Женский фронт.
---
"Бригады состояли из 30-40 человек. Политических на работу обычно сопровождали два охранника, осужденных по бытовым преступлениям, воров, бандитов - 3-4 солдата. Политические мало убегали".
Галина Георгиевна Ушакова, Минусинск:
- Самое страшное воспоминание войны для меня - первое и, наверное, единственное осознанное убийство. Когда человек смотрит тебе в глаза, будь он даже самым злейшим врагом – выстрелить в него невероятно сложно. Мы, конечно, стреляли, а точнее, отстреливались, ходили в атаки, носили оружие... но специально, ради того чтобы убить, - такого я не помню.
Это было под Ленинградом в первый год войны, наш батальон был разбит немцами. Из оставшихся - пятеро ребят и нас с Машкой двое. Парни вперед шли, мы поодаль.
Вдруг слышим, стон чей-то в кустах. А вдруг наши? Машка и пошла проверить. Ушла да не вернулась. Через некоторое время и я за ней. Гляжу, а в кустах немец лежит здоровый, а над ним Машка наша, словно застыла. Видать, нагнулась посмотреть, жив ли, а он ее ножом в грудь. Я выстрелила три раза, а потом ребята подбежали.
После испытала страх, боль и тошноту, которая еще долгое время преследовала меня. Даже теперь, спустя годы, никак не свыкнусь с этим чудовищным ощущением. Хотя постепенно мы привыкли к гулу фронта. Когда закончилась война, мы еще долго не могли привыкнуть к мирной тишине, и только тогда я по-настоящему почувствовала, как страшно устала за все эти годы.
Мария Васильевна Журкина (Кочеткова), Сосновоборск:
- Было очень страшно, но вот момент, когда действительно надо было бояться, я проспала. Дело было в Польше: так случилось, что я несколько суток не спала, вот командир и говорит: "Кочеткова, иди отдохни". Ну, я пошла и так уснула, что не слышала ни бомбежки, ни как меня засыпало досками вперемешку с опилками.
А когда налет закончился, начали меня искать и не могут никак найти. Тогда старшина решает: "Дай-ка, я еще раз схожу, поищу ее". Пошел, и на том месте, где были мои нары, начал копать. Одну доску приподнял, вторую, видит-шинель, так меня за воротник и вытащил.
Тормошит меня: "Ты живая?" А меня контузило, я не слышу ничего. Два месяца в полевом госпитале провела, постепенно слух возвратился… Прошли мы Польшу, дошли до Германии, в 50 км от Берлина и встретили Победу.
Елена Никитична Бондаренко, деревня Николаевка Новоселовского района:
- Страшно было смотреть, как мертвых солдат хоронят в братской могиле. Вырывали яму в два метра, размером с избу. Первых клали лицом к земле, следующих - в промежутках между первым и вторым, третьим и четвертым, пятым и шестым: вроде как в шахматном порядке, голова к голове.
И так укладывали тел до пятисот, а то и до тысячи, и закапывали. Я служила медсестрой и часто потом думала, да и теперь думаю: не навредила ли кому?
Бывало, во время боя кругом взрывы, стрельба, люди на поле лежат ковром: кто мертвый, кто раненый, к кому надо подойти вперед, кому уже не поможешь - как разобраться? Через людей старалась перебираться осторожно, чтобы ни на кого не наступить, но не всегда получалось.
Из воспоминаний жительницы Красноярска Таисии Григорьевны Кубышевой:
- Я работала в культурно-воспитательной части лагерного пункта в Новой Жидорбе Ирбейского района, или - почтовый ящик Краслага 235. С началом войны меня в числе прочих отправили на трехмесячные курсы.
Многие мужчины из лагерного персонала ушли на фронт, на их места становились женщины. Вот и я после учебы стала мастером лесозаготовок. У меня в подчинении было 1200 человек, 120 лошадей и 12 тракторов.
Заключенные заготавливали древесину всех сортов - пиловочник, строительную, на шпалы, на телеграфные столбы. Вставали в шесть часов, в семь был развод. Затем пешком шли на участки. Главный инструмент - пила краскот.
Работали по методу Гузиенко - звено из пяти человек. Бригады состояли из 30-40 человек. Политических на работу обычно сопровождали два охранника, осужденных по бытовым преступлениям, воров, бандитов - 3-4 солдата. Политические мало убегали.
С питанием в войну было очень трудно, поэтому черемша была спасением. Ее собирали специальные бригады, солили. Бывали случаи, когда бригадиры просили меня: "Гражданин мастер, ты пособирай черемшу, а мы уж полторы нормы по лесу выполним". И выполняли.
А я, в сопровождении охранников, собирала "медвежье сало" - бывало по 4-5 мешков черемши выходило. Зелень потом делилась между заключенными. Начальство знало, но закрывало глаза. Все были довольны: план вы¬полнен, а люди получили необходимые для организма витамины.
В лагере отбывали срок люди самых разных национальностей. Были даже негры - они особенно не выносили холода, поэтому зимой выполняли работы в зоне. Большинство заключенных были политическими.
Сидели за преступления по разным пунктам 58-й статьи. Практически сплошная интеллигенция: профессора, доценты, учителя, врачи, капитаны, летчики. Умные, культурные люди. Рабочих было очень мало. Заключенные, как и все, горевали, плакали. Войны не хотели. А вот настоящим ворам было все равно. Они жили хорошо, были откормлены, на свободу не стремились.
В 43-44-м годах поступил секретный приказ - беречь людей. Очень много гибло на фронте, и лагерному начальству приказывалось изыскивать возможности по снижению смертности. За низкую смертность в Краслаге были отмечены 40 мастеров. Среди них и я. За это получали премию: 10 кг продуктов в квартал. А уж по¬сле войны наградили медалью за доблестный труд.
В День Победы все собрались на лагерной площади. Были местные жители, много детей-сирот. Вышли все. Кто плакал, кто смеялся, кто танцевал. Была музыка, и все праздновали.
Софья Михайловна Афанасьева (Лалетина), Красноярск:
- Родилась я в хакасском селе Бейбулук. В тридцатом году родителей моих раскулачили и всю нашу семью сослали в Ярцевский район. Сейчас на месте нашей ссылки находится поселок Кривляк, а раньше это была глухая тайга. Сначала жили в сенных балаганах, землянках, потом нам построили бараки. Из детства запомнились только голод и холод.
До войны я окончила Енисейское педагогическое училище и по распределению работала в Кемчугском детском доме, а через год, в 1942 году, получила повестку на фронт. Меня отправили в Новосибирский автобронетанковый полк, где я и получила специальность водителя.
Шофер из меня вышел хороший, да вот только машину мне водить не доверили, слишком уж я была мала ростом - 1 метр 52 см, с трудом доставала до педали сцепления. Инструктор мне даже специально бушлат под спину подкладывал.
У меня с моим ростом вообще много комичных ситуаций случалось. Первую военную форму мне выдали - гимнастерка до колена, ботинки 42-го размера, пилотка вообще пол-лица закрывала… Как увидел командир полка такого солдата, тут же дал команду - переобмундировать!
После того как в шоферы меня не взяли, я написала рапорт, что хочу получить другую военную специальность. И меня тут же отправили в Абакан, в школу младших авиаспециалистов. После ее окончания мне была присвоена специальность "радист и мастер самолетных радиостанций".
В августе 1943 года я попала на 2-й Украинский фронт, в 151-й гвардейский истребительный авиационный Краснознаменный Венский полк 13-й гвардейской дивизии 5-й воздушной армии. Мы принимали участие в боях за освобождение Румынии, Венгрии и Чехословакии.
Очень хорошо помню тот день, когда нам объявили, что немецкая армия капитулировала и война закончилась. Это было на границе Австрии и Чехословакии, наш полк охранял международный аэропорт Враждебное, который находился недалеко от города Софии.
Командир полка тут же поднял в воздух свой самолет и на бреющем полете низко-низко облетел весь аэродром. А мы - летчики, техники, радисты - обнимали друг друга, смеялись и плакали от радости.
После войны я вернулась в Красноярск, и началась мирная жизнь. Но каждый год 9 Мая я вместе с другими ветеранами иду к Вечному огню. И пока есть силы буду ходить. Это мой долг - чтить память погибших.
Галина Георгиевна Ушакова, Минусинск:
- Самое страшное воспоминание войны для меня - первое и, наверное, единственное осознанное убийство. Когда человек смотрит тебе в глаза, будь он даже самым злейшим врагом – выстрелить в него невероятно сложно. Мы, конечно, стреляли, а точнее, отстреливались, ходили в атаки, носили оружие... но специально, ради того чтобы убить, - такого я не помню.
Это было под Ленинградом в первый год войны, наш батальон был разбит немцами. Из оставшихся - пятеро ребят и нас с Машкой двое. Парни вперед шли, мы поодаль.
Вдруг слышим, стон чей-то в кустах. А вдруг наши? Машка и пошла проверить. Ушла да не вернулась. Через некоторое время и я за ней. Гляжу, а в кустах немец лежит здоровый, а над ним Машка наша, словно застыла. Видать, нагнулась посмотреть, жив ли, а он ее ножом в грудь. Я выстрелила три раза, а потом ребята подбежали.
После испытала страх, боль и тошноту, которая еще долгое время преследовала меня. Даже теперь, спустя годы, никак не свыкнусь с этим чудовищным ощущением. Хотя постепенно мы привыкли к гулу фронта. Когда закончилась война, мы еще долго не могли привыкнуть к мирной тишине, и только тогда я по-настоящему почувствовала, как страшно устала за все эти годы.
Мария Васильевна Журкина (Кочеткова), Сосновоборск:
- Было очень страшно, но вот момент, когда действительно надо было бояться, я проспала. Дело было в Польше: так случилось, что я несколько суток не спала, вот командир и говорит: "Кочеткова, иди отдохни". Ну, я пошла и так уснула, что не слышала ни бомбежки, ни как меня засыпало досками вперемешку с опилками.
А когда налет закончился, начали меня искать и не могут никак найти. Тогда старшина решает: "Дай-ка, я еще раз схожу, поищу ее". Пошел, и на том месте, где были мои нары, начал копать. Одну доску приподнял, вторую, видит-шинель, так меня за воротник и вытащил.
Тормошит меня: "Ты живая?" А меня контузило, я не слышу ничего. Два месяца в полевом госпитале провела, постепенно слух возвратился… Прошли мы Польшу, дошли до Германии, в 50 км от Берлина и встретили Победу.
Елена Никитична Бондаренко, деревня Николаевка Новоселовского района:
- Страшно было смотреть, как мертвых солдат хоронят в братской могиле. Вырывали яму в два метра, размером с избу. Первых клали лицом к земле, следующих - в промежутках между первым и вторым, третьим и четвертым, пятым и шестым: вроде как в шахматном порядке, голова к голове.
И так укладывали тел до пятисот, а то и до тысячи, и закапывали. Я служила медсестрой и часто потом думала, да и теперь думаю: не навредила ли кому?
Бывало, во время боя кругом взрывы, стрельба, люди на поле лежат ковром: кто мертвый, кто раненый, к кому надо подойти вперед, кому уже не поможешь - как разобраться? Через людей старалась перебираться осторожно, чтобы ни на кого не наступить, но не всегда получалось.
Из воспоминаний жительницы Красноярска Таисии Григорьевны Кубышевой:
- Я работала в культурно-воспитательной части лагерного пункта в Новой Жидорбе Ирбейского района, или - почтовый ящик Краслага 235. С началом войны меня в числе прочих отправили на трехмесячные курсы.
Многие мужчины из лагерного персонала ушли на фронт, на их места становились женщины. Вот и я после учебы стала мастером лесозаготовок. У меня в подчинении было 1200 человек, 120 лошадей и 12 тракторов.
Заключенные заготавливали древесину всех сортов - пиловочник, строительную, на шпалы, на телеграфные столбы. Вставали в шесть часов, в семь был развод. Затем пешком шли на участки. Главный инструмент - пила краскот.
Работали по методу Гузиенко - звено из пяти человек. Бригады состояли из 30-40 человек. Политических на работу обычно сопровождали два охранника, осужденных по бытовым преступлениям, воров, бандитов - 3-4 солдата. Политические мало убегали.
С питанием в войну было очень трудно, поэтому черемша была спасением. Ее собирали специальные бригады, солили. Бывали случаи, когда бригадиры просили меня: "Гражданин мастер, ты пособирай черемшу, а мы уж полторы нормы по лесу выполним". И выполняли.
А я, в сопровождении охранников, собирала "медвежье сало" - бывало по 4-5 мешков черемши выходило. Зелень потом делилась между заключенными. Начальство знало, но закрывало глаза. Все были довольны: план вы¬полнен, а люди получили необходимые для организма витамины.
В лагере отбывали срок люди самых разных национальностей. Были даже негры - они особенно не выносили холода, поэтому зимой выполняли работы в зоне. Большинство заключенных были политическими.
Сидели за преступления по разным пунктам 58-й статьи. Практически сплошная интеллигенция: профессора, доценты, учителя, врачи, капитаны, летчики. Умные, культурные люди. Рабочих было очень мало. Заключенные, как и все, горевали, плакали. Войны не хотели. А вот настоящим ворам было все равно. Они жили хорошо, были откормлены, на свободу не стремились.
В 43-44-м годах поступил секретный приказ - беречь людей. Очень много гибло на фронте, и лагерному начальству приказывалось изыскивать возможности по снижению смертности. За низкую смертность в Краслаге были отмечены 40 мастеров. Среди них и я. За это получали премию: 10 кг продуктов в квартал. А уж по¬сле войны наградили медалью за доблестный труд.
В День Победы все собрались на лагерной площади. Были местные жители, много детей-сирот. Вышли все. Кто плакал, кто смеялся, кто танцевал. Была музыка, и все праздновали.
Софья Михайловна Афанасьева (Лалетина), Красноярск:
- Родилась я в хакасском селе Бейбулук. В тридцатом году родителей моих раскулачили и всю нашу семью сослали в Ярцевский район. Сейчас на месте нашей ссылки находится поселок Кривляк, а раньше это была глухая тайга. Сначала жили в сенных балаганах, землянках, потом нам построили бараки. Из детства запомнились только голод и холод.
До войны я окончила Енисейское педагогическое училище и по распределению работала в Кемчугском детском доме, а через год, в 1942 году, получила повестку на фронт. Меня отправили в Новосибирский автобронетанковый полк, где я и получила специальность водителя.
Шофер из меня вышел хороший, да вот только машину мне водить не доверили, слишком уж я была мала ростом - 1 метр 52 см, с трудом доставала до педали сцепления. Инструктор мне даже специально бушлат под спину подкладывал.
У меня с моим ростом вообще много комичных ситуаций случалось. Первую военную форму мне выдали - гимнастерка до колена, ботинки 42-го размера, пилотка вообще пол-лица закрывала… Как увидел командир полка такого солдата, тут же дал команду - переобмундировать!
После того как в шоферы меня не взяли, я написала рапорт, что хочу получить другую военную специальность. И меня тут же отправили в Абакан, в школу младших авиаспециалистов. После ее окончания мне была присвоена специальность "радист и мастер самолетных радиостанций".
В августе 1943 года я попала на 2-й Украинский фронт, в 151-й гвардейский истребительный авиационный Краснознаменный Венский полк 13-й гвардейской дивизии 5-й воздушной армии. Мы принимали участие в боях за освобождение Румынии, Венгрии и Чехословакии.
Очень хорошо помню тот день, когда нам объявили, что немецкая армия капитулировала и война закончилась. Это было на границе Австрии и Чехословакии, наш полк охранял международный аэропорт Враждебное, который находился недалеко от города Софии.
Командир полка тут же поднял в воздух свой самолет и на бреющем полете низко-низко облетел весь аэродром. А мы - летчики, техники, радисты - обнимали друг друга, смеялись и плакали от радости.
После войны я вернулась в Красноярск, и началась мирная жизнь. Но каждый год 9 Мая я вместе с другими ветеранами иду к Вечному огню. И пока есть силы буду ходить. Это мой долг - чтить память погибших.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]