«Детские дома пора утилизировать»
---
Мне 36 лет, а я все еще ищу свою семью. Ясно, что я ее не найду, я уже взрослая, а внутри я ребенок, который так и остался в этой детдомовской системе
Веру Ионову с рождения отдали в дом малютки. Сейчас она ведет блог в фейсбуке и помогает другим сиротам-выпускникам. Живет в городе Вичуга в Ивановской области, воспитывает сына. Ей 36 лет.
Чувствовала к маме то же, что и к любому прохожему
Мое первое детское воспоминание — нянечка в доме малютки передает меня кому-то через окно. Мне было два или три года. Эта нянечка хорошо ко мне относилась, наверное, она передавала меня, чтобы со мной погуляли.
От меня отказались сразу после рождения. Моей маме еще в детстве поставили диагноз шизофрения, для родственников она была обузой. Время от времени мама лежала в психбольнице. Когда она была беременна мной, ее скрывали от соседей. А когда я родилась, меня сразу отдали в дом малютки.
Когда мне было семь лет, бабушка пробовала забирать меня домой, но на третий день я закатывала истерики, требуя, чтобы меня отвезли обратно в детский дом. Бабушка все время пила, я не могла терпеть пьянки, гулянки и оргии в ее доме. Лучше все детство просидеть в яме, чем жить с этими родственниками.
Маму я увидела впервые в восемь лет. Она тогда вернулась из очередной психиатрической больницы. Я чувствовала к ней то же, что и к любому прохожему – ничего. К детям из своего класса я испытывала больше привязанности.
Второй раз я увидела маму уже в 32 года, она уже жила в ПНИ. Я приехала навестить своих знакомых сирот и встретила там ее. А в прошлом году мама умерла (в 2020 – прим. Ред.). Я похоронила ее за свои деньги. А родственники живы, но я не хочу иметь с ними ничего общего.
Я работаю оператором прядильных машин, у меня есть квартира. Она государственная, но я могу ее приватизировать. Хотя меня и так все устраивает, главное, что есть крыша над головой. Квартира очень маленькая, в ней нет ванной комнаты, поэтому я моюсь на работе. Мой транспорт – велосипед.
У меня есть сын, подросток, ему тринадцать. Он живет со своим отцом, а ко мне приезжает на выходные. Я рада, что его отец тоже заботится о нем, чем больше у человека родственников, тем лучше. Одной мне было бы тяжело его воспитывать, и материально, и морально.
Считаю чудом, что веду нормальную жизнь
Судьба большинства ребят моего выпуска сложилась совершенно по-другому:
Вероника С. умерла в 32 года от пьянства; Лида М. умерла в 32 года от пьянства; Ксюша Б. умерла в 32 года от пьянства и болезни; Слава З. умер в 32 года от пьянства; Сережа К. в 19 лет погиб в автоаварии в пьяном состоянии; Паша Д. в 8 лет утонул в летнем лагере на речке. Его мать родила в тюрьме;
Таня Ц. в 15 лет недалеко от интерната была зверски замучена и изнасилована. Дело закрыли; Юра Л. в 30 лет был убит в тюрьме; Марта З. от пьянства и передоза наркотиков умерла в психушке в возрасте 33 года, Юля Л. умерла в 34 года от пьянства;
Андрей А. в 15-летнем возрасте повесился в интернате, — так сказали; Саша С. повесился на дереве в лесополосе на обочине возле проезжей дороги. В газетах и в деле написали: потерялся в лесу и от испуга повесился. На самом деле, не от этого он повесился. А от чего, — знали только дети.
Я до сих пор ищу близкого взрослого
Помню, как нас привезли из дома малютки в детдом, мне было четыре года. Мы ехали на автобусе, я почему-то ужасно боялась ездить в общественном транспорте. Всю дорогу крепилась, чтобы не плакать, а когда приехали, мне стало так страшно от незнакомой обстановки, что я не заплакала, а заорала.
Первые пять минут воспитатели пытались меня успокоить, подсунуть какие-то книжечки, а потом одна схватила за руку, отвела в спальню, бросила на кровать и закрыла за собой дверь, чтобы моего крика не было слышно. Это над своим ребенком мы будем сидеть, пока он не успокоится – и час, и два. А если ребенок ничей, то его слезы просто мешают. Я до сих скорблю от того, что у меня не было такого близкого взрослого, который мог бы защитить, и до сих пор его ищу, хотя мне уже четвертый десяток.
Я, конечно, не понимала в детстве, что мне не хватает мамы. Ты воспринимаешь все, как должное. Но словно чувствуешь, что тебе все время чего-то недостает, и все время плохо, даже если не понимаешь, почему. Помню, как дети расчесывали себе лицо до красноты просто, чтобы к ним подошли и спросили: «Что ты тут делаешь!». Чаще это приводило к ругани, одергиванию, но ты все равно продолжал.
В 11-12 лет ко мне стала хорошо относиться одна из воспитателей, по-особенному заботилась обо мне. Я почувствовала к ней привязанность, но в какой-то момент почему-то испугалась и стала с ней ругаться. С тех пор она держалась от меня в стороне.
Но сейчас я понимаю, что она пыталась мне помочь, хоть на расстоянии. Сейчас я знаю, что это такой страх близости. Так и сейчас у меня происходит: я могу расположить к себе человека, но пугаюсь близких отношений и могу его оттолкнуть.
Аминазин в 12 лет
Когда мы доводили воспитателей своими выкрутасами, они угрожали нам, что сдадут в психушку. И сдавали. На три месяца, на полгода, на год. Меня сдавали один раз маленькой, не помню, из-за чего. А второй раз в 11-12 лет. Я не хотела ходить на учебу, пряталась в тумбочке и сидела там. Думаю, что хотела внимания, но меня положили в психбольницу.
Лежишь в палате, ходишь по коридорам. Тебе колят уколы, которые в Америке уже 50 лет как запретили: аминазин, клопидол, фенозепам, падаешь от них периодически в обморок. Они там просто не знали, как еще с нами справиться.
Был случай, я сбежала вместе со старшеклассницами в соседний поселок. Мы вернулись к обеду, и одна из воспитательниц, новенькая, решила меня наказать. Те же старшеклассницы по ее указанию закрыли меня в спальне, раздели до трусов, не били сильно, тряханули несколько раз и велели лечь и накрыться одеялом. Мне было ужасно обидно.
После тихого часа воспитатели меняются, и новый спросил, почему я не иду на полдник. Я ничего не ответила. Он сходил, принес мне плюшку с компотом и поставил на табуретку рядом. Я ударила по компоту с плюшкой, все разлилось, объяснить ничего я не смогла. Пролежала весь вечер, не ходила на ужин, потом еще полночи не могла заснуть от ненависти и обиды. А утром пошла к директору, потому что только она могла что-то решить. Этих старшеклассниц наказали, а воспитательницу перевели в другую группу.
Бывали и добрые воспитатели, бывало, что и обнимали. Но я довольно рано отвыкла от этого, и уже сама не шла на объятия. Я до сих пор очень черствая. Хотя сына в детстве много обнимала, сейчас он уже не дается, взрослеет.
В 11 лет я узнала, когда мой день рождения
14 декабря. Тогда же мне в первый раз устроили праздник. И в последний. Больше в детстве я ни разу не отмечала свой ДР.
В старших классах раз в сезон нас, именинников, поздравляли всех сразу. В столовой на 300 человек вызывали по очереди и дарили ручку или заколку.
Да, добрые воспитатели жалели нас: «Бедный-несчастный, нет у тебя мамы», но это не приводит ни к чему хорошему.
Все мы привыкаем, что мы бедные-несчастные, и нам все должны. И когда вырастаем, начинаем искать этого особого отношения со стороны других людей, ищем внимания, сочувствия, — то есть продолжаем быть бедными-несчастными.
В прошлом году к одной женщине, с которой мы общались, у меня возникла сильная привязанность, и я посчитала, что она мой личный значимый взрослый. Я думала – наверное, она станет мне старшей сестрой. А оказалось, все я себе нафантазировала. И она, испугавшись моего напора, меня «кинула».
Я понимаю, у нее своя личная жизнь, она не должна быть такой, какой я хочу. Умом. Мне было очень тяжело, я опять пережила состояние брошенности. Но я не могу остановиться. Я продолжаю искать семью. Хочу, чтобы у меня было место, куда я могу приезжать, где меня будут понимать, будут жалеть, где я смогу делиться проблемами. Ясно, что я не найду такую семью, я уже взрослая, а внутри я ребенок, который так и остался в этой детдомовской системе.
Детский дом – однозначное зло
И меня никто не переубедит, особенно те, кто там не жили, но говорят о славном будущем в каких-то «хороших» детдомах.
Детские дома – это система, где дети идут как по конвейеру, это преступление против тела и против духовной личности человека. Это позор для нашей страны.
Когда ребенка изымают из семьи, где его могли бить и насиловать, и посылают в госучреждение, то его словно наказывают, хотя он не виноват.
Его бы взять в охапку и поместить в здоровую семью. В Америке есть такая практика – фостерные замещающие семьи, куда помещают ребенка на время реабилитации и оформления документов. Он там, во-первых, эмоционально восстанавливается, а во-вторых, ждет, пока ему найдут постоянную семью.
А у нас что делают? Ребенка после кошмара, который с ним произошел, помещают на месяц в больницу, где он совершенно один. Считается, что если ему предоставили медикаменты, еду и чистое постельное белье, то его всем и обеспечили, а ему нужна прежде всего любовь, внимание и забота. А потом его помещают в детский дом и уже никто не следит, что с ним там происходят.
Его в первую же ночь могут избить и изнасиловать.
Девочку из моего параллельного класса в течение нескольких лет насиловал ночной сторож, она всем жаловалась, но никто не слушал. Почему, когда узнали, что ее насиловали в семье, ее изъяли, а когда здесь – то никто ничего не сделал? Кому же нужны такие детские дома? Ночным сторожам?
Я считаю, что систему детских домов нужно утилизировать. Понятно, что мы не сможем в России сразу наладить эту практику фостерных семей. Таким родителям нужно платить деньги, потому что для них это работа. Они должны быть опытные, лучше многодетные. Мы сильно отстали в этом плане, нам надо много наверстывать. Но это нужно государству же.
Если бы я выросла в нормальной семье, то могла бы стать врачом, приносила бы пользу обществу, а я работаю на очень низкой должности. Но я не смогла после всего, что было в моем детстве и юности, выучиться и давать пользу обществу. Все, что смогла — выучиться на штукатура-маляра.
В 2000 году приняли закон, по которому сиротам начисляют выплату до 23 лет, но при условии, что они учатся. Я и проучилась до 23 лет, а потом вышла замуж, не работала, воспитывала сына. Самостоятельную жизнь начала в 27 лет, после развода.
Я не смогла дать той заботы и внимания, которые от меня хотела моя семья. Если бы у меня были мама и папа, я бы выросла и смогла передать своей семье что-то. А так, все, что я делала, было фальшивым.
Я делала вид, что выполняю обязанности мамы, жены, а на самом деле, сама ничего не хотела, тем более, о ком-то другом заботиться. И почему-то к мужу у меня не возникло ни привязанности, ни любви. Мы развелись по обоюдному согласию.
Выход у меня только один – полюбить кого-то, кто меня полюбит. Получить то, что я не получила в детстве.
Мне предлагали психологическую помощь, мне не помогло. Они говорят: полюби себя. Но опытный психолог должен не только дать совет, но и сказать, как это сделать. Но я верю, что еще встречу своего психолога, и он мне поможет.
Решила помогать сиротам
После того, как посмотрела документальный фильм режиссера и активистки Ольги Синяевой «Блеф, или с Новым годом» о детских домах. Стала писать посты в фейсбуке о том, что переживала, о том, как страдают другие сироты. Фильм очень сильно тронул меня, причем в первый раз я посмотрела без эмоций, а во второй – плакала навзрыд, потому что увидела себя в этом фильме, мне было так больно, так горько, что я все это прошла.
Мои посты читали люди, и постепенно начали присылать деньги.
Я решила помогать сиротам, особенно женщинам, которые стали мамами. Им тяжелее всего, они не могут адекватно просить помощи, не могут обратиться в опеку, потому что детей могут отобрать. Я покупаю им продукты, одежду для детей.
Сейчас мне должны привезти помощь из Москвы, продовольствие, одежду. Я нашла помещение, куда можно будет все это сгрузить. Буду рассортировывать и раздавать мамочкам, которые нуждаются.
К сожалению, недавно с одной из моих подруг, тоже мамочкой-сиротой, у нас произошел конфликт. Я уезжала на юг (первый раз в жизни), и поручила ей распределить деньги, которые мне прислали: взять часть себе и помочь еще двум мамочкам. А она все потратила на себя. Я ее не осуждаю, зарплата маленькая, трое детей, она не пьет, потратила на нужды, на день рождения дочери. Но те другие находились в ужасном положении, им нечем было кормить детей. Мы разругались.
Просто мы не умеем разрешать конфликты, я стала нападать, она – защищаться. Мне очень жаль, что так получилось, потому что мы сдружились, я привыкла к ней. К тому же в мае этого, 2021, года у нее умерла родная сестра. Мы ее хоронили на пожертвования.
Даже домашний ребенок в 17-18 лет не готов жить самостоятельно
К счастью, сейчас некоторые фонды помогают выпускникам детдомов и дают им наставников, которые сопровождают их во взрослой жизни. Потому что даже домашний ребенок в 17-18 лет не готов жить самостоятельно. Если мой сын придет ко мне, неужто я ему не помогу. Да я буду помогать ему, пока жива буду. Да, государство кормит, одевает выпускников детдомов, но ребенку нужно личное участие. Помимо потребностей тела, нужно удовлетворение духовных потребностей, а для этого государство ничего не делает.
Я хорошо знаю, как сложно взаимодействовать с ребятами, вышедшими из детдома. Например, одна девочка просто манипулировала женщиной, которую ей дали в наставники. Как-то эта наставница звонит мне ночью и говорит, что ее девочка стоит на крыше 13-этажного дома и говорит: «Если ты не сделаешь, как я хочу, я сброшусь, и в фейсбуке напишу, что из-за тебя».
Был и другой случай. Девочка-сирота, наоборот, не грузила свою наставницу, а когда ей исполнилось 24 года, и она вышла из ПТУ, наставница ей сказала: «У тебя есть квартира, работа – до свидания. У меня на подходе другой сирота». А девочка привязалась. Вот такие вещи, такие отношения надо совершенствовать, объяснять наставникам – как и что.
Я помогаю другим, потому что знаю глубину сиротских травм. Потому что не хочу, чтобы они заканчивали так, как мои одноклассники. Не знаю, будет ли эффект, но я пытаюсь.
Веру Ионову с рождения отдали в дом малютки. Сейчас она ведет блог в фейсбуке и помогает другим сиротам-выпускникам. Живет в городе Вичуга в Ивановской области, воспитывает сына. Ей 36 лет.
Чувствовала к маме то же, что и к любому прохожему
Мое первое детское воспоминание — нянечка в доме малютки передает меня кому-то через окно. Мне было два или три года. Эта нянечка хорошо ко мне относилась, наверное, она передавала меня, чтобы со мной погуляли.
От меня отказались сразу после рождения. Моей маме еще в детстве поставили диагноз шизофрения, для родственников она была обузой. Время от времени мама лежала в психбольнице. Когда она была беременна мной, ее скрывали от соседей. А когда я родилась, меня сразу отдали в дом малютки.
Когда мне было семь лет, бабушка пробовала забирать меня домой, но на третий день я закатывала истерики, требуя, чтобы меня отвезли обратно в детский дом. Бабушка все время пила, я не могла терпеть пьянки, гулянки и оргии в ее доме. Лучше все детство просидеть в яме, чем жить с этими родственниками.
Маму я увидела впервые в восемь лет. Она тогда вернулась из очередной психиатрической больницы. Я чувствовала к ней то же, что и к любому прохожему – ничего. К детям из своего класса я испытывала больше привязанности.
Второй раз я увидела маму уже в 32 года, она уже жила в ПНИ. Я приехала навестить своих знакомых сирот и встретила там ее. А в прошлом году мама умерла (в 2020 – прим. Ред.). Я похоронила ее за свои деньги. А родственники живы, но я не хочу иметь с ними ничего общего.
Я работаю оператором прядильных машин, у меня есть квартира. Она государственная, но я могу ее приватизировать. Хотя меня и так все устраивает, главное, что есть крыша над головой. Квартира очень маленькая, в ней нет ванной комнаты, поэтому я моюсь на работе. Мой транспорт – велосипед.
У меня есть сын, подросток, ему тринадцать. Он живет со своим отцом, а ко мне приезжает на выходные. Я рада, что его отец тоже заботится о нем, чем больше у человека родственников, тем лучше. Одной мне было бы тяжело его воспитывать, и материально, и морально.
Считаю чудом, что веду нормальную жизнь
Судьба большинства ребят моего выпуска сложилась совершенно по-другому:
Вероника С. умерла в 32 года от пьянства; Лида М. умерла в 32 года от пьянства; Ксюша Б. умерла в 32 года от пьянства и болезни; Слава З. умер в 32 года от пьянства; Сережа К. в 19 лет погиб в автоаварии в пьяном состоянии; Паша Д. в 8 лет утонул в летнем лагере на речке. Его мать родила в тюрьме;
Таня Ц. в 15 лет недалеко от интерната была зверски замучена и изнасилована. Дело закрыли; Юра Л. в 30 лет был убит в тюрьме; Марта З. от пьянства и передоза наркотиков умерла в психушке в возрасте 33 года, Юля Л. умерла в 34 года от пьянства;
Андрей А. в 15-летнем возрасте повесился в интернате, — так сказали; Саша С. повесился на дереве в лесополосе на обочине возле проезжей дороги. В газетах и в деле написали: потерялся в лесу и от испуга повесился. На самом деле, не от этого он повесился. А от чего, — знали только дети.
Я до сих пор ищу близкого взрослого
Помню, как нас привезли из дома малютки в детдом, мне было четыре года. Мы ехали на автобусе, я почему-то ужасно боялась ездить в общественном транспорте. Всю дорогу крепилась, чтобы не плакать, а когда приехали, мне стало так страшно от незнакомой обстановки, что я не заплакала, а заорала.
Первые пять минут воспитатели пытались меня успокоить, подсунуть какие-то книжечки, а потом одна схватила за руку, отвела в спальню, бросила на кровать и закрыла за собой дверь, чтобы моего крика не было слышно. Это над своим ребенком мы будем сидеть, пока он не успокоится – и час, и два. А если ребенок ничей, то его слезы просто мешают. Я до сих скорблю от того, что у меня не было такого близкого взрослого, который мог бы защитить, и до сих пор его ищу, хотя мне уже четвертый десяток.
Я, конечно, не понимала в детстве, что мне не хватает мамы. Ты воспринимаешь все, как должное. Но словно чувствуешь, что тебе все время чего-то недостает, и все время плохо, даже если не понимаешь, почему. Помню, как дети расчесывали себе лицо до красноты просто, чтобы к ним подошли и спросили: «Что ты тут делаешь!». Чаще это приводило к ругани, одергиванию, но ты все равно продолжал.
В 11-12 лет ко мне стала хорошо относиться одна из воспитателей, по-особенному заботилась обо мне. Я почувствовала к ней привязанность, но в какой-то момент почему-то испугалась и стала с ней ругаться. С тех пор она держалась от меня в стороне.
Но сейчас я понимаю, что она пыталась мне помочь, хоть на расстоянии. Сейчас я знаю, что это такой страх близости. Так и сейчас у меня происходит: я могу расположить к себе человека, но пугаюсь близких отношений и могу его оттолкнуть.
Аминазин в 12 лет
Когда мы доводили воспитателей своими выкрутасами, они угрожали нам, что сдадут в психушку. И сдавали. На три месяца, на полгода, на год. Меня сдавали один раз маленькой, не помню, из-за чего. А второй раз в 11-12 лет. Я не хотела ходить на учебу, пряталась в тумбочке и сидела там. Думаю, что хотела внимания, но меня положили в психбольницу.
Лежишь в палате, ходишь по коридорам. Тебе колят уколы, которые в Америке уже 50 лет как запретили: аминазин, клопидол, фенозепам, падаешь от них периодически в обморок. Они там просто не знали, как еще с нами справиться.
Был случай, я сбежала вместе со старшеклассницами в соседний поселок. Мы вернулись к обеду, и одна из воспитательниц, новенькая, решила меня наказать. Те же старшеклассницы по ее указанию закрыли меня в спальне, раздели до трусов, не били сильно, тряханули несколько раз и велели лечь и накрыться одеялом. Мне было ужасно обидно.
После тихого часа воспитатели меняются, и новый спросил, почему я не иду на полдник. Я ничего не ответила. Он сходил, принес мне плюшку с компотом и поставил на табуретку рядом. Я ударила по компоту с плюшкой, все разлилось, объяснить ничего я не смогла. Пролежала весь вечер, не ходила на ужин, потом еще полночи не могла заснуть от ненависти и обиды. А утром пошла к директору, потому что только она могла что-то решить. Этих старшеклассниц наказали, а воспитательницу перевели в другую группу.
Бывали и добрые воспитатели, бывало, что и обнимали. Но я довольно рано отвыкла от этого, и уже сама не шла на объятия. Я до сих пор очень черствая. Хотя сына в детстве много обнимала, сейчас он уже не дается, взрослеет.
В 11 лет я узнала, когда мой день рождения
14 декабря. Тогда же мне в первый раз устроили праздник. И в последний. Больше в детстве я ни разу не отмечала свой ДР.
В старших классах раз в сезон нас, именинников, поздравляли всех сразу. В столовой на 300 человек вызывали по очереди и дарили ручку или заколку.
Да, добрые воспитатели жалели нас: «Бедный-несчастный, нет у тебя мамы», но это не приводит ни к чему хорошему.
Все мы привыкаем, что мы бедные-несчастные, и нам все должны. И когда вырастаем, начинаем искать этого особого отношения со стороны других людей, ищем внимания, сочувствия, — то есть продолжаем быть бедными-несчастными.
В прошлом году к одной женщине, с которой мы общались, у меня возникла сильная привязанность, и я посчитала, что она мой личный значимый взрослый. Я думала – наверное, она станет мне старшей сестрой. А оказалось, все я себе нафантазировала. И она, испугавшись моего напора, меня «кинула».
Я понимаю, у нее своя личная жизнь, она не должна быть такой, какой я хочу. Умом. Мне было очень тяжело, я опять пережила состояние брошенности. Но я не могу остановиться. Я продолжаю искать семью. Хочу, чтобы у меня было место, куда я могу приезжать, где меня будут понимать, будут жалеть, где я смогу делиться проблемами. Ясно, что я не найду такую семью, я уже взрослая, а внутри я ребенок, который так и остался в этой детдомовской системе.
Детский дом – однозначное зло
И меня никто не переубедит, особенно те, кто там не жили, но говорят о славном будущем в каких-то «хороших» детдомах.
Детские дома – это система, где дети идут как по конвейеру, это преступление против тела и против духовной личности человека. Это позор для нашей страны.
Когда ребенка изымают из семьи, где его могли бить и насиловать, и посылают в госучреждение, то его словно наказывают, хотя он не виноват.
Его бы взять в охапку и поместить в здоровую семью. В Америке есть такая практика – фостерные замещающие семьи, куда помещают ребенка на время реабилитации и оформления документов. Он там, во-первых, эмоционально восстанавливается, а во-вторых, ждет, пока ему найдут постоянную семью.
А у нас что делают? Ребенка после кошмара, который с ним произошел, помещают на месяц в больницу, где он совершенно один. Считается, что если ему предоставили медикаменты, еду и чистое постельное белье, то его всем и обеспечили, а ему нужна прежде всего любовь, внимание и забота. А потом его помещают в детский дом и уже никто не следит, что с ним там происходят.
Его в первую же ночь могут избить и изнасиловать.
Девочку из моего параллельного класса в течение нескольких лет насиловал ночной сторож, она всем жаловалась, но никто не слушал. Почему, когда узнали, что ее насиловали в семье, ее изъяли, а когда здесь – то никто ничего не сделал? Кому же нужны такие детские дома? Ночным сторожам?
Я считаю, что систему детских домов нужно утилизировать. Понятно, что мы не сможем в России сразу наладить эту практику фостерных семей. Таким родителям нужно платить деньги, потому что для них это работа. Они должны быть опытные, лучше многодетные. Мы сильно отстали в этом плане, нам надо много наверстывать. Но это нужно государству же.
Если бы я выросла в нормальной семье, то могла бы стать врачом, приносила бы пользу обществу, а я работаю на очень низкой должности. Но я не смогла после всего, что было в моем детстве и юности, выучиться и давать пользу обществу. Все, что смогла — выучиться на штукатура-маляра.
В 2000 году приняли закон, по которому сиротам начисляют выплату до 23 лет, но при условии, что они учатся. Я и проучилась до 23 лет, а потом вышла замуж, не работала, воспитывала сына. Самостоятельную жизнь начала в 27 лет, после развода.
Я не смогла дать той заботы и внимания, которые от меня хотела моя семья. Если бы у меня были мама и папа, я бы выросла и смогла передать своей семье что-то. А так, все, что я делала, было фальшивым.
Я делала вид, что выполняю обязанности мамы, жены, а на самом деле, сама ничего не хотела, тем более, о ком-то другом заботиться. И почему-то к мужу у меня не возникло ни привязанности, ни любви. Мы развелись по обоюдному согласию.
Выход у меня только один – полюбить кого-то, кто меня полюбит. Получить то, что я не получила в детстве.
Мне предлагали психологическую помощь, мне не помогло. Они говорят: полюби себя. Но опытный психолог должен не только дать совет, но и сказать, как это сделать. Но я верю, что еще встречу своего психолога, и он мне поможет.
Решила помогать сиротам
После того, как посмотрела документальный фильм режиссера и активистки Ольги Синяевой «Блеф, или с Новым годом» о детских домах. Стала писать посты в фейсбуке о том, что переживала, о том, как страдают другие сироты. Фильм очень сильно тронул меня, причем в первый раз я посмотрела без эмоций, а во второй – плакала навзрыд, потому что увидела себя в этом фильме, мне было так больно, так горько, что я все это прошла.
Мои посты читали люди, и постепенно начали присылать деньги.
Я решила помогать сиротам, особенно женщинам, которые стали мамами. Им тяжелее всего, они не могут адекватно просить помощи, не могут обратиться в опеку, потому что детей могут отобрать. Я покупаю им продукты, одежду для детей.
Сейчас мне должны привезти помощь из Москвы, продовольствие, одежду. Я нашла помещение, куда можно будет все это сгрузить. Буду рассортировывать и раздавать мамочкам, которые нуждаются.
К сожалению, недавно с одной из моих подруг, тоже мамочкой-сиротой, у нас произошел конфликт. Я уезжала на юг (первый раз в жизни), и поручила ей распределить деньги, которые мне прислали: взять часть себе и помочь еще двум мамочкам. А она все потратила на себя. Я ее не осуждаю, зарплата маленькая, трое детей, она не пьет, потратила на нужды, на день рождения дочери. Но те другие находились в ужасном положении, им нечем было кормить детей. Мы разругались.
Просто мы не умеем разрешать конфликты, я стала нападать, она – защищаться. Мне очень жаль, что так получилось, потому что мы сдружились, я привыкла к ней. К тому же в мае этого, 2021, года у нее умерла родная сестра. Мы ее хоронили на пожертвования.
Даже домашний ребенок в 17-18 лет не готов жить самостоятельно
К счастью, сейчас некоторые фонды помогают выпускникам детдомов и дают им наставников, которые сопровождают их во взрослой жизни. Потому что даже домашний ребенок в 17-18 лет не готов жить самостоятельно. Если мой сын придет ко мне, неужто я ему не помогу. Да я буду помогать ему, пока жива буду. Да, государство кормит, одевает выпускников детдомов, но ребенку нужно личное участие. Помимо потребностей тела, нужно удовлетворение духовных потребностей, а для этого государство ничего не делает.
Я хорошо знаю, как сложно взаимодействовать с ребятами, вышедшими из детдома. Например, одна девочка просто манипулировала женщиной, которую ей дали в наставники. Как-то эта наставница звонит мне ночью и говорит, что ее девочка стоит на крыше 13-этажного дома и говорит: «Если ты не сделаешь, как я хочу, я сброшусь, и в фейсбуке напишу, что из-за тебя».
Был и другой случай. Девочка-сирота, наоборот, не грузила свою наставницу, а когда ей исполнилось 24 года, и она вышла из ПТУ, наставница ей сказала: «У тебя есть квартира, работа – до свидания. У меня на подходе другой сирота». А девочка привязалась. Вот такие вещи, такие отношения надо совершенствовать, объяснять наставникам – как и что.
Я помогаю другим, потому что знаю глубину сиротских травм. Потому что не хочу, чтобы они заканчивали так, как мои одноклассники. Не знаю, будет ли эффект, но я пытаюсь.
Источник: polonsil.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]