Тайна Вацлава Дворжецкого
---
Из 82 лет, которые отпустила ему судьба, четырнадцать замечательный артист Вацлав Дворжецкий провел в ГУЛАГе. Он никогда не рассказывал, за что был арестован в первый раз.
Первый арест потряс Вацлава Дворжецкого, 19-летнего юношу из дворянской семьи. Случилось это в 1929 году. «Шок! От которого ни в жизнь не отойти, не избавиться, не вылечиться», — признавался он в книге «Пути больших этапов», где подробно описал и месяцы, проведенные им в киевской Лукьяновской тюрьме, и годы лагерей. Но о том, что послужило поводом к аресту, ему вспоминать не хотелось. Представление о событиях, приведших будущего знаменитого актера за колючую проволоку, дает уголовное дело, хранящееся в архивах Службы безопасности Украины. Оно проливает свет и на то, почему актер скрывал от широкой публики предысторию своего первого ареста.
Долой Прокрустово ложе!
Вацлав Янович Дворжецкий родился и жил в Киеве, но арестовали его в Запорожье. В биографиях Дворжецкого можно прочитать, что он учился в Киевском политехническом институте, откуда его направили на студенческую практику в кузнечный цех запорожского завода «Коммунар». Однако на самом деле Дворжецкий учился в киевской польской трудовой школе № 4 и в Запорожье поехал по предложению биржи труда, где зарегистрировался в поисках работы.
Бунтарский характер Дворжецкого проявился уже на первом году обучения в киевской польтехшколе (было принято такое сокращение). Учительница дала задание написать сочинение в поддержку польских рабочих, бастовавших против капиталистов-угнетателей. Все ученики написали политически грамотно, один только дворянский сынок Дворжецкий выступил с особым мнением.
Из показаний Вацлава Дворжецкого на допросе 2 февраля 1930 г.:
«Я был выброшен с 1-го курса профтехшколы за то, что, как формулировалось тогда, „плохо влиял на молодежь“, и за недисциплинированность. Суть „нездорового“ влияния состояла в следующем: в классе разбиралась моя письменная работа, в которой я высказал такие соображения, что хозяин в своем доме имеет право делать то, что ему угодно. Связывалось это с тем, что капиталистические правительства наводят порядок, преследуя рабочих, и правы. Класс, за исключением одиночек, поддержал меня в этом взгляде. Учительница, фамилию которой забыл, назвала этот взгляд мещанским».
Но это был не единственный его проступок.
Из показаний Владимира Остроменского на допросе 22 февраля 1930 г.:
«Характерно, что Дворжецкий за постоянное незнание политэкономии, политграмоты и вообще антисоветские выходки подлежал исключению. Со слов Дворжецкого я знаю, что он по совету Силенко (Болеслав Вацлавович Силенко — директор школы) подал заявление об оставлении школы, чем преследовалась цель получить документы о добровольном исключении».
Рвение доносчика, считавшегося другом Дворжецкого, становится понятным из другого протокола его допроса:
«После короткой беседы мне было предложено работать в ГПУ, где я значился под псевдонимом «Беспризорный». Еще один соученик Дворжецкого — Константин Маевский — тоже был осведомителем ГПУ. О Дворжецком он отзывался так: «Тип хитрый и всегда старается из тебя выудить, что ты думаешь, сам же оставаясь в тени, но в то же время имеет склонность к самолюбству, вечно выставляет свое Я».
Однако, благодаря симпатии директора к Дворжецкому, ему позволили восстановиться в школе. В свободное от учебы время он ходил на занятия в польский театр, заглядывал в польский клуб и из собственных наблюдений и разговоров с товарищами все больше убеждался, что в Стране советов ничего хорошего его не ждет.
Первое, о чем следователь спросил арестованного Дворжецкого на допросе, была Группа освобождения личности, ГОЛ. В книге «Пути больших этапов» Дворжецкий писал:
«Я понял, все дело в «Группе освобождения личности»! Наконец я избавился от сомнений! Теперь я знаю, чего от меня хотят. Рано ты прекратил «пытку», друг следователь. Теперь я спокоен: «ГОЛ» — это моя идея! Мое убеждение...
— Давайте бумагу!
К утру исписал четыре страницы.
Вот что я там изложил: «Да — личность! Масса безлика. Человек! Его талант, способность, призвание, его ум, красота, все — индивидуально! Нельзя всех стричь под „одну гребенку“. Долой „Прокрустово ложе“!»
Заговорщики
Зачастую следователи подшивали к делам только нужные им показания, остальное выбрасывали в корзину. Возможно, так произошло и с упомянутыми в книге документами. Собраний Группы освобождения личности состоялось всего два. Одно — в садике у Золотых ворот, второе — на киевской квартире Дворжецкого.
Из показаний Николая Пищолко 25 февраля 1930 г.:
«Я, Отрембовский, Дворжецкий, Маевский и Василевский направились на квартиру Дворжецкого. Выступал главным образом Дворжецкий. Он заявлял, что его и семьи положение плохое, и у всех здесь собравшихся плохое, поэтому нужно с Советской властью бороться».
Из показаний Константина Маевского от 25 февраля 1930 г.:
«Пищолко задал вопрос насчет того, что, мол, не изменит ли нам Остроменский, что не пришел на первое собрание? На что Дворжецкий внес предложение о том, что если кто-то из нас изменит, того следует убрать, на что я и Отрембовский стали протестовать о такой мере воздействия, на этом и закончилась наша первая сходка... После того случая, когда Отрембовского взяли с улицы в ГПУ, я окончательно, а также Отрембовский и Василевский решили бросить мысль о какой бы то ни было контрреволюционной работе».
ГОЛовцы собирались добыть шапирограф или пишущую машинку для печатания листовок. Заговорщики планировали разбросать листовки на первомайской демонстрации. Дворжецкий пообещал достать детали к шапирографу. Не удалось. Отрембовский и Маевский взялись приготовить трафарет для листовок. Сделали, но некачественно. Трафарет смазывал краску, и прочесть текст было невозможно. У ребят не было навыков подпольной работы, и ГОЛ быстро развалился. А его члены решили бежать в Польшу.
Из показаний Константина Маевского 24 февраля 1930 г.:
«Наши намерения уйти в Польшу обуславливались желанием продолжать образование, к чему возможностей здесь, в СССР, мы не имели».
Ни у кого из ГОЛовцев не было в Польше близких родственников, но трое из них все же попытались эмигрировать официально. Они обратились к антиквару Роману Туркевичу, у которого были знакомые в польском консульстве. Туркевич ездил по Украине, скупал у людей остатки фамильных ценностей и перепродавал сотрудникам польского консульства. Антиквар захаживал к дяде Константина Маевского, который делал ему багеты для продаваемых картин. Туркевичу ребята и передали свои автобиографии, чтобы тот показал их польскому консулу: вдруг он посочувствует и выдаст визы? Но пока ждали ответа, из киевских газет узнали, что антиквара арестовали, обвинив в шпионаже в пользу Польши. Тогда они отважились сами пойти в консульство. Там на них посмотрели удивленно и сказали, что никаких автобиографий им никто не передавал.
Из показаний Вацлава Дворжецкого 30 января 1930 года:
«Больше всего я дружил с Яворовским Феликсом Михайловичем, которого знаю еще по уманской трудшколе и с коим обучался в Киеве в профшколе... Пришли к следующему выводу: выехать из Киева на Шепетовку и направиться к проживающему в Клембовке, что недалеко от границы, нашему бывшему товарищу по киевской профшколе Мовчану Болеславу с тем, чтобы выяснить обстановку и перейти в Польшу, где намерены были остаться на жительство».
Вместе с Дворжецким и Яворовским решил уйти и Володя Остроменский. Трое заговорщиков распродавали свои вещи, чтобы добыть деньги на обустройство в Польше. Яворовский продал пальто, чемодан, брюки, Остроменский — белье. Говорили, что Дворжецкий продал охотничье ружье. В середине июля 1929 года Яворовский и Дворжецкий выехали из Киева шепетовским поездом.
Из показаний Владимира Остроменского 22 февраля 1930 г.:
«Дворжецкий и Яворовский уехали, оставив мне записку о том, что уезжают в 6 часов и меня не берут, так как узнали обо мне кое-что плохое».
«Кое-что плохое» — это слухи о сотрудничестве Остроменского с ГПУ.
Перебежчики
С 1921-го по 1939 год Шепетовка была приграничным городом. Этот маршрут для перехода границы и выбрали Дворжецкий с Яворовским. Сойдя с поезда, они доехали до села Клембовка и нашли бывшего соученика Болеслава Мовчана.
Из показаний Вацлава Дворжецкого 30 января 1930 г.: «Я и Яворовский рассказали Мовчану о нашем намерении перейти в Польшу, и он вместе с нами ходил в Изяславль к своему родственнику крестьянину, который согласился оказать нам содействие... Спустя минут 20 пришел Янковский, лет 30-ти, бывший контрабандист... Последний охотно согласился указать нам дорогу к границе».
Их задержала польская пограничная охрана. Парням дали переночевать в крестьянском доме, а наутро отвезли в село Стуйло на стражницу. Ее комендант отобрал у них документы и отправил в город Острог. Недели через полторы их вызвали на первый допрос. Капитан польской разведки интересовался прежде всего численностью Киевского гарнизона и названиями частей. Дворжецкий ответил, что на Бульварно-Кудрявской улице расположен стрелковый батальон. А на вопрос, какие в Киеве имеются заводы, назвал «Большевик», «Ленинскую кузницу», «Арсенал», главные электромастерские.
Через неделю пребывания в стражнице Дворжецкого и Яворовского снова вызвали на допрос. На этот раз в комнате кроме капитана находилось «неизвестное лицо», прибывшее из Варшавы.
Из показаний Вацлава Дворжецкого 30 января 1930 г.: «Основная установка „варшавского“ сводилась к следующему: в Польше нам еще не доверяют, так как мы пользы никакой не принесли. Вследствие этого принять на жительство не могут и что нужно доказать свою преданность Польше... после чего может быть речь о приеме, материальном обеспечении и что дадут возможность получить высшее образование».
Ребятам ничего не оставалось, как «принести пользу». «Варшавский» дал им инструкции, какие собрать сведения после возвращения в Советский Союз. Дворжецкого обязали завербовать друга его детства, курсанта Киевской артиллерийской школы, и прихватить его при следующем переходе в Польшу, а Яворовскому следовало взять с собой Остроменского и завербовать сына швейцара польского клуба, служившего в среднем комсоставе на железной дороге.
Дома оба появились с таким видом, будто ничего не произошло. На вопросы любопытствующих уверяли, что ездили в Клембовку к Болеку Мовчану отдохнуть. Тем временем Дворжецкий выяснил местонахождение нескольких воинских частей на территории Киева и значками отметил их на купленной им карте. Все выясненное записал на листочке бумаги. Яворовский тоже выполнял свое задание. По словам его товарища Голяновского, Яворовский удивил новым шикарным костюмом. Яворовский объяснил другу, что потратил на него 250 червонцев, полученных в Польше, и показал блокнот, где пометил расположение некоторых воинских частей.
Из справки следственного отдела КГБ УССР от 18 мая 1990 г.:
«Согласно обвинительному заключению он (Яворовский) признан виновным в том, что, являясь с июня 1928 года секретным сотрудником ГПУ по освещению польской молодежи, в июне 1929 года по заданию КООГПУ, договорившись с имевшим намерение уйти в Польшу товарищем Дворжецким Вацлавом Ивановичем, совершили переход в Польшу...
По приезде в Киев Яворовский донес в КООГПУ вышеизложенное. Ко второму переходу Яворовского в Польшу он заявил, что опасается переходить границу, и категорически отказался...
В январе 1930 года при обработке одного из товарищей Яворовского — Голяновского Г.В. — было выяснено, что Яворовский расшифровался перед Голяновским и Дворжецким как секретный сотрудник ГПУ, поэтому и отказался от перехода в Польшу, чем сорвал начатую при его участии разработку».
Предсмертная реабилитация
Из книги В. Дворжецкого «Пути больших этапов»:
«Помощник следователя подошел и прикрепил меня к стулу, на котором я сидел, двумя ремнями, — к спинке и к сиденью... И вдруг я почувствовал какую-то помеху на сиденье, прямо против копчика... Через час страшная, жгучая, ноющая боль пронизывала позвоночник до самого затылка. Онемели руки и ноги, потемнело в глазах, из носу пошла кровь».
Во время следствия Дворжецкого били и пытали, однажды повели к глухой стене, имитируя расстрел. А 20 августа 1930 года Судебная тройка при Коллегии ГПУ УССР вынесла приговор. Среди всех осужденных самое тяжелое наказание досталось Вацлаву — 10 лет концлагерей. Он не был стукачом, как его приятели. Дворжецкий действительно не мог приспособиться к новой системе, которая отняла у него надежду на достойную его происхождения и образования жизнь. Скорее всего, он не смог бы приспособиться и к роли польского шпиона.
В эпоху перестройки знаменитый киноактер Вацлав Янович Дворжецкий стал членом общества «Мемориал», его славу умножили сыновья-актеры — Владислав и Евгений. У него было все, кроме одного — биографии, не запятнанной судимостями. Он писал заявления с требованием реабилитировать его, выступал в печати, выпустил книгу. Его реабилитировали по обвинению, предъявленному во время второго ареста, но никак не признавали права на реабилитацию по первому. Последним по времени аргументом против Дворжецкого стал документ, полученный советскими спецслужбами от польских коллег.
Из письма начальника УКГБ СССР по Горьковской области генерал-лейтенанта Ю.Г. Данилова председателю КГБ УССР генерал-лейтенанту Н.М. Голушко: «Нами через возможности ПГУ КГБ УССР получены дополнительные данные, подтверждающие его (Дворжецкого. — Л. Х.) принадлежность к спецслужбам буржуазной Польши, в архиве разведки которой в списках агентов, принятых на разведывательную службу в конце 1929 — начале 1930 гг., составленных 2 отделом Главного штаба буржуазной Польши, значится Дворжецкий Вацлав Dworzecki Waclaw (другие установочные данные не отражены). Он же фигурирует в листе денежного вознаграждения за разведывательную работу от 27.07.1929 г.».
Есть и еще один документ, полученный от польских спецслужб. Из него видно, что в 1930 году «варшавский», снабдивший Дворжецкого и Яворовского деньгами и инструкциями, интересовался у киевской агентуры, почему они не вернулись в его сети и какова их дальнейшая судьба (перевод с польского сделан в 1989 году):
«Начальнику экспозитуры 11 отдела Главного штаба № 5 во Львове 4.ХІ.1930
Информация на Дворжецкого Вацлава В связи с письмом L.dz. 1100-секретно 30 сообщаю, что по данным, полученным из Киева, агент Дворжецкий Вацлав уже осужден и сослан в Соловки. Срок ссылки не известен. Я дал указания получить дополнительные данные.
Начальник разведотдела майор Гано».
Вацлав Янович Дворжецкий ушел из жизни 11 апреля 1993 года. Меньше чем за год пришла долгожданная реабилитация. Родина, когда-то загнавшая его в глухой угол и едва не погубившая, наконец, простила свою и его вину.
Из заключения Военного трибунала Киевского военного округа 17 июля 1992 г.:
«Постановление судебной тройки при Коллегии ГПУ УССР в отношении Дворжецкого подлежит отмене, а дело прекращению по следующим основаниям: из материалов дела видно, что заключительное постановление, по которому Дворжецкий был подвергнут заключению, составлено только на основании показаний самого Дворжецкого, его объяснения противоречивы, непоследовательны и не подкреплены другими доказательствами, к тому же от его действий никаких последствий не поступило».
В своей книге Вацлав Янович ни словом не обмолвился о том, что случилось с ним в его киевской юности. Видимо, он опасался, что нашлись бы влиятельные люди, которые не поняли бы молодого человека, попавшего в мясорубку спецслужб, и не простили бы его.
Автор Любовь Хазан
Из: Совершенно секретно
Источник - Избранное
Взято: vakin.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]