Ordnung: "Матка матка, яйки есть?"
---
По началу немцы вели себя мирно, никого не трогали, разбоем не занимались. Если и заходили в дом, то с просьбой: "Матка матка, яйки есть" Боясь их, женщины выносили по три-четыре яйца, отдавали, крестясь.
Однажды ночью у здания городской аптеки партизаны открыли огонь по фрицам. Немцы разбежались кто куда, двое добрались даже до нашей Морговщины. Часов в одиннадцать за ними прибыла машина и увезла в Кличев.
Из Бобруйска в наш район перебросили крупную воинскую часть. Для её доставки понадобилась целая автоколонна тупорылых машин. Фашисты обосновались в Кличеве надолго. Десять других машин двинулись дальше и заняли деревни Гонча, Суша, Усакино, Довгая.
Прибыв на место, наводили свой порядок - Ordnung. В каждом селении стали действовать полицейские участки, появились старосты. Полицейским могли назначить любого, кто попадался на глаза офицеру.
Останавливали парня лет двадцати или зрелого мужчину, записывали анкетные данные - фамилию, имя, отчество, год рождения - вручали русскую винтовку и заявляли: "С этого часа ты полицейский". Тех, кто отказывался, отправляли в лагеря.
В каждой деревне службу несли не менее десяти полицейских, одного из них назначали старшим. В числе полицейских оказалось немало красноармейцев, оставшихся в семьях после отступления. Решив вопрос с полицейскими, назначали старосту деревни.
С помощью старост и полицейских немцы увозили, кто не спрятал, зерно, угоняли скот, составляли списки молодых людей для отправки на работу в Германию. Партизанские командиры засылали на службу в полицию своих людей, говорили: "Старайтесь больше получить оружия, боеприпасов: Придёт час, оно выстрелит по оккупантам".
В Кличеве немцы в первую очередь огородили в три ряда гарнизон колючей проволокой. Затем принялись строить крепостную стену: две трёхметровые параллельные деревянные стены, засыпая метровую щель землёй. Через каждые три метра на уровне глаз человека закладывали бойницы.
По углам возводили доты. Передняя часть такой огневой точки на метр была выдвинута наружу. Доты покрывали брёвнами накатом в два ряда, заливали бетоном и сверху маскировали дёрном.
В райцентре и по деревням вывесили приказы военного командования. В них определено было всё чётко - что можно и чего нельзя делать населению на оккупированной территории.
Запомнился плакат, на котором пленённый розовощекий красноармеец стоял у полок, доверху заполненных булками хлеба, а чуть поодаль повар большим черпаком помешивал в котле. И надпись: "Он получит много хлеба и вкусную кашу".
Появился в райцентре свой бургомистрат, его возглавил бывший шофёр горисполкома Дыдо. Послушный исполнитель воли коменданта, Дыдо составлял списки жителей Кличева с указанием возраста и адреса. По ним вызывали в комендатуру мужчин, принуждая служить в полиции.
Под разными предлогами многие отказывались. Но находились и такие, что предложение принимали. В основном те, кого немцы выпустили из тюрем и лагерей. Им выдали специальные пропуска - небольшие листки бумаги, на которых на русском и немецком языках говорилось:
"Предъявитель настоящего пропуска имеет право свободного передвижения по всей территории, находящейся под управлением Германии. В пути следования оказывать необходимую помощь". Фашисты отлично понимали, что эта категория людей в дальнейшем станет надёжным союзником. Они-то, вернувшись домой, и пошли добровольно служить к своим освободителям.
Но были ещё и так называемые "враги народа", пострадавшие от произвола советской власти. Не желая возвращения коммунистического режима, верой и правдой служили они оккупантам, а при отступлении ушли с ними на Запад.
Два месяца разрозненными группами метались бойцы Красной армии, тщетно пытаясь пробиться к своим. Фронт укатил далеко на восток. Измотанные голодом, недосыпанием, они попадали в лапы к фашистам.
Я лично столкнулся с такой группой пленников, доставленных в Кличев немцами. Им предложили службу в полиции, припугнули: "Не то расстреляем". Только четверо взяли в руки оружие, пошли на позорную службу.
Полицейский гарнизон в Кличеве к концу сорок первого года насчитывал не более ста человек. Располагался недалеко от центра, у аэродрома и был защитой немецкому гарнизону.
Поначалу полицейские ходили в гражданской одёжке с чёрной повязкой на рукаве. Но к Новому году их переодели в солдатскую форму литовской армии. Возглавлял полицию русский немец, выходец из деревни Анатолиевка.
Август в Белоруссии - месяц тяжёлый, в нём сходятся вместе многие работы: сенокос, уборка жита, овса, ячменя, гречихи, картошки. В Морговщине произвели обмер засеянных полей, составили список проживающих на этот момент людей, включая грудных детей.
Попали в список двое раненых красноармейцев и две беженки. Поля поделили на весь списочный состав. На общем собрании тянули из шапки номерки, по ним получали делянки. Каждый убирал свою, а если не справлялся, на помощь шли родственники, соседи или просто приятели. Так всем миром и сняли урожай.
Военный комендант нечестно, как посчитали крестьяне, решил вопрос сдачи зерна, рассуждал так: та деревня, где жителей больше и зерна должна сдать больше. И просчитался - немецкий амбар оказался пуст. Люди успели надёжно спрятать зерно.
Прятали его в лесах, засыпали в бочки, закапывали в землю на огородах, а затем маскировали. Хотя и понимали, что не отдай урожай добровольно, его возьмут силой, и всё же страх перед голодной зимой взял верх.
Вскоре в деревнях появились машины с немецкими солдатами и полицейскими. Если находили зерно, забирали всё подчистую, но улов оказался неважным.
Чем дольше хозяйничали на нашей земле немцы, тем становились злее, агрессивнее. На фронте дела у них шли неважно. Немецкая пропаганда приукрашивала успехи армии, но мы чувствовали, что к зиме Москву немцы не возьмут. А они вбивали нам в головы: "Мы научим Россию Богу молиться, Англию торговать, Америку воевать".
Истинное лицо оккупантов проявилось в отношении к населению. Ходил по сёлам слепой, лет восьмидесяти, дядька Андрей, высокого роста, угадывалась ещё в нём стать русского богатыря-воина. И не было такого дома, где бы не дали старику милостыню или отказали в ночлеге.
Этот старый слепой человек был интересным рассказчиком. Повидал на своём веку немало - из крепостных, он прослужил в солдатах два десятка лет. Однажды остановился он с поводырём, мальчиком лет шести, в нашем доме. Не могу забыть его горькую повесть о походе русских за море - воевать турка, защитить болгар-братушек. Там и потерял глаза.
И вот долетела до нас страшная весть: расстреляли немцы того старца, а с ним и мальчонку. Направлялись они из деревни Репище в Стоялово, по дороге обогнала путников легковая машина.
Спрыгнул на землю немецкий офицер, глянул в слепые очи - старик силился хотя бы одну светлую точку уловить в окутавшем его вечном мраке - и недолго думая, разрядил обойму. Думаю, совесть фрица не мучила, для него они были не первые, а я долго ещё мучался вопросом: "За что? Откуда такая жестокость? И сколько крови-крови-крови..."
В другой раз поздней осенью сорок первого встретились фашистам на пути четыре крестьянки с котомками за плечами. Шли в Морговщину из Суши. Поравнялся с ними грузовик.
Немец приказал женщинам отойти на обочину дороги, вскинул автомат и дал по ним очередь. Одну из них я знал, с её мужем Николаем Нестеровичем Храпко дружил отец. Трое детей остались сиротами. Чем провинились они перед немцами?
В том же сорок первом возвращался я из райцентра домой. На выходе из Кличево повстречалась подвода. Полицейский одет в гражданское с чёрной повязкой на рукаве, с русской винтовкой. В арестованных узнал своих одноклассниц - Асю Смышляеву и Соню Смушкевич. На меня они не смотрели, опустив низко головы, горько плакали. Наутро узнал, что обеих расстреляли.
Сотни моих сверстников уже батрачили в Германии на новых хозяев. На тех, кто противился воле фашистов, убегал в леса, устраивали облавы, ловили, бросали в лагеря, расстреливали. Горели белорусские хаты, уничтожались целые деревни вместе с их обитателями. И этому горю не было конца.
Во время карательных операций рядом с гитлеровцами шли полицейские. Если в первые месяцы они выбирались только в близлежащие деревни, то потом под их прицел попали и дальние - Суша. Гонча, Уболотье, Кавяза, Березовое Болото. Старина, Ворлины, Анатольевка.
Люди выучили повадку зверя: если до полудня немцев нет, то до конца дня жить можно спокойно, они не появятся. В затяжные бои каратели не втягивались, спешили до захода солнца убраться в своё логово. А когда партизаны, выбрав выгодную позицию, всё же отрезали им путь к отступлению, фашисты шли на прорыв, не считаясь с потерями.
Партизаны били зарвавшихся и обнаглевших фрицев. После неудачных походов немцы отсиживались за крепостной стеной. Тогда против кличевских мстителей бросали СС или СД из Бобруйска, Быхова, Осиповичей, Березино, Белыничей и даже Могилёва.
Но и на этот случай у партизан была выработана своя тактика: если силы неравные, то на помощь приходили соседние отряды.
Кличевцы сложа руки не сидели, если враг не тревожил, сами беспокоили фрицев на железных и просёлочных дорогах. Осенью сорок первого партизаны из бригады Игната Изоха разгромили в деревне Березовое Болото карательный отряд, противник драпал до самых Боцевич, где стоял немецкий гарнизон.
Наутро связные сообщили, что на местном кладбище появились восемь могил с немецкими касками на берёзовых крестах, а полсотни раненых отправлены в Бобруйск. Несколькими днями позже возвращался в Кличев бургомистр Дыдо и попал в засаду! Бургомистра и его шофёра убили, машину взорвали. Партизанам достался ящик с патронами советского производства.
Трижды в неделю по разнарядке старосты ходил я на работу в Кличев: с земляками убирал территорию гарнизона, пилил и колол дрова для полевой кухни, а с приходом зимы - и для отопления печей в жилых домах. Когда прибывал груз, сгружал с машины и переносил на склад ящики и мешки с продовольствием.
Через месяц о немецком гарнизоне знал всё. И сколько бойниц, и что в каждом из пяти дотов установлен пулемёт Дегтярёва (РПД), у стены - железная кровать для дежурных. С утра заступал один, после четырёх - двое, менялись каждые четыре часа.
По всем дорогам, выходящим из Кличева, расставлены полицейские посты, останавливали всех: и с какой целью идёшь, и что в мешках? Ночью по улицам ходил патруль.
За два месяца всех немцев я знал в лицо, полицейских - пофамильно. Всё, что замечал, передавал в партизанский штаб. Стоило фрицам установить утром 45-миллиметровую советскую пушку на угол крепости, выходящий к Ольсе, как наутро об этом уже знали в отряде. Партизаны переправились ночью через реку и дали прицельную очередь из пулемёта по пушке, убив часового. Немцам пришлось орудие снять.
Лето и осень сорок первого показались мне за два года. Немцы злобствовали, не могли покорить мой родной Кличевский район, он доставлял им немало забот и хлопот. Сколько раз посылались сюда карательные отряды, а всё безуспешно. Да им и счёта не было.
Горе, кровь, страдание приносили они моим землякам. Сколько уже соседних деревень немцы сожгли дотла! Вид пожарищ производил тяжкое впечатление. В огне гибло народное добро, нажитое многолетним трудом. Как и чем должен ответить врагу мой народ за беды, которые враги сеют на своём кровавом пути? Мечом и только мечом!
Наступила зима, многие оставили родные пепелища, ушли в леса, жили в землянках, искренне желая помочь своим. Плач и стон заполнили белорусскую землю.
Партизаны едва успевали отбивать отряды карателей, как приползали новые стаи зверья - и снова кровавый бой." - из воспоминаний бойца 1319-го стрелкового полка 185-й стрелковой дивизии 47-й армии И. И. Шалая.
Однажды ночью у здания городской аптеки партизаны открыли огонь по фрицам. Немцы разбежались кто куда, двое добрались даже до нашей Морговщины. Часов в одиннадцать за ними прибыла машина и увезла в Кличев.
Из Бобруйска в наш район перебросили крупную воинскую часть. Для её доставки понадобилась целая автоколонна тупорылых машин. Фашисты обосновались в Кличеве надолго. Десять других машин двинулись дальше и заняли деревни Гонча, Суша, Усакино, Довгая.
Прибыв на место, наводили свой порядок - Ordnung. В каждом селении стали действовать полицейские участки, появились старосты. Полицейским могли назначить любого, кто попадался на глаза офицеру.
Останавливали парня лет двадцати или зрелого мужчину, записывали анкетные данные - фамилию, имя, отчество, год рождения - вручали русскую винтовку и заявляли: "С этого часа ты полицейский". Тех, кто отказывался, отправляли в лагеря.
В каждой деревне службу несли не менее десяти полицейских, одного из них назначали старшим. В числе полицейских оказалось немало красноармейцев, оставшихся в семьях после отступления. Решив вопрос с полицейскими, назначали старосту деревни.
С помощью старост и полицейских немцы увозили, кто не спрятал, зерно, угоняли скот, составляли списки молодых людей для отправки на работу в Германию. Партизанские командиры засылали на службу в полицию своих людей, говорили: "Старайтесь больше получить оружия, боеприпасов: Придёт час, оно выстрелит по оккупантам".
В Кличеве немцы в первую очередь огородили в три ряда гарнизон колючей проволокой. Затем принялись строить крепостную стену: две трёхметровые параллельные деревянные стены, засыпая метровую щель землёй. Через каждые три метра на уровне глаз человека закладывали бойницы.
По углам возводили доты. Передняя часть такой огневой точки на метр была выдвинута наружу. Доты покрывали брёвнами накатом в два ряда, заливали бетоном и сверху маскировали дёрном.
В райцентре и по деревням вывесили приказы военного командования. В них определено было всё чётко - что можно и чего нельзя делать населению на оккупированной территории.
Запомнился плакат, на котором пленённый розовощекий красноармеец стоял у полок, доверху заполненных булками хлеба, а чуть поодаль повар большим черпаком помешивал в котле. И надпись: "Он получит много хлеба и вкусную кашу".
Появился в райцентре свой бургомистрат, его возглавил бывший шофёр горисполкома Дыдо. Послушный исполнитель воли коменданта, Дыдо составлял списки жителей Кличева с указанием возраста и адреса. По ним вызывали в комендатуру мужчин, принуждая служить в полиции.
Под разными предлогами многие отказывались. Но находились и такие, что предложение принимали. В основном те, кого немцы выпустили из тюрем и лагерей. Им выдали специальные пропуска - небольшие листки бумаги, на которых на русском и немецком языках говорилось:
"Предъявитель настоящего пропуска имеет право свободного передвижения по всей территории, находящейся под управлением Германии. В пути следования оказывать необходимую помощь". Фашисты отлично понимали, что эта категория людей в дальнейшем станет надёжным союзником. Они-то, вернувшись домой, и пошли добровольно служить к своим освободителям.
Но были ещё и так называемые "враги народа", пострадавшие от произвола советской власти. Не желая возвращения коммунистического режима, верой и правдой служили они оккупантам, а при отступлении ушли с ними на Запад.
Два месяца разрозненными группами метались бойцы Красной армии, тщетно пытаясь пробиться к своим. Фронт укатил далеко на восток. Измотанные голодом, недосыпанием, они попадали в лапы к фашистам.
Я лично столкнулся с такой группой пленников, доставленных в Кличев немцами. Им предложили службу в полиции, припугнули: "Не то расстреляем". Только четверо взяли в руки оружие, пошли на позорную службу.
Полицейский гарнизон в Кличеве к концу сорок первого года насчитывал не более ста человек. Располагался недалеко от центра, у аэродрома и был защитой немецкому гарнизону.
Поначалу полицейские ходили в гражданской одёжке с чёрной повязкой на рукаве. Но к Новому году их переодели в солдатскую форму литовской армии. Возглавлял полицию русский немец, выходец из деревни Анатолиевка.
Август в Белоруссии - месяц тяжёлый, в нём сходятся вместе многие работы: сенокос, уборка жита, овса, ячменя, гречихи, картошки. В Морговщине произвели обмер засеянных полей, составили список проживающих на этот момент людей, включая грудных детей.
Попали в список двое раненых красноармейцев и две беженки. Поля поделили на весь списочный состав. На общем собрании тянули из шапки номерки, по ним получали делянки. Каждый убирал свою, а если не справлялся, на помощь шли родственники, соседи или просто приятели. Так всем миром и сняли урожай.
Военный комендант нечестно, как посчитали крестьяне, решил вопрос сдачи зерна, рассуждал так: та деревня, где жителей больше и зерна должна сдать больше. И просчитался - немецкий амбар оказался пуст. Люди успели надёжно спрятать зерно.
Прятали его в лесах, засыпали в бочки, закапывали в землю на огородах, а затем маскировали. Хотя и понимали, что не отдай урожай добровольно, его возьмут силой, и всё же страх перед голодной зимой взял верх.
Вскоре в деревнях появились машины с немецкими солдатами и полицейскими. Если находили зерно, забирали всё подчистую, но улов оказался неважным.
Чем дольше хозяйничали на нашей земле немцы, тем становились злее, агрессивнее. На фронте дела у них шли неважно. Немецкая пропаганда приукрашивала успехи армии, но мы чувствовали, что к зиме Москву немцы не возьмут. А они вбивали нам в головы: "Мы научим Россию Богу молиться, Англию торговать, Америку воевать".
Истинное лицо оккупантов проявилось в отношении к населению. Ходил по сёлам слепой, лет восьмидесяти, дядька Андрей, высокого роста, угадывалась ещё в нём стать русского богатыря-воина. И не было такого дома, где бы не дали старику милостыню или отказали в ночлеге.
Этот старый слепой человек был интересным рассказчиком. Повидал на своём веку немало - из крепостных, он прослужил в солдатах два десятка лет. Однажды остановился он с поводырём, мальчиком лет шести, в нашем доме. Не могу забыть его горькую повесть о походе русских за море - воевать турка, защитить болгар-братушек. Там и потерял глаза.
И вот долетела до нас страшная весть: расстреляли немцы того старца, а с ним и мальчонку. Направлялись они из деревни Репище в Стоялово, по дороге обогнала путников легковая машина.
Спрыгнул на землю немецкий офицер, глянул в слепые очи - старик силился хотя бы одну светлую точку уловить в окутавшем его вечном мраке - и недолго думая, разрядил обойму. Думаю, совесть фрица не мучила, для него они были не первые, а я долго ещё мучался вопросом: "За что? Откуда такая жестокость? И сколько крови-крови-крови..."
В другой раз поздней осенью сорок первого встретились фашистам на пути четыре крестьянки с котомками за плечами. Шли в Морговщину из Суши. Поравнялся с ними грузовик.
Немец приказал женщинам отойти на обочину дороги, вскинул автомат и дал по ним очередь. Одну из них я знал, с её мужем Николаем Нестеровичем Храпко дружил отец. Трое детей остались сиротами. Чем провинились они перед немцами?
В том же сорок первом возвращался я из райцентра домой. На выходе из Кличево повстречалась подвода. Полицейский одет в гражданское с чёрной повязкой на рукаве, с русской винтовкой. В арестованных узнал своих одноклассниц - Асю Смышляеву и Соню Смушкевич. На меня они не смотрели, опустив низко головы, горько плакали. Наутро узнал, что обеих расстреляли.
Сотни моих сверстников уже батрачили в Германии на новых хозяев. На тех, кто противился воле фашистов, убегал в леса, устраивали облавы, ловили, бросали в лагеря, расстреливали. Горели белорусские хаты, уничтожались целые деревни вместе с их обитателями. И этому горю не было конца.
Во время карательных операций рядом с гитлеровцами шли полицейские. Если в первые месяцы они выбирались только в близлежащие деревни, то потом под их прицел попали и дальние - Суша. Гонча, Уболотье, Кавяза, Березовое Болото. Старина, Ворлины, Анатольевка.
Люди выучили повадку зверя: если до полудня немцев нет, то до конца дня жить можно спокойно, они не появятся. В затяжные бои каратели не втягивались, спешили до захода солнца убраться в своё логово. А когда партизаны, выбрав выгодную позицию, всё же отрезали им путь к отступлению, фашисты шли на прорыв, не считаясь с потерями.
Партизаны били зарвавшихся и обнаглевших фрицев. После неудачных походов немцы отсиживались за крепостной стеной. Тогда против кличевских мстителей бросали СС или СД из Бобруйска, Быхова, Осиповичей, Березино, Белыничей и даже Могилёва.
Но и на этот случай у партизан была выработана своя тактика: если силы неравные, то на помощь приходили соседние отряды.
Кличевцы сложа руки не сидели, если враг не тревожил, сами беспокоили фрицев на железных и просёлочных дорогах. Осенью сорок первого партизаны из бригады Игната Изоха разгромили в деревне Березовое Болото карательный отряд, противник драпал до самых Боцевич, где стоял немецкий гарнизон.
Наутро связные сообщили, что на местном кладбище появились восемь могил с немецкими касками на берёзовых крестах, а полсотни раненых отправлены в Бобруйск. Несколькими днями позже возвращался в Кличев бургомистр Дыдо и попал в засаду! Бургомистра и его шофёра убили, машину взорвали. Партизанам достался ящик с патронами советского производства.
Трижды в неделю по разнарядке старосты ходил я на работу в Кличев: с земляками убирал территорию гарнизона, пилил и колол дрова для полевой кухни, а с приходом зимы - и для отопления печей в жилых домах. Когда прибывал груз, сгружал с машины и переносил на склад ящики и мешки с продовольствием.
Через месяц о немецком гарнизоне знал всё. И сколько бойниц, и что в каждом из пяти дотов установлен пулемёт Дегтярёва (РПД), у стены - железная кровать для дежурных. С утра заступал один, после четырёх - двое, менялись каждые четыре часа.
По всем дорогам, выходящим из Кличева, расставлены полицейские посты, останавливали всех: и с какой целью идёшь, и что в мешках? Ночью по улицам ходил патруль.
За два месяца всех немцев я знал в лицо, полицейских - пофамильно. Всё, что замечал, передавал в партизанский штаб. Стоило фрицам установить утром 45-миллиметровую советскую пушку на угол крепости, выходящий к Ольсе, как наутро об этом уже знали в отряде. Партизаны переправились ночью через реку и дали прицельную очередь из пулемёта по пушке, убив часового. Немцам пришлось орудие снять.
Лето и осень сорок первого показались мне за два года. Немцы злобствовали, не могли покорить мой родной Кличевский район, он доставлял им немало забот и хлопот. Сколько раз посылались сюда карательные отряды, а всё безуспешно. Да им и счёта не было.
Горе, кровь, страдание приносили они моим землякам. Сколько уже соседних деревень немцы сожгли дотла! Вид пожарищ производил тяжкое впечатление. В огне гибло народное добро, нажитое многолетним трудом. Как и чем должен ответить врагу мой народ за беды, которые враги сеют на своём кровавом пути? Мечом и только мечом!
Наступила зима, многие оставили родные пепелища, ушли в леса, жили в землянках, искренне желая помочь своим. Плач и стон заполнили белорусскую землю.
Партизаны едва успевали отбивать отряды карателей, как приползали новые стаи зверья - и снова кровавый бой." - из воспоминаний бойца 1319-го стрелкового полка 185-й стрелковой дивизии 47-й армии И. И. Шалая.
Взято: oper-1974.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]