Суровое воспитание благородных девиц во времена Российской империи

Институтки должны были отличаться чистотой нравов и высотой помыслов В XIX веке слово “институтка” произносили с лёгкой насмешкой. Сравнение с выпускницей женского института не было лестным ни для одной девушки. За ним таилось вовсе не восхищение образованностью. Напротив, очень долго “институтка” было синонимом невежества, а также доходящей до глупости наивности, экзальтированности, граничащей с истеричностью, странного, изломанного образа мыслей, языка, некрепкого до нелепости здоровья.

Без сомнения, такой результат был вовсе не тем, чего хотела достичь их основательница, невестка Екатерины II императрица Мария Фёдоровна. Напротив, царица мечтала о том, чтобы покончить с дремучим невежеством женщин российского дворянства. Она хотела вырастить буквально поколение новых дворянок, наполненных благородными чувствами и мыслями, не разделяющих суеверия своих матерей и бабок. Предполагалось, что новые матери благородного сословия будут растить и более прогрессивных и образованных детей.

Несмотря на название, в институтах благородных девиц образование получали, во-первых, отнюдь не высшее, во-вторых, не только девушки из дворянских семей. Девочки благородного происхождения могли быть приняты на казённый счёт, без оплаты — но на эти места был конкурс. Кто будет учиться из подавших прошения, определял не экзамен, а самый обычный жребий — он назывался баллотировкой. Кроме того, в некоторых институтах определяли на казённое место тех, кто успел прошение подать раньше прочих. Дочери купцов, казачьих офицеров и почётных граждан могли учиться наравне с юными дворянками, но исключительно за свой счёт.

На места, оплачиваемые казной, девочек принимали в возрасте с 10 до 12 лет. За оплату брали и девочек 9 (в подготовительный класс) и 13 лет. Всего им предстояло отучиться семь классов, причём начать с седьмого — он считался самым младшим. А вот выпускницы были первоклассницами. Всего с 1764 года в России было открыто 30 институтов, самым престижным из которых был Смольный. Но и в нём, забегая вперёд, порядки царили примерно те же, что в любом другом заведении.

Педагогические приёмы по отношению к девочкам-институткам серьёзно шокировали бы современного родителя.

Вырванные из семьи и общества


Считалось, что ученицам вредно общаться с родственниками

Прежде всего, большинство институтов были пансионами. Только четыре полуоткрытых института (Донской, Нижегородский, Керченский и Тамбовский) давали девочкам выбор — посещать занятия, приходя из дома, или ночевать в дортуарах. Конечно, были дни, когда девочек могли навещать родственницы. Но большую часть истории учреждений учениц не отпускали на каникулы. Они должны были провести 7-8 лет в стенах института.

В дни посещений ни о каких свободных разговорах не могло быть и речи. Воспитательницы внимательно следили, чтобы девочки вели себя чинно и не проболтались о чём-нибудь неприятном. Письма к родственникам тоже внимательно прочитывались.

Такая изоляция от семьи имела целью изолировать и от дурных нравов, царящих во многих помещичьих домах. С учётом того, что девочки практически не видели и никаких других не относящихся к школе людей — например, перед прогулкой учениц в парке парк обязательно закрывали от других посетителей — получалось, что дети росли говорящими Маугли. Они не только ничего не понимали в жизни общества и теряли эмоциональную связь с самыми близкими родственниками. Они в лучшем случае застывали в своём эмоциональном и социальном развитии на уровне доинститутского периода. В худшем — понимали и считали жизненно важными исключительно правила, придуманные учительницами и самими ученицами, переходили на понятный только им самим жаргон, развивали в себе нарочно особую чувствительность вплоть до истеричности. За неимением возможности проживать события, которые давали бы пищу чувствам, девочки проживали сразу чувства, научившись раздувать их буквально на пустом месте.

Девочки также были совершенно не готовы к тому, чтобы вести хозяйство (а ведь не каждая из них потом выходила замуж за богатого мужчину, способного содержать штат домашней прислуги). Конечно, многим институткам приходилось волей-неволей учиться зашивать платья и бельё, поскольку ткань и швы выдаваемых бесплатно формы и сорочек не отличались качеством.

Настоящим мучением были обязательные к ношению бесплатные казённые корсеты. Вместо стальных пластин они держали форму за счёт изогнутых тонких дощечек. Дощечки скоро начинали ломаться, топорщиться щепой, больно впивались в рёбра и царапали кожу.

В программу также часто включалось домоводство. На уроках девочки должны были готовить простые и полезные блюда, научиться обращаться с продуктами питания, вышивать. На деле кухарка, обучавшая барышень, боялась, что они обожгутся или испортят еду, и девочкам оставалось на уроке только надеяться на свою наблюдательность — руками им не давали делать практически ничего.

Что касается вышивки, хорошей шерсти (и, тем более, шёлка) часть не выдавали. Если девочка не могла попросить у родителей купить расходные материалы, большую часть урока она воевала со рвущимися нитками. Хорошо вышивали только те, кто научился заранее, дома. Но радоваться им не стоило. Часто институтское начальство заставляло умелиц вышивать с утра до вечера, в ущерб урокам, чтобы потом похвастаться, каких мастериц воспитывает, преподнося вышивки девочек в храм или важным людям. Показушность вообще была важнее реальной работы.

Невзгоды укрепляют и дисциплинируют ребёнка


Институтки были непривычны не просто к разносолам — к обычной домашней еде

О здоровье девочек заботились по самым передовым методикам того времени. В XVIII — XIX веке считалось, что детям полезно наедаться, особенно мясом, и полезно находиться на холоде. Он их делает крепкими и дисциплинированными.

На деле это означало, что девочки жили впроголодь. Кормили их очень скудно. Это влияло не только на телосложение, делая его, как, скорее всего, видели это воспитательницы, изысканно-хрупким. Жизнь впроголодь очень влияла на психику. Мысли девочек постоянно вертелись вокруг добычи еды. Любимым приключением было отправиться на кухню и стащить там немного хлеба. Те, кому родители выдавали деньги, посылали тайком за пряниками или колбасой прислугу, притом посланник брал за свои услуги непомерно высокую цену, пользуясь безвыходным положением детей.

Вплоть до конца девятнадцатого века девочкам предписывалось спать в холоде, под тонким одеялом. Если мёрзнешь, укрыться сверху пальто или надеть что-то было ни в коем случае нельзя — надо было приучаться быть стойкой. Умывались только холодной водой. На уроках девочки сидели в платьях с сильно открытым горлом, без пелеринки, невзирая на время года, а классы зимой протапливались очень плохо. Девочки постоянно болели. Правда, в лазарете они получали возможность поесть вдоволь и согреться, так что болезни, как ни парадоксально, способствовали их выживанию и физическому развитию.

Нередко самые младшие ученицы от нервов и холода страдали энурезом. Таких девочек могли выводить стоять в столовой на глазах у всех с привязанной на шею испачканной простынёй. Считалось, что это её исправит. Помогало мало, но за дело брались одноклассницы. Каждая, кто просыпалась ночью, будила больную подругу, чтобы та сходила в туалет. Но девочек в дортуаре было несколько десятков, и от такой заботы бедняжка страдала депривацией сна и нервным истощением.

Предполагалась и развивающая физическая нагрузка. Каждый день, в любую погоду, девочек выводили гулять, кроме того, они занимались бальными танцами. Однако на прогулках мало где разрешали побегать или просто посмотреть сад. Чаще прогулки превращались в марширование парами по дорожкам, без права на живой разговор, разглядывание цветов и жуков, подвижные игры. Правда, на бальных танцах девушек всё же серьёзно муштровали. Но и они становились мучением, если у родителей девочки не было денег, чтобы купить ей нормальную обувь. Казённая была сделана на “отвали”, в ней было больно и неудобно даже ходить, не то, что танцевать.

Танцы предполагалось тренировать на ежегодных балах в честь праздников. На этих балах девочкам выдавалось немного сладостей. В то же время, строго следили, чтобы дети не смеялись громко, не дурачились, не играли. Стоило хоть немного увлечься, разойтись, и праздник сворачивали.

Оценки — не главное, главное — кто кого обожает


Несколько лет подряд девочки проводили время в тесноте и на виду у всех

За неумением и невозможностью строить нормальные отношения, институтки занимались “обожанием”. Они выбирали учителя или старшую ученицу как объект обожания и демонстрировали свои чувства максимально экзальтированно. Например, могли облить одежду объекта флакончиком духов или кричали при встрече вслух “Обожаю!” — за что их обязательно наказывали. Могли есть мыло, нарочно не спать ночами, пробираться ночью в церковь молиться до утра. Смысл? Никакого. Просто лишения «во славу». В том и романтика.

Травля, групповой бойкот в случае каких-то конфликтов или в качестве меры порицания за, например, неумение быстро и аккуратно одеться были нормой. Это никак не пресекалось учителями, а иногда даже поощрялось.

Что касается уровня обучения, хотя в программу входило немало предметов, на деле единственное, что твёрдо знала выпускница института, были иностранные языки. В их отношении девочек муштровали круглосуточно, а вот успеваемость по остальным предметам была почти неважна. Словесности, истории и другим дисциплинам институток учили спустя рукава. То есть невозможно сказать, что выпускницы, хотя и были оторваны от мира, хотя бы блистали зато знаниями.

Девочки постоянно оценивали друг друга по загадочным для внешнего наблюдателя критериям и исходя из оценки выстраивали отношения. Самым понятным критерием была красоты. Старшеклассницы постоянно решали, кто в их кругу первая по красоте, кто вторая и так далее. Считалось, что самые красивые первыми выйдут замуж.

Хорошими манерами они тоже долго не могли похвастаться. Убегать, испугавшись человека, экзальтированно разговаривать о каком-то пустяковом и отвлечённом предмете, нагнетать истерику на ровном месте, пугаться до обморока — вот поведение, с которым у общества ассоциировались институтки. Мемуаристка Водовозова вспоминает, что её мать вышла замуж сразу после института за первого мужчину, с которым разговорилась и который обещал ей устроить настоящий бал на свадьбе. Она не сочли его поведение нисколько странным и непристойным, хотя на самом деле оно было именно непристойным — так нахраписто за девушками ухаживать было не принято.

Некоторый поворот от всех этих обычаев закрытых женских институтов совершился в самом конце девятнадцатого века, когда выдающийся российский педагог Ушинский затеял реформы. Но очень скоро его проект свернули, и мир институток остался прежним. Многие современные дети удивляются странной слезливости и надрывности героинь певицы мира пансионов для девочек Лидии Чарской. Но в её персонажах нет ни капли лжи, гротеска, ненатуральности. Именно таковы были девочки вокруг неё, когда Лидия сама училась в институте. И не по своей вине.

Увы, но сама Чарская, ставшая, может быть, самой популярной детской писательницей дореволюционной России, закончила свою жизнь в нищете и одиночестве, в тех самых лишениях, которые постоянно переносили её героини. Только без счастливого конца.

Источник - supercoolpics.com

Взято: vakin.livejournal.com

уникальные шаблоны и модули для dle