Настоящий, исторический Джеймс Бонд, а не киношный.
---
Подполковник был настоящий разведчик, диверсант и партизан. Всякие Скорцени ему и в подметки не годятся. Можно сравнить, отчасти, с Кузнецовым.
"Следующий (2 мая) день также прошел без драки. В этот день неожиданно явился к нам в бивак партизан Фигнер. Со времени разбития французов под Ляховым в России, когда он проводил мимо нас пленных из бригады генерала Ожеро, мы его не видали.
С недавнего времени, за границей, носились слухи, что Фигнер повешен в Данциге, куда был послан тайно, для возмущения жителей против французского гарнизона, но теперь Фигнер, перед нами, как с неба свалился.
Мы обрадовались старому товарищу и закидали его вопросами. Повесть о приключениях его в Данциге была очень любопытна. Фигнер показал новый опыт отважности, присутствия духа и отличную способность быть новым Протеем, принимая на себя различные виды. В этот раз последствия его отважности не произвели ожидаемого успеха, но спасение его самого было чудесное.
Чтобы пробраться в Данциг, Фигнер принял на себя вид несчастного итальянца, ограбленного казаками. С первого раза ему не поверили и посадили его в городскую тюрьму.
Между тем удалось ему сделать свое сношение с главными лицами в городе, к которым имел тайную рекомендацию, в ожидании от них содействия для своего предприятия он не терял надежды на успех.
Только вместо 5 000 неприятельского гарнизона, как полагали пославшие его, было там 35 000, впрочем крепость, блокируемая союзниками, находилась в жалком положении, и едва 48 000 могли выйти под ружье, а прочие все были больные и немощные.
Главное затруднение для Фигнера состояло в недостатке единодушия и отважности между гражданами. Губернатор, генерал Рапп, содержал жителей в страхе, и меры полиции были весьма строги.
Фигнер два месяца сидел в тюрьме, его подозревали и допрашивали, требовали доказательств действительного происхождения из Италии. На этот раз ему пришлось весьма кстати короткое знакомство с той фамилией в Милане, где он некогда гостил, как родной, и которой назвался теперь сыном: он рассказал малейшие фамильные подробности, каких лет отец и мать, какого состояния, на какой улице стоит их дом, даже какого цвета крыша и ставни, - всё это он умел описать в подробности.
К счастью его, нашелся в Данциге человек, живший несколько лет в Милане, и который подтвердил всё сказанное Фигнером об известной ему фамилии. Таким образом, не будучи ни в чем уличен, он был выпущен из тюрьмы на поруку одного именитого гражданина и получил письменный вид, однако находился под присмотром полиции.
Желая отвести от себя и эту грозу, Фигнер научил одного из своих сообщников принять его собственное имя и с тайным поручением командировал его в Гамбург, так, что этот мнимый Фигнер был там захвачен и повешен.
Настоящий Фигнер-Протей не щадил своих способностей и усердия для произведения в Данциге всеобщего возмущения против французов, но должен был видеть неудачу своего отважного покушения и, чтобы с честью и в целости выйти из опасности, выдумал новую дерзость.
Он явился к Генералу Раппу, как ревностный патриот-итальянец, преданный Наполеону, ожесточенный против варваров-казаков; причем изъявил желание показать на деле свое пламенное усердие к пользам императора французов и заслужить о себе доброе мнение.
Он просил, чтобы генерал употребил его по своему произволению на службу. Фигнер столь искусно мог принять вид итальянца, приверженного к Наполеону, что Рапп вздумал послать его с важными донесениями из крепости, чрез неприятельский стан блокирующих его союзников, к своему императору, и - отважный Фигнер с депешами невредимо предстал к главнокомандующему российскими войсками. Мы не могли довольно надивиться способностям этого нового Протея и поздравляли его от чистого сердца с благополучным возвращением.
Фигнер явился лично к государю императору нашему и представил точные и подробные сведения о состоянии Данцига, с содержащимся там гарнизоном французских войск - сведения эти могли послужить с пользой для соображений при осаде города.
За этот подвиг Фигнер был произведен в полковники, с переводом в свиту его величества, однако, следуя своей склонности, он опять облекся в плащ отчаянного партизана, отрастил длинные усы, надел высокую медвежью шапку с изображением серебряной мертвой головы и, нося с собой смерть врагам, искал себе бессмертия.
...Уже французы заняли Прейтиц, и когда я последний сходил с места, ретирада сделалась общей, хотя в порядке и без замешательства. Я близко проходил с последними двумя пушками около цепи прусских волонтеров, которые весьма бойко отстреливались от французов, за нами следовали пруссаки, занимавшие высоты Креквица.
В это время увидели мы партизана Фигнера, который, в синем плаще и в медвежьей шапке, скакал на серой лошади: эмалевый образ св. Николая Чудотворца на груди его выказывался из-под мундира до половины, рукой крепко держал он обнаженную саблю, во взорах его сверкала отважность, а на бледном лице выражалось негодование.
Этот воинственно-романтический вид его запечатлелся живо в моей памяти. Несколько казаков, в таком же наряде (санкт-петербургского ополчения), провожали его.
Встретившись с нами, он остановился и рассказал наскоро, как ему удалось с своими партизанами и с помощью прусской пехоты выгнать французов из Глейна, но не будучи подкрепленным, он принужден был отступить.
Теперь он ехал к государю императору с донесением об опасности, в которой находился Барклай-де-Толли с отрядом, и о помощи, которую он оказал ему. Мы пожелали пылкому Фигнеру обратить на себя милостивое внимание императора и награды, но прощаясь с ним, не думали, что прощаемся навеки: после этого он погиб.
В Германии русская партизанская война возобновилась, и здесь князь Мадатов, полковники Рахманов и Фигнер, прусские майоры Фалкенгаузен и Болленстерн делали набеги в тылу неприятелей, причиняя им беспрестанно вред. Князь Мадатов взял в Вуршене целый батальон французов, в котором было 1 полковник, 25 офицеров и 677 рядовых. Майор Фалкенгаузен также напал на французов, расположенных в квартирах, где стояла артиллерия и пехота под прикрытием кавалерии, которая была им опрокинута, причем взяты пленные и одна пушка.
Между тем как Наполеон намеревался пощипать нас, князь Мадатов, прославившийся тогда более других партизан своими набегами, схватил в Бишофсверде, за Бауценом, 500 человек прикрытия у запасного парка и более ста фур с зарядами взорвал на воздух." - из записок штабс-капитана (в 1813-м) гвардейской артиллерийской бригады (в последствии генерал-майора) Ивана Степановича Жиркевича.
"Следующий (2 мая) день также прошел без драки. В этот день неожиданно явился к нам в бивак партизан Фигнер. Со времени разбития французов под Ляховым в России, когда он проводил мимо нас пленных из бригады генерала Ожеро, мы его не видали.
С недавнего времени, за границей, носились слухи, что Фигнер повешен в Данциге, куда был послан тайно, для возмущения жителей против французского гарнизона, но теперь Фигнер, перед нами, как с неба свалился.
Мы обрадовались старому товарищу и закидали его вопросами. Повесть о приключениях его в Данциге была очень любопытна. Фигнер показал новый опыт отважности, присутствия духа и отличную способность быть новым Протеем, принимая на себя различные виды. В этот раз последствия его отважности не произвели ожидаемого успеха, но спасение его самого было чудесное.
Чтобы пробраться в Данциг, Фигнер принял на себя вид несчастного итальянца, ограбленного казаками. С первого раза ему не поверили и посадили его в городскую тюрьму.
Между тем удалось ему сделать свое сношение с главными лицами в городе, к которым имел тайную рекомендацию, в ожидании от них содействия для своего предприятия он не терял надежды на успех.
Только вместо 5 000 неприятельского гарнизона, как полагали пославшие его, было там 35 000, впрочем крепость, блокируемая союзниками, находилась в жалком положении, и едва 48 000 могли выйти под ружье, а прочие все были больные и немощные.
Главное затруднение для Фигнера состояло в недостатке единодушия и отважности между гражданами. Губернатор, генерал Рапп, содержал жителей в страхе, и меры полиции были весьма строги.
Фигнер два месяца сидел в тюрьме, его подозревали и допрашивали, требовали доказательств действительного происхождения из Италии. На этот раз ему пришлось весьма кстати короткое знакомство с той фамилией в Милане, где он некогда гостил, как родной, и которой назвался теперь сыном: он рассказал малейшие фамильные подробности, каких лет отец и мать, какого состояния, на какой улице стоит их дом, даже какого цвета крыша и ставни, - всё это он умел описать в подробности.
К счастью его, нашелся в Данциге человек, живший несколько лет в Милане, и который подтвердил всё сказанное Фигнером об известной ему фамилии. Таким образом, не будучи ни в чем уличен, он был выпущен из тюрьмы на поруку одного именитого гражданина и получил письменный вид, однако находился под присмотром полиции.
Желая отвести от себя и эту грозу, Фигнер научил одного из своих сообщников принять его собственное имя и с тайным поручением командировал его в Гамбург, так, что этот мнимый Фигнер был там захвачен и повешен.
Настоящий Фигнер-Протей не щадил своих способностей и усердия для произведения в Данциге всеобщего возмущения против французов, но должен был видеть неудачу своего отважного покушения и, чтобы с честью и в целости выйти из опасности, выдумал новую дерзость.
Он явился к Генералу Раппу, как ревностный патриот-итальянец, преданный Наполеону, ожесточенный против варваров-казаков; причем изъявил желание показать на деле свое пламенное усердие к пользам императора французов и заслужить о себе доброе мнение.
Он просил, чтобы генерал употребил его по своему произволению на службу. Фигнер столь искусно мог принять вид итальянца, приверженного к Наполеону, что Рапп вздумал послать его с важными донесениями из крепости, чрез неприятельский стан блокирующих его союзников, к своему императору, и - отважный Фигнер с депешами невредимо предстал к главнокомандующему российскими войсками. Мы не могли довольно надивиться способностям этого нового Протея и поздравляли его от чистого сердца с благополучным возвращением.
Фигнер явился лично к государю императору нашему и представил точные и подробные сведения о состоянии Данцига, с содержащимся там гарнизоном французских войск - сведения эти могли послужить с пользой для соображений при осаде города.
За этот подвиг Фигнер был произведен в полковники, с переводом в свиту его величества, однако, следуя своей склонности, он опять облекся в плащ отчаянного партизана, отрастил длинные усы, надел высокую медвежью шапку с изображением серебряной мертвой головы и, нося с собой смерть врагам, искал себе бессмертия.
...Уже французы заняли Прейтиц, и когда я последний сходил с места, ретирада сделалась общей, хотя в порядке и без замешательства. Я близко проходил с последними двумя пушками около цепи прусских волонтеров, которые весьма бойко отстреливались от французов, за нами следовали пруссаки, занимавшие высоты Креквица.
В это время увидели мы партизана Фигнера, который, в синем плаще и в медвежьей шапке, скакал на серой лошади: эмалевый образ св. Николая Чудотворца на груди его выказывался из-под мундира до половины, рукой крепко держал он обнаженную саблю, во взорах его сверкала отважность, а на бледном лице выражалось негодование.
Этот воинственно-романтический вид его запечатлелся живо в моей памяти. Несколько казаков, в таком же наряде (санкт-петербургского ополчения), провожали его.
Встретившись с нами, он остановился и рассказал наскоро, как ему удалось с своими партизанами и с помощью прусской пехоты выгнать французов из Глейна, но не будучи подкрепленным, он принужден был отступить.
Теперь он ехал к государю императору с донесением об опасности, в которой находился Барклай-де-Толли с отрядом, и о помощи, которую он оказал ему. Мы пожелали пылкому Фигнеру обратить на себя милостивое внимание императора и награды, но прощаясь с ним, не думали, что прощаемся навеки: после этого он погиб.
В Германии русская партизанская война возобновилась, и здесь князь Мадатов, полковники Рахманов и Фигнер, прусские майоры Фалкенгаузен и Болленстерн делали набеги в тылу неприятелей, причиняя им беспрестанно вред. Князь Мадатов взял в Вуршене целый батальон французов, в котором было 1 полковник, 25 офицеров и 677 рядовых. Майор Фалкенгаузен также напал на французов, расположенных в квартирах, где стояла артиллерия и пехота под прикрытием кавалерии, которая была им опрокинута, причем взяты пленные и одна пушка.
Между тем как Наполеон намеревался пощипать нас, князь Мадатов, прославившийся тогда более других партизан своими набегами, схватил в Бишофсверде, за Бауценом, 500 человек прикрытия у запасного парка и более ста фур с зарядами взорвал на воздух." - из записок штабс-капитана (в 1813-м) гвардейской артиллерийской бригады (в последствии генерал-майора) Ивана Степановича Жиркевича.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]