"Арбайтен, арбайтен, советские унтерменьшы!"
---
"Ситуация несколько разрядилась в один из вечеров. Вдруг раздалась команда - строиться! Все вышли на плац, в строю стоял весь лагерь.
Я долго стоять не мог и, чтобы никто не видел, незаметно присел на стоявший неподалеку стол. Немец - комендант лагеря - сказал короткую речь, из которой можно было понять, что мы счастливцы, ибо едем в самую великую страну мира - Германию, чтобы трудиться во имя скорой победы немецкого народа.
"Там вам не придётся голодать, - говорил он, - вам будут платить деньги за работу. Вы должны честно трудиться, чтобы после окончания войны вас отпустили домой".
В вагон мы сели своей компанией. И сразу разговор о побегах. В вагоне оказались здоровые толсторожие ребята - бывшие полицаи гомельского лагеря.
Услышав это, они загорелись желанием бежать, но инициативы проявить не могли и просили меня командовать побегом. Я долго отказывался, объясняя это слабостью, холодом, снегом и морозом. Они меня уговаривали, обещали, что будут вести под руки. Только бы я руководил организацией и самим побегом. Я загорелся и согласился.
Поезд идёт, вагон покачивается, колеса стучат, в щелях стен мелькают деревья. В такт колесам стучит и моё сердце. Испытанным уже способом я ломаю сетку из проволоки на окне, и в это время поезд останавливается. Быстро поднимаю сетку, заделываю её, иду в свой угол, устраиваюсь для сна. Почему-то очень долго стоим.Я заснул. Через несколько часов поезд наконец тронулся, но мне уже не до побега. Мелькают мысли - только бы не вспомнили, не будили, не трогали. Все равно замерзать. Не здесь, так дальше или ближе.
Конец один. Ко мне никто не подходит, меня не будят. Все так настаивавшие на побеге лежат и молчат. "Трусы, - лениво, безо всякой злости думаю я. - Да и сам-то я тоже трус, ссылаюсь на слабость". И тут же засыпаю.
В Минске друзья ведут меня в лагерь под руки. Я очень ослаб. Поместили нас в кирпичном бараке, кажется в пятнадцатом (лагерь был расположен в бывшей военной казарме).
Потом повели в баню. Вымывшись, мы расположились своей компанией на втором этаже нар. Барак вмещал 1500-1600 человек. Вдоль нар неторопливо ходил комендант из русских и объявлял, чего нельзя делать: курить, выходить ночью, нельзя петь революционные песни и т. д.
После каждого "нельзя" он добавлял, что нарушитель получит "25 на сраку". Я вгляделся в него и вдруг заметил, что лицо это мне знакомо. Это же... Сашка-сапожник! Вместе в расшибалочку играли в детстве. Он или нет?
Своим открытием делюсь с друзьями. Объявиться или нет? Друзья советуют объявиться, мол, чего тебе бояться? Если он побоится, что ты его после войны выдашь, то тебя убьет, а если не объявишься, то все равно с голоду сдохнешь. А друг он тебя узнает и по дружбе накормит как следует. Я решил подойти.
Он сидел на столе и объяснял нескольким военнопленным их обязанности (они были выделены для подноса баланды в бочках от кухни до барака).
Я встал в освещенную лампочкой зону, он продолжал говорить, усиленно жестикулируя, пересыпая фразы матом. Вдруг его взгляд упал на меня, руки повисли в воздухе, он замолчал, вскочил со стола и бросился ко мне; - Это ты, Лёшка? Он обнял меня, расцеловал и повел к себе в небольшую комнату коменданта. Положил на стол хлеб.
Захожу в кабинет зондер-фюрера. Приказал сесть, заполнил анкету. "Так что же это вы, бежать задумали?" Я говорю, что даже слова такого ни разу не произносили.
"Зачем врать? Ведь твои же товарищи тебя предают. Ты интеллигент, попал под влияние какого-то повара". Я отвечаю, что мы смотрели на лес и говорили о том, что как хорошо быть на воле, и кто-то, очевидно, понял наш разговор так, что мы собираемся бежать.
Зондер-фюрер, конечно, мне не поверил, но сказал, что он меня из лагеря не выпустит, затем дал пачку сигарет и сказал, чтобы я раздал их ребятам. Меня повели обратно.
Ситуация была непонятной. Но друзья, увидев меня целым и невредимым, обрадовались. Я им всё рассказал, раздал сигареты. Стали размышлять. Подозрение пало на одного москвича – лектора или экскурсовода Музея реконструкции Москвы, потому что он пришел к ребятам после того, как меня увели, и как-то неестественно расспрашивал, почему меня увели, и прочее. Решили быть с ним поосторожнее."
"Мроя война" А. С. Федоров.
Я долго стоять не мог и, чтобы никто не видел, незаметно присел на стоявший неподалеку стол. Немец - комендант лагеря - сказал короткую речь, из которой можно было понять, что мы счастливцы, ибо едем в самую великую страну мира - Германию, чтобы трудиться во имя скорой победы немецкого народа.
"Там вам не придётся голодать, - говорил он, - вам будут платить деньги за работу. Вы должны честно трудиться, чтобы после окончания войны вас отпустили домой".
В вагон мы сели своей компанией. И сразу разговор о побегах. В вагоне оказались здоровые толсторожие ребята - бывшие полицаи гомельского лагеря.
Услышав это, они загорелись желанием бежать, но инициативы проявить не могли и просили меня командовать побегом. Я долго отказывался, объясняя это слабостью, холодом, снегом и морозом. Они меня уговаривали, обещали, что будут вести под руки. Только бы я руководил организацией и самим побегом. Я загорелся и согласился.
Поезд идёт, вагон покачивается, колеса стучат, в щелях стен мелькают деревья. В такт колесам стучит и моё сердце. Испытанным уже способом я ломаю сетку из проволоки на окне, и в это время поезд останавливается. Быстро поднимаю сетку, заделываю её, иду в свой угол, устраиваюсь для сна. Почему-то очень долго стоим.Я заснул. Через несколько часов поезд наконец тронулся, но мне уже не до побега. Мелькают мысли - только бы не вспомнили, не будили, не трогали. Все равно замерзать. Не здесь, так дальше или ближе.
Конец один. Ко мне никто не подходит, меня не будят. Все так настаивавшие на побеге лежат и молчат. "Трусы, - лениво, безо всякой злости думаю я. - Да и сам-то я тоже трус, ссылаюсь на слабость". И тут же засыпаю.
В Минске друзья ведут меня в лагерь под руки. Я очень ослаб. Поместили нас в кирпичном бараке, кажется в пятнадцатом (лагерь был расположен в бывшей военной казарме).
Потом повели в баню. Вымывшись, мы расположились своей компанией на втором этаже нар. Барак вмещал 1500-1600 человек. Вдоль нар неторопливо ходил комендант из русских и объявлял, чего нельзя делать: курить, выходить ночью, нельзя петь революционные песни и т. д.
После каждого "нельзя" он добавлял, что нарушитель получит "25 на сраку". Я вгляделся в него и вдруг заметил, что лицо это мне знакомо. Это же... Сашка-сапожник! Вместе в расшибалочку играли в детстве. Он или нет?
Своим открытием делюсь с друзьями. Объявиться или нет? Друзья советуют объявиться, мол, чего тебе бояться? Если он побоится, что ты его после войны выдашь, то тебя убьет, а если не объявишься, то все равно с голоду сдохнешь. А друг он тебя узнает и по дружбе накормит как следует. Я решил подойти.
Он сидел на столе и объяснял нескольким военнопленным их обязанности (они были выделены для подноса баланды в бочках от кухни до барака).
Я встал в освещенную лампочкой зону, он продолжал говорить, усиленно жестикулируя, пересыпая фразы матом. Вдруг его взгляд упал на меня, руки повисли в воздухе, он замолчал, вскочил со стола и бросился ко мне; - Это ты, Лёшка? Он обнял меня, расцеловал и повел к себе в небольшую комнату коменданта. Положил на стол хлеб.
Захожу в кабинет зондер-фюрера. Приказал сесть, заполнил анкету. "Так что же это вы, бежать задумали?" Я говорю, что даже слова такого ни разу не произносили.
"Зачем врать? Ведь твои же товарищи тебя предают. Ты интеллигент, попал под влияние какого-то повара". Я отвечаю, что мы смотрели на лес и говорили о том, что как хорошо быть на воле, и кто-то, очевидно, понял наш разговор так, что мы собираемся бежать.
Зондер-фюрер, конечно, мне не поверил, но сказал, что он меня из лагеря не выпустит, затем дал пачку сигарет и сказал, чтобы я раздал их ребятам. Меня повели обратно.
Ситуация была непонятной. Но друзья, увидев меня целым и невредимым, обрадовались. Я им всё рассказал, раздал сигареты. Стали размышлять. Подозрение пало на одного москвича – лектора или экскурсовода Музея реконструкции Москвы, потому что он пришел к ребятам после того, как меня увели, и как-то неестественно расспрашивал, почему меня увели, и прочее. Решили быть с ним поосторожнее."
"Мроя война" А. С. Федоров.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]