К ЮБИЛЕЮ ПАПУЛИ: «ОТЕЦ ВСТАЛ КОЛЕНОМ МНЕ НА ГРУДЬ, ПОКА Я ЕДВА НЕ ЗАХЛЁБЫВАЛСЯ ОТ КРОВИ»
---
Интернет содрогнулся от обсуждения откровенного текста бывшего редактора The Village Юрия Болотова, который признался в том, что отец его жестоко избивал и унижал. Люди разделились на два лагеря: одни выражали сочувствие и говорили о том, как страшно насилие над детьми, другие чуть ли не пытались обвинить в том, что он слабак и неудачник, сгущающий краски.
Якобы, родители шлёпали и наказывали всех, но обиду и злость затаили немногие. Припоминать и выносить сор из избы на обсуждение — не по-мужски и глупо. Может, захотелось побыть жертвой и получить свою долю сочувствия, а, заодно, и славы?
Но я убеждена в том, что такими подробностями люди не хвалятся и не спекулируют ради известности. Как же мужчине должно быть тяжело, чтобы он об этом не просто упомянул во время посиделок с друзьями на кухне, выпив коньяку, а написал текст, тем более, будучи известным журналистом, и понимая, что это вызовет бурные обсуждения, и его имя будет ассоциироваться с домашним насилием? Нам же годами вбивали в головы, что мальчики не плачут, что они обязаны быть сильными, нельзя жаловаться и т.д. Вот, собственно, история, вызвавшая столько споров:
«В декабре моему отцу исполняется 50 лет. Отец — интересный и нетривиальный человек. Бывший военный строитель, офицер, он отлично разбирается в истории, фортификации, боевой технике, оружии и военном обмундировании. Он прекрасный рассказчик, который может увлечь своими историями любого. Вместе с ним в детстве я часто гулял по всяким стройкам и разрушенным фортам и дотам, и это во многом предопределило мои будущие интересы. Но сам он никогда прямо не решал за меня, как мне жить, о чём мечтать, кого любить.
А ещё мой отец годами жёстко бил меня. В детстве работало правило трёх предупреждений. Балуешься? Одно замечание, второе, а после третьего раза наказание. Вспылив, отец хватался за свой кожаный офицерский тапок и с размаху бил по голени, и ещё, и ещё. Меня старалась защищать мама, и прилетало и ей. Он знал, куда нужно бить; удары по голени — это очень больно, а потом ты ходишь с чёрными ногами: на одной семнадцать синяков, на другой ещё десять, какие-то уже сходят, какие-то новые. Я до сих пор в любой ситуации предпочитаю носить брюки.
Став подростком, во время споров я скрывался в своей комнате и запирался на защёлку — отец в ярости выломал её. Однажды мы особенно сильно из-за чего-то поссорились; прямым ударом в лицо он сломал мои очки и уложил меня на пол, а потом встал мне коленом на грудь, пока я лежал, едва не захлёбываясь от своей крови в горле. На следующий день он извинился и дал денег на новые очки. Кажется, с того момента мы больше ни разу не спорили, но и не общались толком.
В России не принято говорить о домашнем насилии, и я сам рассказываю о произошедшем во многом потому, что почти ничего не чувствую по этому поводу — разве что сожаление и какую-то усталость. Мне особо нечего добавить к этой паре абзацев: синяки на ногах прошли очень много лет назад, а оправ после той ссоры я сменил ещё три штуки. Мне кажется, я давно простил своего отца — я не могу не любить его; вот только живу в другом городе и редко приезжаю погостить. Я никогда никого не ударю. Но горькая правда заключается в том, что я до сих пор эмоционально изувечен. В один момент меня запросто можно растрогать до слёз сентиментальным финалом «Прибытия», а в другой — я буду со скучающим равнодушием наблюдать за жестокими убийствами в очередном корейском фильме.
Когда пару лет назад умерли мои дедушка и бабушка, я не почувствовал ничего. Мне хотелось загрустить, хоть как-то встрепенуться, но не вышло. И когда я вспоминаю детство, мне хочется по-настоящему закричать и заплакать; не останавливаться день, неделю, месяц, пока я не выплачу все слезы. Но я не могу. Мой терапевт говорит, что это защитная реакция: когда-то очень давно, пережив травму, я словно выключил часть себя, чтобы игнорировать насилие и как-то функционировать дальше. Отец отбил мне не голени, а часть эмоций, и многие мои чудачества и странные черты характера лишь следствие этой травмы. Впереди у меня годы, чтобы всё исправить.
Я оправдывал отца тем, что жестоким его сделала советская армия, и что его собственные родители сами были далеки от идеала. Но если я хочу включить себя обратно, мне нужно совершить первый шаг. В декабре у отца юбилей, и я поеду в Петербург, чтобы спросить его, зачем он все это со мной сделал».
P.S. Этот текст словно заставил меня замереть. И полностью пересмотреть своё отношение, став внимательнее. Нет, не к детям, даже когда мы слышим издалека как плачет ребёнок, у любого разрывается сердце. Стать внимательнее к мужчинам. Насколько им тяжелее пережить и признаться в том, что с ними когда-то сделали. Маленького мальчика жаль всем, а как штанишки стали чуть длиннее, так сразу: «Ты же солдат, ты же защитник, ты же кормилец!» «Впереди у меня годы, чтобы всё исправить». Даже не верится, что это говорит взрослый человек, образованный и вполне успешный, интересный мужчина, который так и не пережил детскую обиду. Как это страшно! Юрий говорит о том, что решил рассказать о насилии потому, что «больше ничего не чувствует». А я ему не верю. Просто есть такая невыразимая обида и боль от предательства самого родного человека, что трудно описать словами.
Якобы, родители шлёпали и наказывали всех, но обиду и злость затаили немногие. Припоминать и выносить сор из избы на обсуждение — не по-мужски и глупо. Может, захотелось побыть жертвой и получить свою долю сочувствия, а, заодно, и славы?
Но я убеждена в том, что такими подробностями люди не хвалятся и не спекулируют ради известности. Как же мужчине должно быть тяжело, чтобы он об этом не просто упомянул во время посиделок с друзьями на кухне, выпив коньяку, а написал текст, тем более, будучи известным журналистом, и понимая, что это вызовет бурные обсуждения, и его имя будет ассоциироваться с домашним насилием? Нам же годами вбивали в головы, что мальчики не плачут, что они обязаны быть сильными, нельзя жаловаться и т.д. Вот, собственно, история, вызвавшая столько споров:
«В декабре моему отцу исполняется 50 лет. Отец — интересный и нетривиальный человек. Бывший военный строитель, офицер, он отлично разбирается в истории, фортификации, боевой технике, оружии и военном обмундировании. Он прекрасный рассказчик, который может увлечь своими историями любого. Вместе с ним в детстве я часто гулял по всяким стройкам и разрушенным фортам и дотам, и это во многом предопределило мои будущие интересы. Но сам он никогда прямо не решал за меня, как мне жить, о чём мечтать, кого любить.
А ещё мой отец годами жёстко бил меня. В детстве работало правило трёх предупреждений. Балуешься? Одно замечание, второе, а после третьего раза наказание. Вспылив, отец хватался за свой кожаный офицерский тапок и с размаху бил по голени, и ещё, и ещё. Меня старалась защищать мама, и прилетало и ей. Он знал, куда нужно бить; удары по голени — это очень больно, а потом ты ходишь с чёрными ногами: на одной семнадцать синяков, на другой ещё десять, какие-то уже сходят, какие-то новые. Я до сих пор в любой ситуации предпочитаю носить брюки.
Став подростком, во время споров я скрывался в своей комнате и запирался на защёлку — отец в ярости выломал её. Однажды мы особенно сильно из-за чего-то поссорились; прямым ударом в лицо он сломал мои очки и уложил меня на пол, а потом встал мне коленом на грудь, пока я лежал, едва не захлёбываясь от своей крови в горле. На следующий день он извинился и дал денег на новые очки. Кажется, с того момента мы больше ни разу не спорили, но и не общались толком.
В России не принято говорить о домашнем насилии, и я сам рассказываю о произошедшем во многом потому, что почти ничего не чувствую по этому поводу — разве что сожаление и какую-то усталость. Мне особо нечего добавить к этой паре абзацев: синяки на ногах прошли очень много лет назад, а оправ после той ссоры я сменил ещё три штуки. Мне кажется, я давно простил своего отца — я не могу не любить его; вот только живу в другом городе и редко приезжаю погостить. Я никогда никого не ударю. Но горькая правда заключается в том, что я до сих пор эмоционально изувечен. В один момент меня запросто можно растрогать до слёз сентиментальным финалом «Прибытия», а в другой — я буду со скучающим равнодушием наблюдать за жестокими убийствами в очередном корейском фильме.
Когда пару лет назад умерли мои дедушка и бабушка, я не почувствовал ничего. Мне хотелось загрустить, хоть как-то встрепенуться, но не вышло. И когда я вспоминаю детство, мне хочется по-настоящему закричать и заплакать; не останавливаться день, неделю, месяц, пока я не выплачу все слезы. Но я не могу. Мой терапевт говорит, что это защитная реакция: когда-то очень давно, пережив травму, я словно выключил часть себя, чтобы игнорировать насилие и как-то функционировать дальше. Отец отбил мне не голени, а часть эмоций, и многие мои чудачества и странные черты характера лишь следствие этой травмы. Впереди у меня годы, чтобы всё исправить.
Я оправдывал отца тем, что жестоким его сделала советская армия, и что его собственные родители сами были далеки от идеала. Но если я хочу включить себя обратно, мне нужно совершить первый шаг. В декабре у отца юбилей, и я поеду в Петербург, чтобы спросить его, зачем он все это со мной сделал».
P.S. Этот текст словно заставил меня замереть. И полностью пересмотреть своё отношение, став внимательнее. Нет, не к детям, даже когда мы слышим издалека как плачет ребёнок, у любого разрывается сердце. Стать внимательнее к мужчинам. Насколько им тяжелее пережить и признаться в том, что с ними когда-то сделали. Маленького мальчика жаль всем, а как штанишки стали чуть длиннее, так сразу: «Ты же солдат, ты же защитник, ты же кормилец!» «Впереди у меня годы, чтобы всё исправить». Даже не верится, что это говорит взрослый человек, образованный и вполне успешный, интересный мужчина, который так и не пережил детскую обиду. Как это страшно! Юрий говорит о том, что решил рассказать о насилии потому, что «больше ничего не чувствует». А я ему не верю. Просто есть такая невыразимая обида и боль от предательства самого родного человека, что трудно описать словами.
Взято: kibernetika.livejournal.com
Комментарии (0)
{related-news}
[/related-news]