мол, все это нам до фени. В то же время я видел, как внимательно вслушиваются отдельные солдаты, пожилые и молодые, в каждое слово с другого берега.
Как влезть с чужую душу, распознать, что движет человеком? Может быть, я как командир да и другие что-то упускаем, недоделываем, потеряли с бойцами простой человеческий контакт?..
Между тем поступила новая директива. Какие-то идиоты сверху рекомендовали периодически обыскивать солдатские вещмешки в поисках немецких листовок, якобы это поможет сократить число побегов. Для себя я отверг этот совет как абсурдный и безнравственный, считая, что это приведет к еще большему числу побегов.Обыск вещмешка наглядно покажет бойцу, что я не доверяю ему, а это породит ответное недоверие.
Чепэ в соседней роте! Побег - сразу троих! Командир роты чуть не потерял рассудок. Приказал во что бы то ни стало догнать беглецов и уничтожить из автоматов. Но только успели наши вылезти из траншей, как с двух сторон застрочили немецкие пулеметы. Безрассудная затея обезумевшего комроты обернулась двумя ранеными.
Тогда комполка Глухов, которому доложили о чепэ, отдал приказ артиллерии: разбить лед и помешать беглецам добраться до противоположного берега. Но и это не помогло. Перебежчики спокойно отошли берегом подальше от разрывов, переждали и ночью благополучно перебрались к немцам.
Следующей ночью мы уже слышали их голоса: Ванек, Серега, Демьян... Командира роты и взводного, у которых служили беглецы, отстранили от должности, трибунал осудил их на десять лет и отправил в штрафной батальон. Взводному было девятнадцать лет - мальчишка, еще не нюхавший пороха, не дождавшийся своего первого боя.
Такая сложилась ситуация на нашем фронте. Казалось, возникла черная дыра, которая поглотит всех нас, командиров, в своем ненасытном чреве. И вот что я сделал. Я придумал "систему".
Сорок восемь бойцов своей роты разбил на две смены - дневную и ночную. На участке в триста метров, занимаемом ротой, расставил двенадцать постов, по два бойца на каждом. От поста до поста получилось всего двадцать пять метров. Никто не имел права покидать свой пост до окончания смены.
Я и мой заместитель курсировали по траншеям всю ночь, с фланга на фланг: проверяли посты, оружие, беседовали с солдатами. Все отдыхающие после дежурства находились в блиндажах. Дневальный в каждом блиндаже никому не разрешал удаляться от блиндажа более чем на пять шагов, утром участок приводили в порядок.
Главное было правильно расставить людей, чтобы им было сложнее сговориться. Для этого я внимательно изучил списочный состав роты - кто откуда. А в роте были бойцы с Урала, из Сибири, Средней Азии, были и уроженцы из оккупированных районов; обнаружилось также восемь фамилий украинцев, попавших на фронт из Казахстана: почему они там оказались - вопрос.
Я поступал следующим образом: назначал на пост одного бойца с оккупированной территории, а другого - с неоккупированной; на следующий пост - комсомольца и солдата-старика; на третьем дежурили русский с узбеком или казахом и т. д.
Одновременно старался сделать оборону активной - стреляли вовсю. Двух бойцов отобрал в снайперы. Правда, немцы теперь вели себя осторожнее, подловить их в оптический прицел стало труднее.
Конечно, о полной гарантии от побегов нечего было и думать, но пока система работала. Набегался я в те ночи - на всю жизнь. И не напрасно. Прошел почти месяц - и ни одного побега. Чудо! За это время в соседних ротах сбежали еще четыре солдата - их командиры оказались в штрафных батальонах." - из воспоминаний лейтенанта 673-й стрелкового полка 220-й стрелковой дивизии Б.Горбачевского.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]