27.10.2017 389 0 0 foto-history

100 лет назад. "Маша, да не наша", или "русская Жанна д'Арк"

---

В закладки

Мария Бочкарёва (1889-1920), создательница первого в истории России женского батальона

Сейчас, когда отмечается 100-летие революции 1917 года, не грех вспомнить характерный персонаж той недолгой "февральской" эпохи — одну из первых русских женщин-офицеров, поручика Марию Бочкарёву. А кроме того, её жизнь многое позволяет понять об участи простых женщин в "России, Которую Мы Потеряли". Впрочем, обо всём по порядку.
Мария Бочкарева была от рождения простой крестьянской девушкой. Русское общество начала ХХ века отводило женщине из простонародья строго определенное место. Царём и богом для неё являлся глава семьи, мужчина, священным орудием его власти — кулак. Но если миллионы других женщин как-то стерпелись с этой всеобщей участью, то Мария — в силу необычности её натуры — сносить её не пожелала. Это и определило её судьбу.
Родилась Мария Леонтьевна Фролкова в июле 1889 года. Чтобы избавиться от каждодневных побоев отца, она очень рано — в пятнадцать лет — вышла замуж. Но и с мужем, Афанасием Бочкаревым, ей жилось не легче. Она вспоминала: "Умственная неразвитость Афанасия была сущим наказанием. Но ещё большим несчастьем для меня было его пьянство с тяжёлыми запоями. У него вошло в привычку избивать меня, и это делало его совершенно несносным... Наконец я решилась убежать от Афанасия".
Какое-то время после бегства Мария работала асфальтоукладчицей, потом — прислугой у хозяйки публичного дома. (Мог ли кто-нибудь тогда вообразить, что спустя несколько лет эту женщину сочтут за честь принимать президент США и английский король?) Затем она влюбилась в разбойника Якова Бука и стала его верной подругой. Увы, вскоре Яков оказался в тюрьме. Мария ходила заступаться за мужа перед якутским губернатором Крафтом. "Это был высокий, прямой и статный чернобородый мужчина среднего возраста. Он с серьёзным участием выслушал мою историю... Подумав, попросил пройти с ним в его квартиру, где усадил меня за стол и, налив два бокала вина, пригласил выпить с ним... Он вдруг придвинулся ко мне, положил мне руки на плечи и снял с меня пальто. Прежде чем я успела опомниться от удивления, он схватил мою руку и стал её целовать. Ни один мужчина прежде не целовал мне руку, и я решила, что подобный приём должен означать не что иное, как неприличные намерения. Испуганная и возмущённая, я вскочила.
— Я дам тебе тысячу рублей... и оставлю твоего мужа в Якутске, если ты согласишься стать моей, — говорил губернатор, пытаясь успокоить меня.
Я потеряла контроль над собой:
— Негодяи! Звери! Все вы, мужики, одинаковы! Все-все-все! Хоть благородные, хоть низкого звания — все вы бессовестные сволочи!
И, схватив своё пальто, я выбежала из этого дома...".
Однако Яков сильно расстроился, узнав, что хлопоты Марии не увенчались успехом и теперь его сошлют ещё дальше на север. "Я слышал, что ты не очень хорошо просила", — попрекнул он жену. Тогда Мария снова пошла в губернаторский дом и на этот раз уступила домогательствам хозяина... После этой истории Яков стал сильно ревновать свою супругу. Угрожал ей, и один раз даже попытался убить.
Тем временем наступила осень 1914 года, и в мире начались большие события — вспыхнула "Великая война", Первая мировая. "Покинуть Яшу ради собственного блага казалось мне почти немыслимым, — вспоминала Мария. — Но оставить его и пойти на фронт во имя бескорыстного самопожертвования — нечто совершенно иное... Моё сердце рвалось туда — в кипящий котел войны, чтобы принять крещение в огне и закалиться в лаве. Мною овладел дух самопожертвования. Моя страна звала меня. И какая-то непреодолимая внутренняя сила толкала вперёд...".
Тайно уехав в Томск, где жили её родители, Мария явилась в местную воинскую часть.
— Хочу поступить на военную службу, — объявила она.
"Дежурный... громко рассмеялся и позвал других военных.
— Поглядите-ка, вот баба хочет поступить на военную службу! — со смехом объявил он, показывая на меня пальцем. Раздался всеобщий хохот.
— Ха-ха-ха! — галдели они хором...".
Но Мария упорствовала в своём намерении. Командир части ласково объяснил ей: "Женщины не созданы для войны". Предложил стать сестрой милосердия. "Я отвергла это предложение. Я так много слышала разных рассказов о поведении женщин в тыловых службах, что стала презирать их". Тогда командир предложил Марии послать телеграмму самому государю-императору Николаю II — только он мог позволить принять женщину на службу. Мария послала телеграмму... И случилось чудо: пришёл личный ответ от царя, который разрешил Марии стать солдатом. "В меня сам царь поверил", — говорила она потом с гордостью. "Душа моя ликовала... Я была так рада, — вспоминала она, — так счастлива, так полна восторга. Это был самый счастливый момент в моей жизни". Впервые она почувствовала себя свободной. Правда, теперь её ожидал фронт — мир смерти и убийства, но он казался ей почти что раем по сравнению с патриархальным мирком, из которого она с таким трудом сумела вырваться. Здесь, на фронте, царили совсем иные отношения между людьми.
Свой первый бой Мария описывала в поэтических выражениях: "Так много людей падало вокруг нас, словно спелая пшеница, скошенная гигантским серпом, которым двигала невидимая рука самого Сатаны". А потом, когда сражение утихло, Мария услышала доносящиеся с поля боя голоса раненых: "Они.. были настолько жалостны, что напоминали голоса обиженных детей. Мне казалось, что в темноте я вижу знакомые лица... добрых ребят, которые так нежно заботились обо мне, устраивали мне удобное место в переполненной людьми теплушке... Могла ли я остаться безразличной к этим призывам?". И Мария под огнём вытащила с поля боя, спасла пятьдесят раненых. За этот подвиг её в первый раз представили к Георгиевскому кресту...
Мария жила обычной жизнью рядового воина, ходила в штыковые атаки, разделяла все нехитрые солдатские радости и развлечения. Один раз товарищи по оружию пригласили её в публичный дом. Мария пошла туда и даже уединилась с одной из девушек (правда, в её собственном описании, это посещение выглядит совершенно невинно). Другой раз Мария стала "в шутку" ухаживать за какой-то деревенской женщиной. "Сказав ей несколько приятных комплиментов, я дала понять, что она меня очаровала". Затем попыталась поцеловать её. Женщина схватила полено и, сыпля проклятиями, закричала:
— А ну, вон отсюда!.. Далась вам бедная баба!
— Эх ты, глупая женщина, — отвечала Бочкарёва. — Да я сама крестьянская девка.
"Однако, чтобы урезонить её, требовалось нечто большее, чем слова, и мне пришлось расстегнуть шинель.
— Господи Иисусе! — сказала женщина и перекрестилась. — И верно, баба.
И сердце у неё тотчас оттаяло, а голос стал ласковым".
К февралю 1917 года Мария была уже несколько раз ранена в боях, грудь её украшал полный бант Георгиевских крестов и три медали: две серебряные и золотая. Но тут грянуло новое потрясение — разразилась революция, царя сбросили, и фронт начал постепенно разваливаться. Солдаты не желали больше воевать, им хотелось поскорее домой. Марию это безмерно огорчало... Она отправилась в Петроград и высказала шокирующую по тем временам идею: создать женский добровольческий батальон — "команду смерти". Если мужчины не желают драться с врагом, так пусть женщины подадут им пример!
Идея Бочкаревой нашла неожиданную поддержку у военного министра Керенского и других руководителей страны. Марию назначили командиром первого женского батальона смерти. На призыв "девы смерти", как её прозвали, откликнулись тысячи женщин. Она обратилась к новобранцам с проникновенной речью:
— Женщины по своей природе беспечны. Но если они обрекают себя на жертву, то могут спасти свою родину и ласковым словом, и любящим сердцем, и геройским поступком...

Журналист Б. Любчев в те дни так описывал её облик: "Ко мне подходит плотный широкоплечий невысокий солдат, украшенный георгиевскими медалями и крестами. Это — Бочкарёва. Два года военно-походной жизни сильно обветрили её лицо и придали ему много мужественных черт. Даже в непосредственной близости трудно узнать в этом крепко сложенном и коренастом солдате женщину. И голос у неё мужской, и манеры, и посадки мужские...
— Подготовлен ли Ваш баталион ко всем трудностям боевой, окопной жизни? — спрашиваю я.
— Да, вполне. Я сейчас завел (Бочкарева говорит в мужском роде: я завёл, я решил, я пошёл) железную дисциплину. Никому я не даю никакого отпуска и никто не может выйти из казармы, все находятся в самом строгом повиновении и не смеют не то что возражать мне, но даже и пикнуть; спят они на голых досках... Представьте, на 250 человек нашлась одна или две, которые бунтуют, недовольны дисциплиной... заводят флирт и т. п. ... Не иначе, как большевички".
Автор очерка писал: "Все солдаты "женского батальона смерти" обстрижены. Вновь прибывающие направляются к парикмахеру, где не только срезают косы, но и стригутся под машинку... Зеркал ни больших, ни маленьких нигде не видно...
— Я кокетства у себя не допущу! — заявляет Бочкарева".
"Как только я замечала, — вспоминала она, — что девушка кокетничает с инструктором, ведёт себя легкомысленно... я тут же приказывала ей сдать форму и отправляться домой... Несколько раз я прибегала к пощёчинам в качестве наказания за дурное поведение".
За эти пощечины Бочкарева получила суровый разнос от самого Керенского, но уступать не пожелала. Яростно хлопнула кулаком по столу министра, а вернувшись в батальон, объявила:
— Я уезжаю домой.

"Девушки в слезах бросились к моим ногам. Они плакали и умоляли меня остаться.
— Мы вас любим. Мы будем с вами до конца, — со слезами на глазах говорили они. — Можете наказывать нас, даже бить, если хотите... но только не бросайте нас. Ради вас мы готовы на всё...
Обхватив мои ноги, они обнимали, целовали меня, клялись в любви и преданности... Они казались мне детьми, моими собственными детьми, и я ощущала себя их заботливой нежной матерью".
Разумеется, печать того времени вдоволь натешилась над самой идеей "женских батальонов". На одном сатирическом рисунке, например, штатский мужчина укорял даму:
— И вам не стыдно в такое время болтаться в тылу, когда ваши сёстры проливают кровь на фронте!
На другой карикатуре дезертир заливался слезами, провожая жену на фронт:
— Матушка ты моя, кормилица... На кого ты меня покидаешь...
Та сурово отвечала ему:
— Не плачь, Микита, не надрывай мово сердца... Уж как-нибудь один по мужскому делу справишься. Доля уж у вас такая...
Батальон Бочкарёвой отправился на фронт, где сражался с неприятелем, нёс потери. Но вскоре выяснилось, что главную опасность для него представляет вовсе не противник, а собственные солдаты-мужчины. Их нежелание воевать было столь велико, что подчинённые Бочкарёвой навлекали на себя не только насмешки, но и открытую ненависть.
На фронте непримиримость Бочкаревой к флирту её "солдатиков" с мужчинами стала еще более яростной. Во время отчаянного боя произошёл такой случай. "Я натолкнулась на парочку, прятавшуюся за стволом дерева. Это была девчонка из моего батальона и какой-то солдат. Они занимались любовью!.. Рассудок отказывался воспринимать такое в тот момент, когда нас, как крыс, загнали в капкан врага. Во мне всё бурлило. Вихрем налетела я на эту парочку и проткнула девку штыком. А солдат бросился наутёк, прежде чем я сумела его прикончить, и скрылся".
После Октября ярость солдат обрушилась на женский батальон. Двадцать девушек погибли — их буквально разорвали на куски, остальные во главе с Бочкарёвой сумели спастись. И она распустила своих "солдатиков". "Я расцеловала своих девчат на прощание, мы пожелали друг другу счастья... Вероятно, наивно было думать, что горстка женщин сможет спасти армию от развала... Но у мужчин стыда не было".
В Петрограде Марию приняли Ленин и Троцкий, они уговаривали её поступить на службу к большевикам. Но она отклонила их предложения... В апреле 1918 года Бочкарёва отправилась в Америку, затем в Англию — искать помощи у западных союзников против немцев и большевиков. В Вашингтоне её принял президент США Вудро Вильсон, в Лондоне — военный министр Уинстон Черчилль и английский король Георг V. Последнюю встречу она описывала так: "Вошла в зал, и через несколько минут распахнулась дверь и вошёл король Англии. Он имел большое сходство с царём Николаем II. Я пошла навстречу королю. Он мне сказал, что он очень рад видеть вторую Жанну д'Арк...". А когда Мария гуляла по 5-й авеню в Нью-Йорке, вокруг собирались целые толпы изумленных зевак. Фантастическое для той эпохи зрелище: женщина в офицерской форме, да ещё при орденах!
Вернувшись на родину, Мария по просьбе адмирала Колчака сформировала "женский санитарный отряд имени поручика Бочкарёвой". Вполне естественно, что после разгрома белогвардейцев в январе 1920 года её арестовали. Журнал "Крокодил" позднее посвятил аресту Бочкарёвой карикатуру — её сажают за решётку, а подпись гласит: "Маша — да не наша"... Сибирские чекисты вначале колебались, как поступить со знаменитой землячкой? — и решили отправить её в Москву. Однако в дело вмешался более крупный начальник, который счёл, что сомневаться тут нечего, и вынес решение: "расстрелять". 16 мая 1920 года приговор был исполнен...
Подводя итог этой необычной биографии, стоит всё же указать, что у "русской Жанны д'Арк" было существенное отличие от её французской "предшественницы": настоящая Жанна боролась с иностранными захватчиками своей страны. А Мария Бочкарёва, наоборот, звала на свою родину иностранных солдат: англичан, американцев... За что и поплатилась.