Иосиф Бродский о своих стихотворениях (Начало) (Из прошлого)
---
Эта запись уже публиковалась в моем блоге, но сегодня, в не круглую годовщину смерти Иосифа Бродского, захотелось к ней вернуться.
Попробуем заглянуть в творческую мастерскую поэта. В своих многочисленных интервью и в диалогах с Соломоном Волковым Бродский рассказывал истории, связанные с некоторыми стихотворениями; иногда объяснял, что заставило его написать то или иное стихотворение, объяснял смысл написанного. Иногда он обходился парой фраз, иногда его рассказ был достаточно пространным. Я не буду приводить полностью те стихотворения, о которых говорил поэт, приведу лишь несколько первых строчек.
Рисунок Бродского (с автопортретом) 1960е годы. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Все чуждо в доме новому жильцу.
Поспешный взгляд скользит по всем предметам,
чьи тени так пришельцу не к лицу,
что сами слишком мучаются этим…»
октябрь 1962
«…за переменами внутренними следить невозможно, если только они не принимают качественного характера. Когда происходит нечто, чего ты сам за собой не подозревал…В мозгу. Но замечаешь это именно сочиняя, когда вдруг до чего-то дописываешься. Когда в голову приходит какая-то фраза, которая в общем, оказывается правдой и для твоего внутреннего состояния, да? Один такой момент я помню очень отчетливо, это было году в 62-ом. Я написал стихи: «Все чуждо в доме новому жильцу». На самом-то деле это, конечно, не про жильца, это метафора такая была. Потому что я вдруг понял, что стал не то чтобы новым человеком, но что в то же Тело вселилась другая душа. И мне вдруг стало понятно, что я — это другое я. С тех пор такого порядка перемен со мною, пожалуй, не происходило… эта интонация изменилась. Как говорят в народе, «ушла в глухую несознанку». Это психическое состояние существовало и раньше, но постепенно стало проявляться со все большим учащением…»
Иосиф Бродский 1962 г Фото Б. Шварцмана.
Большая элегия Джону Донну
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины…
7 марта 1963
«…Главным обстоятельством, подвигшим меня приняться за это стихотворение, была возможность, как мне казалось об эту пору, возможность центробежного движения стихотворения... ну, не столько центробежного... как камень падает в пруд... и постепенное расширение... прием скорее кинематографический, да, когда камера отдаляется от центра. Так что, отвечая на ваш вопрос (из радиоинтервью с Иосифом Бродским в Лондоне в1981 году), я бы сказал скорее образ поэта, даже не столько образ, сколько образ тела в пространстве. Донн -- англичанин, живет на острове. И начиная с его спальни, перспектива постепенно расширяется. Сначала комната, потом квартал, потом Лондон, весь остров, море, потом место в мире. В ту пору меня это, ну, не то чтоб интересовало, но захватило в тот момент, когда я сочинял все это.»
… Но чу! Ты слышишь -- там, в холодной тьме,
там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе.
Там кто-то предоставлен всей зиме.
И плачет он. Там кто-то есть во мраке…
«Во-вторых, когда я написал первую половину этой элегии, я остановился как вкопанный, потому что дальше было ехать некуда. Я там дошел уже до того, что это был не просто мир, а взгляд на мир извне... это уже серафические области, сферы. Он проповедник, а значит небеса, вся эта небесная иерархия -- тоже сферы его внимания. Тут-то я и остановился, не зная, что делать дальше. Дело в том, что вся первая часть состоит из вопросов. Герой стихотворения спрашивает: "Кто это ко мне обращается? Ты -- город? Ты -пространство? Ты -- остров? Ты -- небо? Вы -- ангелы? Который из ангелов? Ты -- Гавриил?". Я не знал ответа. Я понимал, что человек может слышать во сне или со сна в спальне ночью эти вопросы, к нему обращенные. Но от кого они исходили, я не понимал. И вдруг до меня дошло -- и это очень уложилось в пятистопный ямб, в одну строчку: "Нет, это я, твоя душа, Джон Донн". Вот отсюда вторая половина стихотворения…»
Иосифу Бродскому 22 года. Фото Б. Шварцмана
Исаак и Авраам
М. Б.
"Идем, Исак. Чего ты встал? Идем".
"Сейчас иду". -- Ответ средь веток мокрых
ныряет под ночным густым дождем,
как быстрый плот -- туда, где гаснет окрик…
(1963)
«…я и прочитал Ветхий и Новый Завет … Я решил: «Это мой мир». Я сказал себе: «Какой бы высокой ни оказалась материя, мне от нее никуда не деться». Поэтому, написав «Исаака и Авраама», я не совсем понимал, о чем пытаюсь сказать. Мне просто нравилась эта история, она была жутко интересной, и я решил описать ее… Сама по себе идея проверки на вшивость мне была не по душе, она идет вразрез с моими принципами. Если Он всевидящ, к чему проверки? Мне просто нравилась сама история, не ахти какая по смыслу и всё-таки великая. Может быть, потому, что в ней было что-то от литературы абсурда…».
Автопортрет . Рисунок Бродского 1970 Оригинал принадлежит Я.А. Гордину
Два часа в резервуаре
Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен…
(1965)
«…После того как я освободился из ссылки, я ему (Сергееву, переводчик с английского) принес какие-то свои стишки. Он мне и говорит: "Очень похоже на Одена". Сказано это было, по-моему, в связи со стихотворением "Два часа в резервуаре". Мне в ту пору стишки эти чрезвычайно нравились; даже и сейчас я их не в состоянии оценивать объективно.
Иосиф Бродский в 1972 году в Лондоне на международном фестивале поэзии. Рядом У.Х Оден, Геннадий Шмаков и Стивен Спендер.
На смерть Т. С. Элиота
Он умер в январе, в начале года.
Под фонарем стоял мороз у входа.
Не успевала показать природа
ему своих красот кордебалет.
От снега стекла становились у'же.
Под фонарем стоял глашатай стужи.
На перекрестках замерзали лужи.
И дверь он запер на цепочку лет.
(1965)
«…главный редактор меня вызывает. Сидит, мнется и кашляет: „У вас тут в „Новых стансах к Августе“ есть такая строчка — „в болото, где снята охрана“ — вот это слово, „охрана“, надо убрать“. Я возражаю. Тем более что в данном случае это было все абсолютно безобидно. Он упирается: „Нет-нет, „охрана“ — это невозможно!“ Я удивляюсь: „Почему же это невозможно? Русского слова, что ли, такого нет?“ Он продолжает настаивать: „Да ну, Иосиф Александрович, вы же понимаете…“ Тогда я просто предложил ему взять другое стихотворение, а именно „На смерть Т.С. Элиота“. Мне хотелось, чтобы они напечатали длинное стихотворение, потому что за длинное больше платили. И, поскольку там никакой такой «охраны“ или чего-нибудь подобного не было, они это стихотворение взяли и напечатали! Что меня даже как-то и тронуло, поскольку, если не ошибаюсь, это было первое упоминание Элиота в советской прессе в положительном ключе…»
Рисунок Бродского (с автопортретом) 1960е годы. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Пророчество
М. Б.
Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой
от континента, в небольшом кругу,
сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой
и слушать, как безумствует прибой,
покашливать, вздыхая неприметно,
при слишком сильных дуновеньях ветра.
1 мая 1965г
«…Евтушенко выразил готовность поспособствовать моей публикации в «Юности», что в тот момент давало поэту как бы «зеленую улицу». Евтушенко попросил, чтобы я принес ему стихи. И я принес стихотворений пятнадцать-двадцать, из которых он в итоге выбрал, по-моему, шесть или семь. Но поскольку я находился в это время в Ленинграде, то не знал, какие именно. Вдруг звонит мне из Москвы заведующий отделом поэзии «Юности»…и говорит, что, дескать, Женя Евтушенко выбрал для них шесть стихотворений. И перечисляет их. А я ему в ответ говорю: «Вы знаете, это все очень мило, но меня эта подборка не устраивает, потому что уж больно „овца“ получается». И попросил вставить его хотя бы еще одно стихотворение — как сейчас помню, это было «Пророчество». Он чего-то там заверещал — дескать, мы не можем, это выбор Евгения Александровича. Я говорю: «Ну это же мои стихи, а не Евгения Александровича!» Но он уперся. Тогда я говорю: «А идите вы с Евгением Александровичем… по такому-то адресу». Тем дело и кончилось…»
В «шкафу» («полторы комнаты» 1961
Остановка в пустыне
Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадёжное…
1 полугодие 1966
«Автор «Остановки в пустыне» - это еще человек с какими-то нормальными сантиментами. Который расстраивается по поводу потери, радуется по поводу - ну не знаю уж, по поводу чего... По поводу какого-то внутреннего открытия, да? А к моменту выхода книжки я уже точно знал, что никогда не напишу ничего подобного - не будет ни тех сантиментов, ни той открытости, ни тех локальных решений…»
Рисунок Бродского. До 1972 года. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой
Прощайте, мадемуазель Вероника
Если кончу дни под крылом голубки,
что вполне реально, раз мясорубки
становятся роскошью малых наций –
1967
«…Молодая француженка, персонаж, к которому обращаются. Это не любовное стихотворение, это стихотворение о разлуке: в будущем не будет ничего похожего на то, что было прежде. А Страстная неделя — просто модель, ведь это тоже разлука. И тут нечто похожее. Это история Христа в миниатюре. Цитата: Греческий принцип маски снова в ходу – такова жизнь. Не можешь выразить своих чувств. Ведь так везде бывает. В самые ответственные моменты – не можешь. Не можешь смеяться или кричать, когда больше всего хочешь или надо. Это стихотворение, главным образом из-за Кеннеди.
Автопортрет Рисунок Бродского. 24 мая 1972г Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Горбунов и Горчаков
"Ну, что тебе приснилось, Горбунов?"
"Да, собственно, лисички". "Снова?" "Снова".
"Ха-ха, ты насмешил меня, нет слов".
"А я не вижу ничего смешного.
Врач говорит: основа всех основ --
нормальный сон".
1965-1968
В "Горбунове и Горчакове", кстати, как раз до известной степени стояла такая задача — переабсурдить абсурд, что, я думаю, до известной степени мне и удалось….Там есть две строчки, в которых, в общем, всё более или менее и заключается, вот, самые главные строчки, которые я написал в своей жизни в этом смысле: «Я думаю, душа за время жизни Приобретает смертные черты». Вот и все.
Аэропорт в Якутске 1959г
Дидона и Эней
Великий человек смотрел в окно,
а для нее весь мир кончался краем
его широкой, греческой туники,
обильем складок походившей на
остановившееся море…
1969
«…Я прекрасно помню, что на меня повлияло. Были два обстоятельства. Первое из них — цикл стихотворений Анны Ахматовой о Дидоне и Энее. Она написала их после расставания с любимым. Себя она представила Дидоной, а того человека — этаким Энеем. Между прочим, тот человек еще жив. Второе, что более или менее навело меня написать это стихотворение, стала опера Генри Перселла «Дидона и Эней». Там есть известная ария, ее поет Дидона, которая звучала столь проникновенно, волнующе, такое в ней было отчаяние. Я вспоминаю об этом, когда Элизабет Шварцкопф поет «Помни меня». Совершенно невероятное звучание. Вот пара причин, почему я написал это стихотворение. Однако это не любовные стихи. «Дидона и Эней» — стихотворение о разрушении — разрушении Карфагена. В некотором смысле оно скорее на историческую тему. Эней покинул Дидону. Она не хотела, чтобы он уезжал, но он уехал. Согласно преданию, он основал Рим, чья армия спустя много столетий разрушила Карфаген. Здесь речь идет о любви и о том, что есть предательство в любви. Его последствия обычно не видны, а я попытался сделать это более явным. Вот, пожалуй, все…»
Иосиф Бродский 1960г
Натюрморт
Вещи и люди нас
окружают. И те,
и эти терзают глаз.
Лучше жить в темноте.
1971
«Христос - застывшая жизнь натюрморт. Люди опротивели, поэтому перешел к предметам. Христос – и предмет, и человек…»
Бродский в ссылке
Сретенье
Анне Ахматовой
Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
Март 1972
«…там есть один дополнительный нюанс. Дело в том, что именины Анны Андреевны Ахматовой на Сретенье приходятся — она сретенская Анна. Кроме того, это до известной степени автобиографическое стихотворение, потому что в этот день у меня родился сын. Так что там довольно много намешано: там Пастернак, там Ахматова, там я сам, то есть там мой сын, вернее…»
Над гробом Ахматовой. 10 марта 1966 Фото Б Шварцмана
Соломон Волков «Диалоги с Иосифом Бродским» Москва Эксмо 2002
Иосиф Бродский Большая книга интервью Захаров Москва 2000
Людмила Штерн «Бродский: Ося, Иосиф, Joseph» Москва Издательство Независимая газета. 2001
Пушкинский фонд Сочинения Иосифа Бродского Том II Санкт-Петербург MCMXCII
Попробуем заглянуть в творческую мастерскую поэта. В своих многочисленных интервью и в диалогах с Соломоном Волковым Бродский рассказывал истории, связанные с некоторыми стихотворениями; иногда объяснял, что заставило его написать то или иное стихотворение, объяснял смысл написанного. Иногда он обходился парой фраз, иногда его рассказ был достаточно пространным. Я не буду приводить полностью те стихотворения, о которых говорил поэт, приведу лишь несколько первых строчек.
Рисунок Бродского (с автопортретом) 1960е годы. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Все чуждо в доме новому жильцу.
Поспешный взгляд скользит по всем предметам,
чьи тени так пришельцу не к лицу,
что сами слишком мучаются этим…»
октябрь 1962
«…за переменами внутренними следить невозможно, если только они не принимают качественного характера. Когда происходит нечто, чего ты сам за собой не подозревал…В мозгу. Но замечаешь это именно сочиняя, когда вдруг до чего-то дописываешься. Когда в голову приходит какая-то фраза, которая в общем, оказывается правдой и для твоего внутреннего состояния, да? Один такой момент я помню очень отчетливо, это было году в 62-ом. Я написал стихи: «Все чуждо в доме новому жильцу». На самом-то деле это, конечно, не про жильца, это метафора такая была. Потому что я вдруг понял, что стал не то чтобы новым человеком, но что в то же Тело вселилась другая душа. И мне вдруг стало понятно, что я — это другое я. С тех пор такого порядка перемен со мною, пожалуй, не происходило… эта интонация изменилась. Как говорят в народе, «ушла в глухую несознанку». Это психическое состояние существовало и раньше, но постепенно стало проявляться со все большим учащением…»
Иосиф Бродский 1962 г Фото Б. Шварцмана.
Большая элегия Джону Донну
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины…
7 марта 1963
«…Главным обстоятельством, подвигшим меня приняться за это стихотворение, была возможность, как мне казалось об эту пору, возможность центробежного движения стихотворения... ну, не столько центробежного... как камень падает в пруд... и постепенное расширение... прием скорее кинематографический, да, когда камера отдаляется от центра. Так что, отвечая на ваш вопрос (из радиоинтервью с Иосифом Бродским в Лондоне в1981 году), я бы сказал скорее образ поэта, даже не столько образ, сколько образ тела в пространстве. Донн -- англичанин, живет на острове. И начиная с его спальни, перспектива постепенно расширяется. Сначала комната, потом квартал, потом Лондон, весь остров, море, потом место в мире. В ту пору меня это, ну, не то чтоб интересовало, но захватило в тот момент, когда я сочинял все это.»
… Но чу! Ты слышишь -- там, в холодной тьме,
там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе.
Там кто-то предоставлен всей зиме.
И плачет он. Там кто-то есть во мраке…
«Во-вторых, когда я написал первую половину этой элегии, я остановился как вкопанный, потому что дальше было ехать некуда. Я там дошел уже до того, что это был не просто мир, а взгляд на мир извне... это уже серафические области, сферы. Он проповедник, а значит небеса, вся эта небесная иерархия -- тоже сферы его внимания. Тут-то я и остановился, не зная, что делать дальше. Дело в том, что вся первая часть состоит из вопросов. Герой стихотворения спрашивает: "Кто это ко мне обращается? Ты -- город? Ты -пространство? Ты -- остров? Ты -- небо? Вы -- ангелы? Который из ангелов? Ты -- Гавриил?". Я не знал ответа. Я понимал, что человек может слышать во сне или со сна в спальне ночью эти вопросы, к нему обращенные. Но от кого они исходили, я не понимал. И вдруг до меня дошло -- и это очень уложилось в пятистопный ямб, в одну строчку: "Нет, это я, твоя душа, Джон Донн". Вот отсюда вторая половина стихотворения…»
Иосифу Бродскому 22 года. Фото Б. Шварцмана
Исаак и Авраам
М. Б.
"Идем, Исак. Чего ты встал? Идем".
"Сейчас иду". -- Ответ средь веток мокрых
ныряет под ночным густым дождем,
как быстрый плот -- туда, где гаснет окрик…
(1963)
«…я и прочитал Ветхий и Новый Завет … Я решил: «Это мой мир». Я сказал себе: «Какой бы высокой ни оказалась материя, мне от нее никуда не деться». Поэтому, написав «Исаака и Авраама», я не совсем понимал, о чем пытаюсь сказать. Мне просто нравилась эта история, она была жутко интересной, и я решил описать ее… Сама по себе идея проверки на вшивость мне была не по душе, она идет вразрез с моими принципами. Если Он всевидящ, к чему проверки? Мне просто нравилась сама история, не ахти какая по смыслу и всё-таки великая. Может быть, потому, что в ней было что-то от литературы абсурда…».
Автопортрет . Рисунок Бродского 1970 Оригинал принадлежит Я.А. Гордину
Два часа в резервуаре
Я есть антифашист и антифауст.
Их либе жизнь и обожаю хаос.
Их бин хотеть, геноссе официрен,
дем цайт цум Фауст коротко шпацирен…
(1965)
«…После того как я освободился из ссылки, я ему (Сергееву, переводчик с английского) принес какие-то свои стишки. Он мне и говорит: "Очень похоже на Одена". Сказано это было, по-моему, в связи со стихотворением "Два часа в резервуаре". Мне в ту пору стишки эти чрезвычайно нравились; даже и сейчас я их не в состоянии оценивать объективно.
Иосиф Бродский в 1972 году в Лондоне на международном фестивале поэзии. Рядом У.Х Оден, Геннадий Шмаков и Стивен Спендер.
На смерть Т. С. Элиота
Он умер в январе, в начале года.
Под фонарем стоял мороз у входа.
Не успевала показать природа
ему своих красот кордебалет.
От снега стекла становились у'же.
Под фонарем стоял глашатай стужи.
На перекрестках замерзали лужи.
И дверь он запер на цепочку лет.
(1965)
«…главный редактор меня вызывает. Сидит, мнется и кашляет: „У вас тут в „Новых стансах к Августе“ есть такая строчка — „в болото, где снята охрана“ — вот это слово, „охрана“, надо убрать“. Я возражаю. Тем более что в данном случае это было все абсолютно безобидно. Он упирается: „Нет-нет, „охрана“ — это невозможно!“ Я удивляюсь: „Почему же это невозможно? Русского слова, что ли, такого нет?“ Он продолжает настаивать: „Да ну, Иосиф Александрович, вы же понимаете…“ Тогда я просто предложил ему взять другое стихотворение, а именно „На смерть Т.С. Элиота“. Мне хотелось, чтобы они напечатали длинное стихотворение, потому что за длинное больше платили. И, поскольку там никакой такой «охраны“ или чего-нибудь подобного не было, они это стихотворение взяли и напечатали! Что меня даже как-то и тронуло, поскольку, если не ошибаюсь, это было первое упоминание Элиота в советской прессе в положительном ключе…»
Рисунок Бродского (с автопортретом) 1960е годы. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Пророчество
М. Б.
Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой
от континента, в небольшом кругу,
сооруженном самодельной лампой.
Мы будем в карты воевать с тобой
и слушать, как безумствует прибой,
покашливать, вздыхая неприметно,
при слишком сильных дуновеньях ветра.
1 мая 1965г
«…Евтушенко выразил готовность поспособствовать моей публикации в «Юности», что в тот момент давало поэту как бы «зеленую улицу». Евтушенко попросил, чтобы я принес ему стихи. И я принес стихотворений пятнадцать-двадцать, из которых он в итоге выбрал, по-моему, шесть или семь. Но поскольку я находился в это время в Ленинграде, то не знал, какие именно. Вдруг звонит мне из Москвы заведующий отделом поэзии «Юности»…и говорит, что, дескать, Женя Евтушенко выбрал для них шесть стихотворений. И перечисляет их. А я ему в ответ говорю: «Вы знаете, это все очень мило, но меня эта подборка не устраивает, потому что уж больно „овца“ получается». И попросил вставить его хотя бы еще одно стихотворение — как сейчас помню, это было «Пророчество». Он чего-то там заверещал — дескать, мы не можем, это выбор Евгения Александровича. Я говорю: «Ну это же мои стихи, а не Евгения Александровича!» Но он уперся. Тогда я говорю: «А идите вы с Евгением Александровичем… по такому-то адресу». Тем дело и кончилось…»
В «шкафу» («полторы комнаты» 1961
Остановка в пустыне
Теперь так мало греков в Ленинграде,
что мы сломали Греческую церковь,
дабы построить на свободном месте
концертный зал. В такой архитектуре
есть что-то безнадёжное…
1 полугодие 1966
«Автор «Остановки в пустыне» - это еще человек с какими-то нормальными сантиментами. Который расстраивается по поводу потери, радуется по поводу - ну не знаю уж, по поводу чего... По поводу какого-то внутреннего открытия, да? А к моменту выхода книжки я уже точно знал, что никогда не напишу ничего подобного - не будет ни тех сантиментов, ни той открытости, ни тех локальных решений…»
Рисунок Бродского. До 1972 года. Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой
Прощайте, мадемуазель Вероника
Если кончу дни под крылом голубки,
что вполне реально, раз мясорубки
становятся роскошью малых наций –
1967
«…Молодая француженка, персонаж, к которому обращаются. Это не любовное стихотворение, это стихотворение о разлуке: в будущем не будет ничего похожего на то, что было прежде. А Страстная неделя — просто модель, ведь это тоже разлука. И тут нечто похожее. Это история Христа в миниатюре. Цитата: Греческий принцип маски снова в ходу – такова жизнь. Не можешь выразить своих чувств. Ведь так везде бывает. В самые ответственные моменты – не можешь. Не можешь смеяться или кричать, когда больше всего хочешь или надо. Это стихотворение, главным образом из-за Кеннеди.
Автопортрет Рисунок Бродского. 24 мая 1972г Оригинал принадлежит Э.Б. Коробовой.
Горбунов и Горчаков
"Ну, что тебе приснилось, Горбунов?"
"Да, собственно, лисички". "Снова?" "Снова".
"Ха-ха, ты насмешил меня, нет слов".
"А я не вижу ничего смешного.
Врач говорит: основа всех основ --
нормальный сон".
1965-1968
В "Горбунове и Горчакове", кстати, как раз до известной степени стояла такая задача — переабсурдить абсурд, что, я думаю, до известной степени мне и удалось….Там есть две строчки, в которых, в общем, всё более или менее и заключается, вот, самые главные строчки, которые я написал в своей жизни в этом смысле: «Я думаю, душа за время жизни Приобретает смертные черты». Вот и все.
Аэропорт в Якутске 1959г
Дидона и Эней
Великий человек смотрел в окно,
а для нее весь мир кончался краем
его широкой, греческой туники,
обильем складок походившей на
остановившееся море…
1969
«…Я прекрасно помню, что на меня повлияло. Были два обстоятельства. Первое из них — цикл стихотворений Анны Ахматовой о Дидоне и Энее. Она написала их после расставания с любимым. Себя она представила Дидоной, а того человека — этаким Энеем. Между прочим, тот человек еще жив. Второе, что более или менее навело меня написать это стихотворение, стала опера Генри Перселла «Дидона и Эней». Там есть известная ария, ее поет Дидона, которая звучала столь проникновенно, волнующе, такое в ней было отчаяние. Я вспоминаю об этом, когда Элизабет Шварцкопф поет «Помни меня». Совершенно невероятное звучание. Вот пара причин, почему я написал это стихотворение. Однако это не любовные стихи. «Дидона и Эней» — стихотворение о разрушении — разрушении Карфагена. В некотором смысле оно скорее на историческую тему. Эней покинул Дидону. Она не хотела, чтобы он уезжал, но он уехал. Согласно преданию, он основал Рим, чья армия спустя много столетий разрушила Карфаген. Здесь речь идет о любви и о том, что есть предательство в любви. Его последствия обычно не видны, а я попытался сделать это более явным. Вот, пожалуй, все…»
Иосиф Бродский 1960г
Натюрморт
Вещи и люди нас
окружают. И те,
и эти терзают глаз.
Лучше жить в темноте.
1971
«Христос - застывшая жизнь натюрморт. Люди опротивели, поэтому перешел к предметам. Христос – и предмет, и человек…»
Бродский в ссылке
Сретенье
Анне Ахматовой
Когда Она в церковь впервые внесла
Дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.
Март 1972
«…там есть один дополнительный нюанс. Дело в том, что именины Анны Андреевны Ахматовой на Сретенье приходятся — она сретенская Анна. Кроме того, это до известной степени автобиографическое стихотворение, потому что в этот день у меня родился сын. Так что там довольно много намешано: там Пастернак, там Ахматова, там я сам, то есть там мой сын, вернее…»
Над гробом Ахматовой. 10 марта 1966 Фото Б Шварцмана
Соломон Волков «Диалоги с Иосифом Бродским» Москва Эксмо 2002
Иосиф Бродский Большая книга интервью Захаров Москва 2000
Людмила Штерн «Бродский: Ося, Иосиф, Joseph» Москва Издательство Независимая газета. 2001
Пушкинский фонд Сочинения Иосифа Бродского Том II Санкт-Петербург MCMXCII
Взято: vittasim.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]