Воспоминания Адили Аббас-Оглы (Абхазия, Берия, тюрьма, Казахстан)
---
(заглавия мои - cmpax-u-pagocmb)
Восточная благотворительность
Однажды на набережной дед нашел маленькую черную бархатную сумочку, в которой оказались золотые монеты и другие деньги. Дед пытался отыскать владельца (или владелицу) сумочки, но безуспешно. И тогда он твердо решил отдать ее самому нуждающемуся, на его взгляд, человеку. В то время курорт только строился, в Старых Гаграх еще не было водопровода и каждый день воду из родника привозил один бедный турок. Погрузив на тачку бочку с водой, он ездил по дворам, выкрикивая: «Соук-су!» (холодная вода). Так по копеечке собирал бедный Али деньги на дорогу к себе на родину—в Турцию. Обладатель сумочки не объявлялся, и дед вручил свою находку Али. Через месяц прибыл очередной корабль за табаком. Счастливый Али отслужил молебен в мечети за здравие деда и уплыл на этом корабле в Турцию. Вскоре дед узнал, что корабль потерпел крушение, и из пассажиров спаслось всего несколько человек. Али среди них не было. Это известие потрясло деда. Он очень переживал, потому что считал, что в какой-то степени его подарок был причиной гибели бедного Али.
Особенности закавказского коммунизма
...при новой власти процветали либо выдвиженцы-революционеры, либо, как это ни странно, представители местной (абхазской) знати и интеллигенции, пользовавшиеся покровительством Лакоба, который всячески стремился сохранить национальную элиту. Этому способствовало то обстоятельство, что многие из дворян не успели до революции оформить через сословные комиссии свою принадлежность к этому сословию и после революции стали рядовыми советскими гражданами, поэтому к ним не могло быть юридических претензий. Тем более что, как правило, они были малоимущими. А вот городская буржуазия, «обремененная» собственностью, оказалась козлом отпущения.
Михаил Лакоба, младший брат Нестора, состоял "министром внутренних дел" маленькой республики.
Брачные обычаи советской Абхазии
Сария Лакоба
В июне 1935 года я, как обычно, отдыхала у тети Кати в Гаграх. Мне только что исполнилось пятнадцать. Неожиданно приехала Сария: в Сухуме скоро ожидали прибытия Сталина, а, как я уже говорила, аджику для его стола доверяли готовить только тете Кате.
Сария подошла ко мне, погладила по голове.
— Диленька, как ты выросла! — сказала она и повернулась к тетиным родственникам, которые стояли рядом и улыбались. — Посмотрите, какой барышней она стала!
Все это было сказано шутливым тоном, но почему-то сердце у меня слегка защемило, словно от какого-то предчувствия.
В сентябре я пошла в восьмой класс.
Неожиданно прямо возле меня остановилась «эмка». Я подняла голову и замерла: из машины выходили Сария и Эмды (её брат Гамид), которого я сразу узнала. Они с улыбкой подошли ко мне. Сария по своему обыкновению поцеловала меня и сказала:
— Адиле, ты еще больше похорошела! Ты узнаешь эту девочку, Эмды?
С этого дня он начал ухаживать за мной: встречал после школы, провожал до дома. Честно скажу, я растерялась, ведь Эмды был старше меня на целых шестнадцать лет! Меня удивлял его интерес ко мне, я еще не чувствовала себя взрослой. Словом, мысли мои путались, я не знала, что делать дальше, а поделиться с кем-нибудь и попросить совета не решалась. Отцу же я вообще боялась попасться на глаза вместе с Эмды.
Когда Эмды сказал, что намерен на мне жениться, я испугалась:
— Но я замуж не собираюсь, я еще учусь.
Он ответил:
— Через год или два тебя все равно кто-нибудь украдет, ждать не могу.
...Я уже собралась выходить из дому, когда пришел отец и спросил у меня, что за машина кружит вокруг нашего дома. Я сразу узнала машину Эмды, но не придала этому особого значения — привыкла, что он всегда стремился оказаться поближе ко мне.
Адиле подошла ко мне и увела в другую комнату. Там меня окружили женщины, среди них была Назия, младшая сестра Сарии и Эмды. Вскоре пришел и он сам с братом Меджитом. Тот казался удивленным, сердито и громко сказал:
— Эмды, ты с ума сошел, ведь она еще ребенок, опомнись!
Брат быстро вывел его из комнаты, но еще некоторое время я слышала их голоса — они продолжали спорить. На шум прибежала Сария, и все стихло.
Не помню точно, что было потом. Кажется, мне что-то дали выпить, потому что последующие события я воспринимала словно сквозь сон.
Назия начала диктовать мне письмо, я послушно писала: «Дорогой папа! Я выхожу замуж по доброй воле. Никого не обвиняй. Крепко целую, Диля».
Вообще, когда мы с Эмды бывали на приемах, меня часто приглашали танцевать, и я замечала, что это ему не очень нравилось. Представляя меня, он смущался, потому что я слишком молодо выглядела — ведь мне было всего шестнадцать.
Помню май 1936 года. После праздников в Сухум приехал Лаврентий Берия. Воскресный день, все были дома, я сидела за столом и готовила уроки. В комнату вошла Сария и сказала, что у них гость, он хочет меня увидеть, потому что к нему попало письмо моего отца, в котором тот жалуется на Сарию — якобы она обманом выдала его несовершеннолетнюю единственную дочь за своего брата Гамида Джих-оглы. Сария просила меня сказать, что мне уже семнадцать и в дом Лакоба я вошла по собственной воле.
...однажды, после того как я, никого не предупредив, снова пошла к подруге и задержалась у нее допоздна, Сария вызвала меня в свою комнату.
- Дилечка, - сказала она, - ты уже не девочка, а замужняя женщина, и ты знаешь, какое положение занимает мой брат. Мы все тебя очень любим, но не говорить, куда ты идешь, да еще к тому же задерживаться - это просто неприлично.
- А я не вешалась вам на шею, - заявила я. - Вы сами меня взяли!
Сария потом моей маме говорила, что такой дерзости она от меня не ожидала.
... (отец) по-прежнему и слышать о примирении не хотел. Его сумел уговорить только Василий Лакоба:
- Послушай, Шахбас, ты же наполовину абхаз. Ты знаешь, что по нашим обычаям считается неприличным поднимать шум, а тем более затягивать ссору. А уж в Иране, откуда родом твои предки, мужчины по шесть жен имеют, а девочки выходят замуж в двенадцатилетнем возрасте.
... свекровь постоянно проявляла свои батумские привычки. Я должна была ложиться спать только после нее, вставать до того, как она встанет. А она, бывало, соберет у себя в комнате приятельниц и беседует с ними до двух-трех часов ночи. Мне же наутро приходилось идти в школу невыспавшейся.
Однажды, когда это в очередной раз повторилось, он мне ничего не сказал, но наутро пошел поговорить с Сарией:
- Что происходит? Сколько раз я приезжал ночью, Адиле, бедная, сидит за столом, засыпает. Ждет, пока мама проводит подружек.
- Может, она уроки делает?
- В два часа ночи?!
На следующий день Сария позвала меня к себе.
- Адиле, ты что, пожаловалась Эмды?
- Нет, ничего такого не было.
- А почему он сказал, что мама тебя беспокоит?
- Не знаю.
- Ладно, я с ней поговорю.
С тех пор я стала ложиться спать вовремя.
Даже следователи не поверили
...меня заставили под диктовку написать, что меня, несовершеннолетнюю, хитростью заманили и выдали замуж за брата жены Нестора Лакоба, чтобы воспитать меня послушной, беспрекословно подчиняющейся Нестору. Запуганная, одурманенная бесконечными ночными допросами, чувствуя себя совершенно беспомощной, я не отдавала себе отчета в том, что пишу. Они еще что-то диктовали, не помню, я все писала и писала. Мне уже было все равно. Вдруг один из присутствующих, не то случайно, не то сжалившись надо мной, сказал, что в начале 1934 года мне еще не исполнилось четырнадцати лет и я не была невесткой Лакоба. Они о чем-то коротко переговорили между собой и отправили меня в карцер.
Берия
Берия несёт гроб Нестора Лакоба, которого самолично отравил
Другая моя сокамерница - Екатерина Гегечкори, черноглазая, худенькая, с добрым лицом, - оказалась невесткой жены Берия. Когда я увидела ее, она еще не оправилась после очередного избиения, еле могла двигаться. Она рассказывала мне о себе и своих близких. Катя происходила из интеллигентной и состоятельной семьи, получила хорошее образование, была очень музыкальна, прекрасно говорила по-французски. Ее муж, Николай Гегечкори, брат Нины Берия, был известным вТбилиси хирургом. Жили они дружно. Их единственная дочь была больна туберкулезом кости, у нее одна нога была короче и тоньше другой. С ними жила Катина мама, она ухаживала за внучкой, возила ее в коляске в школу и на музыкальные занятия. Теперь через арестантов Катя узнала, что мать с больной девочкой выбросили из квартиры и загнали в подвал. Истерзанная побоями женщина все время рыдала, и раны на ее руке и ногах не заживали. Она очень страдала. Я спросила, почему ей не поможет Нина Берия? Она ответила шепотом, что Берия расправился со всеми родственниками и к нему никто не смеет обратиться. Катя говорила, что ее муж добился выезда в Германию с семьей для лечения дочери, и три раза они возили девочку на какой-то знаменитый курорт. В 1937 году их обвинили в шпионаже и арестовали.
Кому в советской тюрьме жить хорошо
...Как-то (следователь) сказал мне:
— Не была бы ты иностранной подданной, шкуру бы с тебя содрал, но есть и другие методы...
..Уголовники вообще были в тюрьме на особом положении. Как-то Фатима сказала мне:
— Ни в одной другой стране преступники не пользуются такими льготами, как у нас. Мы можем выдвигать свои требования, и нас слушают.
Надо ли говорить, что все уголовники очень уважали Сталина.
Голод 1940-41, Казахстан
...в поселке начался голод, снабжение продуктами становилось все хуже. Моя хозяйка сама еле перебивалась, но пока ей удавалось выделять мне кусочек хлеба, чашку молока и миску картошки — за это я шила, вязала, выполняла практически всю домашнюю работу. Но скоро и этого не стало. Силы мои таяли. Семеро человек из нашей партии уже умерли от голода.
Написала маме, что страдаю желудком, без всякой уверенности, что мое письмо дойдет. Но мама получила письмо и поняла намек. Долго не было ответа, зато в конце января 1941 года пришли сразу пять посылок. Одну я дала почтальону, чтобы другие взять себе. Тут же собрались все ссыльные. В ящиках оказались сухари и немного масла. Это был большой праздник. Мы вскипятили воду, мочили в ней сухари и ели как кашу. На другой день уже нечего было есть. Мы, женщины, вместе лежали на нарах, закутавшись, во что попало. Мужчины тоже страдали, ходили полуопухшие от голода. К счастью, к концу зимы многим ссыльным стали приходить посылки. Вот только пережили зиму немногие...
Этот год был тяжелее предыдущих. Хлеб совсем перестали давать. Местные тоже голодали, весь поселок бедствовал, съели все, что было в хозяйстве. Начальство не находило выхода из создавшегося положения. Семенной хлеб запрещено было трогать. Начался тиф, который унес много жизней — и ссыльных, и местных жителей. Зима была суровой, запасы топлива закончились, а идти за камышом на обледенелое озеро не решались.
Казахи и наркотики
...на отдыхе в первую очередь закладывали за нижнюю губу насвай — смесь махорки с разными травами, обладающими наркотическими свойствами. Насваем пользовались и мужчины, и женщины. Жевали его, сидя на полу, на кошме, и через некоторое время начинали раскачиваться: вправо — влево... Настроение у них становилось приподнятым, глаза чуточку слезились, лицо делалось глуповатым. Излюбленным напитком у казахов был чай. Готовили они его очень вкусно и пили из пиал медленно, часами, что доставляло им большое удовольствие. Почти у всех были гнилые зубы, чирьи на руках и ногах, многие страдали удушливым кашлем. Спали на земле, на овечьих или козьих шкурах, которые никогда не вытряхивали. Никогда не видела, чтобы они мылись…
Восточная благотворительность
Однажды на набережной дед нашел маленькую черную бархатную сумочку, в которой оказались золотые монеты и другие деньги. Дед пытался отыскать владельца (или владелицу) сумочки, но безуспешно. И тогда он твердо решил отдать ее самому нуждающемуся, на его взгляд, человеку. В то время курорт только строился, в Старых Гаграх еще не было водопровода и каждый день воду из родника привозил один бедный турок. Погрузив на тачку бочку с водой, он ездил по дворам, выкрикивая: «Соук-су!» (холодная вода). Так по копеечке собирал бедный Али деньги на дорогу к себе на родину—в Турцию. Обладатель сумочки не объявлялся, и дед вручил свою находку Али. Через месяц прибыл очередной корабль за табаком. Счастливый Али отслужил молебен в мечети за здравие деда и уплыл на этом корабле в Турцию. Вскоре дед узнал, что корабль потерпел крушение, и из пассажиров спаслось всего несколько человек. Али среди них не было. Это известие потрясло деда. Он очень переживал, потому что считал, что в какой-то степени его подарок был причиной гибели бедного Али.
Особенности закавказского коммунизма
...при новой власти процветали либо выдвиженцы-революционеры, либо, как это ни странно, представители местной (абхазской) знати и интеллигенции, пользовавшиеся покровительством Лакоба, который всячески стремился сохранить национальную элиту. Этому способствовало то обстоятельство, что многие из дворян не успели до революции оформить через сословные комиссии свою принадлежность к этому сословию и после революции стали рядовыми советскими гражданами, поэтому к ним не могло быть юридических претензий. Тем более что, как правило, они были малоимущими. А вот городская буржуазия, «обремененная» собственностью, оказалась козлом отпущения.
Михаил Лакоба, младший брат Нестора, состоял "министром внутренних дел" маленькой республики.
Брачные обычаи советской Абхазии
Сария Лакоба
В июне 1935 года я, как обычно, отдыхала у тети Кати в Гаграх. Мне только что исполнилось пятнадцать. Неожиданно приехала Сария: в Сухуме скоро ожидали прибытия Сталина, а, как я уже говорила, аджику для его стола доверяли готовить только тете Кате.
Сария подошла ко мне, погладила по голове.
— Диленька, как ты выросла! — сказала она и повернулась к тетиным родственникам, которые стояли рядом и улыбались. — Посмотрите, какой барышней она стала!
Все это было сказано шутливым тоном, но почему-то сердце у меня слегка защемило, словно от какого-то предчувствия.
В сентябре я пошла в восьмой класс.
Неожиданно прямо возле меня остановилась «эмка». Я подняла голову и замерла: из машины выходили Сария и Эмды (её брат Гамид), которого я сразу узнала. Они с улыбкой подошли ко мне. Сария по своему обыкновению поцеловала меня и сказала:
— Адиле, ты еще больше похорошела! Ты узнаешь эту девочку, Эмды?
С этого дня он начал ухаживать за мной: встречал после школы, провожал до дома. Честно скажу, я растерялась, ведь Эмды был старше меня на целых шестнадцать лет! Меня удивлял его интерес ко мне, я еще не чувствовала себя взрослой. Словом, мысли мои путались, я не знала, что делать дальше, а поделиться с кем-нибудь и попросить совета не решалась. Отцу же я вообще боялась попасться на глаза вместе с Эмды.
Когда Эмды сказал, что намерен на мне жениться, я испугалась:
— Но я замуж не собираюсь, я еще учусь.
Он ответил:
— Через год или два тебя все равно кто-нибудь украдет, ждать не могу.
...Я уже собралась выходить из дому, когда пришел отец и спросил у меня, что за машина кружит вокруг нашего дома. Я сразу узнала машину Эмды, но не придала этому особого значения — привыкла, что он всегда стремился оказаться поближе ко мне.
Адиле подошла ко мне и увела в другую комнату. Там меня окружили женщины, среди них была Назия, младшая сестра Сарии и Эмды. Вскоре пришел и он сам с братом Меджитом. Тот казался удивленным, сердито и громко сказал:
— Эмды, ты с ума сошел, ведь она еще ребенок, опомнись!
Брат быстро вывел его из комнаты, но еще некоторое время я слышала их голоса — они продолжали спорить. На шум прибежала Сария, и все стихло.
Не помню точно, что было потом. Кажется, мне что-то дали выпить, потому что последующие события я воспринимала словно сквозь сон.
Назия начала диктовать мне письмо, я послушно писала: «Дорогой папа! Я выхожу замуж по доброй воле. Никого не обвиняй. Крепко целую, Диля».
Вообще, когда мы с Эмды бывали на приемах, меня часто приглашали танцевать, и я замечала, что это ему не очень нравилось. Представляя меня, он смущался, потому что я слишком молодо выглядела — ведь мне было всего шестнадцать.
Помню май 1936 года. После праздников в Сухум приехал Лаврентий Берия. Воскресный день, все были дома, я сидела за столом и готовила уроки. В комнату вошла Сария и сказала, что у них гость, он хочет меня увидеть, потому что к нему попало письмо моего отца, в котором тот жалуется на Сарию — якобы она обманом выдала его несовершеннолетнюю единственную дочь за своего брата Гамида Джих-оглы. Сария просила меня сказать, что мне уже семнадцать и в дом Лакоба я вошла по собственной воле.
...однажды, после того как я, никого не предупредив, снова пошла к подруге и задержалась у нее допоздна, Сария вызвала меня в свою комнату.
- Дилечка, - сказала она, - ты уже не девочка, а замужняя женщина, и ты знаешь, какое положение занимает мой брат. Мы все тебя очень любим, но не говорить, куда ты идешь, да еще к тому же задерживаться - это просто неприлично.
- А я не вешалась вам на шею, - заявила я. - Вы сами меня взяли!
Сария потом моей маме говорила, что такой дерзости она от меня не ожидала.
... (отец) по-прежнему и слышать о примирении не хотел. Его сумел уговорить только Василий Лакоба:
- Послушай, Шахбас, ты же наполовину абхаз. Ты знаешь, что по нашим обычаям считается неприличным поднимать шум, а тем более затягивать ссору. А уж в Иране, откуда родом твои предки, мужчины по шесть жен имеют, а девочки выходят замуж в двенадцатилетнем возрасте.
... свекровь постоянно проявляла свои батумские привычки. Я должна была ложиться спать только после нее, вставать до того, как она встанет. А она, бывало, соберет у себя в комнате приятельниц и беседует с ними до двух-трех часов ночи. Мне же наутро приходилось идти в школу невыспавшейся.
Однажды, когда это в очередной раз повторилось, он мне ничего не сказал, но наутро пошел поговорить с Сарией:
- Что происходит? Сколько раз я приезжал ночью, Адиле, бедная, сидит за столом, засыпает. Ждет, пока мама проводит подружек.
- Может, она уроки делает?
- В два часа ночи?!
На следующий день Сария позвала меня к себе.
- Адиле, ты что, пожаловалась Эмды?
- Нет, ничего такого не было.
- А почему он сказал, что мама тебя беспокоит?
- Не знаю.
- Ладно, я с ней поговорю.
С тех пор я стала ложиться спать вовремя.
Даже следователи не поверили
...меня заставили под диктовку написать, что меня, несовершеннолетнюю, хитростью заманили и выдали замуж за брата жены Нестора Лакоба, чтобы воспитать меня послушной, беспрекословно подчиняющейся Нестору. Запуганная, одурманенная бесконечными ночными допросами, чувствуя себя совершенно беспомощной, я не отдавала себе отчета в том, что пишу. Они еще что-то диктовали, не помню, я все писала и писала. Мне уже было все равно. Вдруг один из присутствующих, не то случайно, не то сжалившись надо мной, сказал, что в начале 1934 года мне еще не исполнилось четырнадцати лет и я не была невесткой Лакоба. Они о чем-то коротко переговорили между собой и отправили меня в карцер.
Берия
Берия несёт гроб Нестора Лакоба, которого самолично отравил
Другая моя сокамерница - Екатерина Гегечкори, черноглазая, худенькая, с добрым лицом, - оказалась невесткой жены Берия. Когда я увидела ее, она еще не оправилась после очередного избиения, еле могла двигаться. Она рассказывала мне о себе и своих близких. Катя происходила из интеллигентной и состоятельной семьи, получила хорошее образование, была очень музыкальна, прекрасно говорила по-французски. Ее муж, Николай Гегечкори, брат Нины Берия, был известным вТбилиси хирургом. Жили они дружно. Их единственная дочь была больна туберкулезом кости, у нее одна нога была короче и тоньше другой. С ними жила Катина мама, она ухаживала за внучкой, возила ее в коляске в школу и на музыкальные занятия. Теперь через арестантов Катя узнала, что мать с больной девочкой выбросили из квартиры и загнали в подвал. Истерзанная побоями женщина все время рыдала, и раны на ее руке и ногах не заживали. Она очень страдала. Я спросила, почему ей не поможет Нина Берия? Она ответила шепотом, что Берия расправился со всеми родственниками и к нему никто не смеет обратиться. Катя говорила, что ее муж добился выезда в Германию с семьей для лечения дочери, и три раза они возили девочку на какой-то знаменитый курорт. В 1937 году их обвинили в шпионаже и арестовали.
Кому в советской тюрьме жить хорошо
...Как-то (следователь) сказал мне:
— Не была бы ты иностранной подданной, шкуру бы с тебя содрал, но есть и другие методы...
..Уголовники вообще были в тюрьме на особом положении. Как-то Фатима сказала мне:
— Ни в одной другой стране преступники не пользуются такими льготами, как у нас. Мы можем выдвигать свои требования, и нас слушают.
Надо ли говорить, что все уголовники очень уважали Сталина.
Голод 1940-41, Казахстан
...в поселке начался голод, снабжение продуктами становилось все хуже. Моя хозяйка сама еле перебивалась, но пока ей удавалось выделять мне кусочек хлеба, чашку молока и миску картошки — за это я шила, вязала, выполняла практически всю домашнюю работу. Но скоро и этого не стало. Силы мои таяли. Семеро человек из нашей партии уже умерли от голода.
Написала маме, что страдаю желудком, без всякой уверенности, что мое письмо дойдет. Но мама получила письмо и поняла намек. Долго не было ответа, зато в конце января 1941 года пришли сразу пять посылок. Одну я дала почтальону, чтобы другие взять себе. Тут же собрались все ссыльные. В ящиках оказались сухари и немного масла. Это был большой праздник. Мы вскипятили воду, мочили в ней сухари и ели как кашу. На другой день уже нечего было есть. Мы, женщины, вместе лежали на нарах, закутавшись, во что попало. Мужчины тоже страдали, ходили полуопухшие от голода. К счастью, к концу зимы многим ссыльным стали приходить посылки. Вот только пережили зиму немногие...
Этот год был тяжелее предыдущих. Хлеб совсем перестали давать. Местные тоже голодали, весь поселок бедствовал, съели все, что было в хозяйстве. Начальство не находило выхода из создавшегося положения. Семенной хлеб запрещено было трогать. Начался тиф, который унес много жизней — и ссыльных, и местных жителей. Зима была суровой, запасы топлива закончились, а идти за камышом на обледенелое озеро не решались.
Казахи и наркотики
...на отдыхе в первую очередь закладывали за нижнюю губу насвай — смесь махорки с разными травами, обладающими наркотическими свойствами. Насваем пользовались и мужчины, и женщины. Жевали его, сидя на полу, на кошме, и через некоторое время начинали раскачиваться: вправо — влево... Настроение у них становилось приподнятым, глаза чуточку слезились, лицо делалось глуповатым. Излюбленным напитком у казахов был чай. Готовили они его очень вкусно и пили из пиал медленно, часами, что доставляло им большое удовольствие. Почти у всех были гнилые зубы, чирьи на руках и ногах, многие страдали удушливым кашлем. Спали на земле, на овечьих или козьих шкурах, которые никогда не вытряхивали. Никогда не видела, чтобы они мылись…
Взято: foto-history.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]