Искусственный хрусталик и Святослав Фёдоров: при чём тут авиация?
---
Международный день офтальмологии отмечается 8 августа, и это один из немногих врачебных праздников, приуроченных к дню рождения нашего соотечественника, без преувеличения великого микрохирурга Святослава Николаевича Фёдорова. Интраокулярную линзу, или искусственный хрусталик, применяемый ныне повсеместно для хирургического лечения катаракты, изобрёл не он, но именно ему было суждено стать отцом этой прорывной методики.
Святослав Николаевич мечтал стать лётчиком, но неудачное падение с подножки трамвая закрыло ему путь в небо – он лишился ступни и нижней трети голени. Тем не менее, в истории лечения катаракты (и, к сожалению, в жизни самого врача) без авиации не обошлось.
Я не профессиональный историк и не врач-офтальмолог, но хочу рассказать эту удивительную, полную удивительных случайностей, бараньего упорства и, к сожалению, гадких интриг и врачебной косности историю. Прошу прощения у профессионалов за неточность терминов – мне простительно, да и читать всё это будут преимущественно не офтальмологи:)
***
Причины катаракты были известны врачам давно, и удалять помутневший хрусталик они уже умели. Однако его надо было чем-то заменять, и до середины XX века вариант был только один – жутко массивные очки, с которыми даже голову-то держать прямо было непросто. Идея имплантации линзы прямо в глаз витала в воздухе, но врачебное сообщество относилось к ней скорее враждебно, боясь отторжения протеза, и считая методику слишком сложной для практической реализации.
Таково было положение в офтальмологии на август 1940 года, когда лейтенант Гордон Кливер, активный участник «битвы за Британию», имевший на счету семь побед, перед вылетом забыл на земле защитные очки. Пуля крупнокалиберного пулемёта разбила плексигласовый фонарь кабины его «Харрикейна», разлетевшийся на мелкие осколки, попавшие в том числе в оба глаза пилота. Он мгновенно ослеп и, выполнив полубочку, выпал из самолёта. Дальнейшее мягкое приземление без травм, учитывая, каковы были парашютные системы того времени и в каких обстоятельствах ему пришлось прыгать, можно считать большой случайной удачей.
Хирург, выполнивший удаление осколков, нашёлся не сразу. Того, кто помог ему, звали Гарольд Ридли. Кливер обращался к нему два десятка раз в течение восьми лет, как только осколки начинали его беспокоить. В строй лейтенант не вернулся, но зрение сохранил, и благодаря этому случаю офтальмолог заметил, что плексиглас, или полиметилметакрилат, не отторгается глазом и не вызывает воспаления, подобно другим инородным телам.
***
Работы офтальмологам, да и вообще врачам, тогда хватало, поэтому до 1947 года о том, как это можно использовать, врач не задумывался. Однажды, по окончании операционного дня, в ходе которого хирург в том числе выполнял экстракцию хрусталика при катаракте, студент Стив Пэрри посетовал: жаль, мол, что мы не можем заменить испорченный катарактой хрусталик линзой прямо внутри глаза. По воспоминаниям Говарда Ридли, именно это натолкнуло его на мысль попробовать всё же то, о чём он давно задумывался, ведь и материал, кажущийся подходящим, под рукой.
Он предвидел, что его изобретение будет принято в штыки, поэтому все работы вёл в обстановке строжайшей секретности, предпочитая никому не показывать половину работы, тем более что никакой уверенности в успехе не было. Знакомый оптик Джон Пайк, имевший связи в Imperial Chemical Industries, помог изготовить первую интраокулярную линзу из ПММА высочайшей, значительно более высокой, чем у промышленного плексигласа, степени чистоты. Ещё год с хвостиком ушёл на поиск как добровольца, так и подходящей для самостоятельной видеофиксации киносъёмочной техники, и лишь 29 ноября 1949 года была выполнена первая успешная имплантация интраокулярной линзы в истории офтальмологии. Не всё ясно с именем первого пациента. Многие источники указывают, что ею была 45-летняя медсестра Элизабет Этвуд, но обстановка секретности и не слишком подробные записи не позволяют утверждать это уверенно. Так, в записях лондонской больницы Святого Томаса (или, по-нашему, Фомы) фигурирует некая Эмили Эттфилд, и несколько другие даты, что позволяет думать о том, что успеха врач достиг не с первого раза. Но так ли это важно, первая или вторая операция были по-настоящему успешными? Пациентка смогла видеть без тяжеленных очков, и это был прорыв.
***
Ридли выполнил и ещё несколько таких операций, но раскрывать своё изобретение не собирался. Дело было не в деньгах: участники смелого эксперимента с самого начала договорились, что проект будет чисто научным, они понимали, что патентование изобретения затруднит его распространение по миру, и не собирались извлекать коммерческую выгоду, как бы странно сейчас это ни звучало. Дело было в том, что пациентов следовало ещё пару лет наблюдать, чтобы исключить осложнения. Но жизнь распорядилась иначе. Один из свежеоперированных граждан записался на приём не к Говарду Ридли, а к его однофамильцу, Фредерику. Тот сразу же всё понял, и секретность разлетелась в клочки, как фонарь того «Харрикейна».
Больше всех обиделся патриарх британской офтальмологии сэр Стюарт Дюк-Эдлер. Ещё бы: он был одним из главных противников идеи имплантации чего-либо в глаз, а тут такое изобретение, да ещё и он в пролёте, даже не значится соавтором. Он устроил так, что Ридли, явившегося на конгресс офтальмологов, ждал бойкот: ни фильм, ни пациента коллегам показать не удалось, и даже американская делегация, к которой хирург обратился за поддержкой, лишь демонстративно покинула зал.
***
Ридли, конечно, ожидал некоторого недоверия, однако не думал, что спустя век его изобретение и его самого ждёт судьба Игнаца Земмельвейса, который, напомню, стал первооткрывателем антисептики и асептики, но закончил свои дни в психиатрической лечебнице, потому что акушеры-гинекологи и прочие врачи хирургических специальностей очень, очень сильно привыкли оперировать грязными руками и в том же костюме, в котором вскрывали тела умерших. Туда же, в клинику душевных болезней, отправился спустя время и Ридли, получивший вместо триумфа тяжёлую депрессию, усугубляющуюся по мере того, как его коллеги шельмовали его изобретение, пугая осложнениями, критикуя подход как антинаучный, делая всё, чтобы никто даже не вздумал следовать путём первооткрывателя. А ведь это была середина куда более просвещённого XX века! Нельзя сказать, что его идея не заинтересовала совсем никого, но уровень поддержки был явно недостаточным, а группы энтузиастов, которым методика понравилась, не обладали по сравнению с Дюк-Эдлером практически никаким влиянием. Интраокулярная линза даже появилась в каталогах медицинских изделий, продавалась по символической цене в 1 фунт стерлингов, но востребована, можно сказать, не была. Несколько провальных (из-за криворукости ли хирургов, из-за сознательного или случайного нарушения методики) операций стали для профессионального сообщества отличным доказательством того, что и пробовать-то дальше не стоит. Хирургом-то Ридли оказался прекрасным, а вот политиком – никудышным. Надо ж было понимать, кого можно не включать в соавторы, а кого – просто необходимо, даже если он рядом с изобретением не стоял.
***
Офтальмология в СССР развивалась тем же путём, «Вестник офтальмологии» также критиковал изобретение Ридли как вредное и ничего хорошего пациенту не сулящее. Но Святослав Николаевич Фёдоров, потерявший в юности ногу, переживший эвакуацию и голод, обречённый на нищенство сын «врага народа» (его отец просидел в лагерях с 1938 и аж до 1954 года), но не сломленный всем этим, за тридцать лет жизни усвоил: если большое начальство что-то критикует, значит, к этому чему-то как минимум стоит присмотреться. И присмотрелся, да так, что навсегда вошёл в историю.
Это была не первая имплантация ИОЛ даже в СССР, за год до него такую операцию провёл известный уже тогда офтальмолог Михаил Краснов. Всё закончилось плохо, и больше к этой теме Михаил Михайлович не возвращался. Тем удивительнее то, что Святослав Фёдоров успеха достиг. Связей в химических и оптических компаниях у него не было, но был знакомый технолог-лекальщик Чебоксарского агрегатного завода, на котором делали запчасти для тракторов, Семён Мильштейн (в других источниках Мильман). Предпочёл бы даже не думать, из чего и с какой точностью был сделан первый хрусталик, имплантированный в 1960 году 10-летнему (в других источниках - 12-летнему) ребёнку, Лене Петровой, ничем особенно при этом не рисковавшей – правый её глаз и так ничего не видел. До этого было несколько экспериментов на кроликах, которые Святослав Николаевич провёл прямо у себя на кухне с использованием лезвия «Спутник». Много лет спустя великий уже офтальмолог признавался, что успех этой операции был следствием невероятно счастливого стечения обстоятельств, всё могло закончиться куда хуже.
***
Надо ли говорить, что Фёдорова не поняли уже наши, отечественные столпы офтальмологии? Кому бы понравилось, что выскочка где-то в Чувашии буквально на коленке достиг успеха большего, чем они? Из Чебоксарского НИИ Фёдорову пришлось уйти после разгромной статьи в «Правде», где его опыты были названы «антифизиологичными». И кто знает, как бы всё обернулось, если бы в «Известиях» тогда не работал журналист Анатолий Аграновский, встретившийся с врачом, вникший в его идеи и результаты выполненных им операций, написавший опубликованную в 1965 году статью «Открытие доктор Фёдорова» и переломивший таким образом тенденцию шельмования гениального соотечественника. Надо отметить: само то, что темой работы Святослава Николаевича заинтересовались в «Известиях», уже привело к тому, что его восстановили на работе в Чебоксарском НИИ, где он продолжил выполнять свои «опасные нефизиологичные» операции а уж после публикации статьи всё стало совсем иначе. Фёдорова назначили заведующим кафедрой Архангельского медицинского института, совет Минздрава одобрил тему его работы. Да и от потрясающих результатов, достигнутых им у более чем шестидесяти пациентов, уже нельзя было просто отмахнуться. Фёдоров получил и средства, и возможность работать в полную силу, разработал и хрусталик оригинальной формы, и материалы для его изготовления, и собственную методику хирургического лечения катаракты, а впоследствии – искусственную роговицу. Он вошёл в историю как автор новейшего направления в офтальмологии – рефракционной хирургии, внёс большой вклад в лечение миопии (близорукости), дальнозоркости, астигматизма, стал одним из тех, благодаря кому мы сейчас воспринимаем лазерную хирургию глаза как нечто само собой разумеющееся, буквально как косметическую процедуру.
***
И кто знает, что ещё он успел бы сделать, если бы не пронёс любовь к небу через всю жизнь. Он действительно любил и совершенно не боялся летать. 2 июня 2000 года, всего через несколько месяцев после того, как Елизавета II посвятила Гарольда Ридли в рыцари, он погиб в авиакатастрофе на границе районов Южное и Северное Тушино. Он не был допущен к управлению, но всегда сидел рядом с пилотом, на переднем правом кресле французской «Газели», вертолёта надёжного, но увы, не в тот раз. Теперь на этом месте, на улице Саломеи Нерис, 14 – часовня, а 8 августа, день его рождения, весь мир отмечает как Международный день офтальмологии.
Мы получаем с помощью зрения 90% информации о мире. И почти каждый третий человек в мире страдает от заболеваний глаз. Так скажите, есть ли в мире хирург, оказавший обществу большую услугу, чем Святослав Николаевич Фёдоров?
На снимке: врач-офтальмолог Московской городской клинической больницы №52 выполняет факоэмульсификацию и имплантацию интраокулярной линзы пациенту с катарактой. Текст мой, фото моё.
Святослав Николаевич мечтал стать лётчиком, но неудачное падение с подножки трамвая закрыло ему путь в небо – он лишился ступни и нижней трети голени. Тем не менее, в истории лечения катаракты (и, к сожалению, в жизни самого врача) без авиации не обошлось.
Я не профессиональный историк и не врач-офтальмолог, но хочу рассказать эту удивительную, полную удивительных случайностей, бараньего упорства и, к сожалению, гадких интриг и врачебной косности историю. Прошу прощения у профессионалов за неточность терминов – мне простительно, да и читать всё это будут преимущественно не офтальмологи:)
***
Причины катаракты были известны врачам давно, и удалять помутневший хрусталик они уже умели. Однако его надо было чем-то заменять, и до середины XX века вариант был только один – жутко массивные очки, с которыми даже голову-то держать прямо было непросто. Идея имплантации линзы прямо в глаз витала в воздухе, но врачебное сообщество относилось к ней скорее враждебно, боясь отторжения протеза, и считая методику слишком сложной для практической реализации.
Таково было положение в офтальмологии на август 1940 года, когда лейтенант Гордон Кливер, активный участник «битвы за Британию», имевший на счету семь побед, перед вылетом забыл на земле защитные очки. Пуля крупнокалиберного пулемёта разбила плексигласовый фонарь кабины его «Харрикейна», разлетевшийся на мелкие осколки, попавшие в том числе в оба глаза пилота. Он мгновенно ослеп и, выполнив полубочку, выпал из самолёта. Дальнейшее мягкое приземление без травм, учитывая, каковы были парашютные системы того времени и в каких обстоятельствах ему пришлось прыгать, можно считать большой случайной удачей.
Хирург, выполнивший удаление осколков, нашёлся не сразу. Того, кто помог ему, звали Гарольд Ридли. Кливер обращался к нему два десятка раз в течение восьми лет, как только осколки начинали его беспокоить. В строй лейтенант не вернулся, но зрение сохранил, и благодаря этому случаю офтальмолог заметил, что плексиглас, или полиметилметакрилат, не отторгается глазом и не вызывает воспаления, подобно другим инородным телам.
***
Работы офтальмологам, да и вообще врачам, тогда хватало, поэтому до 1947 года о том, как это можно использовать, врач не задумывался. Однажды, по окончании операционного дня, в ходе которого хирург в том числе выполнял экстракцию хрусталика при катаракте, студент Стив Пэрри посетовал: жаль, мол, что мы не можем заменить испорченный катарактой хрусталик линзой прямо внутри глаза. По воспоминаниям Говарда Ридли, именно это натолкнуло его на мысль попробовать всё же то, о чём он давно задумывался, ведь и материал, кажущийся подходящим, под рукой.
Он предвидел, что его изобретение будет принято в штыки, поэтому все работы вёл в обстановке строжайшей секретности, предпочитая никому не показывать половину работы, тем более что никакой уверенности в успехе не было. Знакомый оптик Джон Пайк, имевший связи в Imperial Chemical Industries, помог изготовить первую интраокулярную линзу из ПММА высочайшей, значительно более высокой, чем у промышленного плексигласа, степени чистоты. Ещё год с хвостиком ушёл на поиск как добровольца, так и подходящей для самостоятельной видеофиксации киносъёмочной техники, и лишь 29 ноября 1949 года была выполнена первая успешная имплантация интраокулярной линзы в истории офтальмологии. Не всё ясно с именем первого пациента. Многие источники указывают, что ею была 45-летняя медсестра Элизабет Этвуд, но обстановка секретности и не слишком подробные записи не позволяют утверждать это уверенно. Так, в записях лондонской больницы Святого Томаса (или, по-нашему, Фомы) фигурирует некая Эмили Эттфилд, и несколько другие даты, что позволяет думать о том, что успеха врач достиг не с первого раза. Но так ли это важно, первая или вторая операция были по-настоящему успешными? Пациентка смогла видеть без тяжеленных очков, и это был прорыв.
***
Ридли выполнил и ещё несколько таких операций, но раскрывать своё изобретение не собирался. Дело было не в деньгах: участники смелого эксперимента с самого начала договорились, что проект будет чисто научным, они понимали, что патентование изобретения затруднит его распространение по миру, и не собирались извлекать коммерческую выгоду, как бы странно сейчас это ни звучало. Дело было в том, что пациентов следовало ещё пару лет наблюдать, чтобы исключить осложнения. Но жизнь распорядилась иначе. Один из свежеоперированных граждан записался на приём не к Говарду Ридли, а к его однофамильцу, Фредерику. Тот сразу же всё понял, и секретность разлетелась в клочки, как фонарь того «Харрикейна».
Больше всех обиделся патриарх британской офтальмологии сэр Стюарт Дюк-Эдлер. Ещё бы: он был одним из главных противников идеи имплантации чего-либо в глаз, а тут такое изобретение, да ещё и он в пролёте, даже не значится соавтором. Он устроил так, что Ридли, явившегося на конгресс офтальмологов, ждал бойкот: ни фильм, ни пациента коллегам показать не удалось, и даже американская делегация, к которой хирург обратился за поддержкой, лишь демонстративно покинула зал.
***
Ридли, конечно, ожидал некоторого недоверия, однако не думал, что спустя век его изобретение и его самого ждёт судьба Игнаца Земмельвейса, который, напомню, стал первооткрывателем антисептики и асептики, но закончил свои дни в психиатрической лечебнице, потому что акушеры-гинекологи и прочие врачи хирургических специальностей очень, очень сильно привыкли оперировать грязными руками и в том же костюме, в котором вскрывали тела умерших. Туда же, в клинику душевных болезней, отправился спустя время и Ридли, получивший вместо триумфа тяжёлую депрессию, усугубляющуюся по мере того, как его коллеги шельмовали его изобретение, пугая осложнениями, критикуя подход как антинаучный, делая всё, чтобы никто даже не вздумал следовать путём первооткрывателя. А ведь это была середина куда более просвещённого XX века! Нельзя сказать, что его идея не заинтересовала совсем никого, но уровень поддержки был явно недостаточным, а группы энтузиастов, которым методика понравилась, не обладали по сравнению с Дюк-Эдлером практически никаким влиянием. Интраокулярная линза даже появилась в каталогах медицинских изделий, продавалась по символической цене в 1 фунт стерлингов, но востребована, можно сказать, не была. Несколько провальных (из-за криворукости ли хирургов, из-за сознательного или случайного нарушения методики) операций стали для профессионального сообщества отличным доказательством того, что и пробовать-то дальше не стоит. Хирургом-то Ридли оказался прекрасным, а вот политиком – никудышным. Надо ж было понимать, кого можно не включать в соавторы, а кого – просто необходимо, даже если он рядом с изобретением не стоял.
***
Офтальмология в СССР развивалась тем же путём, «Вестник офтальмологии» также критиковал изобретение Ридли как вредное и ничего хорошего пациенту не сулящее. Но Святослав Николаевич Фёдоров, потерявший в юности ногу, переживший эвакуацию и голод, обречённый на нищенство сын «врага народа» (его отец просидел в лагерях с 1938 и аж до 1954 года), но не сломленный всем этим, за тридцать лет жизни усвоил: если большое начальство что-то критикует, значит, к этому чему-то как минимум стоит присмотреться. И присмотрелся, да так, что навсегда вошёл в историю.
Это была не первая имплантация ИОЛ даже в СССР, за год до него такую операцию провёл известный уже тогда офтальмолог Михаил Краснов. Всё закончилось плохо, и больше к этой теме Михаил Михайлович не возвращался. Тем удивительнее то, что Святослав Фёдоров успеха достиг. Связей в химических и оптических компаниях у него не было, но был знакомый технолог-лекальщик Чебоксарского агрегатного завода, на котором делали запчасти для тракторов, Семён Мильштейн (в других источниках Мильман). Предпочёл бы даже не думать, из чего и с какой точностью был сделан первый хрусталик, имплантированный в 1960 году 10-летнему (в других источниках - 12-летнему) ребёнку, Лене Петровой, ничем особенно при этом не рисковавшей – правый её глаз и так ничего не видел. До этого было несколько экспериментов на кроликах, которые Святослав Николаевич провёл прямо у себя на кухне с использованием лезвия «Спутник». Много лет спустя великий уже офтальмолог признавался, что успех этой операции был следствием невероятно счастливого стечения обстоятельств, всё могло закончиться куда хуже.
***
Надо ли говорить, что Фёдорова не поняли уже наши, отечественные столпы офтальмологии? Кому бы понравилось, что выскочка где-то в Чувашии буквально на коленке достиг успеха большего, чем они? Из Чебоксарского НИИ Фёдорову пришлось уйти после разгромной статьи в «Правде», где его опыты были названы «антифизиологичными». И кто знает, как бы всё обернулось, если бы в «Известиях» тогда не работал журналист Анатолий Аграновский, встретившийся с врачом, вникший в его идеи и результаты выполненных им операций, написавший опубликованную в 1965 году статью «Открытие доктор Фёдорова» и переломивший таким образом тенденцию шельмования гениального соотечественника. Надо отметить: само то, что темой работы Святослава Николаевича заинтересовались в «Известиях», уже привело к тому, что его восстановили на работе в Чебоксарском НИИ, где он продолжил выполнять свои «опасные нефизиологичные» операции а уж после публикации статьи всё стало совсем иначе. Фёдорова назначили заведующим кафедрой Архангельского медицинского института, совет Минздрава одобрил тему его работы. Да и от потрясающих результатов, достигнутых им у более чем шестидесяти пациентов, уже нельзя было просто отмахнуться. Фёдоров получил и средства, и возможность работать в полную силу, разработал и хрусталик оригинальной формы, и материалы для его изготовления, и собственную методику хирургического лечения катаракты, а впоследствии – искусственную роговицу. Он вошёл в историю как автор новейшего направления в офтальмологии – рефракционной хирургии, внёс большой вклад в лечение миопии (близорукости), дальнозоркости, астигматизма, стал одним из тех, благодаря кому мы сейчас воспринимаем лазерную хирургию глаза как нечто само собой разумеющееся, буквально как косметическую процедуру.
***
И кто знает, что ещё он успел бы сделать, если бы не пронёс любовь к небу через всю жизнь. Он действительно любил и совершенно не боялся летать. 2 июня 2000 года, всего через несколько месяцев после того, как Елизавета II посвятила Гарольда Ридли в рыцари, он погиб в авиакатастрофе на границе районов Южное и Северное Тушино. Он не был допущен к управлению, но всегда сидел рядом с пилотом, на переднем правом кресле французской «Газели», вертолёта надёжного, но увы, не в тот раз. Теперь на этом месте, на улице Саломеи Нерис, 14 – часовня, а 8 августа, день его рождения, весь мир отмечает как Международный день офтальмологии.
Мы получаем с помощью зрения 90% информации о мире. И почти каждый третий человек в мире страдает от заболеваний глаз. Так скажите, есть ли в мире хирург, оказавший обществу большую услугу, чем Святослав Николаевич Фёдоров?
На снимке: врач-офтальмолог Московской городской клинической больницы №52 выполняет факоэмульсификацию и имплантацию интраокулярной линзы пациенту с катарактой. Текст мой, фото моё.
Источник: polonsil.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]