Маринин дом. Часть VI
---
Продолжаем путешествие по квартире Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке.
"Выходишь в переднюю, а она неожиданно изгибается — и не резко, не поворот, а какие-то полукруглые стены — и подходишь к лесенке." (Марина Цветаева)
"Ее продолжение вниз — это выход на черный ход, а я говорю про ту, которая вверх поднимается. Я не помню, совсем прямо она, как у нас было в Трехпрудном, или там есть поворот.Если есть — то не резкий, а как та стена передней — округлый. Ты следишь?" (Марина Цветаева)
"Посетители наши всегда кого-нибудь приводили к нам или от нас уводили, и старинная полутораэтажная квартира наша, с внутренней лестницей, вся превращалась в движение, становилась сплошной лестницей, по которой, подобно библейским ангелам из „Сна Иакова“, сновали студийцы." (Ариадна Эфрон)
"Наверху — площадка, верней, пол небольшой комнаты, проходной, направо две двери — к кухне, а влево — две двери, одна за другой." (Марина Цветаева)
"Для того чтобы попасть на второй этаж квартиры, нужно было проделать весь путь обратно, через темный коридор в столовую, оттуда в переднюю, и, попав в другой коридор, подняться по довольно высокой и крутой лесенке. Лесенка оканчивалась площадкой, хорошо освещенной окном; на нее выходили двери большой кухни, куда мне, маленькой, ход был запрещен, ванной, чулана и уборной. Еще один, последний, коридорчик вел мимо маленькой комнаты (где всего только и умещалось, что кровать с ничем не покрытым матрасом, стол, стул и бельевой шкаф) в папину большую и не очень светлую, т. к. часть ее тоже кончалась каким-то закоулком; папину комнату я помню не очень отчетливо, т. к. в ней я бывала редко – из детской легко можно было забраться к маме или в столовую, а тут нужно было преодолевать лестницу, миновать запретную кухню, и вообще это было целое путешествие, на которое я отваживалась только после специального приглашения. " (Ариадна Цветаева)
" За ними — Сережина комната. Ася, это, знаешь, что такое? По-моему, это — каюта. Во-первых, туда попадаешь не сразу, к тому же какой-то переход, полутемный, преддверье. И входишь по ступенькам в разлатое, невысокое антресольное — что? Мне показалось, тут должен быть иллюминатор, за ним — волны. И, может быть, все это — корабль. Да, что-то кораблиное есть в этой квартире — и это такая прелесть... Все комнаты — сами по себе, понимаешь? Это сборище комнат, это не квартира совсем! Как будто часть замка. Откуда-то ее пересадили в этот дом № 6!" (Марина Цветаева)
Эту комнату выбрал себе Сергей Эфрон, когда в 1914 году молодая семья въехала в квартиру. Обстановку той поры составляли тахта, узкий диванчик красного дерева, шкаф, буфет, маленький круглый столик и письменный стол у окна. "К Сереже надо внести диван — напротив двери, перед ним — стол. Все уже есть. Красное дерево." (Марина Цветаева)
Над кожаным диваном – фото Сергея Эфрона и актрисы Веры Редлих. (Редлих Вера Павловна (1894–1992) – советский режиссёр, народный артист РСФСР, подруга С. А. Голлидэй (Софья Евгеньевна Голлидэй (1896–1935) – героиня цветаевской «Повести о Сонечке»). В 1960–64 годах возглавляла Минский русский театр им. Горького. Награждена тремя орденами, а также медалями.
Сергей Эфрон и Вера Редлих. Москва. 1917
"Справа — окно, такой глубины, амбразурное, и выходит оно на крышу. В голубей. И оно над окнами Али... Но кажется, что очень высоко. Как мама мечтала, для воздуха.." (Марина Цветаева)
Окна в комнате располагались на разных уровнях. Нижнее окно выходило на плоскую крышу детской, обнесенную балюстрадой.
Маленькая Аля писала: "…Я помню, мы жили на чердаке, было лето, окно выходило на крышу. Марина сидела на самом солнце и писала Казанову. Я сидела напротив нее на крыше, одним глазом глядела на небо, а другим на нее.Так проходило утро."
О верхнем окне, над которым потолок образует подобие ниши, Цветаева написала:
Высоко мое оконце!
Не достанешь перстеньком!
На стене чердачной солнце
От окна легло крестом.
Тонкий крест оконной рамы.
Мир. — На вечны времена.
И мерещится мне: в самом
Небе я погребена!
О временах «военного коммунизма» напоминают утюг, кофемолка и самовар (в похожем Цветаева варила пайковое пшено).
На тумбе – портреты Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, его матери и сестры Елизаветы.
Елизавета (Лиля) Эфрон
Елизавета Петровна Дурново, мать Сергея Эфрона
Мать Сергея Эфрона - выпускница Высших женских курсов Герье (ныне МПГУ). Революционерка, член партии «Земля и воля»; группы «Черный Передел» и партии эсеров. Родилась в 1854 году. Была представительницей старинного дворянского рода. Рано занялась революционной деятельностью. На одном из конспиративных собраний познакомилась с Яковом Константиновичем Эфроном, сыном строительного подрядчика, студеном университета. В 1880 году при перевозке из Москвы в Петербург нелегальной литературы и станка для подпольной типографии была арестована и заключена в Петропавловскую крепость. Была освобождена и отдана на поруки отца с внесением залога в 10 000 руб. Выехала в Москву, откуда скрылась за границу, куда к ней приехал Эфрон, с которым в 1885 году они поженились. По возвращении в Россию вела активную работу в политическом «Красном Кресте». В 1905 году вступила в партию эсеров, в 1906 году была повторно арестована. Через 9 месяцев заключения на основании медицинского свидетельства освобождена под большой залог, и, не дожидаясь суда, через Финляндию снова уехала за границу. С осени 1908 года жила в Париже. Скончалась (возможно, покончила с собой) в 1910 году.
Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Коктебель, 1911 г.
В комнате, похожей, по Марининым словам, на каюту, роль кровати играл старинный диван с гнутой спинкой красного дерева: с кресел, таких же, сметалась и выбивалась пыль.
Павел Антакольский: ""Это была крохотная мансарда с низким потолком. Здесь и днём было темно, так как единственное окно всегда было плотно занавешено. Марина была ночной птицей и день превратила в ночь. Мебель была старая, дедовских времён, дворянская. Какой-то секретер, какие-то ампирные канделябры, чучело орла на стене, маленькие французские книжки начала прошлого века, широкая тахта, покрытая ковром"
На этажерке – старинный альбом для фотографий.
На стенах висели гравюры с изображением любимых полководцев Сергея – Кутузова, Суворова и героев Севастопольской обороны адмиралов Корнилова и Нахимова. "Любимые его, мальчиком еще, полководцы: Суворов, Кутузов, Нахимов, Корнилов, герои Севастопольской войны глядели со стен, со старинных гравюр багетных рам. Сережа не отрывался от книг "" (Анастасия Цветаева);
КУТУЗОВ Михаил Илларионович
НАХИМОВ Павел Степанович
СУВОРОВ Александр Васильевич
Портреты русских военачальников: Суворова, Кутузова, Нахимова, Корнилова. Копии с гравюр рубежа XIX - XX веков.
Столик-витрина. Конец XIX века. Принадлежал семье Дурново-Эфрон.
В книжном шкафу хранятся издания на немецком и французском языках.
За шкафом - чемоданы, символизирующие кочевую жизнь Цветаевой, покинувшей Россию в 1922 году на долгие 17 лет эмиграции. На стене над ними –еще один фотопортрет Елизаветы Дурново, матери Сергея.
Из Дневника Али, еще маленькой Ариадны Эфрон "В папиной комнате была тахта у левой от двери стены, справа, у окна, стол письменный,
в глубине – круглый, буфет, в котором жило печенье «Альберт» и «Мария» и еще какао в жестянке с голландской девочкой – неразрывно связанное в моей памяти с О. Э. Мандельштамом – но об этом позже! Когда я бывала в гостях у папы, меня сажали за круглый стол, «угощали» печеньем, и оттого, что оно, такое знакомое и невкусное в детской, было «угощеньем», я с удовольствием и даже торжественностью ела его. Здесь как-то на Пасху подарили мне настоящую игрушечную Троице-Сергиеву лавру – целый ящик розовых домиков и церквушек – одноглавых и многоглавых – до этого у меня были только кубики, и, помнится, я была совершенно потрясена этим игрушечным городком, который можно было видоизменять по своему желанию. Лавра эта была у меня до самого отъезда за границу, когда мама меня уговорила подарить ее маленькому Саше Когану, потому что решила, что Саша – сын Блока (Блок, как говорили, был увлечен женой Петра Семеновича)… Я, очень легко дарившая игрушки, легко подарившая и эту и вообще ничуть не жадная, долго потом жалела свою «Лавру» и вспоминала о ней. К тому же Саша оказался всего-навсего сыном своего законного отца…
Из воспоминаний Ариадны Эфрон: "По нашей Борисоглебской квартире долго еще будет плутать моя память, цепляясь, как шипы валика музыкальной шкатулки, за многое, происходившее в тех комнатах, но с маленькой комнаткой, расположенной рядом с папиной, у меня связано только три ранних воспоминания, о которых и расскажу сейчас, чтобы больше в нее не возвращаться. Мы с моей тетей, папиной сестрой Верой, почему-то сидим на полосатом матрасе нежилой кровати и разговариваем. Вера спрашивает: «Ты меня любишь?» – «Ужасно люблю», – отвечаю я. «Ужасно люблю – не говорят, – поправляет меня Вера, – ужасно – значит очень плохо, а очень плохо – не любят. Надо сказать – очень люблю!» – «Ужасно люблю», – упрямо повторяю я. «Очень!» – говорит Вера. «Ужжжасно люблю», – уже со злобой повторяю я. Входит мама. Бросаюсь к ней: «Мариночка, Вера сказала, что ужасно любить нельзя, что ужасно люблю – не говорят, что можно только – очень люблю!» Мама берет меня на руки. «Можно, Алечка, ужасно любить – ужасно любить – лучше и больше, чем просто любить или любить очень!» – говорит мама и раздувает ноздри – значит, сердится на Веру."
Вера Яковлевна Эфрон (1888—1945) — актриса Камерного театра (1915—1917), библиотекарь, жена правоведа Михаила Соломоновича Фельдштейна (1884—1939)
"Почему я так запомнила этот полосатый матрас? Потому что однажды нашла на нем настоящую конфетку! Никого, кроме меня и матраса, в тот миг в комнате не было, значит, в чуде повинен матрас, значит, на каждом матрасе бывают конфеты! И не раз я, к удивлению няни, перекапывала свою постельку в детской и сердилась, ничего не найдя! Найденная конфета была моей тайной, о ней я даже маме не сказала, и, может быть, именно поэтому другой конфеты никогда не находила." (Ариадна Эфрон)
"Третье воспоминанье – за столом в маленькой комнатке сидит молоденькая, румяная, приветливая женщина, которую зовут «домашней портнихой». На ручной машинке она подрубает простыни и рассказывает маме, как она, девочкой, заснула и не могла проснуться, слышала, как приходил доктор и сказал, что она умерла, чувствовала, как ее положили в гроб, слышала и плач матери, и заупокойную службу, а проснуться все не могла. «Летаргический сон! – говорит мама. – Ведь вас же могли заживо похоронить!» Я цепенею от ужаса – похоронить – значит закопать в землю! Закопать в землю живую спящую домашнюю портниху! – «А что было дальше?» – с трепетом спрашиваю я. Мама вспоминает обо мне: «Эта сказка не для тебя!» – и уводит меня из комнаты. «Мариночка, ее заживо похоронили?» – «Да нет же, она проснулась и, видишь, сидит и шьет…» – «Мариночка, а куда гроб девали?» – «Не знаю, – говорит мама. – Наверное, подарили кому-нибудь». Я успокаиваюсь. Что такое гроб и похороны, я хорошо знаю, одна из моих, недолго у нас заживавшихся, нянь, та самая, у которой «сын на позициях», из-за чего она почему-то иногда плачет, часто тайком вместо прогулки водит меня в церковь – на похороны и заставляет прикладываться к чужим покойникам. Это, в общем, интереснее прогулки, т. к. Собачья площадка всегда одна и та же, а покойники – разные. К тому же они для меня нечто вроде церковной утвари, такая же непонятная и, видимо, необходимая для церкви принадлежность! Мне всегда очень хочется рассказать об этом маме, поделиться удовольствием, но детская память коротка, на обратном пути я все забываю. Тот единственный раз, что не забыла, оказался для няни роковым – мама немедленно рассталась с ней…" (Ариадна Эфрон)
Сергей Эфрон покинул Москву в январе 1918 года, чтобы присоединиться к Добровольческой армии. В летние месяцы Цветаева с детьми жила в бывшем кабинете мужа. Она воспела эту комнату в стихах как «чердачный дворец… дворцовый чердак», «чердак-каюту»; «комната эта стала Марининой любимой, потому что именно ее когда-то выбрал себе Сережа», – писала в воспоминаниях Ариадна Эфрон.
Во времена дружбы Цветаевой с актерами-вахтанговцами в 1918–1919 годах частым гостем в доме был Павел Антокольский. В своих воспоминаниях он оставил выразительный образ комнаты: «С первого взгляда эта тесная мансарда показалась мне чем-то вроде каюты на старинном паруснике, ныряющем вне времени… несмотря на окружавший нас густой быт времен военного коммунизма, ощущение каюты было очень явственным, так что над головой мерещился надутый парус и сквозь воображаемые, плохо задраенные иллюминаторы к нам проникали брызги летящего времени».
"Бедность, это бесконечный уют, сон какой-то. Я сейчас живу совсем, как мне нравится: одна комната — чердачная! — небо близко, рядом дети: Иринины игрушки, Алины книжки,— самовар, топор, корзиночка с картошкой — эти главные действующие лица жизненной драмы! — мои книги, мои тетрадки, лужа от дырявой крыши или широчайший луч через всю комнату, это вне времени, могло быть где угодно, когда угодно,— в этом есть вечное: мать и дети, поэт и крыша." (Марина Цветаева Записные книжки)
Федор Степун русский философ, близкий Баденской школе неокантианства, социолог, историк, литературный критик, общественно-политический деятель, писатель.
ИЗ КНИГИ «БЫВШЕЕ И НЕСБЫВШЕЕСЯ»
"В мансарде 5 градусов Реомюра (маленькая печурка, так называемая «буржуйка», топится не дровами, а всяким мусором, иной раз и старыми рукописями). Марина, накинув рваную леопардовую шубенку, сидит с ногами на диване; в черной от сажи руке какая-нибудь заветная книжка, страницы которой еле освещены дрожащим светом ночника".
В этой комнате Сергей Эфрон в последний раз побывал тайно в январе 1918 года.
В последний год перед отъездом верхний этаж квартиры уже не принадлежал Цветаевой и был заселен посторонними людьми.
Часть I https://vittasim.livejournal.com/224870.html
Часть II https://vittasim.livejournal.com/225239.html
Часть III https://vittasim.livejournal.com/226041.html
Часть IV https://vittasim.livejournal.com/226337.html
Часть V https://vittasim.livejournal.com/226901.html
«Маринин дом» Дом-музей Марины Цветаевой Москва 2011 Составители Г.А. Данильева Н.Б. Шаинян
Анастасия Цветаева «Неисчерпаемое» Москва Отечество 1992
«Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели» Автор – составитель и автор текста Ю.М. Каган Москва Отечество 1992
https://izi.travel/ru/3c7d-dom-muzey-mariny-cvetaevoy/ru#4889-detskaya/ru
https://liveinmsk.ru/places/a-493.html
http://www.dommuseum.ru/
"Выходишь в переднюю, а она неожиданно изгибается — и не резко, не поворот, а какие-то полукруглые стены — и подходишь к лесенке." (Марина Цветаева)
"Ее продолжение вниз — это выход на черный ход, а я говорю про ту, которая вверх поднимается. Я не помню, совсем прямо она, как у нас было в Трехпрудном, или там есть поворот.Если есть — то не резкий, а как та стена передней — округлый. Ты следишь?" (Марина Цветаева)
"Посетители наши всегда кого-нибудь приводили к нам или от нас уводили, и старинная полутораэтажная квартира наша, с внутренней лестницей, вся превращалась в движение, становилась сплошной лестницей, по которой, подобно библейским ангелам из „Сна Иакова“, сновали студийцы." (Ариадна Эфрон)
"Наверху — площадка, верней, пол небольшой комнаты, проходной, направо две двери — к кухне, а влево — две двери, одна за другой." (Марина Цветаева)
"Для того чтобы попасть на второй этаж квартиры, нужно было проделать весь путь обратно, через темный коридор в столовую, оттуда в переднюю, и, попав в другой коридор, подняться по довольно высокой и крутой лесенке. Лесенка оканчивалась площадкой, хорошо освещенной окном; на нее выходили двери большой кухни, куда мне, маленькой, ход был запрещен, ванной, чулана и уборной. Еще один, последний, коридорчик вел мимо маленькой комнаты (где всего только и умещалось, что кровать с ничем не покрытым матрасом, стол, стул и бельевой шкаф) в папину большую и не очень светлую, т. к. часть ее тоже кончалась каким-то закоулком; папину комнату я помню не очень отчетливо, т. к. в ней я бывала редко – из детской легко можно было забраться к маме или в столовую, а тут нужно было преодолевать лестницу, миновать запретную кухню, и вообще это было целое путешествие, на которое я отваживалась только после специального приглашения. " (Ариадна Цветаева)
" За ними — Сережина комната. Ася, это, знаешь, что такое? По-моему, это — каюта. Во-первых, туда попадаешь не сразу, к тому же какой-то переход, полутемный, преддверье. И входишь по ступенькам в разлатое, невысокое антресольное — что? Мне показалось, тут должен быть иллюминатор, за ним — волны. И, может быть, все это — корабль. Да, что-то кораблиное есть в этой квартире — и это такая прелесть... Все комнаты — сами по себе, понимаешь? Это сборище комнат, это не квартира совсем! Как будто часть замка. Откуда-то ее пересадили в этот дом № 6!" (Марина Цветаева)
Эту комнату выбрал себе Сергей Эфрон, когда в 1914 году молодая семья въехала в квартиру. Обстановку той поры составляли тахта, узкий диванчик красного дерева, шкаф, буфет, маленький круглый столик и письменный стол у окна. "К Сереже надо внести диван — напротив двери, перед ним — стол. Все уже есть. Красное дерево." (Марина Цветаева)
Над кожаным диваном – фото Сергея Эфрона и актрисы Веры Редлих. (Редлих Вера Павловна (1894–1992) – советский режиссёр, народный артист РСФСР, подруга С. А. Голлидэй (Софья Евгеньевна Голлидэй (1896–1935) – героиня цветаевской «Повести о Сонечке»). В 1960–64 годах возглавляла Минский русский театр им. Горького. Награждена тремя орденами, а также медалями.
Сергей Эфрон и Вера Редлих. Москва. 1917
"Справа — окно, такой глубины, амбразурное, и выходит оно на крышу. В голубей. И оно над окнами Али... Но кажется, что очень высоко. Как мама мечтала, для воздуха.." (Марина Цветаева)
Окна в комнате располагались на разных уровнях. Нижнее окно выходило на плоскую крышу детской, обнесенную балюстрадой.
Маленькая Аля писала: "…Я помню, мы жили на чердаке, было лето, окно выходило на крышу. Марина сидела на самом солнце и писала Казанову. Я сидела напротив нее на крыше, одним глазом глядела на небо, а другим на нее.Так проходило утро."
О верхнем окне, над которым потолок образует подобие ниши, Цветаева написала:
Высоко мое оконце!
Не достанешь перстеньком!
На стене чердачной солнце
От окна легло крестом.
Тонкий крест оконной рамы.
Мир. — На вечны времена.
И мерещится мне: в самом
Небе я погребена!
О временах «военного коммунизма» напоминают утюг, кофемолка и самовар (в похожем Цветаева варила пайковое пшено).
На тумбе – портреты Марины Цветаевой и Сергея Эфрона, его матери и сестры Елизаветы.
Елизавета (Лиля) Эфрон
Елизавета Петровна Дурново, мать Сергея Эфрона
Мать Сергея Эфрона - выпускница Высших женских курсов Герье (ныне МПГУ). Революционерка, член партии «Земля и воля»; группы «Черный Передел» и партии эсеров. Родилась в 1854 году. Была представительницей старинного дворянского рода. Рано занялась революционной деятельностью. На одном из конспиративных собраний познакомилась с Яковом Константиновичем Эфроном, сыном строительного подрядчика, студеном университета. В 1880 году при перевозке из Москвы в Петербург нелегальной литературы и станка для подпольной типографии была арестована и заключена в Петропавловскую крепость. Была освобождена и отдана на поруки отца с внесением залога в 10 000 руб. Выехала в Москву, откуда скрылась за границу, куда к ней приехал Эфрон, с которым в 1885 году они поженились. По возвращении в Россию вела активную работу в политическом «Красном Кресте». В 1905 году вступила в партию эсеров, в 1906 году была повторно арестована. Через 9 месяцев заключения на основании медицинского свидетельства освобождена под большой залог, и, не дожидаясь суда, через Финляндию снова уехала за границу. С осени 1908 года жила в Париже. Скончалась (возможно, покончила с собой) в 1910 году.
Марина Цветаева и Сергей Эфрон. Коктебель, 1911 г.
В комнате, похожей, по Марининым словам, на каюту, роль кровати играл старинный диван с гнутой спинкой красного дерева: с кресел, таких же, сметалась и выбивалась пыль.
Павел Антакольский: ""Это была крохотная мансарда с низким потолком. Здесь и днём было темно, так как единственное окно всегда было плотно занавешено. Марина была ночной птицей и день превратила в ночь. Мебель была старая, дедовских времён, дворянская. Какой-то секретер, какие-то ампирные канделябры, чучело орла на стене, маленькие французские книжки начала прошлого века, широкая тахта, покрытая ковром"
На этажерке – старинный альбом для фотографий.
На стенах висели гравюры с изображением любимых полководцев Сергея – Кутузова, Суворова и героев Севастопольской обороны адмиралов Корнилова и Нахимова. "Любимые его, мальчиком еще, полководцы: Суворов, Кутузов, Нахимов, Корнилов, герои Севастопольской войны глядели со стен, со старинных гравюр багетных рам. Сережа не отрывался от книг "" (Анастасия Цветаева);
КУТУЗОВ Михаил Илларионович
НАХИМОВ Павел Степанович
СУВОРОВ Александр Васильевич
Портреты русских военачальников: Суворова, Кутузова, Нахимова, Корнилова. Копии с гравюр рубежа XIX - XX веков.
Столик-витрина. Конец XIX века. Принадлежал семье Дурново-Эфрон.
В книжном шкафу хранятся издания на немецком и французском языках.
За шкафом - чемоданы, символизирующие кочевую жизнь Цветаевой, покинувшей Россию в 1922 году на долгие 17 лет эмиграции. На стене над ними –еще один фотопортрет Елизаветы Дурново, матери Сергея.
Из Дневника Али, еще маленькой Ариадны Эфрон "В папиной комнате была тахта у левой от двери стены, справа, у окна, стол письменный,
в глубине – круглый, буфет, в котором жило печенье «Альберт» и «Мария» и еще какао в жестянке с голландской девочкой – неразрывно связанное в моей памяти с О. Э. Мандельштамом – но об этом позже! Когда я бывала в гостях у папы, меня сажали за круглый стол, «угощали» печеньем, и оттого, что оно, такое знакомое и невкусное в детской, было «угощеньем», я с удовольствием и даже торжественностью ела его. Здесь как-то на Пасху подарили мне настоящую игрушечную Троице-Сергиеву лавру – целый ящик розовых домиков и церквушек – одноглавых и многоглавых – до этого у меня были только кубики, и, помнится, я была совершенно потрясена этим игрушечным городком, который можно было видоизменять по своему желанию. Лавра эта была у меня до самого отъезда за границу, когда мама меня уговорила подарить ее маленькому Саше Когану, потому что решила, что Саша – сын Блока (Блок, как говорили, был увлечен женой Петра Семеновича)… Я, очень легко дарившая игрушки, легко подарившая и эту и вообще ничуть не жадная, долго потом жалела свою «Лавру» и вспоминала о ней. К тому же Саша оказался всего-навсего сыном своего законного отца…
Из воспоминаний Ариадны Эфрон: "По нашей Борисоглебской квартире долго еще будет плутать моя память, цепляясь, как шипы валика музыкальной шкатулки, за многое, происходившее в тех комнатах, но с маленькой комнаткой, расположенной рядом с папиной, у меня связано только три ранних воспоминания, о которых и расскажу сейчас, чтобы больше в нее не возвращаться. Мы с моей тетей, папиной сестрой Верой, почему-то сидим на полосатом матрасе нежилой кровати и разговариваем. Вера спрашивает: «Ты меня любишь?» – «Ужасно люблю», – отвечаю я. «Ужасно люблю – не говорят, – поправляет меня Вера, – ужасно – значит очень плохо, а очень плохо – не любят. Надо сказать – очень люблю!» – «Ужасно люблю», – упрямо повторяю я. «Очень!» – говорит Вера. «Ужжжасно люблю», – уже со злобой повторяю я. Входит мама. Бросаюсь к ней: «Мариночка, Вера сказала, что ужасно любить нельзя, что ужасно люблю – не говорят, что можно только – очень люблю!» Мама берет меня на руки. «Можно, Алечка, ужасно любить – ужасно любить – лучше и больше, чем просто любить или любить очень!» – говорит мама и раздувает ноздри – значит, сердится на Веру."
Вера Яковлевна Эфрон (1888—1945) — актриса Камерного театра (1915—1917), библиотекарь, жена правоведа Михаила Соломоновича Фельдштейна (1884—1939)
"Почему я так запомнила этот полосатый матрас? Потому что однажды нашла на нем настоящую конфетку! Никого, кроме меня и матраса, в тот миг в комнате не было, значит, в чуде повинен матрас, значит, на каждом матрасе бывают конфеты! И не раз я, к удивлению няни, перекапывала свою постельку в детской и сердилась, ничего не найдя! Найденная конфета была моей тайной, о ней я даже маме не сказала, и, может быть, именно поэтому другой конфеты никогда не находила." (Ариадна Эфрон)
"Третье воспоминанье – за столом в маленькой комнатке сидит молоденькая, румяная, приветливая женщина, которую зовут «домашней портнихой». На ручной машинке она подрубает простыни и рассказывает маме, как она, девочкой, заснула и не могла проснуться, слышала, как приходил доктор и сказал, что она умерла, чувствовала, как ее положили в гроб, слышала и плач матери, и заупокойную службу, а проснуться все не могла. «Летаргический сон! – говорит мама. – Ведь вас же могли заживо похоронить!» Я цепенею от ужаса – похоронить – значит закопать в землю! Закопать в землю живую спящую домашнюю портниху! – «А что было дальше?» – с трепетом спрашиваю я. Мама вспоминает обо мне: «Эта сказка не для тебя!» – и уводит меня из комнаты. «Мариночка, ее заживо похоронили?» – «Да нет же, она проснулась и, видишь, сидит и шьет…» – «Мариночка, а куда гроб девали?» – «Не знаю, – говорит мама. – Наверное, подарили кому-нибудь». Я успокаиваюсь. Что такое гроб и похороны, я хорошо знаю, одна из моих, недолго у нас заживавшихся, нянь, та самая, у которой «сын на позициях», из-за чего она почему-то иногда плачет, часто тайком вместо прогулки водит меня в церковь – на похороны и заставляет прикладываться к чужим покойникам. Это, в общем, интереснее прогулки, т. к. Собачья площадка всегда одна и та же, а покойники – разные. К тому же они для меня нечто вроде церковной утвари, такая же непонятная и, видимо, необходимая для церкви принадлежность! Мне всегда очень хочется рассказать об этом маме, поделиться удовольствием, но детская память коротка, на обратном пути я все забываю. Тот единственный раз, что не забыла, оказался для няни роковым – мама немедленно рассталась с ней…" (Ариадна Эфрон)
Сергей Эфрон покинул Москву в январе 1918 года, чтобы присоединиться к Добровольческой армии. В летние месяцы Цветаева с детьми жила в бывшем кабинете мужа. Она воспела эту комнату в стихах как «чердачный дворец… дворцовый чердак», «чердак-каюту»; «комната эта стала Марининой любимой, потому что именно ее когда-то выбрал себе Сережа», – писала в воспоминаниях Ариадна Эфрон.
Во времена дружбы Цветаевой с актерами-вахтанговцами в 1918–1919 годах частым гостем в доме был Павел Антокольский. В своих воспоминаниях он оставил выразительный образ комнаты: «С первого взгляда эта тесная мансарда показалась мне чем-то вроде каюты на старинном паруснике, ныряющем вне времени… несмотря на окружавший нас густой быт времен военного коммунизма, ощущение каюты было очень явственным, так что над головой мерещился надутый парус и сквозь воображаемые, плохо задраенные иллюминаторы к нам проникали брызги летящего времени».
"Бедность, это бесконечный уют, сон какой-то. Я сейчас живу совсем, как мне нравится: одна комната — чердачная! — небо близко, рядом дети: Иринины игрушки, Алины книжки,— самовар, топор, корзиночка с картошкой — эти главные действующие лица жизненной драмы! — мои книги, мои тетрадки, лужа от дырявой крыши или широчайший луч через всю комнату, это вне времени, могло быть где угодно, когда угодно,— в этом есть вечное: мать и дети, поэт и крыша." (Марина Цветаева Записные книжки)
Федор Степун русский философ, близкий Баденской школе неокантианства, социолог, историк, литературный критик, общественно-политический деятель, писатель.
ИЗ КНИГИ «БЫВШЕЕ И НЕСБЫВШЕЕСЯ»
"В мансарде 5 градусов Реомюра (маленькая печурка, так называемая «буржуйка», топится не дровами, а всяким мусором, иной раз и старыми рукописями). Марина, накинув рваную леопардовую шубенку, сидит с ногами на диване; в черной от сажи руке какая-нибудь заветная книжка, страницы которой еле освещены дрожащим светом ночника".
В этой комнате Сергей Эфрон в последний раз побывал тайно в январе 1918 года.
В последний год перед отъездом верхний этаж квартиры уже не принадлежал Цветаевой и был заселен посторонними людьми.
Часть I https://vittasim.livejournal.com/224870.html
Часть II https://vittasim.livejournal.com/225239.html
Часть III https://vittasim.livejournal.com/226041.html
Часть IV https://vittasim.livejournal.com/226337.html
Часть V https://vittasim.livejournal.com/226901.html
«Маринин дом» Дом-музей Марины Цветаевой Москва 2011 Составители Г.А. Данильева Н.Б. Шаинян
Анастасия Цветаева «Неисчерпаемое» Москва Отечество 1992
«Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели» Автор – составитель и автор текста Ю.М. Каган Москва Отечество 1992
https://izi.travel/ru/3c7d-dom-muzey-mariny-cvetaevoy/ru#4889-detskaya/ru
https://liveinmsk.ru/places/a-493.html
http://www.dommuseum.ru/
Взято: vittasim.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]