Злополучный 2020-й: почему Россия дороже всех платит за эпидемию
---
Безалаберность, паника, бахвальство, ковид-отрицание и неразбериха — вот этапы, через которые успела пройти госполитика РФ.
Фирменные крутость и брутальность главы государства в час опасности куда-то подевались.© Фото с сайта www.kremlin.ru
Официальная точка зрения на ситуацию с COVID-19, многократно повторенная Владимиром Путиным и его агитаторами, остается полной самодовольства — при всех ее изгибах. Узнав о начале пандемии, российские власти якобы затормозили пришествие коронавируса, тщательно подготовились, потом защитили народ самоизоляцией и вроде как победили беду. А теперь, когда она почему-то вернулась, уверенной рукой отражают новое ее наступление. С самого начала и по сей день в России все выходит лучше, чем «у наших партнеров».
В этих декламациях нет ни слова правды.
К концу 2020-го Россия является одной из самых пострадавших в мире стран, уступая по масштабам потерь от эпидемии лишь нескольким латиноамериканским государствам.
Формальная статистика жертв COVID-19 почти везде малонадежна. Поэтому реальным их измерителем является так называемая избыточная смертность. Для России, где число умерших устойчиво снижалось вплоть до первого квартала 2020-го, этот показатель определяется как увеличение общей смертности в нынешних апреле–декабре по сравнению с теми же месяцами 2019-го.
Отчеты Росстата сильно опаздывают, особенно теперь. Поэтому избыточную смертность за девять «ковидных» месяцев 2020-го можно пока назвать только приблизительно. По оценкам демографа Алексея Ракши, она составляет около 300 тыс. Судя по отрывочным сведениям, которые, прорывая поставленные заслоны, приходят из регионов, почти все эти избыточные смерти связаны с ковидом.
Как это выглядит на фоне других стран? Плохо или совсем плохо. На тысячу жителей избыточная смертность в России в 2020-м вдвое больше, чем в особо пострадавших США; в два с половиной раза больше, чем в Швеции, какое-то время гордившейся своим пренебрежением к заразе; всемеро больше, чем в Германии (для всех этих стран оценки тоже примерные).
300 тысяч жертв означают, что за апрель–декабрь 2020-го смертность в России по сравнению с теми же месяцами 2019-го выросла в 1,23 раза. А в ноябре, самом тяжелом месяце из всех, с 75–80 тысячами избыточных смертей, — в 1,55 раза. Это в среднем. В отдельных точках страны существенно хуже. Не говоря о том, что эпидемия вовсе не иссякла и будет продолжаться. Назвать государственную борьбу с ней неадекватной — значит просто признать очевидный факт.
У этой неудачи несколько составных частей.
1. Многослойный самообман
Для противостояния эпидемии нужно хотя бы знать, что происходит. Но начальство до сих пор так толком и не наладило сбор сведений даже для себя.
Ежедневные рапорты Роспотребнадзора о числе выявленных зараженных чаще всего вообще не связаны с действительностью. А его же статистика смертности, публикуемая для народа на сайте «Стопкоронавирус.рф» (около 55 тыс. с начала эпидемии), даже и не притворяется достоверной.
Росстат, опаздывая примерно на пару месяцев, докладывает о вдвое большем числе умерших непосредственно от ковида или «с ковидом». Но и этим сообщениям веры может быть ровно столько же, сколько и прочим его рапортам о причинах смертей в России, которые с 2012 года подгоняются под контрольные цифры «майских указов». До сих пор почти не фальсифицировалась только общая смертность. Если ради сокрытия последствий эпидемии возьмутся и за нее, то о реальных жертвах нам можно будет только гадать.
Что же до руководящего круга, то специально ему адресован закрытый для публики мониторинг Минздрава. Он в разы обгоняет роспотребнадзоровские отчеты, но при этом явно неполон, поскольку охватывает только число умерших на ковидных койках в стационарах, сообщаемое из регионов, часть которых заведомо фальсифицирует отчетность.
Внутри вертикали они врут другу уже никак не реже, чем подданным. Достоверными сведениями не владеет никто, включая вождя.
2. Провал полицейского государства
Наш режим кокетничает своим якобы проникновением во все сферы жизни и стопроцентным контролем над гражданами.
В политической сфере это, возможно, не совсем выдумка, и то в последнее время сплошные сбои. Но когда понадобилось выявить, изолировать и взять под наблюдение перемещения зараженных коронавирусом и тех, кто их окружал, сыскные мероприятия режима потерпели крах сразу же — в том самом марте, когда власти якобы умело готовились отразить эпидемию.
И нельзя сказать, что не пытались. Просто не сумели. То, что на каком-нибудь Тайване прошло и проходит без сучка и задоринки, российскому полицейскому государству, с его многомиллионной надзорной машиной, оказалось совершенно не по зубам.
3. Самоустранение вождя
Почти вся антиковидная активность Владимира Путина пришлась на весну. С конца марта по середину мая он даже несколько раз выступал в нелюбимом жанре — с краткими прямыми обращениями к нации.
Затем было объявлено, что зараза побеждена, и этот тезис до сих пор в силе.
Когда началась осенняя волна эпидемии, куда более мощная, чем весенняя, Путин уже выбрал себе другую роль. Ответственность, вопреки базовым принципам системы, была переложена на областных начальников, медицинских бюрократов и потребнадзорные службы.
Изредка публика видела на экранах, как вождь выслушивает угодливые доклады, давая подчиненным проницательные советы, исправляя стиль их выступлений, ни в чем не беря ответственность на себя и не признавая никаких ошибок. Даже такой пиаровски эффективный инструмент, как наказание провинившихся, использовался очень выборочно и максимум против начальников облздравов.
Уровень мобилизованности чиновничества был из-за этого гораздо ниже возможного. Не говоря уже о дезориентирующих бюрократию сигналах, которые указывают на слабое вовлечение главы государства в эпидемические дела.
Петербургские чиновники, пытающиеся перекрыть новогодний туризм, должны выслушивать призывы вождя к россиянам почаще ездить в Петербург. А рядовые граждане, принуждаемые к ношению масок, видят, что вождь всегда без них. О невероятных мерах безопасности, под которые подпадает любой, кому доверяют оказаться рядом с первым лицом, догадываются многие, но не все.
4. Загадка введения локдауна весной
Если смотреть из сегодняшнего дня, то режим «нерабочих дней» (т.е. нечто похожее на локдаун), введенный у нас весной на полтора месяца, выглядит чем-то нелогичным.
Наше начальство с давних пор на первое место ставит вопросы производственные, а вовсе не заботу о здоровье простолюдинов.
Возможно, это просто сошлись случайные обстоятельства — визит Путина в ковидный госпиталь (до сих пор остающийся единственным), болезнь нескольких его подчиненных и знакомых, пример европейских стран и общая тогдашняя атмосфера растерянности, переходящей в панику.
Так или иначе, денег на поддержание пострадавших от остановки работ выделили во много раз меньше, чем могли. Почти все убытки переложили на граждан. Твердое следование этому принципу делало почти невозможными дальнейшие крупные остановки предприятий — их персонал и владельцы просто не готовы были еще раз потерять доходы.
5. Парадокс невведения локдауна осенью
Вторая волна ковида оказалась гораздо смертоноснее первой. Если за весну и первую половину лета число жертв (определяемое по избыточной смертности) составило около 70 тыс., то за сентябрь–декабрь — приблизительно 220 тыс.
Локдаун, даже и локальный, — это топорный инструмент, без разбора бьющий по многим интересам. Но осенняя практика европейских стран показала, что всплески заражений такими способами удается погасить. И в России причин осуществить частичные закрытия учреждений и предприятий на этот раз было куда больше, чем весной.
Однако по крайней мере до середины ноября почти ничего не сделали. Если, конечно, не считать нескольких формальных жестов, мало кем принятых всерьез.
Ковид-отрицатели, которые запоздало превозносят «шведский опыт», почему-то забывают восхититься нашим режимом. Половину осени он вел себя вполне «по-шведски», а сигналы, посылаемые подданным, создавали впечатление, что у нас наверху засели сплошные ковид-диссиденты.
В действительности «шведский опыт», от которого сама Швеция вынуждена сейчас уйти, — это довольно банальный продукт наложения индивидуалистически-изоляционистских традиций северной страны на безответственность местного правительства. Получилось (по смертям) в пять–девять раз хуже, чем в других северных странах (Норвегии, Дании, Финляндии), однако все же не страшнее, чем в более отдаленных европейских краях (Италии, Франции, Испании).
В России бездеятельность и алчность верхов наложилась на безалаберность низов, и стихийно нащупанный «шведский» сценарий привел у нас к гораздо более фатальным последствиям. Настолько очевидным, что к концу осени часть российских регионов начала все же вводить реальные ограничения — как правило, плохо продуманные, бьющие в основном по-лоббистски незащищенным секторам и не трогающие «своих». К тому же безумный принцип невозмещения ущерба так и не подвергся заметному пересмотру.
Несмотря на внушительную смертность в собственных рядах, руководящий класс России ничуть не сплотился и не проникся желанием возглавить народ в борьбе с бедой. То же самое надо сказать и о правителе, фирменные крутость и брутальность которого в час опасности куда-то подевались.
Народу осталось использовать навыки выживания и надеяться на помощь той части медицинских структур, которые режим не успел «оптимизировать», депрофессионализировать и коррумпировать.
Сергей Шелин
Фирменные крутость и брутальность главы государства в час опасности куда-то подевались.© Фото с сайта www.kremlin.ru
Официальная точка зрения на ситуацию с COVID-19, многократно повторенная Владимиром Путиным и его агитаторами, остается полной самодовольства — при всех ее изгибах. Узнав о начале пандемии, российские власти якобы затормозили пришествие коронавируса, тщательно подготовились, потом защитили народ самоизоляцией и вроде как победили беду. А теперь, когда она почему-то вернулась, уверенной рукой отражают новое ее наступление. С самого начала и по сей день в России все выходит лучше, чем «у наших партнеров».
В этих декламациях нет ни слова правды.
К концу 2020-го Россия является одной из самых пострадавших в мире стран, уступая по масштабам потерь от эпидемии лишь нескольким латиноамериканским государствам.
Формальная статистика жертв COVID-19 почти везде малонадежна. Поэтому реальным их измерителем является так называемая избыточная смертность. Для России, где число умерших устойчиво снижалось вплоть до первого квартала 2020-го, этот показатель определяется как увеличение общей смертности в нынешних апреле–декабре по сравнению с теми же месяцами 2019-го.
Отчеты Росстата сильно опаздывают, особенно теперь. Поэтому избыточную смертность за девять «ковидных» месяцев 2020-го можно пока назвать только приблизительно. По оценкам демографа Алексея Ракши, она составляет около 300 тыс. Судя по отрывочным сведениям, которые, прорывая поставленные заслоны, приходят из регионов, почти все эти избыточные смерти связаны с ковидом.
Как это выглядит на фоне других стран? Плохо или совсем плохо. На тысячу жителей избыточная смертность в России в 2020-м вдвое больше, чем в особо пострадавших США; в два с половиной раза больше, чем в Швеции, какое-то время гордившейся своим пренебрежением к заразе; всемеро больше, чем в Германии (для всех этих стран оценки тоже примерные).
300 тысяч жертв означают, что за апрель–декабрь 2020-го смертность в России по сравнению с теми же месяцами 2019-го выросла в 1,23 раза. А в ноябре, самом тяжелом месяце из всех, с 75–80 тысячами избыточных смертей, — в 1,55 раза. Это в среднем. В отдельных точках страны существенно хуже. Не говоря о том, что эпидемия вовсе не иссякла и будет продолжаться. Назвать государственную борьбу с ней неадекватной — значит просто признать очевидный факт.
У этой неудачи несколько составных частей.
1. Многослойный самообман
Для противостояния эпидемии нужно хотя бы знать, что происходит. Но начальство до сих пор так толком и не наладило сбор сведений даже для себя.
Ежедневные рапорты Роспотребнадзора о числе выявленных зараженных чаще всего вообще не связаны с действительностью. А его же статистика смертности, публикуемая для народа на сайте «Стопкоронавирус.рф» (около 55 тыс. с начала эпидемии), даже и не притворяется достоверной.
Росстат, опаздывая примерно на пару месяцев, докладывает о вдвое большем числе умерших непосредственно от ковида или «с ковидом». Но и этим сообщениям веры может быть ровно столько же, сколько и прочим его рапортам о причинах смертей в России, которые с 2012 года подгоняются под контрольные цифры «майских указов». До сих пор почти не фальсифицировалась только общая смертность. Если ради сокрытия последствий эпидемии возьмутся и за нее, то о реальных жертвах нам можно будет только гадать.
Что же до руководящего круга, то специально ему адресован закрытый для публики мониторинг Минздрава. Он в разы обгоняет роспотребнадзоровские отчеты, но при этом явно неполон, поскольку охватывает только число умерших на ковидных койках в стационарах, сообщаемое из регионов, часть которых заведомо фальсифицирует отчетность.
Внутри вертикали они врут другу уже никак не реже, чем подданным. Достоверными сведениями не владеет никто, включая вождя.
2. Провал полицейского государства
Наш режим кокетничает своим якобы проникновением во все сферы жизни и стопроцентным контролем над гражданами.
В политической сфере это, возможно, не совсем выдумка, и то в последнее время сплошные сбои. Но когда понадобилось выявить, изолировать и взять под наблюдение перемещения зараженных коронавирусом и тех, кто их окружал, сыскные мероприятия режима потерпели крах сразу же — в том самом марте, когда власти якобы умело готовились отразить эпидемию.
И нельзя сказать, что не пытались. Просто не сумели. То, что на каком-нибудь Тайване прошло и проходит без сучка и задоринки, российскому полицейскому государству, с его многомиллионной надзорной машиной, оказалось совершенно не по зубам.
3. Самоустранение вождя
Почти вся антиковидная активность Владимира Путина пришлась на весну. С конца марта по середину мая он даже несколько раз выступал в нелюбимом жанре — с краткими прямыми обращениями к нации.
Затем было объявлено, что зараза побеждена, и этот тезис до сих пор в силе.
Когда началась осенняя волна эпидемии, куда более мощная, чем весенняя, Путин уже выбрал себе другую роль. Ответственность, вопреки базовым принципам системы, была переложена на областных начальников, медицинских бюрократов и потребнадзорные службы.
Изредка публика видела на экранах, как вождь выслушивает угодливые доклады, давая подчиненным проницательные советы, исправляя стиль их выступлений, ни в чем не беря ответственность на себя и не признавая никаких ошибок. Даже такой пиаровски эффективный инструмент, как наказание провинившихся, использовался очень выборочно и максимум против начальников облздравов.
Уровень мобилизованности чиновничества был из-за этого гораздо ниже возможного. Не говоря уже о дезориентирующих бюрократию сигналах, которые указывают на слабое вовлечение главы государства в эпидемические дела.
Петербургские чиновники, пытающиеся перекрыть новогодний туризм, должны выслушивать призывы вождя к россиянам почаще ездить в Петербург. А рядовые граждане, принуждаемые к ношению масок, видят, что вождь всегда без них. О невероятных мерах безопасности, под которые подпадает любой, кому доверяют оказаться рядом с первым лицом, догадываются многие, но не все.
4. Загадка введения локдауна весной
Если смотреть из сегодняшнего дня, то режим «нерабочих дней» (т.е. нечто похожее на локдаун), введенный у нас весной на полтора месяца, выглядит чем-то нелогичным.
Наше начальство с давних пор на первое место ставит вопросы производственные, а вовсе не заботу о здоровье простолюдинов.
Возможно, это просто сошлись случайные обстоятельства — визит Путина в ковидный госпиталь (до сих пор остающийся единственным), болезнь нескольких его подчиненных и знакомых, пример европейских стран и общая тогдашняя атмосфера растерянности, переходящей в панику.
Так или иначе, денег на поддержание пострадавших от остановки работ выделили во много раз меньше, чем могли. Почти все убытки переложили на граждан. Твердое следование этому принципу делало почти невозможными дальнейшие крупные остановки предприятий — их персонал и владельцы просто не готовы были еще раз потерять доходы.
5. Парадокс невведения локдауна осенью
Вторая волна ковида оказалась гораздо смертоноснее первой. Если за весну и первую половину лета число жертв (определяемое по избыточной смертности) составило около 70 тыс., то за сентябрь–декабрь — приблизительно 220 тыс.
Локдаун, даже и локальный, — это топорный инструмент, без разбора бьющий по многим интересам. Но осенняя практика европейских стран показала, что всплески заражений такими способами удается погасить. И в России причин осуществить частичные закрытия учреждений и предприятий на этот раз было куда больше, чем весной.
Однако по крайней мере до середины ноября почти ничего не сделали. Если, конечно, не считать нескольких формальных жестов, мало кем принятых всерьез.
Ковид-отрицатели, которые запоздало превозносят «шведский опыт», почему-то забывают восхититься нашим режимом. Половину осени он вел себя вполне «по-шведски», а сигналы, посылаемые подданным, создавали впечатление, что у нас наверху засели сплошные ковид-диссиденты.
В действительности «шведский опыт», от которого сама Швеция вынуждена сейчас уйти, — это довольно банальный продукт наложения индивидуалистически-изоляционистских традиций северной страны на безответственность местного правительства. Получилось (по смертям) в пять–девять раз хуже, чем в других северных странах (Норвегии, Дании, Финляндии), однако все же не страшнее, чем в более отдаленных европейских краях (Италии, Франции, Испании).
В России бездеятельность и алчность верхов наложилась на безалаберность низов, и стихийно нащупанный «шведский» сценарий привел у нас к гораздо более фатальным последствиям. Настолько очевидным, что к концу осени часть российских регионов начала все же вводить реальные ограничения — как правило, плохо продуманные, бьющие в основном по-лоббистски незащищенным секторам и не трогающие «своих». К тому же безумный принцип невозмещения ущерба так и не подвергся заметному пересмотру.
Несмотря на внушительную смертность в собственных рядах, руководящий класс России ничуть не сплотился и не проникся желанием возглавить народ в борьбе с бедой. То же самое надо сказать и о правителе, фирменные крутость и брутальность которого в час опасности куда-то подевались.
Народу осталось использовать навыки выживания и надеяться на помощь той части медицинских структур, которые режим не успел «оптимизировать», депрофессионализировать и коррумпировать.
Сергей Шелин
Источник: hollivizor.ru
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]