Эпоха Петра Великого. Налогообложение
---
«…в результате совершенной Петром революции население России уменьшилось на одну треть. Подумайте хорошенько, почитатели Петра, об этой ужасной цифре! Можно ли считать благодетельными реформы, купленные гибелью третьей части населения государства?» [1] (с. 108).
Петру на все требовались деньги: на содержание огромной полицейской армии, на увеселительные мероприятия, «стройки века» и т.д., и т.п. И вот какие новшества в области налогообложения для этой цели он изобрел:
«…учреждается Монастырский приказ, контролирующий церковное имущество. Как итог деятельности только этого приказа — с 1701 по 1710 годы государство получило дополнительный доход более миллиона рублей» [2] (с. 210).
Корова в ту пору стоила 1,5 рубля. Таким образом, это будет что-то порядка: 666 666 коров. Что-то сильно напоминающая цифра. Случайно ли?
Помимо того налоги были введены по следующим пунктам:
«1. “Орленая” бумага (все официальные документы, от договоров по мелким сделкам до прошений в гос. учреждениях, должны были подаваться на гербовой бумаге).
«…правительство в 1705 г. предоставило себе исключительное право продажи соли, запретив вольный промысел» [4] (с. 710).
То есть уже изначально сам этот закон предусматривал смерть малоимущих слоев населения. Для них соль уже и запретили вообще вырабатывать!
«Однако и этого не хватало, чтобы прокормить государственных монстров, отрицавших все нормальные законы экономики, грянуло невиданное в России новшество — подушная подать, как и многие иные нововведения Петра, позаимствованная во Франции. Вместо принятой раньше податной единицы, “двора”, отныне брали с каждой живой души — от младенцев до стариков. Эту систему отменил лишь в 1887 г. Александр III…
Петр тем не менее не достиг в увлекательном деле измышления все новых податей подлинных высот. Во время Отечественной войны немецкие оккупанты в Белоруссии брали налог за каждое окно в избе, а также налог на собак и кошек. В свое время Петр отчего-то не обратил внимания на столь заманчивые статьи доходов, и, слава Богу, не исключено, что в этом случае на Руси вовсе перевелись бы собаки и кошки [но сначала перевелись бы люди — А.М.]…
Стоит еще добавить, что попутно сдирали колокола с церквей, дабы переплавить их на пушки, забривали в солдаты монахов…
Подобное налоговое ярмо требовало драконовских мер для его выполнения, а потому по всей стране были расквартированы войска, которые и взяли на себя функцию сборщика налогов.
Выглядело это так. Была произведена “раскладка полков на землю”, и по всей стране разместили воинские части, которые население обязалось взять на полное содержание. Денежки должен был вышибать особый комиссар, избиравшийся из дворян данной губернии. Полк, разместившийся в конкретной местности, не только жил за ее счет, но и брал на себя массу полицейских функций…
Тяжелее всего приходилось при сборах подушной подати, которую собирали земские комиссары с прикомандированными к ним воинскими отрядами. “Каждый объезд продолжался два месяца; шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом страхе под гнетом или в ожидании вооруженных сборщиков”.
В Казанской губернии менее чем через два года этакого военно-финансового хозяйствования полк не досчитался при очередной ревизии 13 000 душ — более половины всех числившихся по бумагам налогоплательщиков. Народишко попросту разбежался…» [3] (с. 379–380).
И было с чего:
«Можно только недоумевать, — пишет Ключевский, — откуда только брались деньги у крестьян для таких платежей» [1] (с. 107).
Можно. Потому как страх вообще как-либо лишний раз соприкоснуться с петровским «правосудием» заставлял человека снимать с себя последнюю рубаху лишь бы оказаться подальше не только от него самого, но и от его скорпионов, приставленных для откачки народной крови.
Да, горели часто и даже угорали от топки печей по-черному. Брауншвейгский посол Вебер вот, например, что сообщает об одном из таких городков, где выплачивать налог на трубы местные жители возможности просто не имели:
«Валдай-городок менее значительный, и дома в нем, равно как и в других посредственных городах и местечках, деревянные, выстроенные из бревен, сложенных одно на другое и подверженные весьма частым пожарам, потому что очень немногие из них имеют трубы» [6] (аб. 302, с. 1350).
А не имеют потому, что царь-кровосос изобрел этот пресловутый «трубный сбор».
Датский посол Юст Юль тематику обкладывания страны налогами Петром в своем дневнике от 8 августа 1710 г. сопровождает вот какой фразой:
«Любопытно, что нет ни одной статьи (народных) доходов, которой царь не монополизировал бы и с которой не получал бы свои доли. Так, между прочим, в Петербурге перевозы между островами, из посада в посад сдал одному проживающему здесь князю, платящему с них пошлины по 400 рублей в год. Каждая рыболовная сеть, которою бедняк снискивает себе пропитание, и та обложена здесь ежегодным сбором за право ловить рыбу» [5] (с. 196).
Но аппетиты Петра с каждым годом лишь возрастали. И вот что сообщается о системе им налогообложения в данной области в 1720 году:
«…доходов он имеет столько, сколько хочет и у кого хочет взять насильно. Перевоз в Петербурге дает в месяц 9 000 рублей» [7] (с. 154).
И вот что собою представлял Петербург:
«…он весь окружен реками и каналами, через которые нет мостов, и поэтому всем приходится плавать водой (Мост (плашкоутный) через Большую Неву впервые был наведен в 1727 г.)» [8] (с. 165).
А перебираться с острова на остров, опять же, Петр требовал исключительно под парусами. Вот что сообщает на эту тему брауншвейг-люнебургский посол Фридрих Христиан Вебер, прибывший в Петербург в феврале 1714 г.:
«Царь повелел обнародовать указ, чтобы как только сойдет лед, никто, под опасением тяжкого денежного и телесного наказания, не смел плавать по Неве на веслах, но чтоб постоянно употребляли паруса; и хотя с людьми случались ежедневные несчастия, и царю предлагали собрать большую пошлину за устройство моста на судах, но он ничего не слушал и хотел силою принудить своих Русских к изучению маневров на парусах» [9] (аб. 33, с. 1068).
Повинных же в нарушении нещадно штрафовал. В своем дневнике от 19 ноября Юль записал. Сегодня:
«Царь встретил на фарватере — и завернул назад — около тридцати шлюпок, которые, вопреки изданному им здесь когда-то положению, шли при благоприятном ветре не под парусами, а на веслах. Лодки (нарушающие это положение) платят (штраф в размере) 5 рублей с весла. Означенные шлюпки будучи приведены на веслах обратно (в Петербург), были задержаны, (и с них) за провинность потребовали штраф. На одной из них, шестивесельной, шел вице-канцлер Шафиров; на двух других десятивесельных, великий канцлер Головкин и его свита. Задержали и мою десятивесельную шлюпку, на которой я послал по делу на тот берег одного из моих людей, и меня пригласили уплатить 50 руб.» [5] (с. 221–222).
И таковых шлюпочек три десяточка! То есть за один раз Петр, при посредстве лишь одного из сотен своих премилых указцев по обиранию, опорожнил карманы своих верноподданных, и даже попытался выскрести карманы посланника союзной ему державы, где-то на сумму под полторы тысячи рублей. То есть эквивалент стада в тысячу коров.
Прибрал он к рукам, что отмечает князь Куракин, и игорный бизнес:
«отданы на откуп: карты, тавлеи, шахматы, юла [рулетка — А.М.], кости и всякие игры денежные, чтоб не явя тех инструментов, и не заклеймя, и не заплатя пошлину, не играли; а заплатя пошлину, вольно играть» [10] (с. 252).
Вот еще очередная статья его дохода с оккупированной им страны:
«При всякой купле, что бы ни составляло ее предмет — сено ли, жито, дрова, лошади, овес, — с продавца равным образом взимается десятая деньга с их (стоимости), причем все крупные покупки (на сумму) свыше одного рубля записываются в особом определенном на то приказе» [5] (с. 256).
Вот еще очередная статья дохода Петра, напоказ всем выставляющего кем-то зачем-то штопанные свои носки. Корб сообщает, что петровским:
«…законом предписано, чтобы всякую находку доставляли в приказ; здесь записывали имя принесшего, и день, когда найдена и доставлена вещь; предметы неодушевленные хранятся в приказе, а животные в царской конюшне. Таким образом, если кто потерял какую-нибудь вещь, тот обращается в приказ, а если пропало животное, отыскивает оное в царской конюшне, и когда отыщет и докажет, что оно ему принадлежит, может взять оное за легкий и сносный выкуп. Так, когда у одного из наших за несколько дней пред сим пропала лошадь, чрез приказ она была возвращена, и за это нужно было заплатить наперед три рубля» [11] (с. 504–505).
А вообще лошадь по тем временам, между прочим, стоила, в зависимости от ее породы, от 5 до 15 рублей. То есть две трети от цены должен был отдать любимец Петра — иностранец, ничуть при этом не опасающийся за свою жизнь. Однако ж деньги отдавались вперед. Потому, окажись эта где-то «обнаруженная» «птенчиками» лошадь не его, или не сумей доказать он ее принадлежность себе, то к потери лошади пришлось бы приписать и две трети цены уже лошади новой.
Однако ж рискнул бы кто из простолюдинов в те времена, красочно описанные в предыдущей главе, вообще и пытаться обращаться в петровского толка «правосудие»?
Вряд ли. Уж больно рискованное это занятие. А потому, следует присовокупить и ко всем уже перечисленным видам налогов, еще и этот — на чего-либо пропажу. Здесь система просто внаглую грабила русского человека, не позволяя ему о пропавшей лошади или корове, или какой-либо вообще имеющейся у него вещи даже рта раскрыть. Ведь что стоило какому-либо «птенцу», укравшему у крестьянина его пасущуюся на лужку живность, присвоить себе? Кто рискнет с ним судиться в чаянии жажды справедливости?
И все это лишь в добавление ко всему уже перечисленному — от налога на печную трубу до налога на гроб от такой «распрекрасной» в петровском концлагере жизни.
А вот какова была цена лишь одного из всех перечисленных взиманий финансовых средств с русского человека.
На людей, не пожелавших расстаться со своей бородой:
«…указ о брадобритии, выпущенный Петром после возвращения из Голландии… предусматривал откуп — 100 рублей в год с купцов, 60 рублей с бояр, 30 рублей с прочих граждан» [12] (с. 146).
А ведь это очень большие деньги. Мало того, грабеж граждан, упрямо остающихся непреклонными, продолжался до тех самых пор, пока они не ломались и не становились в строй к царю-антихристу.
Но как такие сумасшедшие деньги мог набрать простой крестьянин?!
Так от него, понимая, что это безполезно, брадобрития особо и не требовали:
«…крестьяне платили сумму совершенно несопоставимую: всего 1 копейку при въезде в город и при выезде оттуда. А в деревнях… на бороды никто не покушался» [12] (с. 146).
Так что зря нам сегодня пытаются внушить, что непреклонно остались в вере отцов исключительно староверы, единственные якобы в ту пору носители бород. Сбрил свои бороды, что выясняется, выделившись из среды русского народа, обасурманившись, лишь правящий класс:
«…смена одежды и брадобритие касалось от силы 3% населения» [12] (с. 146).
Исключительно эту прослойку общества тогда заставили и переодеться:
«…подвергалось пени русское платье. У городских ворот приставленные целовальники брали за него с пешего по 13 алтын 2 деньги, с конного по 2 рубля» [13] (с. 650).
Много это или мало?
Этими драконовскими мерами у конного, не желающего превращать себя в ряженого клоуна, практически отбирали его лошадь!
Вот что грозило русскому человеку за нежелание попугайствовать загранице:
«…штрафовали бородачей и носителей нелегального платья, а самое платье тут же резали и драли. Дворян, являвшихся на государев смотр с небритой бородой и усами, нещадно били батогами. У строптивых вырывали бороды с корнем… Купцам за торг русским платьем — кнут, конфискация и каторга.
В довершение всему русским людям насильно воткнули в зубы трубку и заставили курить табак, что русские рассматривали как тяжкий грех» [14] (с. 110).
Низы Петру, что нам очень распрекрасно известно, так и не покорились, продолжая: носить бороду и русское платье, наотрез отказываясь курить.
Верхи же, понятно дело, не желая терпеть зла от петровских соглядатаев, со временем, переоделись по требуемой Петром моде. А кто не пожелал потворствовать капризам царя-антихриста, перестал находиться в верхах — только-то и всего.
Но отступление в малом всегда порождает отступление и в большом:
«После Петра служилые верхи и податные низы понимают друг друга все хуже. У них складываются разные системы ценностей и представления о жизни, и они все чаще осознают друг друга как представителей едва ли не разных народов» [12] (с. 147).
Так и была Петром поделена Россия на два враждебно друг к другу настроенных лагеря. Одним из них стала обритая, переодетая и переобученная под инородчину некая наднациональность, состоящая из правящего страной сословия. Их интересы защищала также переодетая и также обритая армия. Всех их объединяло и еще одно свойство: отречение от веры отцов, что, собственно, и являлось стержнем произведенного Петром реформирования. И вся энергия раскручиваемого маховика этой пресловутой «России молодой» была направлена на подавление исконной веры русских, а также на подавление всех тех, кто этому произволу беззаконного монарха способен хоть сколько-нибудь противиться.
Потому население страны, чтобы отбить у него охоту к сопротивлению, для начала требовалось обобрать до нитки: голодный человек, что прекрасно известно все смуты затевающим «мудрецам», просто обречен на поражение при любом даже самом отчаянном сопротивлении. Ведь большевики именно так и поступили с захваченным ими населением огромной страны. Но большевики не являются первооткрывателями глубинного знания тоталитарного управления людьми. Средства для низведения населения в самое ужасающее состояние прекрасно знавал еще и Петр. Чем был занят в самом начале своих «славных дел», учреждая просто кабальную систему налогообложения: даже монгольские баскаки не могли бы похвастаться тем разором, который принесла его экономическая политика. И это все потому, что:
«Прежде Петра никто не додумался до оккупации собственной страны…
…Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной…» [3] (с. 380–381).
Но кроме полицейской армии, буквально оккупировавшей страну, были и иного рода дармоеды, которые терзали отданные им территории с проживающими на них людьми уже на свой лад:
«Царские чиновники под предлогом сбора казенного дохода притесняли и мучили жителей, пользовались случаем брать с них лишнее: удобным средством для этого служил правеж. Со своей стороны ожесточенные жители открыто сопротивлялись царским указам, собирались толпами, били дубьем чиновников и солдат» [13] (с. 650).
«Платежом подушных денег земские комиссары и офицеры так притесняют, что крестьяне не только пожитки и скот распродавать принуждены, но многие и в земле посеянный хлеб отдают и оттого необходимо принуждены бегать за чужие границы» [3] (с. 383).
После чего, как свидетельствует австриец Оттон-Анетон Плейер:
«…все становится тяжелее, съестные припасы с каждым годом поднимаются в цене, хлеба не так много, возовые лошади, которые должно употреблять для разной перевозки припасов, становятся реже, потому что на них надобно отправлять подводы и военные повозки в военный стан, а назад их приходит оттуда немного…» [15] (с. 401).
Так что «стройки века» пожирают не только людей, но и лошадей. Оттого всеобщая безкормица, разорение и голод.
Библиографию см. по: Слово. Том 21. Серия 8. Кн. 2. Загадки родословной
Петру на все требовались деньги: на содержание огромной полицейской армии, на увеселительные мероприятия, «стройки века» и т.д., и т.п. И вот какие новшества в области налогообложения для этой цели он изобрел:
«…учреждается Монастырский приказ, контролирующий церковное имущество. Как итог деятельности только этого приказа — с 1701 по 1710 годы государство получило дополнительный доход более миллиона рублей» [2] (с. 210).
Корова в ту пору стоила 1,5 рубля. Таким образом, это будет что-то порядка: 666 666 коров. Что-то сильно напоминающая цифра. Случайно ли?
Помимо того налоги были введены по следующим пунктам:
«1. “Орленая” бумага (все официальные документы, от договоров по мелким сделкам до прошений в гос. учреждениях, должны были подаваться на гербовой бумаге).
- Сбор на рождение (родился ребенок — плати).
- Сбор на похороны (помер близкий — плати).
- Сбор на заключение брака.
- Сбор на составление завещания.
- Налог на пшеницу.
- Налог на свечи.
- Налог с владельца лошади.
- Налог на конскую шкуру (сдох у тебя конь, ободрал ты его — плати).
- Налог на конские хомуты.
- Налог на упряжные дуги.
- Налог на ношение бороды.
- Отдельный налог на ношение усов.
- Каждый десятый поросенок от каждой свиньи должен сдаваться в казну.
- Налог на домовладение (в Москве).
- Налог на ульи (по всей России).
- Сбор с покупки кровати.
- Банный сбор (с каждой баньки).
- Мельничный сбор и сбор с владельца постоялого двора.
- Трубный сбор (есть у тебя печь с трубой — плати) [вот откуда берет начало проевшая нам сегодня всю плешь черная хата!!! — А.М.).
- Сбор с дров, купленных для собственного употребления.
- Налог на орехи (купил орехи, а в их цену включен и налог).
- Налог на арбузы.
- Налог на огурцы.
- Налог на питьевую воду.
- Налог на продажу лошадей.
- Налог на частные рыбные ловли.
- Налог на покупку гробов.
«…правительство в 1705 г. предоставило себе исключительное право продажи соли, запретив вольный промысел» [4] (с. 710).
То есть уже изначально сам этот закон предусматривал смерть малоимущих слоев населения. Для них соль уже и запретили вообще вырабатывать!
«Однако и этого не хватало, чтобы прокормить государственных монстров, отрицавших все нормальные законы экономики, грянуло невиданное в России новшество — подушная подать, как и многие иные нововведения Петра, позаимствованная во Франции. Вместо принятой раньше податной единицы, “двора”, отныне брали с каждой живой души — от младенцев до стариков. Эту систему отменил лишь в 1887 г. Александр III…
Петр тем не менее не достиг в увлекательном деле измышления все новых податей подлинных высот. Во время Отечественной войны немецкие оккупанты в Белоруссии брали налог за каждое окно в избе, а также налог на собак и кошек. В свое время Петр отчего-то не обратил внимания на столь заманчивые статьи доходов, и, слава Богу, не исключено, что в этом случае на Руси вовсе перевелись бы собаки и кошки [но сначала перевелись бы люди — А.М.]…
Стоит еще добавить, что попутно сдирали колокола с церквей, дабы переплавить их на пушки, забривали в солдаты монахов…
Подобное налоговое ярмо требовало драконовских мер для его выполнения, а потому по всей стране были расквартированы войска, которые и взяли на себя функцию сборщика налогов.
Выглядело это так. Была произведена “раскладка полков на землю”, и по всей стране разместили воинские части, которые население обязалось взять на полное содержание. Денежки должен был вышибать особый комиссар, избиравшийся из дворян данной губернии. Полк, разместившийся в конкретной местности, не только жил за ее счет, но и брал на себя массу полицейских функций…
Тяжелее всего приходилось при сборах подушной подати, которую собирали земские комиссары с прикомандированными к ним воинскими отрядами. “Каждый объезд продолжался два месяца; шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом страхе под гнетом или в ожидании вооруженных сборщиков”.
В Казанской губернии менее чем через два года этакого военно-финансового хозяйствования полк не досчитался при очередной ревизии 13 000 душ — более половины всех числившихся по бумагам налогоплательщиков. Народишко попросту разбежался…» [3] (с. 379–380).
И было с чего:
«Можно только недоумевать, — пишет Ключевский, — откуда только брались деньги у крестьян для таких платежей» [1] (с. 107).
Можно. Потому как страх вообще как-либо лишний раз соприкоснуться с петровским «правосудием» заставлял человека снимать с себя последнюю рубаху лишь бы оказаться подальше не только от него самого, но и от его скорпионов, приставленных для откачки народной крови.
Да, горели часто и даже угорали от топки печей по-черному. Брауншвейгский посол Вебер вот, например, что сообщает об одном из таких городков, где выплачивать налог на трубы местные жители возможности просто не имели:
«Валдай-городок менее значительный, и дома в нем, равно как и в других посредственных городах и местечках, деревянные, выстроенные из бревен, сложенных одно на другое и подверженные весьма частым пожарам, потому что очень немногие из них имеют трубы» [6] (аб. 302, с. 1350).
А не имеют потому, что царь-кровосос изобрел этот пресловутый «трубный сбор».
Датский посол Юст Юль тематику обкладывания страны налогами Петром в своем дневнике от 8 августа 1710 г. сопровождает вот какой фразой:
«Любопытно, что нет ни одной статьи (народных) доходов, которой царь не монополизировал бы и с которой не получал бы свои доли. Так, между прочим, в Петербурге перевозы между островами, из посада в посад сдал одному проживающему здесь князю, платящему с них пошлины по 400 рублей в год. Каждая рыболовная сеть, которою бедняк снискивает себе пропитание, и та обложена здесь ежегодным сбором за право ловить рыбу» [5] (с. 196).
Но аппетиты Петра с каждым годом лишь возрастали. И вот что сообщается о системе им налогообложения в данной области в 1720 году:
«…доходов он имеет столько, сколько хочет и у кого хочет взять насильно. Перевоз в Петербурге дает в месяц 9 000 рублей» [7] (с. 154).
И вот что собою представлял Петербург:
«…он весь окружен реками и каналами, через которые нет мостов, и поэтому всем приходится плавать водой (Мост (плашкоутный) через Большую Неву впервые был наведен в 1727 г.)» [8] (с. 165).
А перебираться с острова на остров, опять же, Петр требовал исключительно под парусами. Вот что сообщает на эту тему брауншвейг-люнебургский посол Фридрих Христиан Вебер, прибывший в Петербург в феврале 1714 г.:
«Царь повелел обнародовать указ, чтобы как только сойдет лед, никто, под опасением тяжкого денежного и телесного наказания, не смел плавать по Неве на веслах, но чтоб постоянно употребляли паруса; и хотя с людьми случались ежедневные несчастия, и царю предлагали собрать большую пошлину за устройство моста на судах, но он ничего не слушал и хотел силою принудить своих Русских к изучению маневров на парусах» [9] (аб. 33, с. 1068).
Повинных же в нарушении нещадно штрафовал. В своем дневнике от 19 ноября Юль записал. Сегодня:
«Царь встретил на фарватере — и завернул назад — около тридцати шлюпок, которые, вопреки изданному им здесь когда-то положению, шли при благоприятном ветре не под парусами, а на веслах. Лодки (нарушающие это положение) платят (штраф в размере) 5 рублей с весла. Означенные шлюпки будучи приведены на веслах обратно (в Петербург), были задержаны, (и с них) за провинность потребовали штраф. На одной из них, шестивесельной, шел вице-канцлер Шафиров; на двух других десятивесельных, великий канцлер Головкин и его свита. Задержали и мою десятивесельную шлюпку, на которой я послал по делу на тот берег одного из моих людей, и меня пригласили уплатить 50 руб.» [5] (с. 221–222).
И таковых шлюпочек три десяточка! То есть за один раз Петр, при посредстве лишь одного из сотен своих премилых указцев по обиранию, опорожнил карманы своих верноподданных, и даже попытался выскрести карманы посланника союзной ему державы, где-то на сумму под полторы тысячи рублей. То есть эквивалент стада в тысячу коров.
Прибрал он к рукам, что отмечает князь Куракин, и игорный бизнес:
«отданы на откуп: карты, тавлеи, шахматы, юла [рулетка — А.М.], кости и всякие игры денежные, чтоб не явя тех инструментов, и не заклеймя, и не заплатя пошлину, не играли; а заплатя пошлину, вольно играть» [10] (с. 252).
Вот еще очередная статья его дохода с оккупированной им страны:
«При всякой купле, что бы ни составляло ее предмет — сено ли, жито, дрова, лошади, овес, — с продавца равным образом взимается десятая деньга с их (стоимости), причем все крупные покупки (на сумму) свыше одного рубля записываются в особом определенном на то приказе» [5] (с. 256).
Вот еще очередная статья дохода Петра, напоказ всем выставляющего кем-то зачем-то штопанные свои носки. Корб сообщает, что петровским:
«…законом предписано, чтобы всякую находку доставляли в приказ; здесь записывали имя принесшего, и день, когда найдена и доставлена вещь; предметы неодушевленные хранятся в приказе, а животные в царской конюшне. Таким образом, если кто потерял какую-нибудь вещь, тот обращается в приказ, а если пропало животное, отыскивает оное в царской конюшне, и когда отыщет и докажет, что оно ему принадлежит, может взять оное за легкий и сносный выкуп. Так, когда у одного из наших за несколько дней пред сим пропала лошадь, чрез приказ она была возвращена, и за это нужно было заплатить наперед три рубля» [11] (с. 504–505).
А вообще лошадь по тем временам, между прочим, стоила, в зависимости от ее породы, от 5 до 15 рублей. То есть две трети от цены должен был отдать любимец Петра — иностранец, ничуть при этом не опасающийся за свою жизнь. Однако ж деньги отдавались вперед. Потому, окажись эта где-то «обнаруженная» «птенчиками» лошадь не его, или не сумей доказать он ее принадлежность себе, то к потери лошади пришлось бы приписать и две трети цены уже лошади новой.
Однако ж рискнул бы кто из простолюдинов в те времена, красочно описанные в предыдущей главе, вообще и пытаться обращаться в петровского толка «правосудие»?
Вряд ли. Уж больно рискованное это занятие. А потому, следует присовокупить и ко всем уже перечисленным видам налогов, еще и этот — на чего-либо пропажу. Здесь система просто внаглую грабила русского человека, не позволяя ему о пропавшей лошади или корове, или какой-либо вообще имеющейся у него вещи даже рта раскрыть. Ведь что стоило какому-либо «птенцу», укравшему у крестьянина его пасущуюся на лужку живность, присвоить себе? Кто рискнет с ним судиться в чаянии жажды справедливости?
И все это лишь в добавление ко всему уже перечисленному — от налога на печную трубу до налога на гроб от такой «распрекрасной» в петровском концлагере жизни.
А вот какова была цена лишь одного из всех перечисленных взиманий финансовых средств с русского человека.
На людей, не пожелавших расстаться со своей бородой:
«…указ о брадобритии, выпущенный Петром после возвращения из Голландии… предусматривал откуп — 100 рублей в год с купцов, 60 рублей с бояр, 30 рублей с прочих граждан» [12] (с. 146).
А ведь это очень большие деньги. Мало того, грабеж граждан, упрямо остающихся непреклонными, продолжался до тех самых пор, пока они не ломались и не становились в строй к царю-антихристу.
Но как такие сумасшедшие деньги мог набрать простой крестьянин?!
Так от него, понимая, что это безполезно, брадобрития особо и не требовали:
«…крестьяне платили сумму совершенно несопоставимую: всего 1 копейку при въезде в город и при выезде оттуда. А в деревнях… на бороды никто не покушался» [12] (с. 146).
Так что зря нам сегодня пытаются внушить, что непреклонно остались в вере отцов исключительно староверы, единственные якобы в ту пору носители бород. Сбрил свои бороды, что выясняется, выделившись из среды русского народа, обасурманившись, лишь правящий класс:
«…смена одежды и брадобритие касалось от силы 3% населения» [12] (с. 146).
Исключительно эту прослойку общества тогда заставили и переодеться:
«…подвергалось пени русское платье. У городских ворот приставленные целовальники брали за него с пешего по 13 алтын 2 деньги, с конного по 2 рубля» [13] (с. 650).
Много это или мало?
Этими драконовскими мерами у конного, не желающего превращать себя в ряженого клоуна, практически отбирали его лошадь!
Вот что грозило русскому человеку за нежелание попугайствовать загранице:
«…штрафовали бородачей и носителей нелегального платья, а самое платье тут же резали и драли. Дворян, являвшихся на государев смотр с небритой бородой и усами, нещадно били батогами. У строптивых вырывали бороды с корнем… Купцам за торг русским платьем — кнут, конфискация и каторга.
В довершение всему русским людям насильно воткнули в зубы трубку и заставили курить табак, что русские рассматривали как тяжкий грех» [14] (с. 110).
Низы Петру, что нам очень распрекрасно известно, так и не покорились, продолжая: носить бороду и русское платье, наотрез отказываясь курить.
Верхи же, понятно дело, не желая терпеть зла от петровских соглядатаев, со временем, переоделись по требуемой Петром моде. А кто не пожелал потворствовать капризам царя-антихриста, перестал находиться в верхах — только-то и всего.
Но отступление в малом всегда порождает отступление и в большом:
«После Петра служилые верхи и податные низы понимают друг друга все хуже. У них складываются разные системы ценностей и представления о жизни, и они все чаще осознают друг друга как представителей едва ли не разных народов» [12] (с. 147).
Так и была Петром поделена Россия на два враждебно друг к другу настроенных лагеря. Одним из них стала обритая, переодетая и переобученная под инородчину некая наднациональность, состоящая из правящего страной сословия. Их интересы защищала также переодетая и также обритая армия. Всех их объединяло и еще одно свойство: отречение от веры отцов, что, собственно, и являлось стержнем произведенного Петром реформирования. И вся энергия раскручиваемого маховика этой пресловутой «России молодой» была направлена на подавление исконной веры русских, а также на подавление всех тех, кто этому произволу беззаконного монарха способен хоть сколько-нибудь противиться.
Потому население страны, чтобы отбить у него охоту к сопротивлению, для начала требовалось обобрать до нитки: голодный человек, что прекрасно известно все смуты затевающим «мудрецам», просто обречен на поражение при любом даже самом отчаянном сопротивлении. Ведь большевики именно так и поступили с захваченным ими населением огромной страны. Но большевики не являются первооткрывателями глубинного знания тоталитарного управления людьми. Средства для низведения населения в самое ужасающее состояние прекрасно знавал еще и Петр. Чем был занят в самом начале своих «славных дел», учреждая просто кабальную систему налогообложения: даже монгольские баскаки не могли бы похвастаться тем разором, который принесла его экономическая политика. И это все потому, что:
«Прежде Петра никто не додумался до оккупации собственной страны…
…Петровская армия вела себя в России, словно в завоеванной…» [3] (с. 380–381).
Но кроме полицейской армии, буквально оккупировавшей страну, были и иного рода дармоеды, которые терзали отданные им территории с проживающими на них людьми уже на свой лад:
«Царские чиновники под предлогом сбора казенного дохода притесняли и мучили жителей, пользовались случаем брать с них лишнее: удобным средством для этого служил правеж. Со своей стороны ожесточенные жители открыто сопротивлялись царским указам, собирались толпами, били дубьем чиновников и солдат» [13] (с. 650).
«Платежом подушных денег земские комиссары и офицеры так притесняют, что крестьяне не только пожитки и скот распродавать принуждены, но многие и в земле посеянный хлеб отдают и оттого необходимо принуждены бегать за чужие границы» [3] (с. 383).
После чего, как свидетельствует австриец Оттон-Анетон Плейер:
«…все становится тяжелее, съестные припасы с каждым годом поднимаются в цене, хлеба не так много, возовые лошади, которые должно употреблять для разной перевозки припасов, становятся реже, потому что на них надобно отправлять подводы и военные повозки в военный стан, а назад их приходит оттуда немного…» [15] (с. 401).
Так что «стройки века» пожирают не только людей, но и лошадей. Оттого всеобщая безкормица, разорение и голод.
Библиографию см. по: Слово. Том 21. Серия 8. Кн. 2. Загадки родословной
Источник: nethistory.su
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]